Средь нехоженых троп

Разбирая в уме, Слава складывал по полочкам каждое воспоминание и был подвластен тем же эмоциям, будто наяву: поглядеть, так его жизнь - сплошной смех; поглядеть, так его жизнь - сплошное горе. Кто он такой - долговязый, сутулый мальчуган, едва жизни вдохнувший? Или он - сороколетний мудло, запертое в юном теле на все засовы и замки? А вообще не особо его жизнь и интересна, чтобы анализировать каждый миг. Вот, например, мамаша его - интересный экземпляр, то самое для русских мелодрам, настоящая русская баба, которая отобьет любого мужика. А он? Детство - сплошная семейная ругань, прятки в шкафах, чтобы не слышать, или маленькие побеги из дома, как сирота на улице бродил один, но одинок не был. Одному ему было хорошо. Слава даже вспомнил свою первую встречу с Ванькой - футбол, все дела, и всухую в пустые ворота, когда тот их, дурак, оставил, ринувшись куда-то. Потом принёс ежа. Каждый его из ребят дворовых посмотрел и влюбился по уши, а не погладишь, это ж тебе не собака. А что потом? Первые попытки заработать с каким-то однокашником, лица которого он сейчас и не вспомнит. Мультики, рисунки, тесты. Рисовать любил да потом забил. Почему уже не помнит. Вот и все. А сейчас он стоит в какой-то кафешке, заполненной дружками Мирона и Сони, и едва ли сдерживается, чтобы не уйти. На носу уже привычные чёрные очки, заместо туфель - кроссовки, а костюмчика и вовсе нет. В какой-то дрянной футболке да джинсах. По дресс-коду не проходит, но, видимо, никого особо и не волнует. Соня разодета чудесно, не в белое, но в красное платье, и она сияет здесь, точно богиня. И есть богиня. Её поздравляют, она шепчется с подружками и улыбается, когда видит его. Усаживает где-то далеко, вежливо приветствует и откланивается. Мирон его не видит. Светловолосая девушка рядом тоже красивая и в нарядном платье - похоже, это свидетельница. И не видать ей сегодня, к сожалению, свидетеля. Знакомьтесь, Славин первый раз - у толчка, когда все малость уже подвыпившие и ни о чем в душе не ебут. Она берет его за ладонь и уводит, точно бесчисленное множество раз лишала девственников их чести. Он и сам в хлам, глядит на Мирона, но тот держится пока молодцом и в упор не замечает его. Похоже, инициатива пригласить его исходила от Сони, бухого Мирона, но никак не от его здравого смысла, не заглушенного алкоголем. Вот она правда - наяву. А теперь захлебнись этим и насладись тусой. Она талдычит ему что-то по-английски, и хорошо, что не нужно объясняться. Тараторит до невозможности близко и старается доставить удовольствие. Что в нем её так заинтересовало, интересно? Но отлично лишь то, что после этого Мирон смачно так подвыпил и не смог больше делать вид, что его не видит. Он тоже был в костюме, с отросшими волосами. Так непривычно видеть его таким... нормальным, что ли? Однако, бледность с лица не сошла. И чувство было, когда взглянешь на него, будто что-то ему не терпится. - Привет, Слав. Я рад, что ты здесь. Но в ответ на его слова он лишь ухмыляется и ссутулится, чтобы уж не выглядеть таким дылдой - ему внезапно становится стыдно за самого себя, привалившего всеми силами неизвестно откуда в неизвестно куда и точно лишнего. - Нет, правда. Пусть мы закончили на неприятной ноте, но... - он опускает взгляд, будто пристыженный кем-то, и явно тянется образ Сони, которая выругала его точно своего сына. Осталось вылизать ему подошву грязных кроссовок, опуститься ещё ниже в прощении пидора, но он делает не это. Мирон поступает оригинальнее всякого - он тянется ладошкой к косматой копне его волос, запутываясь в них пальцами, и треплет, опуская к себе на миг - Славино дыхание сбивается - целует их. Быстро, размашисто, неровно. Это в нем играется бухло. - Какой же ты ещё ребёнок, Слава. И, словно, напоминание выглядывает из подружек Сони Надя, приехавшая с ним, потому что иначе бы его попросту не пустили. - Вот ты где! - Надя делает вид, будто не сама выперла его от себя подальше