Meant to be yours

Когда на следующий день Диппер появился в аудитории вместе с Биллом и сел рядом с ним, почти никто не удивился. Большая часть их сокурсников уже так или иначе попала под контроль бывшего демона. Семья Пайнсов тоже не заметила никаких перемен: родители лишь обрадовались тому, что их сын больше не кажется таким усталым и нездоровым, прадяди все еще были заняты своими исследованиями, а Мейбл как раз с головой погрузилась в очередной роман с каким-то косящим под вампира типом. Да и что уж говорить об окружающих: сам Диппер тоже не чувствовал никаких перемен. Билл, в сущности, неплохой парень, а его знания во всех сферах науки просто потрясающе обширны, так что плохого в том, что Дипперу хочется проводить с ним больше времени? Конечно, Пайнс помнил, что они были врагами, но ведь это было давно! Билл с тех пор сильно изменился и больше не несет угрозы миру. Теперь Сайфер – человек, и не просто человек, а настоящий гений. Да, его иногда заносит, чувство юмора у него странноватое, но при этом он – лучший студент, первый во всем, объект всеобщего восхищения и обожания. Диппер и сам был не худшим в учебе, но, когда Билл начинал излагать свои знания, он чувствовал себя детсадовцем рядом с именитым ученым. С Биллом было интересно. У него находились ответы на любой вопрос; любую задачу, о которую спотыкался Пайнс, он решал в два счета, между делом развлекая парня забавными пояснениями и сравнениями. Сайферу можно было позвонить в любое время, и услышать из трубки бодрый голос: «Привет, Сосенка! Уже соскучился? Как насчет куда-нибудь сходить?». Пойти с ним можно было, как оказалось, много куда. Поначалу Диппер пытался подшучивать на тему пустыря, но… Обсерватория, океанариум, аквапарк, городской архив, закрытая частная библиотека, парк аттракционов, оранжерея, картинг, аэротруба, театр, даже опера – где только они не бывали! Сайфер оказался поклонником театра, предпочитая авторские постановки кинофильмам, но и в кино они ходили регулярно, не говоря уже о кафе, коих одноглазый, казалось, знал бесчисленное множество, каждый раз приводя своего спутника в новое место, о существовании которого тот даже не подозревал. С Биллом Диппер впервые прыгнул с парашютом и полетал на аэроплане, с ним можно было одинаково увлекательно провести день как в лазертаге, так и в библиотеке. Сайфер, казалось, сочетал в себе двух людей, с которыми Дипперу было лучше всего: Мейбл и прадядю Форда. В свое время необходимость выбора между этими двумя привела к очень плохим последствиям, а в итоге каждый, включая Диппера, пошел своим путем, и он все чаще замечал, что, хоть они все и остаются семьей, у них становится все меньше общих тем для разговоров, и все меньше места для него рядом с каждым из них. Но рядом с Биллом место для него было всегда. Когда он в очередной раз ругался с Мейбл, когда Форд выслушивал его новости вполуха и сразу переходил к распоряжениям типа «найди для меня такую-то информацию, пришли для исследований то-то и то-то» - Билл внимательно слушал все, что он рассказывал, подбадривающе трепал по волосам, а на следующий день приносил ему то, что требовал прадядя, или конфеты и какую-нибудь занятную безделушку для примирения с сестрой. А потом сидел рядом и нес какую-то смешную околесицу, пока Диппер не забывал окончательно обо всем, что его тревожило. В университете то, что Сайфер и Пайнс, идол и лузер, стали неразлучны, привело к неожиданным для Диппера последствиям. Он опасался травли со стороны свиты одноглазого, которой тот почти перестал уделять внимание, но на деле лишь отдельные особо конфликтные личности рисковали порой что-то шипеть ему в спину, когда он шел по коридорам один. Первая же попытка таких личностей снова сбиться в стаю и подкараулить Пайнса после занятий завершилась полным провалом, а также множеством синяков, парой выбитых зубов и переломом – у нападавших. Сайфер охранял «Сосенку» как зеницу ока, и у него был отличный слух и нюх на готовящиеся без его участия пакости. Больше Диппера не трогали, мало того – он обнаружил, что исходящее от Билла сияние славы каким-то образом теперь осеняет и его. Прежде никому и в голову не пришло бы заговорить с ним – разве что для того, чтоб сказать какую-то гадость. Но стоило одноглазому показать, что Пайнс для него ценен, и общество приняло его с распростертыми объятиями. К нему подходили на перерывах, подсаживались во время ланча