Набережная потерянных

Жёлтые такси ползут сплошным потоком, воздух звенит от постоянного гула клаксонов, звонков велосипедов и разговоров многоязычных толп. Непередаваемым образом смешиваются запахи уличной еды, кофе, чьих-то тяжёлых духов, дезодорантов и прогорклого пота. Кажется, что ещё немного, и асфальт начнёт плавиться от жары. Не спасают ни тень от небоскрёбов, ни литры холодной воды. В помещениях не выключаются кондиционеры, а парамедики сбиваются с ног от вызовов на инфаркты, обмороки и пневмонии. Кто-то восхищается величием высоток, но Айзен который раз ловит себя на мысли о том, не перенести ли главный офис куда-нибудь в Европу или хотя бы за город. Порой лето в Нью-Йорке не меньшее испытание, чем зима в северных широтах. В такие моменты он невольно понимает почему действие многих фильмов-катастроф начинается именно с этого города. – Вы согласны, мистер Айзен? – Уиппл сидит, плотно упакованный в чёрный костюм, и смотрит с тщательно скрываемой надеждой. Рядом с папкой с материалами по встрече ложится ещё одна, более тонкая, и Айзен привычно благодарно улыбается Орихиме. Он неспешно листает бумаги и мягко улыбается. – Нет, Грегори. Мы уже обсуждали этот вопрос и условия с Николасом, и, как я думаю, пришли к общему мнению по данному моменту. И с моей стороны было бы весьма неразумно превращать процесс в состояние. – Но… – Скажите, Грегори, что Вы знаете о рисковых инвестициях? – Банковская сфера не входит в круг моих должностных обязанностей, но могу предположить… – Вы предпочитаете побеждать или выигрывать? – перебивает его Айзен, подавшись немного вперёд, и подпирает щеку костяшками пальцев левой руки. Слева расплывается в широкой улыбке Гин. – Владыка оседлал любимую лошадку, – тихо, чтобы услышали только те, кто поблизости, говорит он. – Рискну предположить, что разница есть, – криво ухмыляется Грегори. – Совершенно верно. Вы предлагаете заманчивые условия. Слишком заманчивые, – выделяет он, глядя из-под полуприкрытых век. – Я могу согласиться на них и выиграть. А могу действовать согласно первоначальной договорённости. – И тоже выиграть, – кивает собеседник и проводит пальцем в воздухе, словно подчёркивая, – но получить значительно меньше. Условия, как Вы верно отметили, мистер Айзен, для Вас выгодные. – Нет, Грегори, – качает головой Айзен. – Но вернёмся же к вопросу. Вы предпочитаете побеждать или выигрывать? – Кто не любит побеждать? – Я, например, – поднимает руку Ичимару. – Представить себе не можете, как не люблю. Вот ставлю, скажем, на лошадь, побеждает она в скачках, и – ат-та! – с каким же я отвращением забираю выигрыш! Вы бы только знали. Бедные лошадки, их так используют, так загоняют – словно совсем не любят, а ведь они так стараются, так стараются! Гин сокрушённо качает головой и только что слезу не пускает, а Айзен краем глаза видит, как дёргается к спинке его кресла рука Изуру. Орихиме, видимо, тоже это замечает, так как немного неуклюже прячет смешок за приступом кашля. Лицо Киры привычно не выражает ровным счётом ничего, только краснеет кончик уха, видимый Айзену. Он мысленно отмечает, что нужно будет выписать Изуру премию. Или, может, молоком и сельдереем выдать?.. Если он правильно помнит нутрициологию, для нервной системы – как раз то, что нужно. – Предпочли бы сами побеждать на скачках? – понимающе кивает Уиппл. – Если только не в качестве лошади, – сверкает глазами Ичимару, тонко улыбаясь. – Хотите, мы можем обсудить эту, а также множество других не менее животрепещущих тем… – В подобающей поводу обстановке, – мягко завершает Айзен. – Но касательно той темы, которая стала поводом для встречи всех нас – мой ответ нет, Грегори. Вы смелы, но немного самонадеянны. Это может сыграть с Вами не лучшую шутку. Вам не повредит толика осторожности. Айзен встаёт из-за стола, показывая, что разговор на этом завершён и продолжать он его не намерен. Орихиме споро подхватывает со стола папки и, прижимая их к груди, идёт следом, быстро стуча каблуками на шаг позади. – Изуру, можешь тоже идти, – тянет слова Гин, откидываясь на своём кресле. – Так как смотрите на продолжение нашей беседы, Грегори? Айзен не видит, но абсолютно уверен, что Ичимару хищно облизнулся. Если снова поступит ещё один иск с обвинением в домогательствах… – Мистер Ичимару, позволю себе напомнить, что через восемнадцать минут у Вас… – Что бы я без тебя делал, Изуру, – скалится в сторону своего помощника Гин. После чего снова поворачивается к Уипплу. – У нас целых восемнадцать минут. Куча времени! Предлагаю провести их с пользой. Кира подхватывает