Черные крылья синего неба. Часть первая - Земля.

Аркх Кабул Рийк       — Мы здорово влипли?       Я решился на этот вопрос не сразу: все ждал, что Раш первым заговорит со мной, но он не проронил ни слова с момента выхода из подземелий къерго. Меня же до сих пор здорово колотило. И виной тому была даже не сама ситуация, в которой мы оказались, а общее впечатление от этих существ — моих родственников. Огромные, просто горы мускулов. Рядом с ними не то что я — тьерто тоже казался щуплым и маленьким. А еще рога — черные, гладкие, разрисованные какими-то символами и узорами, они загибались и у некоторых доходили, ей-богу, до середины спины. Куда там моим крохотным выростам, едва торчащим над волосами. Плюс шрамы, плюс абсолютно ледяные и одинаковые у всех серые глаза. Рядом с ними трудно было находится долго. Хорошо, что Раш решил искать ночлег наверху, а не в их пещерах.       — Если «влипли» подразумевает почти стопроцентную вероятность скорой гибели, то ты подобрал верное слово.       Раш произнес это, даже не повернув ко мне лица. И я не решился больше задавать вопросы.       Мы шли по выжженным солнцем руинам — по-иному аркх Кабул назвать было нельзя. Вокруг грязь и ужасный запах. Дома, а вернее, их остовы практически не отличались друг от друга. Людей мы не встретили, а единственным признаком их наличия служили цветастые тряпки, занавешивающие некоторые провалы дверей и окон. Когда ветер приподнимал их, можно было разглядеть неясные силуэты.       Ночь наступала стремительно, и вскоре практически ничего не стало видно. Только после этого тьерто соизволил свернуть в какую-то необитаемую развалюху. Внутри пахло еще мерзее, чем на улице, и я с ужасом подумал о возможной ночевке в таком месте. Но моего спутника это не смущало вовсе. Он, ни слова не говоря, вышел, скинув с плеч дорожную сумку и оставив меня в одиночестве, но почти тотчас вернулся, неся охапку сухих веток.       — Ты умеешь призывать истинное пламя?       — Костер зажечь смогу.       Он кинул мне под ноги свою добычу и, вытащив из сумки одеяло, уселся на него, скрестив ноги.       Я наклонился над хворостом, умоляя высшие силы не дать мне опозориться. Мое владение силой миин’ах по-прежнему оставляло желать лучшего. Наконец, после пары минут сосредоточенного пыхтения с моих пальцев соскользнул крошечный огонек. Ветки занялись, и вот уже веселое пламя заплясало на них, высвечивая наше убогое пристанище. Раш достал хлеб и другие припасы, предусмотрительно прихваченные с собой из Торонто. Часть протянул мне, но я отрицательно покачал головой: в такой атмосфере даже думать о еде было противно.       — Не стоит голодать. Силы тебе могут еще понадобиться.       — Зачем? Ты же говоришь, что шансов нет.       — Но это же не значит, что мы не выйдем на арену. Возможности выбора у нас примерно столько же, сколько и шансов.       Я молча принял у него из рук кусок хлеба и стал сосредоточенно и монотонно его пережевывать.       Поев сам, тьерто изъял своего симбионта (как там его, дарки, что ли) и принялся кормить его. Зрелище было омерзительным настолько, что аппетит у меня улетучился окончательно. Я отложил недожеванный кусок и стал смотреть в пролом двери на небо, мерцающую Сеть и все что угодно, кроме происходящего напротив.       Хотя я в упор глазел на улицу, приход неожиданного гостя каким-то образом умудрился проморгать. Огромная фигура къерго возникла из ниоткуда, словно сотканная самой ночью прямо на пороге. Я дернулся от неожиданности, а Раш даже бровью не повел и продолжал свое занятие как ни в чем не бывало.       Бросив цепкий взгляд по сторонам, незнакомец (впрочем, они все для меня незнакомые и вообще на одно лицо) бросил:       — А, это вы.       — Мы, — Раш отвечал, не поднимая взгляда. — А в чем, собственно, дело?       — Я думал, люди. Им нельзя ночью огонь разводить, за исключением холодов. Вот пришел наказывать.       Сказал и тут же исчез так же неожиданно, как и появился. Интересно, как такая громадина может перемещаться настолько бесшумно?       — Обалдеть. И много еще запрещено людям? — Я обернулся к Рашу, не особо, впрочем, рассчитывая на ответ.       — Да практически все. Проще перечислить то, что им разрешено. Работать до изнеможения, сражаться на арене, плодить новых рабов и сдохнуть в муках.       Тьерто аккуратно запустил своего сытого червя обратно в плоть и, расстелив одеяло пошире, раскинулся на нем.       — Вы же вроде должны днем отсыпаться, а ночью бодрствовать?       — Не все, к сожалению, подчиняется нашим желаниям. Завтрашний день будет слишком трудным, чтобы пережить его, предварительно не отдохнув.       Я последовал его примеру и улегся. Было ужасно жестко, острые камни впивались в ребра и спину, а еще эта вонь… Спать не хотелось совершенно.       — Как-то это неправильно, — я снова заговорил спустя какое-то время. — Люди хозяева здесь, а не къерго. Почему же их превратили в рабов?       — В каждом аркхе свои правила и традиции. Не стоит копать глубоко и пытаться судить о том, что правильно и что нет. Уважение к чужим законам и границам — единственный способ сосуществовать мирно для столь различных существ.       — На Сель было так же? Взаимное уважение и не нарушение чужих границ?       Он замолчал надолго, и я совсем уж было решил, что мой вопрос проигнорируют, когда наконец услышал ответ:       — Нет. На Сель было по-другому, и именно это стало причиной катастрофы. Возможно, пришло время усвоить урок.       Я почти не спал в эту ночь. Никогда еще, даже на Черном острове, мне не было так тоскливо и страшно. Больше всего на свете хотелось сбежать куда-нибудь подальше от предстоящего заведомо проигрышного боя, от надвигающегося Хаоса, от самого себя. Только две мысли удерживали от того, чтобы не подняться и не выскользнуть на цыпочках в ночь, а там — найти другие врата или просто схорониться в Мертвых землях. Первая: беги, не беги, а от того, что грядет, не спрячешься; и вторая, абсолютно мальчишечья и глупая: если Раш каким-то чудом выберется отсюда и встретится с Веспой, он расскажет ей о том, что произошло, и о моей слабости. Больше всего на свете мне не хотелось выглядеть трусом в ее глазах. В чьих угодно, только не ее…       Утро было дрянным. И небо сплошь заволокло тучами, и подняли меня почти сразу, как я задремал на рассвете.       — Вставай. У тебя полчаса, чтобы прийти в себя.       — А потом?       Я голову-то поднял с величайшим трудом и к подвигам и свершениям готов совершенно не был.       — Тренировать тебя будем.       — Серьезно? — Я так обалдел, что даже рывком сел и протер не желающие открываться глаза. — Ты за сколько там осталось до этого их последнего дня хочешь сделать из меня бойца, способного противостоять горе мускулов?       Он, казалось, моего сарказма не заметил или решил его проигнорировать.       — Три дня — ровно столько у нас есть в запасе. И, разумеется, я не надеюсь, что ты сможешь справиться с къерго, тем более с Зараком. Даже сотня лет усиленного обучения тут не поможет. Мне просто нужно видеть, на что ты способен.       Скрипя зубами, я поднялся и стал растирать онемевшие за утро лодыжки и кисти рук.       — Чем он такой особенный, этот Зарак, и повезло нам или нет, что именно он будет нашим соперником?       — Не знаю, — Раш пожал плечами. — С одной стороны, он самый сильный боец своего народа, недаром он правая рука вождя — его нож. Но при этом я даже рад, что это именно он. Я хорошо знаю его еще по Сель. В нем никогда не было черной ярости къерго, ненависти ко всему. Он всегда предпочитал не вступать в бой без веских на то оснований — немыслимое качество для представителя его расы. Завтракай! — Он кинул в меня куском вяленого мяса. — Смотри только, не переедай. Мне нужно, чтобы через полчаса ты смог показать мне все, на что способен.       Площадкой для тренировок Раш выбрал небольшой расчищенный участок между двумя руинами. Он заставил меня бегать, прыгать, делать какие-то странные телодвижения. Сам при этом не пошевелил и пальцем, не сдвинулся с камня, на который присел.       