Набережная потерянных

– Эй, – Хиёри пихнула его ногой в плечо, но так слабо, что он покачнулся скорее из уважения к приложенным усилиям. – Меня уже тошнит от твоей кислой физиономии. Ты ко мне сопли развозить пришёл? Какого чёрта? Ну бросил тебя какой-то хрен с горы, и? Либо делай уже что-то, либо вали. Шинджи молча поднялся на ноги, подхватил кофр с Саканаде и развернулся к выходу, но тут же получил удар тапком по голове, после чего его схватили за руку и с силой усадили обратно. Хиёри нависала над ним и грозно хмурилась, скрестив руки на груди. – Куда пошёл?! Я не закончила! – Ты сама сказала валить, – разводит руками Шинджи и откидывает голову назад. – Тряпка! – Плоскодонка. – Ах ты!.. – она уже занесла было ногу, но потом почему-то передумала и ограничилась подзатыльником. – Балбес. Вляпался по самые помидоры, а теперь страдаешь. Шинджи снова пожал плечами, после чего расчехлил саксофон и принялся подбирать мелодию. Когда зазвучали первые ноты «La vie en rose», Хиёри раздражённо отвесила ему ещё один подзатыльник, и он криво усмехнулся. – Харе. Достаточно времени прошло. Тебе самому ещё не надоело? – Не представляешь, как, – со всё той же кривой ухмылкой заверил он, глядя куда-то мимо неё. – Ты приходил? – Да. Хиёри выразительно вскинула бровь, призывая говорить дальше, и, не дождавшись продолжения, щёлкнула пальцами: – И?.. – Никого. – Звонил? – И тоже верно. Сегодня тебе везёт, сестрёнка. Купи билетик. – Автоответчик? – пропустила она мимо ушей последние слова. Шинджи слитным движением потянулся к ящику, который выполнял функцию журнального столика, кончиками пальцев подцепил пачку сигарет, потянулся было потом за пепельницей, но под предостерегающим взглядом Хиёри передумал, поднялся на ноги с сигаретой в зубах и пачкой в кармане и пошёл к окну. – Номера не существует, – выдохнул он после пары затяжек, стоя так, чтобы сестра оставалась в поле зрения. – Ещё раз попробуй. – Пробовал. Результат тот же. – Тогда ещё раз. – Облезнет, – оскалился Шинджи. – Ты себя когда в последний раз в зеркало видел? – зашипела Хиёри. – Скорее ты от психов окончательно облысеешь. Дай сюда телефон. Она требовательно протянула руку. – Э? – равнодушно протянул он, переводя взгляд с раскрытой ладони на лицо сестры и обратно. – Телефон дай, – медленно, сквозь зубы, процедила она. – Ещё Роуз говорил, что у тебя рука несчастливая. – Нашла авторитет, – скривился он, и тут же расплылся в ехидной улыбке, – и, кстати, карты меня любят, любого крупье спроси. Так каким образом у меня может быть несчастливая рука? – Похоже, только карты тебя и любят, – припечатала она. – Не уходи от темы. Телефон. Шинджи развернулся лицом к окну, щелчком отправил бычок в полёт и прикурил следующую сигарету. После этого достал из кармана телефон и, не глядя, через правое плечо бросил в направлении Хиёри. – Придурок! Попал бы в макет… – Ты бы меня вскрыла и сыграла на моих связках? – Скорее уж патриотично повесила на твоих же кишках, – мрачно пробурчала она, увлечённо роясь в списке контактов. Шинджи скривился, глядя на это в отражении на стекле. – Только не надо всех листать. – Очень надо. – Видимо, очень. Записан… – Очень мило записан, – ядовито улыбнулась Хиёри. – Это ведь?.. – Звони уже, – показательно-равнодушно бросил он, откидывая голову. Секунд через десять Хиёри аккуратно положила телефон на подоконник рядом с его рукой и сама села поблизости, опираясь спиной о закрытую створку окна. – Мало ли. Вдруг он утонул. – Телефоны утопленников говорят по-другому, – ровно сказал Шинджи. – Я вообще-то пошутила. – Попытка засчитана, – он дёргает уголком рта и выбрасывает бычок в окно. – Эй, – снова начала закипать Хиёри, – на что ты вообще рассчитывал? – Я уже давно ни на что не рассчитываю. – Тоже мне, страдалец хренов. Пафоса убавь, а? Достал. Чего ждал? Хотел? Молчишь? Она резко спрыгнула с подоконника и скрестила руки на груди. – Значит, так. Сможешь ответить на эти вопросы – тогда и поговорим. А пока вали отсюда, не мозоль глаза. У меня проект по срокам горит, а я с тобой должна нянчиться. К тому же, тебя давно ждут. Так что давай, выметайся. Она подхватила с пола кофр, впихнула его в руки Шинджи, небрежно набросила на него салатовый пиджак, что лежал рядом, и только не пинком выставила вон. Он заторможено стоял на пороге, и был почти уверен, что слышал, как Хиёри съехала спиной по двери, и рваный вдох. Впрочем, возможно, это он сам. Наверно, приходить не стоило: почему-то дома у Хиёри он часто непозволительно расклеивался. Много позже, после репетиции, Шинджи шёл почти пустыми уже переулками, приветствовал редких прохожих и наслаждался тем, что наконец-то спала жара. Он касался чуть влажной цветной штукатурки домов, петлял узкими улицами и малолюдными набережными, пока не вышел к Садам Биеннале. Там он уселся на траве под безрукой статуей, расчехлил саксофон, привычно спрятал от глаз случайных прохожих кофр и