и пошла в одиночку, но позже на этот долбанный праздник. Мирон истинный джентльмен - он явно уже целовал руку этой тощей престарелой даме, но соизволил снова улыбнуться, завести вежливую беседу и позволить Славе удалиться вон за свой стол. Соня стоит, косит взгляд в его сторону, но как можно беспалевнее - она, конечно же, заметила этот треклятый поцелуй и наверняка он мотается у неё перед глазами, потому что видится в нем больше любви, чем во всей этой свадьбе. И ей больно. Но она боль свою скрывает. Как же ей объяснить, что они друг с другом по одну сторону баррикад, одинаково нелюбимые? Будто весь мир повернут к нему задницей - никто его не замечает и не хочет статься, что да, вот есть тут какой-то заблудший мальчишка, неизвестно как попавший в эти сети долбанных наркоманов, где наркотик - это чертова любовь, за которую борешься вновь и вновь. Борется Надя - она не хочет умирать забытой всеми старухой, но уже поздно. Однако, все равно старается заигрывать и флиртовать, точно очередной мужчина в её постели продлит ей годы жизни. Борется за внимание Соня - правда ненавязчиво, то возьмёт за руку, то погладит по щеке и поцелует в пухлые губы первая и сама, так ласково, так нежно, что Мирону впору бы ей в ноги кланяться и бога благодарить за то, что подарил такую женщину. Но взгляд его пьянее, чем пару минут назад, и клонит к одинокой Славкиной фигуре, считывая каждое движение и даже мимолётный смешок, и он тоже улыбается, хотя причин этому не знает вовсе. Ненавидит самого себя и заливает эту ненависть алкоголем, ослабляя контроль того злобного дядьки в голове, что кличет - нет, его любить нельзя. Но лишь Мирон ждёт. Он терпелив и пригубляет одну стопку за другой, посылая навязчивый голос нахуй и смеётся, смеётся, разбрасывается шутками, он видит всех и вся и любит каждого, а значит, не любит, собственно, никого в этом здании. Надя злится и одним взглядом винит во всем именно Славу, но за что? Она становится рядом, её дряхлые ляжки вертятся перед глазами, и издевается, вертя задницей. Да, он сидит один и ни с кем не разговаривает. Да, и что? И плачет, Мирон помогает Соне увести её в дамскую комнату, а сам - злосчастный лицемер и вор, он ворует прикосновения, сгребая их в охапку лишь бы дожить. Будто случайно касается Славкиного живота под футболкой, гладит и намеревается потом отойти в туалет подрочить, настолько становится плохо, когда чувствует его дрожь. Это сплошное вранье, сплошной каламбур и цирк, полный шутов и клоунов. Все стараются кого-то надурить, но дурят, по сути, себя. - Ей уже лучше. Может, поедешь с ней на такси к нам на квартиру, Слава? - Соня добрая, добрее её на свете нет, святая. Он хочет кивнуть, но встречается со взглядом Мирона, в глазах которого плещутся огни. Он знает: Слава не вернётся. Чует это издали, уверен как ни в чем и никогда. Слава лучше уляжется спать где-нибудь на кушетке и сделает вид, что бухнул в край, хотя ни капли не похоже, Соня и того под большим градусом. Или свалит вон. - Я сама дойду! Спасибо, дорогая. Вмешивается вовремя Надя, и Мирон выдыхает, продолжая лелеять свою маленькую мечту. - Хорошо вам добраться, - лицемерия хоть ковшом загребай, и Славу вдруг тошнит, что едва успевает ускользнуть в туалет и вырвать остатки съеденного. Он стукается головой об стульчак, когда замечает в отражении взволнованное лицо Мирона. Тот не двигается с места, сжимает собственные кулаки и борется с разумом, чтобы подойти и спросить. Славе бы остаться тут, смыться в унитазе и каким-нибудь сверхъестественным способом сейчас же оказаться в России, вернуться домой, на хату, где пусть грязно и пусто, но есть ему место. - Все хорошо? - И с этим вопросом падает та самая стена, рушится без возможностей на новое строение. Ему не дают помечтать. Мирон вытирает его рот полотенцем, смывает эту гадость и поднимает с колен. Замечает пятно на футболке, предлагает снять её и принести свою, захваченную на случай такого же казуса. Но