папку, которая лежала перед Ичимару, и быстро покидает комнату. Насколько видит Айзен, он ещё более бледный, чем обычно, только по-прежнему рдеют уши. Интересно… Уж не для него ли весь спектакль?.. Соуске никогда не понимал тех высоких отношений, которые были между Гином и его помощником, да и не старался особо понять. Знал только, что лучше него, если это вообще возможно, о делах Гина осведомлён только Изуру. Как знает и то, что если Ичимару и доверяет кому, то только Кире. На свой счёт он никогда не обольщался. Кстати о высоких отношениях. – Тебе очень идут эти цветы, Орихиме, – словно невзначай замечает он. Девушка слегка краснеет, улыбается мечтательной улыбкой и автоматическим жестом тянется к волосам поправить цветок. На этот раз василёк. – Спасибо, мистер Айзен. Кажется, она до сих пор немного нервничает по поводу его отношения к тому, что происходит между ней и Шиффером. Сначала это было очень интересно наблюдать: Орихиме на удивление искренне радовались его возвращению, но словно боялась, что Айзену станет известно о неуставных отношениях. В какой-то момент, глядя на то, как она только не отпрыгивала от Улькиорры, стоило Айзену оказаться поблизости, и на то, как Шиффер автоматически становился так, чтобы Иноуэ оказывалась у него за спиной, он уже подумывал насчёт костюмированного благословления их. Но потом всё же ограничился разговором о том, что дети они взрослые, и пока это не мешает работе, он ничего не имеет против. Айзен стоит в своём кабинете у окна с чашкой холодного мятного чая в руке и задумчиво смотрит вниз. С Гином всё равно необходимо переговорить. Незаменимых нет, но другого такого сотрудника, как Кира, будет проблематично найти. Не стоит лишний раз испытывать его нервы на прочность. С тихим щелчком закрывается дверь кабинета, и в отражении в оконном стекле Айзен видит, как его заместитель, не разуваясь, с ногами устраивается на снежно-сером диване у книжных стеллажей. Он раздражённо прикрывает глаза и делает большой глоток чая. – О чём задумались, мистер Айзен? Говорят, груз, разделённый на двоих, уже не так тяжёл. Соуске разворачивается к нему и выразительно смотрит на ноги на подлокотнике дивана. Гин изображает на лице показательную картину недоумения, удивлённо вскинув брови и только рот не открыв. Айзен мягко улыбается и вскидывает бровь, всё также неотрывно отслеживая опасно близкое расстояние между светлой обивкой и подошвами летних туфель Ичимару. – Ат-та! Что же Вы сразу не сказали, мистер Айзен, – он разве что по лбу себе не хлопает и с показательным усердием принимается разуваться, словно невзначай и от большой неуклюжести всё же задев подошвой подлокотник. – Вы слишком высокого мнения о моей скромной персоне, Владыка. Я не всегда могу предугадать траекторию полёта Вашей гениальной мысли. С этими словами он подвигает ближе поднос с выпечкой и впивается зубами в аппетитного вида пончик. Почти сразу же Ичимару краснеет и аккуратно убирает выпечку в сторону. – «Зажигательная клубника», насколько я могу судить по твоему виду, Гин, – говорит Айзен, пряча улыбку за чашкой. Потом он отпивает и даёт пояснения: – Клубничный джем и Табаско хабанеро. – Когда к Вам в следующий раз будут приставать с неприличными предложениями, мистер Айзен, – хрипит Ичимару, залпом осушив чашку чая, предложенную Соуске, и смахивая выступившие на глазах слёзы, – предложите им сначала разделить с Вами обед, приготовленный Орихиме. Или пускай лучше сами отобедают. Не стоит сразу впадать в философию и отказывать. Он делает ещё один большой глоток и откидывается на спинку дивана. – Лучше, если у них до конца будет оставаться смутная надежда, – с широкой улыбкой говорит он и делает ещё один глубокий вдох и выдох. – Страшная женщина. Айзен согласно хмыкает и отворачивается обратно к окну. – Владыка, Вы о смысле жизни ещё не задумывались? – с полчаса спустя подаёт голос Гин. Айзен переводит на него задумчивый взгляд и вопросительно вскидывает бровь. – Хочу понять больны Вы или просто хандрите, – и нараспев произносит: – Когда человек задумывается о смысле и ценности жизни, можно начинать считать его больным. – Менее часа назад я слышал, что не стоит чрезмерно увлекаться философскими концепциями. Думаю, к литературным отсылкам это не менее применимо. Не так ли, Гин? – Ат-та, мистер Айзен, – качает головой Ичимару. – Это нечестный приём. Вы ведь знаете, что я никогда не умел отвечать на подобные вопросы. Так, бывает, хочешь согласиться с человеком, а получается совсем наоборот. Это было бы весьма неловко, не находите? Айзен улыбается