Доверься

Проходит не так много времени прежде, чем они встречаются снова. И, кажется, ни один из них этой встречи не хотел. Все еще слишком свежо, не зажило, не покрылось хрупкой защитной корочкой выводов. Поэтому о чем говорить пока тоже никто не знает и они просто молчат. Ей не хочется больше плеваться ядом ему в лицо, обзывать монстром или предателем. Эта связь между ними, пусть странная и пока еще не до конца понятная, но назвать её противоестественной язык не поворачивается. Она как будто сходу органично вплавила их мысли друг в друга и они сошлись идеально, словно два кусочка мозаики. Благо общего было много. Поэтому нет, не монстр. Не предатель. Просто тот, кто стал сильным, но так и не научился принимать в себе простые эмоции. Принимать себя. Ожидание затягивает тело в мучительную целлофановую пленку. В голову Рей закрадывается мысль о том, сколько же они сидят уже вот так, глядя друг другу в глаза? Словно в гляделки играют, глаза уже начинает пощипывать. Есть всё-таки что-то завораживающее, почти гипнотическое в непроницаемой темноте его глаз. Только сейчас ей почему-то видятся где-то там, в глубине бездонного зрачка, ломаные, острые края соляных кристаллов с той самой богом забытой планетки. Перепачканные бордовым осколки. Он наконец делает вдох, собираясь что-то сказать, но так и не произносит ни слова. Рей смотрит на него почти умоляюще и мысленно стонет: - Ну же, скажи уж хоть что-нибудь, Бен! Имя – как спусковой крючок. Встрепенулся, вскинулся, багровые потеки на невыносимо острых кристальных краях проступают отчетливей. Импульс настолько сильный, что она вздрагивает. Ярость, боль, горечь, все вперемешку. И все выражает одну единственную мысль – Бен мертв. Молчание тянется ещё пару секунд, в которые он впивается в неё взглядом, сжимая еле заметно подрагивающие губы. - Я говорил, забудь прошлое. В нем нет ничего хорошего, ничего стоящего. Так чего ты добиваешься, называя меня именем давно мертвого человека? Он был ничтожен и мне плевать на это, плевать на него, я… - Идиот! – её голос взрезает пространство вокруг, словно сейбер, ногти болезненно впиваются в ладонь. – Посмотри на себя! Ты один большой комок боли, вот так тебе наплевать? Он не показывает этого, но удар приходится точно в цель. Она чувствует это так же, как резкий болезненный укол в правой ладони там, где кожа наконец лопается, пачкая пальцы горячей кровью. На задворках сознания успевает промелькнуть мысль – как же так получается, пытаешься помочь, а выходят удары под дых? Он хочет ответить и кажется уже нащупывает в хаосе мыслей в голове подходящую для следующего выпада, но чувствует тонкую молнию её боли и взгляд практически против его воли сразу же кидается к её сжатым до побледневших костяшек кулакам. Ей, к сожалению, выцепить нужную мысль все никак не удается и та назойливо вертится на языке, вызывая лишь раздражение. А сказать хотелось многое. Что сказала же, я помогу, и ни разу не соврала. Что Лея, даже сказавшая брату, что её сына уже не спасти, даже хранящая до сих пор отпечаток вспышек от взрывающихся кораблей Сопротивления на орехово-зеленой сетчатке мудрых глаз, всё ещё не испытывает к сыну ни капли ненависти. Ничего похожего, только тяжелое сожаление и потаенную, глухую боль невысказанной любви. Что не важно, Свет или Тьма, это всё одно и то же, одно и то же, и прошлое тоже не предопределяет, разница лишь в принимаемых решениях. Что странно, как человек, сумевший сказать «Ты никто для них, но не для меня» не может сказать того же самого себе. Мир вокруг теряет четкость, превращаясь в набор цветных пятен. Большое темное пятно медленно приближается, разрастаясь, пока наконец не приобретает черты очень усталого бледного лица. Он смотрит сверху вниз. И кажется весь этот спутанный клубок мыслей и чувств, только что вихрем пронесшийся в её голове, он всё же услышал. О том, какие он сделал выводы, она подумать не успевает, но кажется осколков в его глазах больше не видно. Только что-то робкое и осторожное, но бархатно-мягкое. Ей с трудом, но всё же удаётся интерпретировать этот поток эмоций с его стороны – хочет помочь, но не знает, как. Ах, черт, рука. Она нетерпеливо стряхивает алые капельки на пол и быстро отирает влагу с глаз тыльной стороной ладони. Он просто стоит и смотрит, в странном оцепенении, так и не решаясь прикоснуться. В ней поднимается глухое раздражение от этого его бездействия и осточертевшей уже тишины. От собственной слабости и бессилия. Это жжется, словно калиевый раствор, бегущий по венам, она бессознательно кусает губы, качает головой и топчется на месте, отводя взгляд и тем лишь больше раздражая саму себя. Её ладонь так близко, что он чувствует жар, волнами исходящий от её кожи и не до конца понимает, реально ли это ощущение, или что-то метафоричное, искаженно переданное через Силу. Но это тепло не обжигает, хоть он и чувствует до сих пор потаенную боль где-то внутри от этого ощущения. Так люди, долгими днями бредущие по пустыне без каких-либо признаков воды и внезапно наконец нашедшие одинокий оазис, жадно тянутся к теплой воде, хотя всё тело скручивает судорогами. Необходимая, живительная влага, вызывающая боль в отвыкшем от неё теле. Ещё мгновение, которого ему не хватает, чтобы наконец решиться накрыть её ладонь своей, не задумываясь сделает ли он этим легче или больнее. Всего один короткий миг, чтобы она убедилась, что он, кажется, начинает понимать. Но момент упущен. Она различает за дверью голоса. Кажется, По отдает короткие приказы, легко и естественно приняв на себя роль руководителя, когда уставшим и оглушенным огромным количеством потерь бойцам это было так нужно. - Уходи, раз сказать больше нечего, - с горечью выплевывает она, - не мне тебя лечить. Он опускает глаза и растворяется в воздухе.