Доверься

Он ведет мягко, еле касаясь, словно пытаясь распробовать. Кончики пальцев скользят по коже – невыносимое, слишком острое чувство. Следы прикосновений вспыхивают лавовыми дорожками ещё долго горят, остывая медленно, отчетливо и очень неприятно. Хочется подставиться снова под то же прикосновение, каждой частичкой заново, собирая себя по кускам. Пространство вокруг становится плотным и почти осязаемым. Нет больше клетки из рук, есть обволакивающий кокон тепла и прикосновений. Надолго её не хватает. Тянется всем телом, разом словно вплавляясь под кожу. Всё правильно до рези в глазах. Вряд ли когда-то приходилось сталкиваться с подобным, и он задыхается, находя её везде и сразу. Теплым дыханием по шее вниз до самых ключиц. Уголком глаза и виском потерлась о плечо, щекоча кожу спутанными иголочками ресниц. Прижалась губами к шраму чуть выше груди, оставленному когда-то ею же. На память. Шрам странно выпуклый и гладкий, резко выделяющийся даже на общей бледности его кожи. Пройтись по нему острой и пряной лаской кончика языка, спрятать лицо под ямочкой между ключиц. Его надолго не хватает тоже. Зашкаливающая нежность окончательно выбивает остатки дыхания из судорожно сжимающихся легких. Кайло с удивлением чувствует – больно. Разъедает изнутри. Его смяло, стерло в мельчайший пепел. Пришлось вцепиться в острую линию её лопаток под тонкой тканью одежды. В мягкой ямке у плеча какой-то совершенно особенный, дурманящий запах. Вцепиться зубами, терзать до багровой синевы. Она слабо стонет, цепляясь за него, будто утопающая. И он выталкивает её на поверхность, подхватывает под бедра. Теперь она выше. Щекочет лицо волосами, склоняется вниз, заслоняя собой весь мир вокруг. От мира ничего не остается. Первое прикосновение к губам – осторожное, невесомое. Внутри снова дергает кислотным, безотчетно, и он прижимает теснее, целует глубже, затягивает, словно в водоворот. Как будто если наглотаться кислоты в достаточных количествах, то боль исчезнет. К сожалению Кайло, боль работает не так. И он наконец падает вместе с ней на ближайшую кровать – уже не важно чью – полностью накрывая её своим телом. Не мог справиться с собой – ожесточенным и словно из бумаги выкроенным. Очерчивал губами грудь, мягкие линии плеча, каждую невидимую черту. Ловил её бессознательные, протестующие движения, на подкорке чувствовал – она тоже ощущает всё это невыносимо, до боли остро. Наслаждение настолько концентрированное, замешанное на керосине, что от него инстинктивно хочется отшатнуться и тут же притянуть к себе ближе. Давился страшной, теплой нежностью. Глаза прятал. Не мог, не хотел показать себя таким – раскрывшимся, во влажной, вздрагивающей тьме. Метался, мучился, пока наконец не почувствовал маленькую теплую ладонь, плавным движением улегшуюся на затылке под волосами. И боли не стало. Она почувствовала, как мучительна для него нежность и не стала больше терзать – отдалась вся, без остатка, не зная полумер, не умея отдаваться наполовину. Позволила ему остаться в зоне комфорта, склонила голову открывая беззащитную шею с покорностью приветствующей хищника жертвы. Его зрачки дрогнули и окончательно затопили радужку. Внутри всколыхнулось первобытное, хищное, пьяное. И стерлось. Одним движением, на поверхности выдоха. Подобрался весь, подмял под себя, став властным, выверенно плавным. Подтянул под бедра, ещё ближе, так, что сошлись идеально все их неровности-выступы. Прижался к беззащитному животу тяжестью своего возбуждения. Губами по коже, стирая собственные до горячечной синевы. По загнанно бьющейся жилке под кожей – языком и зубами. Под его пальцами трещала ткань, она выгибалась навстречу, хрипящим и стонущим дыханием. Её тоже стерло и увлекло первобытным, требующим безоговорочного подчинения. Провела пальцами по тонкому шраму на лице, отследила полу-осмысленным, плывущем в обжигающем мареве взглядом. Почему-то это вызывало глубоко внутри странную вибрацию, словно натянули до предела упругую струну. Её терзало под жаркой повелительной силой. - Моя… - читай по губам – м-о-я… Он входит сразу и до конца, триумфальным аккордом. Выбирает ровный, глубокий темп, хотя вряд ли это выбор, скорее инстинктивное желание из тех, что реализуются мгновенно, проходя мимо разума. Впрочем, способность мыслить рационально у обоих отключилась, кажется, ещё тогда, у стены. Цеплялись друг за друга одинаково рваными жестами, двигались навстречу одновременно, слаженно. Всё это напоминает пляску. Каждый чувствует другого точно так же отчетливо, как и себя. Это сводит с ума. Равно, как и непривычное ощущение цельности, собранной наполненности - до краёв и ровно до нужного предела. Внутри что-то горячо пульсирует всё чаще, пока наконец не сжимается сладкой судорогой. Его словно прошибает молнией по хребту. Выгибается, прижимая её к себе, впитывая до капли сладкую дрожь её оргазма, смешивая со своей. Она вцепилась