уголком рта и возвращается за письменный стол. – Почему ты здесь, Гин? – Только не прогоняйте меня, о Владыка! Там… – Кира. – С бумагами, – добавляет его зам. – И много-много работы, которую он заставит меня выполнять. – И которая должна быть выполнена, – мягко улыбается Айзен. – И совращение партнёров в список твоих обязанностей не входит, Гин. Ичимару расплывается в ядовитой улыбке. – Считайте это личной инициативой. Готов самоотверженно и безвозмездно продвигать интересы компании даже в нерабочее время. – Рекомендую заняться более… практичными вещами. К примеру, налаживанием взаимопонимания с помощником. Улыбка всё так же змеится на лице Гина, но сам он словно закрывается. – Знаете, мистер Айзен, мне кажется, длительный отпуск не пошёл Вам на пользу. – Считаешь, что мне не стоило ехать, Гин? – он ненадолго отрывает взгляд от монитора и внимательно смотрит на своего заместителя. Глаза того привычно прищурены, но неизменно кажется, словно Ичимару пристально смотрит в ответ. – Что Вы, Владыка. Это было Ваше решение, а оспаривать их всегда было непозволительной роскошью, – подчёркнуто вежливо кланяется он и щурится ещё больше, если это вообще возможно. – Спасибо за то, что поделился своим мнением, Гин, – остро улыбается Айзен. – Я ценю это. – Как принцессу Момо? – вкрадчиво интересуется Ичимару. – Кажется, Ваши с ней отношения снова перешли на новый уровень. Его улыбка становится острее, и он медленно приоткрывает глаза. – Или как искусство? Айзен мягко улыбается и, не мигая, держит взгляд Гина. Стук в дверь раздаётся как нельзя вовремя. Или не вовремя, с какой стороны посмотреть. Получив разрешение войти, в комнате появляется Кира. Его лицо снова привычно ничего не выражает, и ни бледность, ни краснота не выдают нервного состояния. – Прошу меня извинить за вторжение, мистер Айзен, – с коротким поклоном церемонно говорит он. Соуске кивает в ответ. Ичимару кривится. – Полагаю, у тебя была для этого достаточно веская причина. Не стоит извинений. Кира снова кивает и поворачивается в сторону Гина, глядя куда-то в сторону от его плеча. – Мистер Ичимару, если Вы всё ещё намерены ехать, то должен Вам напомнить, что машина прибудет через час. Прикажете отменить или мне стоит проследить за погрузкой? – Подожди меня в приёмной, Изуру. Тут мне хватит и пяти минут. Лицо Киры всё так же ничего не выражает, он разворачивается и тихо закрывает за собой дверь. Айзен выразительно вскидывает бровь. Гин не менее выразительно хлопает себя по карманам и разводит руками. – Видимо, телефон где-то забыл. Совсем старый я стал, памяти нет. – Позволь узнать, что за поездка с вещами? – мягко улыбается Соуске. – Ну как же, Владыка! Не только Вам не нравится лето в условиях перенаселённого стеклянными гигантами города. Вот верите – иду я так порой по улице, смотрю наверх, и чувствую себя муравьём, которого вот-вот затопчет огромный башмак. Либо обладатель этого башмака поднимает стекляшку и сожжёт несколько кварталов просто потому, что может, – Ичимару делает страшное лицо и выразительно жестикулирует, изображая страх. Айзен, как благодарный зритель, благосклонно-понимающе кивает. – Поэтому ещё как только Вы сообщили, что возвращаетесь, я воспользовался служебным положением и отправил себя в ответственную дальнюю поездку. – И продолжил пользоваться, используя для организации Киру? – А он не против, – пожимает плечами Гин и улыбается какой-то непонятной улыбкой. – Изуру едет со мной. – Что ж, – мягко улыбается Айзен. – В таком случае, удачной вам поездки. – Спасибо за благословение, Владыка, – хмыкает Гин и, как был босиком, с туфлями в руке выходит из кабинета. И уже совсем другим голосом говорит: – Заждался меня, Изуру? Соуске невольно фыркает. Высокие отношения. Как только за ним закрывается дверь, Айзен устало прикрывает глаза и остро, но довольно улыбается. Всё оказывается даже интереснее, чем он предполагал изначально. Он анализирует то, что сейчас чувствует: интерес, азарт, раздражение. Очень уж неоднозначная оговорка про искусство. Впрочем, любую информацию можно трактовать по-разному, даже если они правильно друг друга поняли. Айзен автоматически касается запонок, гладит подушечкой большого пальца гладкую прохладную поверхность стекла, и едва заметно невесело улыбается, зацепившись взглядом за фотографии венецианских масок. Это всё будут вероятные проблемы будущего, которое, возможно, и вообще не наступит. А пока… – Орихиме, принеси, пожалуйста, ещё чаю, – говорит он в коммуникатор. – И льда. А пока у него есть работа, которую хотя бы он должен выполнять.