Открыв глаза, я первым делом почувствовал, что тут что-то не так. Чего-то в этой жизни мне не хватает. Поля! Точно. Я был в комнате совершенно один и это одиночество было едва ли не осязаемым: холодным, липким, гнетущим. Неужели она отправилась на встречу с бывшим мужем? И даже не предупредила меня, не поцеловала в щёку на прощание, не попросила меня закрыть за ней дверь. Что да чертовщина?
Внимательно разглядывая комод, я понял ещё одну вещь. За то время, что мы жили вместе, Полины вещи оформили себе прописку едва ли не во всех комнатах моего дома, например, на комоде всегда стоял какой-нибудь флакон духов и лежали её расчёска и книга, которую она на данный момент читает. Что-то тут не так. Я вскочил с места, первым делом направившись в ту комнату, что была её и где хранился весь гардероб блондинки. Но и там была идеальная чистота. Может, убрала в шкаф?
Но и шкаф посмеялся над моим оптимизмом, гордо выпячивая перед моим носом свои пустые полки. Никаких признаков блондинки.
Неужели она мне приснилась? Но не может же быть так, чтобы целый месяц совместной жизни (да даже чуть больше) оказались лишь ночной грёзой.
Где-то на прикроватной тумбочке в этот же момент запиликал телефон. И, надеясь, что это весточка от любимой, я со всех ног побежал к своему мобильнику и в каком-то роде оказался прав. Уведомление, оказалось, было из Instagram и действительно гласило, что госпожа Пелагея действительно что-то опубликовала. Забыв обо всех своих планах на этот день, я открыл эту мега-популярную сейчас социальную сеть. И тут же пожалел об этом своём искромётном решении. Ведь стоило мне только взглянуть на экран… Там красовались ну кто бы вот вы думали? Пелагея, конечно, будь она неладна, да ещё и не одна, а со своим драгоценным муженьком. И следом за ней в ленте Ляля, сверкающая как бриллиант в объятиях своего мужа. Что это? Заговор? Розыгрыш? Или суровая реальность?
Внезапно меня позвали, тихим нежным полушёпотом, едва уловимо, но будто бы желая мне что-то рассказать, показать, посвятить в какую-то глубокую-глубокую тайну. И голос был таким знакомым, нежным любимым… Голос принадлежал Пелагее, проще говоря. И не раздумывая ни секунды, я отправился на её зов.
Наверное, я сходил с ума. А чем, иначе, объяснишь то, что в социальных сетях она выкладывает фотографии с мужем, а мне кажется, что у них всё кончено и она вот уже больше месяца живёт со мной? Как объяснить то, что я слышу её голос в своём доме, хотя уверен, что её тут нет. Да и вообще, теперь я начал сомневаться в том, что её нога вообще переступала порог моего дома и знает о том, что я к ней давно уже неравнодушен. Быть может, мне пора уже обратиться в клинику, чтобы на меня надели отвратительно белую смирительную рубашку и напичкали успокоительными так, чтобы я забыл не только её, но и своё собственное имя.
Зов тем временем становился громче и сердце от этого радостно билось. Быть может, это дурацкий розыгрыш?
Звук привёл меня к какой-то старой двери. И всё бы ничего, но это мой дом, новый дом, построенный около пяти лет назад. И тут не могло быть никаких старых дверей, ибо их выбирал я лично и все они в едином стиле. Кажется, уже всё, мысли про психушку не просто депрессивны, но ещё и реальны.
Терять было нечего. Сходить с ума, так до конца, поэтому я решительно открыл дверь, оказываясь в небольшом пустом помещении, больше похожем на какую-то кладовку, чем на комнату. На стенах поклеены какие-то дурацкие обои кровавого цвета, с золотыми завитушками и закосом под какой-то ампир. Но главное тут было не в этом. В золочёных рамах тут висели два громоздких портрета: Пелагеи и Ляли. Взгляды обеих девушек были направлены на меня, куда бы я не переместился по комнате. Но этакий эффект Моны Лизы был не настолько пугающим, как их ехидные усмешки и почти с жалобой смотрящие на меня глаза. По выражениям их лиц так и читалось: «что, Димочка, проебал ты своё счастье»…
Яркий свет в глаза оказался очень вовремя. Сон. Это всего лишь сон. Пелагея здесь, рядом со мной. Конечно же, вот она, смешно морщит нос во сне. Надеюсь, хоть ей снится что-нибудь хорошее, а не как мне.
Как оказалось, было пять утра. И на работу мне встать можно и через час, а в принципе, даже через полтора. Но мне не спалось. Эти странные картинки из сна так и стояли перед глазами. А самое страшное было в том, что мои сны порой сбывались. Не все, конечно, но процентов десять от общего количества точно. И я всем высшим силам сейчас посылал запрос: пожалуйста, пусть это будет не намёк, не предупреждение, а просто кошмар, отображение страха потерять Полю.
В порыве всех этих странных чувств, я обнял Пелагею и резко прижал к себе так, что вынудил девушку открыть глаза.
— Дима? — сонно пробормотала она, поудобнее устраиваясь в моих объятиях и снова их закрывая. — Ты чего?
— Ничего, — прошептал я, легонько поцеловав её куда-то в висок — спи, ещё очень рано.