ногтями в плечо, но боли не чувствуется. Куда острее – её рваное дыхание в основание шеи. И жаркая, тяжёлая пульсация внутри. Приходится замереть на пару минут и просто дышать, вслушиваясь в постепенно отдаляющиеся отголоски этой лавины ощущений. Засыпают молча, так и не поменяв позы. Ей нравится чувствовать тяжесть его тела на себе. И его внутри. Он попытался было отстраниться – не отпустила. Посмотрела внимательно и покачала головой, молча уткнулась носом в ямку за ухом. Кайло лишь мягко улыбнулся в ответ, засыпая в окутывающем запахе её кожи. Возвращаться к привычной рутине после события такой степени непривычности, странно настолько, что Рей чувствует себя тотально выбитой из колеи. После такого в принципе не знаешь, что делать и как к произошедшему относиться. Смотреть в глаза Леи становится ещё тяжелее. Каждая новая ночь превращается в пытку, даже больше, чем раньше. Закрыв глаза пытаешься понять, как-то предвидеть, почувствовать, когда весь окружающий мир заглохнет, словно покрывшись толстым слоем ваты, и весь звук сосредоточится только на человеке, спокойно дышащем в паре метрах от тебя. Выходит плохо. Точнее, вообще никак. На самом же деле всё происходит настолько неожиданно, что Рей буквально подпрыгивает на месте с пронзительным возгласом, когда, умываясь вечером в собственной маленькой ванной, видит в зеркале над раковиной вовсе не своё лицо. Кайло Рен усмехается почти сардонически: - Я что, и правда настолько страшный? Или тот шрам, который ты мне оставила, настолько уродует моё лицо? - Н-нет, нет, - слегка запинается Рей, пытаясь одновременно дышать и угомонить суматошно трепещущее где-то в горле сердце, - с твоим лицом всё в порядке. - А с тобой? – вкрадчиво интересуется он из зеркала и ей очень хочется сказать что-нибудь язвительное на счёт его обострившегося чувства юмора, но подняв глаза от капелек воды на гладкой поверхности раковины она замечает, что он, кажется, говорит это вполне серьёзно. От этого внутри становится немножечко теплее и руки уже трясутся чуточку меньше. - И со мной тоже, - после некоторой паузы отвечает она, деловито стирая полотенцем с рук влагу и последние остатки адреналиновой дрожи. Последовавшие за этим молчание и очередной раут игры в гляделки слишком затягивались. Снова. - Ты выглядишь слегка…напряженной, - наконец констатирует он и явно старается произнести эту фразу мягче, так что теперь можно не сомневаться, напряженной она выглядит явно не слегка и это очень заметно. Не руки, а какая-то ледяная каша. Приходится выдохнуть и опереться обеими о края раковины, чтобы не залиться смущенным румянцем. А также собраться с мыслями и напомнить себе, что она уже давно не стеснительная маленькая девочка и иногда, когда не знаешь, что сказать или как начать говорить, можно просто быть честной. - Нет, просто я… Черт, Бен. – Она вовремя поднимает глаза на зеркало, чтобы снова заметить мельчайшую судорогу в мышцах его лица и разом опустившуюся на него тень при произнесении этого имени. – Ты ведь не мог не почувствовать этого так же, как я. Бен, в тебе столько света… Фраза выходит уж слишком нежной, но Рей не может сдержать улыбки. Почти как та, которая расцвела на её лице сразу после того, как они разделались со всей охраной Сноука. Когда ей ещё казалось, что они с Кайло теперь на одной стороне. Теперь тоже кажется, осталось лишь убедить его в этом. Его, упрямого мальчишку, что сейчас явственно поджимает губы и предупреждает: - Не начинай. - Я знаю, - прерывает она его протест ещё до того, как он успевает его высказать, - я знаю, что ты скажешь. И боль я чувствовала тоже. И тьму, и все сомнения, но всё же. Я просто хотела сказать, ты не монстр. То, каким ты был со мной…ведь это ты, ты настоящий. И в этом суть, я тоже не вся состою из Света, я просто не позволяю моему прошлому влиять на моё будущее. Получается слишком сумбурно и многое из того, что хочется сказать, слишком банально. И сердце снова где-то в горле, мешает дышать, добавляет предательской дрожи в голос. В конце концов, она просто надеется, что он поймёт за всем этим нагромождением местами наивных слов, что по сути она хотела сказать. По его лицу, в свою очередь, нельзя сказать ничего. Рей мысленно обзывает эту его привычку ничего не выражать «маской мертвеца» и думает, что всё это похоже на игру в лотерею. 50/50, выиграешь или нет. Будешь ли понят? - Ты как-то очень правильную вещь сказала – не тебе меня лечить. Не тебе спасать «страдающую мятежную душу Бена Соло» и тягать её на чью бы то ни было сторону. – В уголках его губ появляются мельчайшие горькие складки. – Ни тебе, ни моей матери, ни моему отцу, будь он проклят. Никому из моих родственников или великих наставников. Моя душа, моя Сила, мой путь – это моё и только моё дело. Зеркало моментально покрывается паутиной из трещин. Свой окровавленный кулак в центре этого плетения она замечает позже. Гораздо позже.