И солнце взойдет над озерами

      6 декада осени, 399 г. Р.Э. Озёрный остров       По воде разбегались круги. Они ширились, приближались к берегу, выплескивая к ногам тину и ряску. Ее становилось все больше, настолько много, что она громоздилась кучами и курганами, падала обратно в воду, пока всю поверхность озер не затянула мутная зеленоватая пелена.       Элама с беззвучным криком распахнула глаза: видение будто отпечаталось под веками, забило ноздри тяжелым гнилостным запахом. Она села, подтянув колени к груди, и замерла, чутко вслушиваясь в ночную тишину. В узкие окна внутренних помещений щедрой рекой лился лунный свет — Белый Змей уже обогнал Золотого, а, значит, до рассвета осталось совсем немного времени. Воинам пора бы уже вернуться. Но сколько бы Элама ни прислушивалась — ничто не нарушало тишину внешнего города, куда Избранница Хау’Эшс приехала для встречи с чужаками. Впрочем, она надеялась, что ни с кем встречаться не придется. Или они будут настолько напуганы, что наконец услышат что-нибудь, кроме собственных голосов.       Где-то громко вскрикнула ночная птица, Элама вздрогнула и подняла голову: она и не заметила, как снова провалилась в смутный тревожный сон, но теперь голова ее была ясной. Сейчас. Жрица медленно поднялась на ноги, растирая замлевшие от неудобной позы конечности, и, набросив на плечи пятнистую шкуру лесного страха, вышла в общую комнату. Молодые жрицы еще спали, устроившись у почти потухшего очага, Элама проскользнула мимо них и вышла на улицу. По босым ногам и обнаженным рукам мазнуло прохладным ночным ветром, она плотнее закуталась в шкуру и пошла к выходу из города. Охранявшие вход воины тенями последовали за ней.       Элама остановилась у длинного полуразрушенного здания и стала ждать, тревожно вглядываясь в темноту. Перед глазами то и дело возникали смутные, пугающие картины, похожие одновременно на видения и отголоски последних снов. Жрица не обращала внимания на них: она до рези в глазах всматривалась в кромку леса, стараясь приметить малейшее движение.       Белый лунный свет уже почти померк, а босые ступни сковал холод, когда из предутреннего тумана появились фигуры. Элама пыталась сосчитать их, но все время сбивалась, только все яснее осознавала — к берегу она провожала больше людей. И теперь сердце то замирало, то срывалось в быстрый неровный стук, пульсом отбивая в голове один единственный вопрос — кто? Сердце ее рвалось вперед, пройти еще несколько шагов, разглядеть, узнать, убедиться, но Элама заставила себя отступить глубже в тени домов, а спустя один удар сердца — повернулась спиной к возвращающимся. Она встретит их позже и как подобает.       — Я слушаю. — Элама, скрестив ноги, сидела на небольшом возвышении, а взгляд ее был устремлен на замершего напротив нее Призывателя. Только одного из трех, отправившихся к побережью. Она мысленно благодарила широкую тростниковую юбку — под ней не было видно, как ногти вонзились в кожу почти до самого мяса, чтобы болью сохранить спокойствие в голосе. Избранница Хау’Эшс не должна показывать страх.       — Я слушаю, — с нажимом повторила она, но Призыватель лишь ниже склонил голову. Его покрытые ритуальным узором пальцы были перемазаны сажей и едва заметно подрагивали. Запах гари исходил и от курчавых, чуть обгоревших волос.       — Мы вышли к тропе, что чужаки проложили к большой воде, — слова зазвучали, но вместо Призывателя заговорил Гайя — пусть воинам не следовало говорить впереди избранников богов, но если тем не хватало сердца, чтобы открыть рот — копьям приходилось принимать удар на себя. — Призыватели указали место, хорошее место: духам понравилось. Я оставил им трех воинов, а остальных забрал с собой. Мы делали так раньше.       — Но теперь получилось не так, — Элама не смотрела в воды озер и не задавала вопросов, но она умела считать и помнила, сколько человек отправляла к берегу. И если бы все было как раньше — они не потеряли бы Призывателей.       — Да, — Гайя кивнул. Вопреки обычаю он не опускал глаз, и Элама кожей чувствовала исходящую от него готовность — к любому слову, что она изберет. — Мы бросили стрелы, но они успели призвать своих духов. Правда, когда Призыватели открыли таящихся-в-траве, мы взяли свое. А когда пришел Дух Гнева — мы сумели прорваться к самым щитам. Если бы не их железо — взяли бы всех.       — Но не взяли, — Элама слушала, но никак не могла понять, что и когда пошло не так: когда смех Шин’Джи нарушил волю Хау’Эшс.       — Мои воины сказали: в круг Призывателей ворвался злой дух. Он забрал две жизни и скрылся в пламени.       — Не дух, — Призыватель наконец заговорил, и от его ровного, будто неживого голоса, Эламе показалось, что ночной холод пробрался даже сквозь теплые шкуры. — Человек. Духам не нужны кинжалы. Духам не нужны наши отвары.       — Если это человек, то это он убил Глата, — Гайя кивнул: он не собирался спорить с Призывателем, уж в духах тот понимал больше любого воина. — Но как он прошел незамеченным к самым огням?       — Не знаю. Чужаки привезли с собой сильных духов, они защищают их. Теперь мы знаем — могут и спрятать.       — Тогда почему они не спрятались так раньше? — Элама внезапно осеклась и нахмурилась: раньше она думала, что это воля Шин’Джи позволила чужаку пробраться к самым стопам Хау’Эшс, но если это были духи? Духи чужаков — странны и непривычны, они не призывали их словами и танцами, не плели оберегов и не жгли трав: духи будто следовали за людьми всегда, вились едва видимой золотистой дымкой, которая то обращалась несокрушимыми щитами, то делала глаза излишне острыми, предупреждая об опасностях. И Элама никак не могла отделаться от жуткой мысли — чужаки давно впустили духов в себя, разделили с ними свои душу, разум и сердце. И можно ли после этого звать их людьми? Греться у одного костра? Делить горячие лепешки и ледяную воду ручьев?       — Что случилось дальше? — Элама заставила себя вернуться к недавним событиям. О духах и чужаках она подумает потом.       — Я почувствовал, как песня прервалась. Дух Гнева вырвался из нашей хватки. Я видел, как человек пересек обережный круг, и духи указали его нам. Но воины не смогли убить его — сильный дух защитил.       — Их было двое. Но воины сказали — второй Призыватель, что наслал злого духа, а потом увел его с огнем. Если это люди — Хранители бы убили их. Разве чужаки могут править огнями?       — Не могут. Это… — Призыватель запнулся, опуская глаза, — это был наш оберег: чужак сорвал его с пояса моего брата и бросил в огонь.       — Откуда чужакам знать о наших оберегах? — Обереги из черного камня, оставлявшего на руках следы, Призыватели собирали где-то в глубинах своих болот, они могли раздуть почти затухшее пламя, но никто из Призывателей никогда не торговал с чужаками и не показывал им камней.       — Не знаю. — Слово не прозвучало, но будто повисло в воздухе жирным чернильным следом: Шин’Джи вновь направил руку чужака или духи указали ему путь?       — Я услышала вас, — Элама подняла руку, отпуская Призывателя, и закрыла глаза, беззвучно молясь, чтобы Хау’Эшс указал ей правильный путь.       — Они никогда не делали так раньше, — голос Гайи касался слуха так же мягко и обволакивающе, как его пальцы легли сейчас ей на плечи. — Не уходили с троп, не прятались в тенях. Что-то изменилось.       — Все когда-нибудь случается в первый раз. Может быть, раньше не было нужно, а может быть, не было тех, кто умеет говорить с такими духами. Чужаки, — пальцы Эламы сжались на коленях, она с трудом давила глухой болезненный гнев: стоило столкнуться, как чужаки начинали выцеливать Призывателей в ярких ритуальных цветах — за последний оборот они потеряли уже семерых, а сегодня еще двоих. Как скоро их не будет хватать, чтобы усмирить всех духов островов? Элама уже давно сказала воинам действовать так же, но чужаки оставались чужаками — их Призыватели носили те же одежду и знаки, что и все остальные, слушались тех же слов и говорили как равные с равным. Иногда Эламе казалось, что совершенно все чужаки говорят с духами, но эта мысль была уж слишком чудовищной. Призывателей никогда не было много — лишь один из десятка претендентов проходил испытания Хау’Эшс. Она никак не могла поверить, что может существовать народ, сплошь состоящий из Призывателей. Пусть в старых легендах, рассказанных Хау’Эшс, и говорилось об ином. Когда-то давно жил народ, подчинивший себе духов и воевавший с другими духами за Сердце. Но тот народ пал в Бездну, а пыль его развеялась по ветру. Такого больше не будет.       — Не думай, — голос Гайи прорвал смутную пелену видений, в которой не было ничего от знаков Хау’Эшс, только долгое, изматывающее душу отчаянье. — Все будет потом. Сейчас — не думай. — И Элама не думала, следуя воле сильных рук и запаху теплых тел.