Девушка едва заметно улыбнулась и послушно засопела. Глядя на неё и я закрыл глаза…
***
Будильник звучал надоедливо, вынуждая меня подняться и выключить его, а после этого снова рухнуть на кровать. Постойте, будильник? Но он же стоит у меня только на крайней случай, если я не проснусь сам в шесть и полседьмого. Конечно, 6:50.
С кровати я вскочил так резко, что снова разбудил Пелагею.
— Дим, ну чего ты скачешь туда-сюда? — проворчала она, не открывая глаз, — ляг назад, с тобой удобнее. Да и холодно без тебя.
Я улыбнулся.
— Я бы с удовольствием, моя дорогая, да вот только мне сегодня на работу…
— Как на работу? — девушка аж села на кровати, — сегодня что, уже вторник?
— Да, сегодня вторник, доброе утро, — хмыкнул я.
— Чё-ёрт, — протянула девушка, уставившись глазами в одну точку, — мне же сегодня…
— Да-да, Поль, — подтвердил её мысль я, — тебе сегодня идти на встречу с Антоном.
И несмотря на то, что говорил я всё это с лёгкостью, на душе было невероятно беспокойно. Отпускать девушку не то чтобы не хотелось: я прекрасно знал, что она за человек и для чего вообще решилась на эту встречу, а было тревожно. Всё-таки, она в положении, а наша жизнь к сожалению складывается так, что стрессы становятся каждодневной обыденностью. Поэтому мне от чего-то было тревожно её отпускать.
— Я не хочу, Дим, — абсолютно испуганным взглядом посмотрела она на меня. — Я понимаю, что надо, но… чё-ёрт.
— Мы с тобой всё решили, — в противовес собственным мыслям твёрдо высказал я. — Ты идёшь и наконец обсуждаешь с Антоном все спорные моменты, но при этом, пожалуйста, поддерживай связь со мной. Пиши хотя бы sms-ки о своём самочувствии, о том, в каком русле проходит ваш разговор…
— Даже так? — вдруг от чего-то возмутилась блондинка. Тебе, может, ещё и весь разговор на диктофон записать?
— Не закипай, Пульхерия, — отчего-то мне вдруг вспомнилось такое древнее имя, которое было вполне созвучным с именем нашей блондинки. — Я просто волнуюсь.
— Как ты меня назвал? — теперь уже по другому поводу возмутилась девушка.
— Успокойся, Поль. Раз тебе не нравится — я буду называть тебя только Полей и Пелагеей, если тебе не хочется — можешь вообще мне ничего не говорить. Только вот от имени не пострадает никто, а я с ума сойду от неизвестности. У меня на душе неспокойно.
И вопреки всем моим ожиданиям, она ничего не сказала мне больше, не стала продолжать этот наш дурацкий спор, а просто подошла и обняла меня.
— Чего неспокойно-то? Выдохни. Я жила с Антоном три года, когда я сказала, что беременна, он меня и пальцем не тронул. А тут нужно всего лишь обсудить с ним сложившуюся ситуацию. Ничего страшного.
Спорить я с ней не стал, но дурацкое предчувствие так никуда и не исчезло.
***
Дурацкое предчувствие не исчезло и когда я переступил порог дома, отправляясь на работу. Оставалось со мной и когда я был за рулём: я чудом доехал до работы, ибо мои мысли были заняты далеко не дорогой. Приветственные слова персоналу, смена обстановки, попытки заняться работой — всё это не помогло избавиться от этой мерзкой тревоги на душе и наконец вздохнуть спокойно.
Да что там говорить, даже утренний поцелуй Пелагеи на прощание не приуменьшил беспокойства. Хотя, в особо трудные минуты я касался подушечками пальцев своей щеки, где прикасалась она своими губами, ощущая на какую-то долю секунды спокойствие. Как будто бы её поцелуй стал для меня важнейшим оберегом, как материнские слёзы на груди девочки в какой-то старой народной сказке.
Работа, исходя из всего этого, двигалась медленно, если это вообще можно было назвать хоть какой-то динамикой. Скорее, это был просто стопор. Я не мог сосредоточиться ни на чём, отвлекался ежесекундно, то наблюдая безумно хорошую солнечную погоду, то беспорядочно бегая глазами по своему кабинету.
Конечно, лучший способ — высказаться, но я не любил вешать свои проблемы на окружающих людей. Наоборот, в периоды такого душевного неспокойствия я старался исчезнуть отовсюду, отключал звук на телефоне, чтобы никому не скручивать уши в трубочку своим нытьём.
Теперь, кажется, немного отпустило. Я смог сосредоточиться на чём-то кроме своей тревоги, значит, пора за работу.
***
Мне удалось вжиться в свою роль, вспомнить все профессиональные навыки и это было замечательно. Мозг был занят нужными вещами, которые наконец-таки вытеснили эту необъяснимую тревогу. Дела утянули меня куда-то в свою пучину, даря этакое сладостное ощущение занятости, чувство гордости самим собой за проделанную работу. Но внезапный телефонный звонок прервал это чувство. Спокойствие и удовлетворённость лопнули, как мыльный пузырь, мгновенно исчезло тепло. Я снова оказался в огромном и холодном мире безумной тревоги. А то, что звонок шёл с неизвестного мне ранее номера, напрягало ещё сильнее. С осторожностью я поднял трубку, вслушиваясь в тревожный, даже панический, мужской голос на том конце.
— Здравствуйте. А не вы ли врач Пелагеи, с которым она сейчас живёт?