Довольно скоро мы обросли зрителями. Множество маленьких, не старше семи лет, детей наблюдали за нами из соседних развалин. Поначалу они робели, но вскоре, видимо, решив, что опасаться нечего, подобрались совсем близко. Особенный восторг у них вызвала моя попытка проявить способности миин’ах. После достаточно долгого сосредоточения мне удалось призвать огненный шарик, и размер у него был шикарный, с кулак младенца. Но надо признать, что тьерто, в отличие от мелюзги, мои успехи не впечатлили.       Когда я рухнул рядом с ним, окончательно обессилев, он задумчиво смотрел за горизонт. Заговорил не сразу, но весь вид у него был явно разочарованным.       — Плохо. Я надеялся, что гены миин’ах в тебе сильнее. Пламя — это, пожалуй, единственное, что мы могли бы противопоставить ему.       Злость и усталость переполняли меня, и с губ сорвалось резкое и обиженное:       — Мы? Я что-то не видел, чтобы ты вообще приподнимался. Создается впечатление, что на арену буду выходить я один.       Он фыркнул и заговорил с прежним равнодушием:       — От того, что я начну скакать и бегать наравне с тобой, проку будет немного. Я не боец и стать им за три дня не смогу. У меня другие силы и таланты.       — И как нам помогут твои силы и таланты на арене, где вокруг будут невосприимчивые к контролю къерго? — спросил я как можно ехиднее.       — Ты, слава Тьме, всего лишь наполовину их родственник, так что я надеюсь сделать тебя своим щитом и мечом. Поверь, у меня большая практика ведения боев через кого-то.       От удивления и возмущения я чуть не прикусил язык, а он неожиданно подмигнул мне.       — Мне самому не слишком нравится этот план, но другого у нас все равно нет.       — И когда ты намереваешься попробовать? — Я сглотнул жесткий комок, вставший в горле.       Он пожал плечами.       — Почему бы не сейчас? Времени на тренировки у нас не слишком много.       Я сумел только молча захлопнуть распахнувшийся от возмущения рот.       Это не было больно, но противно на редкость: мне казалось, что под мою черепную коробку пытается проникнуть что-то типа дарки — склизкое и чужеродное. Я знал, что могу вышвырнуть его обратно, но это произошло без моего участия: что-то внутри щелкнуло и захлопнулось, как створки раковины при приближении опасности, и присутствие тьерто напрочь вымыло из сознания.       Раш скрипнул зубами: видать, ощущения, которые он при этом испытал, были не особо приятными.       — Еще раз! — бросил он коротко.       Это была попытка номер два. За ней еще одна и еще, пока я не сбился со счета. Меня оставили в покое только поздним вечером, но на следующий день мы продолжили. Результаты были по-прежнему нулевые, вернее, с определенного момента они даже начали ухудшаться. Теперь Рашу не удавалось даже на долю секунды оказаться внутри моего сознания, как в самом начале. Сознание перестало его впускать, причем каждое вторжение подтачивало мою энергию, так что в конце «тренировки» я уже просто валялся на нагретой солнцем земле не в силах подняться.       Я искренне недоумевал, почему он вновь и вновь совершает заведомо бесполезные действия. Эти потуги изматывали и его, и меня, но я уставал лишь физически, ему же приходилось намного хуже. К вечеру второго дня Раш изрядно осунулся, кожа на лице из мраморной стала светло-серой, а вены еще больше проявились. Наконец терпенье у него лопнуло.       — Пойдем!       Он навис надо мной, кривя рот болезненной гримасой.       — Куда еще?       Я пытался подняться, но ноги были ватными и отказывались слушаться.       — Ты же должен увидеть то, с чем нам придется столкнуться. Увидеть и прочувствовать.       Он рывком поставил меня и, отступив на шаг, наблюдал, как я пытаюсь удержать равновесие.       Раш практически не дал мне прийти в себя и собраться с силами. Едва я сумел сделать первый шаг, как вынужден был следовать за ним. Он останавливался, лишь когда я, прислонившись к очередному чахлому деревцу или обшарпанной стене, пытался перевести дух. Помощи не предлагал. Постепенно такие привалы становились все реже: энергия возвращалась в мое тело.       