что-то не несёт её. - Ты красивый, Слава, - Мирона не останавливают чьи-то там ручонки, он гладит голые плечи, давит слегка и оставляет дорожки поцелуев. Ему хорошо. Нет, не то слово. Ему заебись, ведь он делает то, что хочет, то, что заслужил и выстрадал. И Слава вроде бы в их компании самый адекватный, но именно в этот момент его мозг отплясывает последнее танго, поёт серенаду, шлёт всех и каждого нахуй, спокойненько ретируясь с корабля. - Чо, блять, серьёзно? - Пыхтит тихо и невнятно, но не Слава, а какая-то деваха, которую уже по голосу узнаешь как местную давалку. Ему теперь можно все. А Мирон кивает с видом наркомана. - Это, наверное, твои первые слова за весь вечер. А то молчишь и молчишь. Скажи мне, Славочка. Слава целует того в лоб с ебалом, будто не понимает его русскую речь. - Что сказать? - Запутывается в волосах, тянет к себе и целует веки прикрытых глаз. Мирон смеётся. А у самого в голове: "Скажу что угодно, сделаю все, что захочешь". - Перестань. Ты знаешь. Ты все знаешь, - весь искрится, счастливый до черта, хоть сейчас помирай, лучшего момента не найдёшь точно. А Слава и вправду знает, но издевается, тянет время, которого у них так мало, превращает секунды в минуты, а минуты - в часы, пока все не пошло к коту под хвост. А ведь кот этот близок, почти за дверью - возможно, желает Наде приятной дороги и за эту дорогу платит не маленькие деньги, чтоб её довезли. - Нет, не знаю. Я глупый увалень. А ведь правда - умный бы бежал. - Хорошо. Тогда я. Люблю тебя, Слава, люблю, люблю, люблю... Шепчет, целуя копну его волос, глаза. Зацеловывает его щеки, терется носом до красноты и дышит одним воздухом, соприкасаясь губами, прикусывая, пуская каплю крови и тут же слизывая её, прокрадывается языком глубже в рот, тянется к огню точно мотылёк. Пусть огонь сожрет, зато живёшь. - Не надо, Мирон, - но время истекает так или иначе, как бы Слава не прятался. Он хочет остановить, кого-то предостеречь. Мирон не хочет останавливаться, не хочет думать об ищущей его Соне. - Забудь хоть на немного о других, Слава, забудь обо всех, люби меня. Послушно забывает, перекидывает ответственность на плечи кого-то другого, кому это все способно причинить боль, и плюет на все, держит Мирона за волосы и откидывает голову назад, наслаждаясь, впитывая как губка. Его пальцы расстегивают штаны, спускают их и лезут в трусы. Он хочет доставить удовольствие, хочет быть тем, о ком Слава будет думать, когда настанет время дрочки, пока не встретит ту самую - хоть немного, хоть год, не больше. - Пообещай мне, что будешь вспоминать меня, хоть иногда. Слава обещает, он готов сейчас пообещать все что угодно, лишь бы Мирон находился рядом здесь и сейчас, проводя языком по его члену, учась на ходу отсасывать. Возможно, она поняла. Но не могла поверить и захотела увидеть собственными глазами предательство, хотела повод. В общем, уже поздно. Ведь Слава кончает, прикусывает губу от удовольствия, а Соня стоит и смотрит. Боль отрезвляет, но не своя, чужая. Вся Сонина боль перед глазами в её сутулой фигуре, в усталости, заполнившей все тело. - Мирон, - когда он тихо произносит его имя, пытаясь отодвинуть от себя, Соня спешит ретироваться. Мирону же совершенно все равно, он не видел её лица, только стройный ряд светлых волосков, тянущийся от лобка до груди Славы. - Отвали, - и это невероятно бесит. Слава отталкивает его от себя, отходит, натягивает трусы и джинсы, грязную футболку назад. - Что? Тебе не понравилось? Как можно быть таким помешанным? Таким эгоистичным? - Отвали нахуй, биполярное хуйло. Режет по живому, хочет уйти, но ему в спину летит беспомощное и жалкое: "Как ты догадался?" и не остановиться нет сил. Мирон не двигается с места, знает, что держать подле себя бесполезно. - Я тебя люблю, Слава, - очень тихо. Маленькая, совсем не несущая в себе надежды, что повернется, что снова окажется рядом, попытка... - А мне нахуй твоя любовь не нужна. ...предсказуемо рассыпается в прах.