Поверь в меня.

      В шумном, грязном подземном переходе было мерзко. Холодно, промозгло, стыло. И очень-очень тоскливо. Но Он привык. Привык к постоянному голоду, к пугающей безысходности напополам с неизвестностью, к безучастным, а порой и брезгливым лицам прохожих. К безразличным лицам и таким же зачерствевшим сердцам.       Его собратьев помладше, все ещё нуждающихся в мало-мальском тепле и комфорте, посадили хотя бы в картонные коробки, кинув на тонкое дно какие-то безликие тряпки. А Он был уже более взрослым и, по мнению продавцов, мог спокойно сидеть на обычных, промёрзших каменных плитах. Как же эти глупые скряги ошибались.       Наверное, такое можно было представить только в самой сумасшедшей и не очень смешной сказке, но, к сожалению, всё было до ужаса реально. Живой, мыслящий человек в теле четырёхмесячного щенка немецкой овчарки. Шутка? Настоящий, существующий и до боли идиотский абсурд.       Как оказался заперт в ушастом, несуразном, мохнатом и виляющем хвостом существе, Он не помнил. Детали, такие важные и необходимые, безбожно стёрлись из памяти, вытесненные особенностями другого мозга. Ему остались только две крохи информации: имя — Антон Шастун, и условие, при соблюдении которого этот ад с перевоплощением закончится. Задание было не особо простым: постараться сделать так, чтобы новообретённый хозяин полюбил щенка всем сердцем и оставил его, приняв навсегда.       И всё было бы хорошо, если бы Антон обратился в среднестатистического представителя собачьей братии. Но, по дурацким, и, возможно, специальным стечениям обстоятельств, Шастун оказался далеко не обычным детёнышем овчарки. Неведомая сила заставляла его творить самые шкодные, несуразные, а, иногда, и серьёзные проступки, выводящие из себя и доводящие до белого каления любого, даже самого милосердного и доброго человека. И оперировать парень мог лишь действиями, которые были известны и доступны бедному зверьку.       По ещё одному велению судьбы или злого рока, щенок, в которого превратился Шаст, не рос, оставаясь в своем единственном четырёхмесячном облике. Сколько времени, точнее, сколько лет уже Антон таскал на себе собачью шкуру, он не помнил. Также перестал считать и хозяев, сменившихся за его нелёгкую, бродяжную жизнь. Рано или поздно, любой, уже полюбившийся и ставший родным человек гнал его, выставляя на улицу в мороз, отвозя в приют или просто забывая на автобусной остановке. И Шастун не винил их: ставя себя на место владельца псинки, которая крушит и разносит дом, портит мебель, тем самым растрачивая хозяйские нервы и средства, он бы тоже отказался от себя. Как бы смешно и глупо это не звучало.       Холодный и безучастный каменный пол, на котором щенок сидел, привязанный обычной верёвкой, давно натёршей шею, к руке бомжеватого «продавца», пронзал подушечки лап своими ледяными иглами. Должная греть шерсть не справлялась с простой задачей основательно, поэтому всё естество, от мокрого носа и до хвоста тряслось и стучало зубами. Необычные для данной породы, изумрудные, огромные и бесконечно печальные глаза перескакивали вниманием с прохожего на прохожего, уже, кажется, ничего не ожидая и ни на что не надеясь.       Мимо, чуть прихрамывая, медленно прошаркала скрюченная, похожая на вопросительный знак старушка, участливо взглянувшая, но с горечью отвернувшаяся от пса. От неё легонько веяло запахом пустой, заброшенной квартиры и такой же безрадостной, одинокой жизни. «Не возьмёт. Ей родственники заботливые нужны, а не я. Себя-то, скорее всего, прокормить не может», — подумалось Антону.       Следом, чуть задержавшись у клетки с котятами, пробежала студентка. Щенок призывно завилял продрогшим хвостом и наклонил голову набок, забавно поджав одно ухо — такой метод обычно срабатывал на сердобольных девушках, но, видимо, не в этот раз. Хотя, молодое сердечко, всё же, сжалось, немного кольнув, и в чашку для пожертвований из тёплых пальцев упала пара дребезжащих монет.       Народа в переходе вечером было много, но весь он, гонимый бытовыми хлопотами и вечными заботами, полностью игнорировал замёрзших, сиротливых животных, размещённых поймавшими их барыгами возле стены на лестнице. Никому не было дела до того, что зверей эти изверги морили голодом, тратя все пожертвованные им деньги даже не на собственную еду, а на противный алкоголь.       