или звали к себе – и не для того, чтобы подшутить или сделать какую-то гадость, а просто чтобы пообщаться. Диппер относился к этому с опаской, но, когда он рассказал Биллу о такой перемене общественного настроения, тот рассмеялся и посоветовал меньше параноить. - Сосенка, они просто наконец-то начали отдавать тебе должное! - Но еще недавно те же люди смеялись надо мной. - Ну и что? Это же стадо, Сосенка! Они будут повторять за тем, в ком видят своего пастуха. - То есть, это все просто потому, что они видят меня рядом с тобой? - В какой-то мере. Но, если бы они в самом начале потрудились узнать тебя получше, они бы уже давно поняли, что ты интересен и привлекателен сам по себе, так что дай им шанс сделать это теперь. - Но… - Ты уж прости, Сосенка, с этим я тебе подгадил. Мне тоже стоило сначала подумать. Это сейчас я понимаю, что люблю тебя, а тогда… Дураком был. Диппер покраснел, как всегда, когда Сайфер так уверенно произносил «люблю», и неловко улыбнулся. - Да ладно… Что было, то было. - Ну до чего же ты у меня замечательный! Все, больше не грузись по этому поводу, просто будь собой и позволь людям видеть, какой ты на самом деле. Нельзя такой клад от общественности скрывать! А сейчас пойдем в библиотеку, сокровище мое, я поговорил с нашим «Эйнштейном» насчет совместного проекта в качестве дипломной, он дал добро. Так что вперед, за набитой знаниями макулатурой! – и,перекинув вопящего и смеющегося Диппера через плечо, Билл потащил его указанным маршрутом. Дипперу всегда казалось, что состоять в отношениях – это как какой-то долгий и запутанный ритуал, о котором все, кроме него, знают, и выполняют правильно. Правильные слова, правильные действия, правильно рассчитанное время для перехода от одной стадии к другой. Насколько близко друг к другу можно находиться на первом свидании? Что нужно дарить обязательно, а что ни в коем случае нельзя? О чем разговаривать? Когда можно взять девушку за руку, когда – поцеловать в щеку? Сколько свиданий спустя состоится, наконец, первый поцелуй в губы? Диппер очень боялся сделать что-то не так, и с девушками у него не клеилось, как он ни старался. Он вечно говорил что-то невпопад и не подумав, становился вдруг ужасно неуклюжим, постоянно попадал в какие-то дурацкие ситуации – в общем, выставлял себя в самом невыгодном свете. И, глядя издалека на Билла, непринужденно флиртующего с несколькими девушками сразу, он прежде с досадой и завистью думал, что у одноглазого таких проблем никогда не возникало. Обнаружилось, однако, что идеальный Сайфер отнюдь не идеален – когда позволяет себе расслабиться и не играть на публику. Посуда у него регулярно билась, чай проливался (чаще всего – на Диппера), нагромождения книг в квартире, которую он снимал недалеко от университета, регулярно обрушивались ему на голову, а сама квартира была воплощением расхожей цитаты о гении, господствующем над хаосом, и найти что-либо в этом бардаке не всегда удавалось и «гению». Когда выпал снег, Сайфер в первый же день поставил рекорд по количеству падений, а апофеозом стал прилипший к дорожному знаку язык одноглазого – Диппер хохотал до слез, помогая невнятно ругающемуся Биллу отклеиться с помощью горячей воды, которую он попросил в ближайшем кафе. Сложно постоянно задумываться о том, как ты выглядишь в чужих глазах, когда встречаешься с человеком, которого это совершенно не заботит, и, видя теперь такого Сайфера – курящего и виртуозно ругающегося, валяющегося на диване в рубашке и веселеньких, канареечного цвета, семейниках, ржущего над тупым телешоу и роняющего пиццу себе на колени – он постепенно расслабился и перестал пытаться контролировать каждый свой шаг. А после этого внезапно обнаружилось, что без такого контроля с ним происходит гораздо меньше неловких ситуаций, язык не заплетается в попытках подобрать правильные слова, и, если даже какая-то оплошность случается, это вовсе не влечет за собой Конец Света. Билл превращал любую неловкость в шутку, и с ним было удивительно легко. Что до «правильности» и прочих условностей – одноглазый выразил свое отношение к этому еще на их «первом свидании». Сайфер делал, что хотел, и когда хотел. Зря Пайнс думал, что сможет диктовать ему свои условия: о том, что происходит между людьми в отношениях, одноглазый был прекрасно осведомлен, и, похоже, пытался получить как можно больше от этого. Диппер заметил, что, хоть Билл и игнорирует такое