начал наигрывать одну из старых песен Нэта Кинга Коула. Права была Хиёри, – только бы не проболтаться, что он действительно признаёт в чём-то её правоту. Прошло уже достаточно времени, и это нытьё достало всех. Его – в первую очередь. В который раз Шинджи чувствует отстранённое удивление по поводу того, что исчезновение Соуске отразилось на нём сильнее, чем он предполагал и ожидал. Тогда, первое время, не отвеченный звонок и неудавшийся визит спустя, было хреново настолько, что простое осознание «Он уехал» пришибло каменной плитой, давило и тянуло вниз, на дно. Как бы ни готовился, как бы ни настраивался, в реальности это оказалось неожиданно… слишком. У «Феличе» он столкнулся с Маширо, которая удивлённо округлила губы и ни слова не говоря, потащила его в казино, где долго не выпускала из поля зрения. Может, из-за этого, может, по какой другой причине, но карты шли ему в руку, а виски был особенно хорош. Настолько хорош, что треть выигрыша он оставил официантам, а когда собрался было выйти из-за стола, пол предательски покачнулся, и пришлось сыграть ещё несколько партий. Шинджи не отследил тот момент, когда гости стали расходиться. Обратил внимание на пустеющий зал только тогда, когда экспрессивно сбросил карты и ушёл из-за стола какой-то испанец, который в самом начале раз за разом срывал куш. Тогда он тоже предпринял энергичную, и на этот раз вполне удачную, попытку покинуть стол, оставил на сукне пару фишек и пошёл к кассе, на воздух, куда-нибудь подальше отсюда. Шинджи и сам не заметил, как вышел к Rio de le Toreseie. Рассвет где-то вдалеке, за домами, ещё даже не занимался, и холод пробирал снаружи и рвался изнутри, так, что хотелось свернуться клубком, лишь бы согреться. Канал привычно танцевал волнами, и в какой-то момент Шинджи резко остановился, бросил на брусчатку сумку, быстро сбросил одежду и рыбкой сиганул вниз, в холод. Вода, тяжёлая и чёрная сейчас, обнимала, обещая покой. Ноги и руки на секунду сковало от холода, и хмель выветрился почти моментально. Шинджи сделал глубокий вдох, с головой ушёл под воду, а потом расслабился и лёг на неё. Недавно был отлив, и вода пока была немного чище, чем обычно: сейчас в ней как в зеркале отражались поздние звёзды и фасады с закрытыми ставнями. Шинджи мерно покачивался на волнах, упёршись пустым взглядом в небо. Он почти не дышал и безумно, отчаянно скалился. Потом он полулежал на краю набережной, свесив ноги вниз, расслабленно складывал оригами из всего, что в сумке попадалось под руку: нотные листы, листы акварельного альбома, чеки, купюры, – и, приклеив сигарету к губе, задумчиво курил. Ветер уносил в сторону дым и фигурки, вызывал мурашки по коже, и в конце концов Шинджи смахнул свои поделки в сумку. Потом он наскоро оделся и на ходу оставлял фигурки на лавочках, столбах, цепях и в почтовых ящиках, забывал на лестницах и бросал за кованые решётки. Возвращаясь домой, во влажной одежде и с мокрыми волосами, он улыбался. В конце концов, он всегда знал, что когда-нибудь это закончится. Вот и сейчас он с кривой ухмылкой вспоминает свой пьяный порыв и то, как от него ещё пару дней несло каналом, несмотря на почти полный флакон лосьона, который он на себя вылил. Вспоминает то, как ворчала Хиёри: «Сколько лет, столько лет. Мозга не было и нет», стоило ей унюхать от него специфический запах венецианской воды. Понимающе-грустное лицо Роза и то, как Кенсей каждый вечер молча приглашал за собой, превращая тренировку по тайскому боксу в бой МВА. По его меркам прошло вполне достаточно времени. Достаточно, чтобы почти не дёргаться. Вот только сдирание корки со свежей раны доставляет извращённое удовольствие, а Шинджи всегда подозревал в себе наклонности мазохиста. Поэтому в кармане он носит пару мелких сувениров из квартиры Соуске и не удаляет его номер телефона или фотографии. Разве что волосы обрезал. Не пафосно мечом, но… просто. Ножницами. По пьяни. Хиёри ржала как сумасшедшая. Потом подошла к зеркалу, стала рядом, с кривой ухмылкой заявила: «Я и мой брат-дебил», отобрала ножницы и принялась ровнять кончики. Саксофон давно убран в кофр, и Шинджи лежит, закинув руки за голову, и ни о чём не думает. Разве только – стоило ли ночевать на улице. А, впрочем, к чёрту всё. Он прыжком поднимается на ноги, отряхивает свои стильные клетчатые брюки и сладко потягивается. Всё пройдёт, но вот пренебрегать профессиональными обязанностями не стоит. Значит, нужно хотя бы переодеться. Когда Шинджи достаёт телефон, тревожно мигает индикатор, оповещая о пропущенном событии. На секунду сосёт под ложечкой, и он тут же ядовито усмехается: как же, на что спорим, что это от Лава? Так и не проверив догадку, он кладёт телефон обратно в карман и медленно направляется к выходу из парка, к вапоретто. Шинджи прячет руки в карманы, дёргает плечом, поправляя кофр, и оскаливается, глядя в направлении далёкого сейчас Местре. Всё будет как надо, и никак иначе.