У входа в подземные чертоги несколько къерго о чем-то возбужденно переговаривались. На нас они взглянули равнодушно. Когда Раш поинтересовался местоположением арены, один из них предложил следовать за ним, поскольку собирался туда. Нужное место находилось практически в самом центре Кабула, являясь своего рода стержнем, скрепляющим его. Арена прорезала нижние чертоги, откуда на многоуровневую трибуну вели многочисленные ходы. На поверхности же она представляла собой глубокую круглую яму.       Багровые закатные лучи окрашивали все вокруг в тревожные тона. Ими были залиты и зрительские ряды, где на каменных лавках теснились возбужденные и гомонящие къерго, и покрытая слоем песка площадка в центре, на которой и происходили бои.       Мы пришли к самому завершению схватки двух бойцов-людей. Один, крепкий и плотный, с обмотанным шкурой торсом держал у горла второго узкий прямой меч. Короткое движение — и из перерезанной глотки забил темно-красный фонтан, а поверженное тело сползло к ногам победителя.       Но победивший почему-то не спешил покидать арену. Он чего-то ждал, и лицо его было скорее напряженным, чем довольным. И тут под улюлюканье зрителей, одним прыжком преодолев заграждение, на арену приземлился къерго. Его рога были расписаны синим и золотым, а на лице блуждала безумная улыбка. Человек побледнел, но не сделал и шагу назад, лишь покрепче перехватил меч. Его противник выхватил два длинных черных клинка и раскрутил их над головой, издав при этом то ли боевой клич, то ли просто пугающий рев. Одним движением он преодолел расстояние, разделявшее соперников. У мужчины не было шансов: росчерк острого лезвия — и он рухнул на одно колено. Из второй ноги хлестала кровь. Къерго смотрел на него выжидающе, и человек, прямо встретив его взгляд, попытался подняться. То ли улыбка, то ли оскал прорезали лицо.       Единым порывом над трибунами пронеслось незнакомое мне слово «Ладэ!» Рогатый кивнул, а его противник будто расслабился, запрокинув голову и закрыв глаза. Быстрое и точное движение — и все было кончено. Къерго выдернул клинок из мертвой груди и небрежно оттер его о штанину. Он выпрямился, весело скалясь, но темная жажда во взгляде не исчезла.       — Еще! — перекрыл гул толпы его грохочущий бас. — Я хочу еще!       На арену, прямо ему под ноги был вытолкнут совсем молоденький юноша. Он трясся от страха и размазывал по щекам слезы в вперемешку с грязью. Даже не пытаясь встать на ноги, он скулил что-то, стоя на коленях. Къерго швырнул ему клинок убитого, но тот отшатнулся от него. Лицо рогатого исказилось гримасой презрения и брезгливости.       «Хирто!» — единым порывом пророкотали зрители. Юноша побледнел еще сильнее и стал отползать. Первобытный ужас плескался в его глазах. Къерго облизнулся в предвкушении. А затем началось нечто омерзительно-завораживающее. Гигант кружил вокруг юнца, словно исполняя ритуальный танец. Он то и дело подскакивал, и лезвия касались тела, оставляя раны от срезанных лоскутов кожи. Крики боли разносились по арене. И, как единый жадный и молчаливый организм, зрители азартно и алчно впитывали эту картину. Я понял, что не могу на это смотреть, меня стало подташнивать. Именно в тот момент, когда я решил, что пора бы грохнуться в обморок, подобно юной девице, на плечо мое легла ладонь Раша.       — Довольно. Пойдем!       Неспособный даже ответить, я потащился следом, испытывая чувство неимоверного облегчения.       Он вновь заговорил со мной, когда я продышался на воздухе и пришел в себя.       — Ты понял?       — Понял что? То, что къерго изверги и садисты, я слышал и раньше. Для подтверждения этого мне было достаточно твоего слова. Демонстрация была явно лишней.       — Дурак! — Он покачал головой — У рогатых есть два вида ритуальной смерти. Ладэ — почетная и легкая, но ее нужно заслужить своей храбростью и силой. Хирто — позорная, когда собственную трусость и слабость нужно искупить болью, очень долгой болью. Как бы там ни вышло, но вторую я не хочу испытывать на себе и тебе не советую. Мы должны дать отпор хотя бы для того, чтобы заслужить легкую смерть. Именно поэтому ты должен сломать себя и позволить мне управлять тобой. По отдельности мы бессильны.       