***

      Элама сквозь тончайшие хлопковые занавеси смотрела, как светлый зал, украшенный изображениями с деяниями Хау’Эшс, постепенно заполняется людьми. Никогда еще чужаков не допускали во внешний храм Хау’Эшс. Никогда Избранники Небесного Змея не говорили с ними напрямую. Но все меняется. И теперь Элама украдкой рассматривала такие похожие друг на друга лица, тяжелые и громоздкие одежды с незнакомыми узорами, вслушивалась в непривычно звучащие слова. Иногда чужаки и впрямь казались гостями той стороны, совсем не похожими на людей — такие светлокожие, будто солнце никогда не касалось их своим объятием, они не носили амулетов, не заплетали кос. Элама вообще не видела ни у кого заплетенных волос, будто и не боялись духов, способных похитить облик и мысли. А то, как они различали положение друг друга без ритуальных знаков на лицах, и вовсе казалось неразрешимой загадкой. И Элама всматривалась пристальнее, стараясь по поведению, манере держать себя и едва заметным жестам понять — кто из них кому подчиняется, кто будет говорить, а кто решать. К кому следует обратить свое слово.       Первыми в зал зашли воины — Элама почувствовала, как напряглись Хранители, стоявшие по углам ее помоста, но чужаки соблюдали договор, и плащей цвета киновари в зале было всего пять. Если только кто-то из них не снял свой у входа. Она внимательно посмотрела на них и чуть сжала губы: по крайней мере трое из воинов чужаков говорили с духами, и от золотой дымки вокруг одного из них слепило глаза. Такой же сильный, как лучшие из Призывателей. Элама не хотела думать о том, что чужак мог потягаться на равных и с Избранниками Хау’Эшс. Почти так же силен, как Элар. Она поспешно отогнала мелькнувший перед глазами образ брата и сосредоточилась на тех, кто вошел в зал вслед за воинами. Мысли об Эларе никогда не несли добра. Дурной знак.       Трое чужаков подошли почти вплотную к помосту, и только потому, что ее чувства были напряжены до предела, Элама услышала, как совсем рядом судорожно выдохнул Гайя.       — Я, Илеше Лаю, посол Конфедерации Священной Льятты, Шансата, Таргана, Фаах и Энарата, объединенных волей Святой Иерархии Тан…       Чужаки всегда были многословны: их речь лилась полноводными ручьями, а найти смысл в ней было не легче, чем ловить мальков по весне. Элама почти не вслушивалась в незнакомые имена и названия, вместо этого она внимательно рассматривала послов, вслушивалась в голоса, пытаясь угадать, что же скрывается за витиеватыми речами. Неприятие, превосходство, тщательно сдерживаемый страх. Как и многие до него, Илеше Лаю свысока смотрел на народ озер, но все же Призывателям и Духу Гнева удалось поселить в нем страх. Элама чувствовала его как мельчайшую трещинку в солнечной броне, которую они могли превратить в зияющую рану. Но будет ли этого достаточно? Был ли он тем, кто нужен ей? Обычаи чужаков представлялись жрице весьма запутанным делом: на островах она всегда знала, что Призыватели говорят перед воинами, а голос воинов звучит громче голоса ремесленников. У чужаков же Призыватели встречались и среди воинов, а не слышавшие духов говорили вперед всех остальных. И порядка здесь было меньше, чем среди служителей Шин’Джи.       — Я требую объяснений этому безосновательному нападению на посольство! — на последних словах своей долгой речи Илеше Лаю повысил голос.       — Мы говорили — лес не терпит вмешательства. Мы говорили — духи леса будут разгневаны. Я не правлю духами леса. Если хочешь кого-то обвинить — говори с лесом. Или ты будешь обвинять меня и в штормах, потрепавших твои корабли?       