понятие, как «личное пространство», он все же держится на расстоянии от окружающих – точнее, держит на расстоянии их. Вероятно, виной тому был его «аристократический» образ: когда Сайфер вышагивал, гордо подняв увенчанную цилиндром голову и мерно взмахивая тростью, едва ли кому-то приходило в голову панибратски хлопнуть его по спине или обнять за плечи. Но в его отношениях с Диппером все обстояло совсем иначе. Билл старался находиться как можно ближе к нему, то и дело прикасаясь: то будто случайно задевая рукой или плечом, то собственнически прижимая к себе или беря за руку, то ласково-невесомо дотрагиваясь до лица и волос, словно в опасении, что Диппер исчезнет. За прикосновениями вскоре последовали и поцелуи: легкие и дурашливые, нежные, уверенные, страстные, почти укусы. Сайфер был непредсказуем: мог пройти мимо, удостоив лишь легкой улыбки, а мог внезапно появиться из-за поворота, затащить в укромный угол и целовать до распухших губ и нехватки дыхания. Его настроение, казалось, менялось ежеминутно: не раз Диппер совершенно неожиданно обнаруживал себя прижатым к стене или лежащим на диване, всего лишь задав одноглазому какой-то невинный вопрос или даже просто посмотрев на него, а потом эти вспышки страсти так же неожиданно сменялись задумчивой нежностью или весельем. Порой Диппер думал, что только из-за этого непостоянства одноглазого они, спустя полгода таких отношений, все еще не делили постель. Не то чтобы ему сильно хотелось это попробовать, но с какого-то момента Пайнс все чаще оставался на ночь у Билла, и их объятия и ласки становились все более нескромными, однако каждый раз настроение Билла вдруг менялось, или он вообще переключался на что-то другое. Так прошел год, за ним еще один… Дипперу казалось, что это было всегда: постоянно маячащий поблизости желтый фрак, постукивание трости в унисон шагам; голос, звучащий слегка насмешливо, даже говоря о серьезных вещах; тепло чужого тела по ночам; длинные сайферовские конечности, неизменно оплетающие его каждое утро и не позволяющие встать; попеременные вспышки страсти и нежности, долгие совместные прогулки, бесконечные разговоры и уютное молчание. Он переселился к Биллу, и дома не задавали вопросов – после того, как одноглазый зашел к Пайнсам и мило побеседовал с ними в своей обычной насмешливо-уверенной манере. Методы, которыми Сайфер добивался своих целей, как-то вдруг стали несущественны. Родные по-прежнему любят его и всегда рады Биллу, квартирная хозяйка совершенно не возражает против того, что они не платят за проживание, в кафе с них тоже не берут ни цента – и чем же плоха такая жизнь? Билл мог сделать все, чего бы Диппер ни захотел. Редкие коллекционные книги? Сейчас позвоним коллекционеру. Бриллиантовое колье для сестры на День Рождения? Ювелирный как раз неподалеку. Путешествие на каникулах? Ткни пальцем в глобус. Что изменилось и в какой момент? Нежности партнера стали раздражать, его страсть была всегда невовремя, его постоянное присутствие было слишком назойливым, его голос все чаще стал вызывать желание заткнуть или себе уши, или ему – рот. Диппер начал пытаться избегать Билла, но, живя в одной квартире с ним, это было весьма проблематично. Съехать обратно к родителям? Но… С Биллом уже как-то привычнее, да и не всегда он раздражает. К тому же, жить с Сайфером попросту удобно. И Диппер не решался что-то менять. Только постарался под различными предлогами держать одноглазого на расстоянии, насколько это возможно. А Билл в ответ на его холодность лишь стал более тихим и чаще проявлял нежность, чем страсть, пытаясь вернуть расположение партнера. Причина такой смены климата крылась в том, что сделал одноглазый когда-то на пустыре. Подчинив себе Диппера, внушив ему свое желание, Сайфер поступил так, как поступал всегда: взял то, чего хотел. И, сделав это, он был счастлив. Обычно то, что демон жаждал получить, очень быстро наскучивало ему, но в этот раз все было иначе. Он наслаждался происходящим, как наслаждался фактом наличия у него человеческого тела; это было тем, что не могло наскучить. Вернувшись в мир в новом теле, Сайфер поначалу был напуган, поскольку его воспоминания смешались, сила больше не чувствовалась, а освоиться в новой оболочке оказалось не так-то просто. Постепенно он разобрался во всем, и вот тогда начал по-настоящему получать удовольствие от жизни. Да, ему не хватало демонических сил, но и с тем минимумом, что