Я кивнул и впервые почувствовал что-то вроде уважения к тьерто. Он, в отличие от меня, прекрасно понимал, на что шел. Ему было, что терять, и все же он принял условия вождя.       Вечером следующего дня должен был состояться наш бой, а с утра мне наконец удалось впустить Раша к себе в разум. Поначалу было очень неуютно и странно, словно бы в твое убежище забрался непрошеный гость или вор. Но спустя полчаса я уже мог не обращать на это внимания. Добившись такого результата, Раш моментально свернул тренировку, заявив, что отдых сейчас важнее всего, а как справиться с моим телом без меня, он прекрасно знает.       Этот день был немыслимо долгим. Я ничего не мог — ни двигаться, ни пребывать в покое. Как ни крути, зря все же Раш таскал меня на арену. Теперь у меня постоянно прокручивался в голове финальный бой, только на месте юноши, с которого по кусочкам сдирают кожу, я представлял себя.       Когда за нами пришли, чтобы с почетом (с почетом ли?) проводить к месту боев, я был уже настолько взведен и издерган — в отличие от спокойного, хотя бы с виду, тьерто, — что даже обрадовался: пытка ожиданием закончилась.       На этот раз мы двигались другими путями, проходящими в самых глубинах подземных чертогов. Сперва нас проводили к озеру, выдолбленному внизу, и велели вымыться, выдав по стопке чистой одежде (судя по размерам и грубости ткани, человеческой). После этого провели к проходу на арену.       Когда мы шагнули на нее, в нос ударили запахи пота и свежей крови. Ночь царствовала над миром, и багровые росчерки факелов плясали на утоптанном песке. Я явственно чувствовал присутствие Раша: подобно напряженной и готовой к прыжку змее, он давно уже затаился в моем сознании.       Зарак ждал нас. Я внимательно вгляделся в него. Он ничем не отличался для меня от прочих къерго. Полные равнодушия льдистые глаза смотрели пристально и изучающе. Огромные рога, концы которых были выкрашены красным, доставали до поясницы. Он протянул мне недлинный меч. Я принял его, ощутив, как вспотели ладони и противно заныло под коленками. Второй такой же он протянул Рашу, но тот отрицательно покачал головой. Зарак, пожав плечами, загнал его лезвием в песок. Ни одного слова произнесено не было.       Раш скользнул в угол арены, к бревенчатому ограждению. Зарак проводил его прищуренным взглядом, в котором читалась усмешка. В полной тишине раздался звонкий удар медного гонга. И… ничего не поменялось, кроме того, что къерго смотрел теперь на меня. Его пальцы на рукоятках ножей казались расслабленными.       Я почувствовал, как холодный пот заструился вдоль позвоночника. Ну почему он, во имя Хаоса, не двигается, не принимает боевую стойку, не нападает? Неужели уже решил для себя, что я достоин только позорной казни, как там они ее называют — хирто, и сейчас, медленно и играючи, примется отделять от меня слои кожи? Ну уж нет! Я поудобнее перехватил незнакомый и непривычный клинок и приготовился нападать. И именно в этот момент он прыгнул. Переход от статики к движению был настолько молниеносным, что мои глаза даже не сумели его уловить. Если бы не рывок тьерто, подчинившего мое сознание полностью и отбросившего мое тело в сторону, я мог бы умереть, даже не заметив этого.       — Быстро, но недостаточно, — враг улыбался, опять застыв в той позе, в которой оказался. Ноздри его едва заметно раздувались. Он полуобернулся к тьерто. — Теряешь хватку, кукловод!       И Раш кинул меня вперед       Я ощущал себя не куклой, нет, но тряпкой, которой машут перед мордой спокойного и сытого хищника. Все мои, вернее, наши общие атаки цели не достигали. Зарак не сходил с места, он лишь уклонялся и даже не пытался поднять руки с ножами для удара. Но до бесконечности так продолжаться, конечно, не могло.       Противник резко выбросил вперед руку с зажатой в ней рукояткой ножа, и она встретилась с моим подбородком, в котором что-то подозрительно хрустнуло. Меня отбросило на пару шагов назад и опрокинуло, глаза заволокло цветными пятнами. Сам встать я бы не смог, но так как мое тело мне не принадлежало, то спустя пару мгновений я вновь оказался на ногах.       