Элама знала — на поле боя не осталось ни убитых, ни наконечников стрел. Призыватели укрыли тенями Хранителей и никто не видел их лиц. Кроме тех, кто вышел к самым огням. Но если бы Илеше Лаю знал об этом — он не преминул бы выдвинуть обвинение, но слово сказано не было. Жрица отвела взгляд от непривычно выглядевших узких глаз посла и, следуя за золотистой дымкой, посмотрела на его спутников: чье-то острое любопытство царапало ее, как стебли болотной травы. Илеше Лаю не назвал ничье имя, кроме своего. Значило ли это, что остальные не стоили внимания?       — Духов не существует. Есть люди, которые прячутся за их масками. И если вы не желаете выдать виновных, что ж, мы сами отыщем их. Свет Тана укажет путь и Рука Карающая коснется каждого, не осмелившегося внять Слову. Безнаказанности не будет. Но все же пока мы протягиваем руку мира. Святая Иерархия Тан даст вам время, чтобы отыскать своих… духов.       Элама знала — за хлопковыми занавесями не видно ее лица. Не видно, как его искажает глухой гнев, а пальцы крепко сжимаются в кулаки. Как этот человек смел разговаривать с ней так? В ее доме и на ее земле? Как смел он говорить так, будто острова уже принадлежали ему и его богу?       — Вы услышите наш ответ. После восхождения Хау’Эшс, — холодно изрекла она. Перед глазами расцветала киноварь. Если он хочет спросить ответа с духов — духи ему ответят.       Чужаки уходили. Элама смотрела им вслед, и ее не оставляло ощущение холодного колкого взгляда. Будто кто-то уже стоял за самым плечом.       — Что ты задумала? — разговаривать таким тоном с Избранницей Хау’Эшс не дозволялось никому, но Гайя, верно, был слишком встревожен, чтобы думать об этом. Иногда он замечал намного больше, чем Элама хотела показать кому-либо. Даже ему. Она не ответила на вопрос. Жрица остановилась у дальней стены, на которой уже потускневшие от времени краски рассказывали историю о том, как в старые времена Хау’Эшс сражался против Зверя. Он поверг врага и заточил его в Бездну, но, прежде чем сгинуть, Зверь ранил крылья Небесного змея, тот рухнул на острова и долгие года передавал свою мудрость людям, пока вновь не смог подняться к звездам. Даже Хау’Эшс оплатил свою победу немалой ценой. Они же — всего лишь люди.       — Что ты заметил сегодня? Я почувствовала… так странно.       Гайя всегда оставался спокоен — сколько Элама помнила и могла чувствовать, молчаливое ощущение полноты и твердости всегда было с ним. Почти такое же, как от старых камней у стоп Хау’Эшс, где она еще девчонкой пряталась от слишком ярких ночных кошмаров. Но сегодня по этой твердости словно прошла рябь, и это новое ощущение Эламе совсем не понравилось. Гайя помедлил мгновение, но все же решил вначале ответить на ее вопрос. Но это не значило, что он забыл о своем. Отвлечь Гайю от намеченной цели было не легче, чем сбить со следа лесного страха, ведомого запахом крови.       — Это действительно было странно. Не может так быть, чтобы мертвые ходили среди живых. До Перелома еще далеко. Но я видел.       Глаза, уши, нос — Гайя привык доверять им и доверять себе, потому не слишком-то любил Призывателей, которые с помощью духов умели обманывать даже хороших воинов. Но не Гайю: Элама знала, что, проходя Испытание Озер, он едва не убил Призывателя, безошибочно отыскав его среди множества призванных теней и духов. Но сейчас она ясно слышала сомнение в его голосе.       — Я знаю. Если ты так говоришь — значит, так оно и есть, — Элама повернулась к Гайе, подходя на шаг ближе, — расскажи.       — Я убил этого человека три оборота назад. Но он был здесь.       — Здесь не было призраков, — тихо, но твердо произнесла Элама. Пальцы ее коснулись груди Гайи, точно напротив сердца, — у всех бились сердца. Я чувствовала их дыхание, слышала мысли. Но чужаки так похожи друг на друга… — но как бы уверенно она ни старалась говорить — жрица чувствовала, что только что коснулась очередного дурного знамения. Все, что искажает мысли и рождает сомнения — проделки Шин’Джи. Оборот еще не добрался до своего пика, а его смех уже звучал настолько отчетливо.       