остался, он вполне неплохо устроился. Он больше не мог проникать в чужие сны и читать разум, как открытую книгу, но мог внушать людям то, чего хотел от них, заставлял их видеть то, что хотел показать, мог вызывать у них нужные эмоции – и этого хватало для достаточно неплохой жизни в обществе. Он больше не мог летать, гравитация почти не подчинялась ему, он мог лишь немного исказить ее, не дальше чем в паре дюймов от своего тела – но, если ты человек, большего для удобства и не нужно. Порой он забывал о силе притяжения, и тогда его еда падала на пол, а посуда разбивалась; скользкие зимние тротуары доставляли ему массу неудобств, пока он не научился контролировать свои движения и свою личную гравитацию как следует – но это же пустяк. Он был жив, у него было материальное тело, он был в мире людей – чем не повод для счастья? Ему не хватало одного: человека, о котором он думал чаще всего. Билл не солгал: его действительно тянуло к Дипперу. Стремление снова оказаться лицом к лицу с этим человеком – что это? Жажда мести? Тоска по прошлому? Чем больше Билл размышлял об этом, тем больше находил оттенков чувств и эмоций, которых не знал раньше. Желание видеть, желание обладать – но для чего? Мысль о причинении страданий больше не вызывала энтузиазма. Страдание – это не то. Это скучно. Он изводил Диппера, пытаясь понять, чего же хочет, но лишь еще больше запутывался. Пайнс не сопротивляется, не смеет себя защитить – и это вызывает скуку и… Жалость? Этот мальчишка ведь может защититься, он умеет защищать себя и свою семью – так почему он ничего не делает? Позволяет себя мучить, и кажется таким слабым и хрупким. И все больше злят те, кто не видит этой хрупкости. Он лишь на пару секунд накрыл руки Диппера своими, опасаясь, что мальчишка причинит себе вред, и больше не хотел отпускать его. Это заставило одноглазого заново задуматься и поискать ответы на свои вопросы там, где еще не искал. Романтические чувства он всегда считал инструментом манипуляции, тем, что испытывают другие, и что совершенно не нужно ему самому. Но стоило начать обдумывать это, и все стало пугающе сходиться. Чтобы убедиться, что догадки верны, он обратился с вопросом к самому Пайнсу, и тот подтвердил их все. Это было… Странно. Смесь ужаса и восторга – понять наконец, что ты чувствуешь, и изумиться тому, насколько это не похоже на все, что ты испытывал раньше. Что же делать с этим? Теперь он был уверен: он хочет, чтобы Сосенка принадлежал ему. Не как игрушка или слуга, не в подчинении под страхом и угрозой уничтожения. Как люди принадлежат друг другу, когда их связывает это странное чувство – любовь. Чтобы смотрел только на него, восхищался им, всегда был рядом. Любил его, бывшего демона, бывшего врага. Он честно попытался устроить все по-хорошему. Но что можно сделать, чтобы заслужить любовь? В своих глупых журналах люди пишут, что для этого нужны подарки и внимание. Но это не сработало! Сосенка не доверял ему, боялся его, а он все делал не так. Он попытался рассказать о себе и своих чувствах. Но и это не сработало. И он сдался. Он не может получить любовь, как человек, но может сделать это, как демон. Это – сработало. Сосенка любил его. Улыбался ему, наслаждался его обществом, хотел оставаться рядом. Вот оно – счастье. Не злое, черное, самодовольное счастье демона, а нечто светлое и чистое. То, что делает тебя легким и невесомым лучше, чем власть над гравитацией. Он никогда не думал, что это так прекрасно – быть любимым. Он бы не смог испытывать это, не став человеком. Но он стал слишком человеком. Мораль – одно из самых нелогичных и бесполезных качеств человека, но Билл Сайфер не смог полностью избежать этого свойства. Он стал думать: насколько правильно то, что он сделал? Он получил то, чего хотел, но разве этого хотел Сосенка? «Самое главное – это взаимность». Можно ли считать внушение взаимностью? Можно – говорил он себе. Даже если Сосенка не любил его изначально, он должен был полюбить за столь долгое для человека время. Ведь им хорошо вместе, они оба счастливы. Да, разумеется, Сосенка давно уже любит его по-настоящему, и внушение тут ни при чем. И однажды, когда Диппер спал, Билл снова коснулся его разума и убрал следы своего воздействия. «Может быть, утром, когда он проснется, окажется, что он любит меня еще больше, как-то совсем по-другому» - с улыбкой подумал одноглазый, засыпая. Но с того утра все пошло не так.