Будь ты проклят, Дженсен Эклз!

Дженсен Эклз решил выйти из запоя и стать нормальным человеком… по крайней мере, попытаться. Он спал дома несколько ночей. Он не разговаривал со мной, метал косые взгляды, иногда подшучивал, желая задеть меня. Но я был готов терпеть это, главное, что мой сон не был потревожен. Мы не разговаривали о том, что произошло на кухне и тем вечером, когда я вернулся с прогулки с Вики. Я избегал его. Старался это делать. Дженсен тоже не горел желанием находиться рядом со мной. Но когда мы все же сталкивались, он смотрел на меня, как на груз на своих плечах, который он ОБЯЗАН тащить. И мне хотелось провалиться сквозь землю каждый раз, когда я замечал на себя такой взгляд. Что ж, я тоже не очень-то горел желанием быть его грузом. Из-за него у меня появился нервный тик и возможность видеть каждое утро в отражении зеркала настоящее зомби. Мне хотелось отомстить ему. Точнее, я всегда этого хотел, — с того момента, как познакомил его голову со сковородой, которую держал в руках в первую ночь, как переехал. Но я не стал ничего предпринимать, не стал ломать голову над тем, как намеренно испортить Дженсену жизнь. Я решил поступить мудро и просто вести себя так, как будто его вообще нет в моей жизни. Полный игнор. Это задевает сильнее, чем то, когда ты отвечаешь. Но в один прекрасный момент стена терпения, которая казалось мне прочной, сломалась, и мы снова сцепились с ним, с трудом сумев остановиться. Спор возник на пустом месте — я просто положил пульт не туда, где он, по мнению Дженсена, должен быть всегда. — Да какая вообще разница, где лежит пульт?! — не понимал я, сорвавшись на крик. Мы были в гостиной. Я спокойно смотрел телевизор, пока не явился Эклз и все не испортил. — Для меня — большая, — сильнее нахмурился он и переложил пульт на несколько сантиметров влево. Я закатил глаза и скрестил руки на груди. Я стоял у одной стороны журнального столика, он— у противоположной. Мы мерили друг друга гневными взглядами, и у меня чесались руки положить пульт обратно, назло Эклзу. Но я, опять же, взял свою ярость под контроль, так как в ином случае мы бы спорили бесконечно. — Прекрасно! — воскликнул я, вздохнув, и вскинул руки, признавая свое поражение. — Я больше не притронусь к этому чертовому пульту. — Будь так добр, — ядовитым голосом произнес он. — И вообще, лучше ни к чему не прикасайся в этом доме. Иногда мне казалось, что Эклз затевал со мной спор только ради того, чтобы повеселиться. — Знаешь, теперь мне чисто тебе назло хочется все переворачивать и перекладывать на другие места. Пожалуй, начну с пульта. Я нагнулся и бросил вещь на диван. Эклз громко стиснул зубы. — Ты мне надоел, — процедил он. — Вечно суешь свой нос, куда не надо! Твое присутствие… если бы ты знал, как это раздражает! Ты все портишь. Признаю, это было обидно. И даже больно. Совсем чуть-чуть. Неприятное чувство вспыхнуло где-то в недосягаемых глубинах моего разума, и я надеялся, что очень скоро оно исчезнет. Сначала Дженсен говорит мне ужасные вещи, затем целует и вновь возвращается к своей старой песне о том, что я его достал и бла бла бла. Он вообще нормальный? Сжав пальцами переносицу, я опустил голову и слабо покачал ею. — Ты невыносим, — пробормотал я неожиданно уставшим голосом, но во мне по-прежнему пульсировала злость на парня. — Просто чертовски невыносим... Хорошо, что твоя мать уже не видит каким ты стал. О. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Я не могл сказать этого вслух… Вздрогнув и замерев, я осторожно поднял голову. То, каким было лицо Дженсена, сильно удивило меня и заставило почувствовать самой огромной сволочью на свете. И я был ею. Я задел его за самое больное место. Вики рассказывала мне, что Дженсен стал… плохим из-за ухода миссис Эклз, и я не имел права бросать ему это в лицо, каким бы козлом он ни был.