Эхо донесло приближающиеся шаги, и Элама отступила, возвращаясь к еще не убранному помосту.       — Ты нашел? — она пристально посмотрела на торопливо поклонившегося Призывателя. Элама не разрешила им показываться на глаза чужакам, но приказала смотреть и наблюдать. Искать осмелившихся подобраться так близко.       — Да, Избранница. Тот чужак был здесь.       — Покажи мне, — Элама поставила перед Призывателем глубокую чашу, в которую налила привезенную с собой воду священных озер. Она застыла неподвижной гладью, когда их руки встретились над поверхностью, а потом вода будто исчезла, исчез весь мир вокруг, и Элама увидела.       Дневной свет казался блеклым и рассеянным, а люди двигались медленно, будто пробивались сквозь толщу воды. Вот тот, кого она еще не знала как Илеше Лаю, повернулся: он что-то говорил, обращаясь к своим спутникам, но губы его двигались столь медленно, что прочесть по ним слова никак не удавалось. Вдруг один из них обернулся, резко, даже в замедленном восприятии видения. Картинка сменилась — движение наложилось на движение, дневной свет сменился светом костров. И теперь в отсветах пламени ясно было видно лицо, высвеченное дневным светом.       — Был здесь. Стоял у левого плеча, но не сказал ни слова, — Элама отняла руку, все также глядя на поверхность воды, которая теперь была просто водой.       — Где ты видел своего призрака, Гайя? — она спрашивала, уже зная ответ. Считала с губ прежде, чем ветер донес слова. У левого плеча того, кто говорил с тобой.

***

      Поджав под себя ноги, Элама сидела на широком плоском камне. Пальцы ее нервно комкали край полотна, в которое она закуталась. Будто это могло хоть как-то помочь, когда причина дрожи, то и дело пробегавшей по телу, была далека от холода камней. Гайя стоял совсем рядом, и весь вид его излучал молчаливое неодобрение. Элама опустила голову ниже, натягивая край покрывала на самые глаза. Она не должна была приходить сюда. Но разве оставался иной выбор? Если кто-нибудь узнает…       — Что ты задумала? — Элама вздрогнула всем телом, когда рука Гайи сомкнулась на ее плече, и на этот раз в жесте не было нежности. Он стоял перед ней, напряженный, как зверь перед прыжком, и даже глаза в полумраке отливали золотистым звериным отблеском.       — Отпусти меня. — Она не пыталась вырваться: не ей тягаться в схватке с сильным воином, но Элама и не была воином, она — Избранница Хау’Эшс, и ее оружием всегда оставалось слово.       — Ты идешь к нему, — Гай не спрашивал, он утверждал, а низкие тяжелые нотки в его голосе могли поколебать любую решимость.       — Так надо. — Самый трудный шаг — за порог — Элама уже сделала и отступать теперь не собиралась. — Не останавливай меня.       Гайя не сдвинулся с места, все также тяжело и настороженно глядя на нее, и Элама отсчитывала мгновения до того, как он все же решит позвать Призывателей, а уж они не позволят Избраннице Хау’Эшс покинуть внешний храм.       — Я видела — кровь покроет озера. От края и до края. Храмы чужаков призовут солнце, и духи островов уснут, как уснули духи тех мест, откуда они пришли. Я видела. Это… предрешено. И я хочу изменить судьбу.       — Ты думаешь, он не потребует крови? Или что ее прольется хоть на гран меньше?       — Может быть, да, а может быть, и нет. Но острова останутся островами. Это стоит любой цены. Не мешай мне.       — Я пойду с тобой, — хватка Гайи ослабла, он прошел мимо нее в комнату, а спустя мгновение вернулся с широким покрывалом. — Ты же не собиралась идти так, что тебя может узнать каждый?       Элама опустила глаза, принимая покрывало и чувствуя, как щеки заливает предательский румянец — всей ее решимости хватило на то, чтобы сделать шаг за порог, обо всем остальном сил думать уже не осталось.       — Тебе не нужно идти со мной.       — Если идешь ты — иду и я. Или не идет никто.       