Как раз вовремя, чтобы послужить живым щитом для Раша, к которому приближался, медленно и вальяжно, Зарак. Меня швырнуло ему под колени, но он спиной предощутил движение и скользнул в сторону.       Мой рот заполнился густой, вязкой слюной, перемешанной с кровью. И стоило проглотить этот соленый ком, как в груди расцвела и разрослась песня-крик. Силы сдерживать ее не было, даже удавка Раша в моем сознании отошла куда-то на задний план. Песня сорвалась с моих губ, закружилась, заметалась по арене. И сразу же что-то изменилось. Сначала я даже не понял, что. Мой противник, остановившись, разглядывал меня, и в его глазах я впервые различил некое подобие любопытства.       — Применять оружие против тех, кто заведомо лучше им владеет? Забавная тактика! Ты остался без союзника, и теперь тебе придется сдерживаться, чтобы не добить его окончательно.       С ужасом я понял, что снова являюсь хозяином своего тела. Я обернулся к Рашу. Он стоял на коленях, опираясь ладонью о песок. Изо рта текла кровь, а глаза закатились под веки. Я стиснул зубы, сквозь которые рвался разрушительный звук, и виски заломило от напряжения.       А в следующее мгновение невероятной силы удар впечатал меня лицом в песок. Я перевернулся. Къерго склонился надо мной, и длинный черный нож уперся лезвием мне в грудь. Сами собой мои пальцы сомкнулись на острие. Кровь заструилась по ним, но боли я не чувствовал. Через меня шел огонь — мое последнее оружие и единственный козырь.       Нож раскалился, из черного став багровым. Запахло паленной плотью, но къерго не отпустил рукояти. Казалось, он не замечал жара. И тогда свободной рукой я создал огненный шарик, совсем крохотный. Как следует прицелиться я не смог, но Зарак почему-то не отклонился, и шарик мазнул его по щеке, оставив едва заметный след ожога.       Одним легким движением гигант выдернул пылающее оружие из моей ослабевшей хватки и шагнул назад. Ну все, приехали… Ни сил, ни козырей у меня больше не оставалось. В голове пронеслась единственная мысль: достоин ли я в его глазах милостивой смерти ладэ? Достаточно ли натрепыхался для нее?.. Я зажмурился, но тут же вновь отрыл глаза — не хотелось встречать конец вслепую.       Текли мгновения, а къерго не двигался, не сводя с меня пристальных глаз. Я услышал недовольный гул трибун, до этого момента притихших. И тут Зарак швырнул ножи, оба сразу. Левый вошел в песок, пригвоздив прядь моих волос, а правый царапнул щеку и упал плашмя у моего плеча.       — Я сдаюсь! — Къерго скрестил на груди руки. — Победа за чужаками. Бой закончен, отныне моя жизнь принадлежит победителям.       Гул перерос в презрительный рев. Чтобы перекрыть его, он должен был кричать.       — Если здесь есть тот, кто хочет оспорить мой проигрыш — пусть выйдет и сразится со мной!       Тягучее молчание разом повисло в воздухе. Со своего места в первом ряду поднялся вождь.       Зарак сделал к нему шаг.       — Принимаешь ли ты мой проигрыш, глава? Это мое право.       Сложно было прочитать что-нибудь по каменному лицу вождя, но голос был печальным и торжественным.       — Это твое право. Не может быть моим ножом проигравший бой. Не нужен племени тот, кто добровольно сдался чужим. Ты сделал свой выбор, ступай же с ними. Нет у меня для тебя ни благословения, ни проклятья, ибо нет тебя больше среди народа къерго. В качестве последней милости, оказанной тебе, я договорюсь, чтобы к утру у вас были приглашения из Дома Оръявит. Это последняя ночь, которую чужаки могут провести в аркхе Кабул. Я все сказал. Месяц боев завершен.       Вождь развернулся и медленно покинул арену. Вслед за ним в могильном молчании потянулись все прочие къерго, не удостаивая даже взглядом проигравшего и нас вместе с ним.       Зарак подошел ко мне, бездвижной тряпочкой валявшемуся на песке. Я по-прежнему до хруста в зубах стискивал челюсти, чтобы не выпустить рвущуюся наружу песню.       — Я заберу ее.       Он коснулся кистью моих губ, и я успел разглядеть на ней свежие ожоги. Затем он сжал кулак, и я ощутил, как покидает меня разрушительная мощь и вместе с ней уходят последние силы. Он сплюнул густую черную слюну и, подняв клинки, повесил их на бедра. Затем протянул ко мне руку.       — Печать!       Я не понял, о чем он, так как пытался в этот момент принять сидячее положение. Тогда он повторил громче:       — Печать Дома Къерго не должна быть у тебя. Ты не сможешь ей воспользоваться и отомкнуть врата.       Грохот его голоса звучал настолько угрожающе, что я тут же в панике принялся обшаривать карманы и потаенные закутки в одежде. Слава Тьме, печать нашлась достаточно быстро. Мне было жаль с ней расставаться — она словно согревала меня, издавая вибрирующий звук, почти мелодию, которая приятно резонировала с чем-то в моей душе.       Когда пальцы Зарака сомкнулись на цепочке, я впервые увидел подобие улыбки, скользнувшей по его губам. Но это длилось лишь краткий миг. После того как он закрепил медальон на поясе, его лицо вновь закаменело.       — Вы нашли себе пристанище наверху? Я закончу дела и присоединюсь к вам. Мне больше нечего делать в подземных чертогах. Ночь не будет длинной, поэтому советую вам выспаться.       Я не знаю, кто из нас с Рашем кого тащил, но за обратную дорогу мы безусловно стали ближе друг другу. Он никак не мог отойти от моей партнерской атаки, а я с трудом держался на ногах после использования пламени миин’ах и песни къерго. Заваливались мы то и дело, но свидетелей не было: для людей уже наступил комендантский час, а рогатые, изредка попадавшиеся на нашем пути, настолько демонстративно нас не замечали, что это было даже забавно.       Зарак нашел нас уже ближе к рассвету, застывших в молчании у неразведенного костра. Он скинул с плеч большую кожаную сумку и протянул Рашу зеленый браслет — приглашение из аркха Владивосток.       И тут властный и холодный Раш, с трудом поднявшись, склонил перед къерго голову в почтительном поклоне.       — Спасибо тебе, Зарак.       — За что? — Гигант удивленно вздернул бровь. — Разве я оказал тебе какую-то услугу? Я проиграл, теперь моя жизнь принадлежит вам — победителям. Закон не нарушен — это был честный бой.       Он мотнул головой, давая понять, что разговор окончен. Разжег стопку хвороста и, усевшись прямо на каменный пол, протянул руки к жадному пламени. Спать он, как видно, не собирался.       Поворочавшись с боку на бок на ставшем уже привычным жестком ложе, я понял, что мне тоже вряд ли удастся задремать: в крови бесновался угар арены. Болели все мышцы, в носу до сих пор стоял запах пота, крови и песка. Я придвинулся ближе к огню и закутался в одеяло. Духота ночи не могла прогнать озноб, скользивший вдоль моего позвоночника.       Спустя некоторое время я решился заговорить.       — Почему ты не проводишь последнюю ночь со своими, прощаясь? Мне казалось, все в вашем племени близки друг другу.       Он ответил, не повернув в мою сторону головы:       — У меня больше нет своих. Мне не с кем прощаться — они больше не мои братья.       Опередив здравую мысль о такте и осторожности, следующий вопрос соскользнул с моего языка:       — Это очень больно?       — Больно? — Зарак усмехнулся и перевел взгляд с костра на меня. — Мальчик, больно ли руке, которую отсекают от тела? Разве сможет она счастливо существовать в одиночестве?       — Тогда почему ты пошел на это?       — Я хочу домой. Здесь все для меня чужое. Все мы уйдем в Древо мертвых, и перед тем, как это случится, я хочу увидеть, что стало с Сель — с домом, из которого мы сбежали и который предали. Впрочем, довольно откровений. Не хочешь спать — сиди молча. Я не любитель пустого трепа.       В голосе его проскользнуло что-то похожее на угрозу, и я благоразумно решил последовать его совету. Утром нас ждет аркх Владивосток и Дом Оръявит. Я надеялся, что Веспа и остальные уже там. При одной мысли о ней мне стало теплее и спокойнее. Только бы в аркхе Гонолулу все прошло легче, чем в Кабуле…