Отвлёкшись на яркую сумку одной дамы с висевшим на ней меховым помпоном, Шаст сразу и не заметил близко подошедшего, потенциального «покупателя». Черноволосый мужчина, одетый в элегантное пальто, дорогие брюки и не менее роскошные ботинки, чуть наклонился, разглядывая дрожащую на морозе живность. Чуткий собачий нюх поймал необычный, острый аромат парфюма с нотками сандала, хвои и чего-то неясного. Щенок заинтересованно поднял голову, встретившись с кристально голубыми, красивыми глазами. Желания «понравиться», выплеснув на незнакомца все свои очарование и милоту, не появилось, потому что Антон уже знал людей этого «высокого» типа. Аристократы и интеллигенты — никогда, ни при каких обстоятельствах не брали чумазую дворняжку, где бы она им не встретилась. Породы блудным собакам не доставало. И благородного происхождения.       Но, как ни странно, представительный джентльмен не спешил покидать место своей остановки, выудив руку из кармана и зубами стягивая с той кожаную перчатку. Щенка даже загипнотизировало это необычное, утончённое движение, и он, стараясь почти не дышать, замер, весь превратившийся в зрение, слух и обоняние. А в следующие секунды случилось нечто экстраординарное: освобождённая от плена одежды рука стремительно приблизилась к мохнатому лбу и легко прошлась от него к шее, быстро почесав за ухом.       Антон был удивлён. Шокирован. Дезориентирован. Тёплая ладонь ещё пару раз погладила застывшего пса, пока тот, опомнившись, не начал с разливающимися из изумрудных глаз радостью и восторгом махать хвостом, рвать поводок, вставать на задние лапы, пытаясь получить пусть и малую порцию неожиданной ласки.       Брюнет, с самыми лучшими, из увиденных Шастом доселе, глазами, мягко засмеялся и спросил у продавца: «Сколько за этого мальчика возьмёте?». Жадный до денег бомж назвал какую-то цену, незнакомец достал бумажник и протянул несколько купюр. Все эти действия щенок наблюдал будто в замедленной съёмке, до сих пор не веря, что за него отдают реальные деньги. За него. Платят. Чтобы забрать!       Дорогу до, очевидно, будущего дома, Антон не запомнил. Мужчина довёл его за поводок до машины, впустил на переднее сидение и, без сомнений, снял давящую верёвку с шеи, поморщившись и выкинув её в окно. От всех счастливых переживаний щенок немного притих, не веря собственной удаче и не желая испытывать её благосклонность, поэтому вёл себя спокойно, улёгшись на предоставленное место. Новый хозяин плавно управлял автомобилем, иногда с улыбкой поглядывая на ушастое приобретение. Шаст ловил все добродушные взгляды, немного кротко, но очень заинтересованно на них отвечая то наклоном головы, то шевелением ушами. Брюнету, кажется, это нравилось, что не могло не радовать пса ещё больше.       Неотступно проследовав за своим владельцем в высокий, чистый дом, поднявшись с ним на лифте до седьмого этажа, Антон очутился в просторной и уютной квартире. Нерешительно замерев у порога, пока хозяин снимал ботинки и верхнюю одежду, убирая их в шкаф, он не смел двинуться с места, ощущая жуткое волнение и скромность.  — Ну что, друг, добро пожаловать в твой новый дом. Проходи, не бойся, — тёплая ладонь снова опустилась на голову, невесомо похлопав по ней, даря внутреннюю уверенность. Щенок осторожно поплёлся за ногами, всунувшимися в тапочки и направившимися в гостиную.  — Нужно же тебе имя придумать, — опустившись на диван перед журнальным столиком, вспомнил мужчина, — имя очень важно. Нам с тобой ведь надо по правилам познакомиться, — поучительно добавил он.       Антон, присев возле ног нового владельца, постепенно отогреваясь от уличного озноба, не выдержал и громко чихнул, потешно тряхнув мордой.  — Вот видишь, правду говорю, — хохотнул мужчина. — Я — Арс, а ты будешь… Тошиюки! — вскричал брюнет после короткой паузы, вызванной обдумыванием. — Я недавно наткнулся в сети на потрясающие исследования японского учёного Тошиюки Накагаки, они меня очень поразили. Поэтому, чтобы ты тоже рос хорошим и умным мальчиком, будешь теперь Тошиюки. А если коротко — то просто Тоша. Будем знакомы.       У Шаста дыхание перехватило от такого точного попадания в его собственное, настоящее имя. Уже не пугаясь, он заливисто гавкнул в ответ на пришедшуюся по вкусу кличку, произнесённую новым и, кажется, хорошим хозяином. А тот снова рассмеялся и игриво дал команду:  — Ну что, Тоша, давай лапу! — полюбившаяся Антону рука протянулась раскрытой вверх ладонью, ожидая выполнения просьбы. Давать лапу, конечно же, щенка прежде никто не просил и не учил, поэтому он, не имея понятия, как это сделать, но желая во что бы то ни стало порадовать хозяина, сначала неловко ткнулся мокрым носом в призывно ожидающие пальцы, а затем доверчиво их лизнул.