Элама не услышала шагов и не почувствовала ничьего приближения, просто в один момент Гайя схватился за копье, как-то по-особенному ссутулился, вглядываясь в ночные тени, и она тоже настороженно замерла, вслушиваясь в редкие крики ночных птиц. Вот только тихий смех донесся совсем с другой стороны.       — Го-о-ости! Вы только посмотрите, а? У меня го-о-ости! — высокий, захлебывающийся смех доносился сразу со всех сторон, мешался с хлопаньем множества крыльев и оборвался так же резко, как и возник. Все это время Элама сидела неподвижно, лишь непроизвольно сжалась, когда прикосновение невидимых крыльев сдернуло покрывало с ее головы. Не только Призыватели умели обманывать чувства.       — О, дорогая сестра, неужели сама Избранница снизошла к нам? — голос раздался совсем близко, Элама почти ощутила тепло протянувшейся к ней руки, но Элар замер, с любопытством разглядывая наконечник небесного копья, упершийся в его горло. Золотой Змей, показавшийся из-за облаков, высветил лицо Элара, рассеченное надвое белой полоской ритуального узора, с плеч его свешивалось изодранное полосами покрывало, а на открытой груди прибавилось длинных бугристых шрамов.       Элар провел пальцами по лезвию копья, почти с восхищением уставился на выступившую на них кровь, но уже через мгновение лицо его омрачилось:       — Так не пойдет, сестренка. Я думал, ты соскучилась по мне, а ты привела с собой своего шакала. Но ты же соскучилась, правда? — Элар подался вперед, не обращая внимания на тонкую струйку крови, возникшую, когда копье прокололо кожу. — Значит, он уйдет. А по-другому разговора не получится.       Элар смотрел прямо в глаза Эламе и с каждым ударом сердца улыбался все безумнее. Он не сомневался в том, какое решение она примет.       — Гайя, это лишнее, — она подняла руку, и воин неохотно подчинился, отводя лезвие в сторону. — Мы поговорим. Наедине, — Элама выделила последнее слово, чувствуя, как неохотно Гайя подчиняется, отступая в сторону.       — Какой послушный шакал! Ты славно выдрессировала его, сестра, — Элар весело рассмеялся, но не успело новое облако закрыть лик Золотого Змея, как его глаза словно утратили живой блеск, превращая лицо в застывшую посмертную маску. — Так ты скучала по мне?       — Да, Элар, я соскучилась, — Элама так и не решилась протянуть руку, чтобы коснуться его, вместо этого она лишь плотнее закуталась в покрывало.       — Ты скучала не по тому. Элар умер, ты же помнишь. Ты все помнишь. Элар умер, когда родился Ралэ.       Элама помнила.       Он всегда и во всем был впереди, ее Элар. Любимый сын Хау’Эшс. На год раньше увидел свет, первым запоминал травы и творил амулеты, первым приручил священных крокодилов, первым вступил в озерные воды. Эламе оставалось лишь следовать и смотреть издалека, не решаясь поднять глаза — когда смотришь на солнце, всегда есть риск ослепнуть.       Никто не сомневался в том, кто станет следующим Избранником Хау’Эшс. Вступая под высокие своды храма для Испытания, Элама не сомневалась — это просто дань традиции. Нет необходимости проверять, кто окажется достойнее. Элама никогда не боялась темноты — ведь брат всегда светил слишком ярко, и рядом с ним любая темнота казалась лишь мгновением перед рассветом. И когда темнота пещер сомкнулась над ее головой, зов Хау’Эшс вывел на поверхность.       Элама никогда не верила, что будет первой, кто выйдет к священным глазам. Но она стояла на высокой площадке одна, а люди внизу тянули к ней руки и звали Избранницей. Она так и не смогла никому объяснить, что это лишь нелепая случайность. Элар просто не мог не найти дорогу наверх. Не мог запутаться в собственных сомнениях и страхах. Не мог заблудиться в собственной душе.       Элар умер, а от священных озер прочь уходил Ралэ — проклятое дитя Шин’Джи. «Ты еще придешь ко мне. Тебе не хватит сил, чтобы справиться с ношей, которую ты украла у меня. Ты придешь, и я буду смеяться над твоей слабостью. А ты будешь слушать, потому что другого выбора не будет».       — Так что же за беда случилась у великой Избранницы, раз она осмелилась прийти сюда? Лесные страхи слышали твои шаги, а змеи наслаждались страхом. Но не надо бояться, — Элар медленно наклонился к самому ее уху, понижая голос до шепота. — Я ведь здесь, сестренка, а значит, бояться нечего. Твой брат умеет прогонять страхи.       Прикосновение пальцев к плечу обдало таким холодом, что Эламе показалось, что она нырнула в самое глубокое из священных озер.       — Тш-ш-ш, не говори ничего. Дай я сам все услышу. Дай прочитать твое сердце. Ты же никогда ничего не скрывала от меня, сестра? — Элар оперся на ее плечо, наматывая на пальцы тонкие косички, в которые были заплетены волосы Эламы. — Да-а, я вижу, ноша и впрямь оказалась тяжела… длинные, тревожные, такие гнетущие видения… Ты так измучилась, так исстрадалась. Скажи, ты плакала о них, Элама? Ты плакала о тех, чьи глаза отразились в твоих озерах? Мертвые, изъеденные червями глаза? — Элар сжал руку в кулак и резко дернул сестру за волосы, заставляя запрокинуть голову. Голос его вновь взвился вверх, обрываясь резким по-птичьи криком.       — Ну ничего, это ничего. Таким красивым глазам не нужно плакать. Все исправится. Все будет лучше. А плакать будут другие. Кровавые слезы. Ты хочешь увидеть кровавые слезы в глазах этих глупых людей? Не хочешь, да? Ты слишком добра для этого. Но по-другому не получится, никак не получится. Ты же понимаешь? Ты пришла, значит, понимаешь.       Элар соскочил с камня, продолжая бормотать себе под нос, крутанулся на месте, запрокинул голову вверх, остановился, резко припал к самой земле и глухо, утробно рассмеялся. В его руках что-то мелькнуло, он резко швырнул это Эламе, и она вздрогнула, когда ее пальцы сомкнулись на чем-то едва теплом и всего мгновение назад бывшим живым. Мертвая ласка смотрела на нее потухшими глазницами.       — Вот так. Вот так все и будет. Ты не находишь это добрым знаком, а, сестра? Но не нужно. Не нужно думать. Шин’Джи обо всем позаботится. Ему весело, понимаешь? Его давно так не веселили. И он явит свою благосклонность, не сомневайся. Смех прольется кровью и слезами, когда грянет день гнева. Ты хочешь избавить острова от принесенной чужаками грязи? Она стечет до самого моря… тебе понравится…       Элар внезапно осекся и замер, прислушиваясь к чему-то, а по губам его блуждала все та же безумная улыбка.       — Или не понравится. Но… это уже не важно. Слово сказано, и камешки покатились вниз. Приготовься танцевать, тебе придется славно плясать, чтобы увернуться от камнепада! А теперь уходи, — Элар заговорил резко и отрывисто, и голос его как никогда раньше напоминал тот, давний, что когда-то Элама слышала, засыпая под очередную сказку. — Я видел тебя достаточно и больше не желаю. Уходи. Быстро! — голос взлетел вверх, хлестнул плетью, и Элама сама не поняла, как оказалась у самой границе деревьев. На нее накатывала дурнота, а деревья словно надвигались со всех сторон, чужие, безжалостные, готовые разорвать на части. Она глухо всхлипнула, рванулась вперед, наткнулась на что-то и замерла, вслушиваясь в такое живое биение сердца.       — Не надо было приходить сюда. — Ровный голос Гайи возвращал спокойствие. Элама выпрямилась, стирая со щек непрошенные слезы, и с отвращением отбросила в сторону звериный трупик, который все еще держала в руке.       — У меня просто не осталось другого выбора. У нас всех его не осталось.       — Нельзя доверять детям Зверя.       — Элар все еще мой брат, — Элама вырвалась из объятий, гордо поднимая голову, выпрямляясь — до сведенных болью лопаток, как и положено Избраннице Хау’Эшс. Которая только что заключила сделку с самым страшным его врагом.       — Главное, чтобы он помнил об этом.