***
Патрику пришлось взять Бауэрса за шиворот и именно в таком положении перейти дорогу, присматривая не только за собой, но и за Генри. Так, чтобы невнимательные водилы не сбили. — Мне тебя может и на руках таскать начать? — хмыкнув, подросток отворил дверь и прошёл внутрь дома вместе с хулиганом, без всяких лишних разговор сразу же пошёл на кухню в поисках бухла, да желательно крепкого. И крепче, чем-то пиво. — Заткнись. Это нихуя не смешно, — выдаёт Генри, резко разворачиваясь к Хокстеттеру, как только тот отпустил его шкирку. Его смешное лицо, улыбка, да этот парень вообще ничего серьёзно не воспринимает, ему лишь бы дурачиться и бухать — больше ничего не надо. — У тебя тогда просто плохое чувство юмора, Бауэрс, — с кухни донёсся смех и закончился сразу же, когда из неё вышел Хокстеттер, держа в обеих руках четыре бутылки, которые переливались зелёным цветов словно какой-то запылившийся камень в украшениях матери, да и при таком освещении… Две лампочки из трёх не работали, даже когда их заменяли они не подавали признаков своей ничтожной жизни, в которой то и умели, что тускло светить. Разбираться отец не стал, да и матери как-то всё равно на это, главное, что третья работает, но и свет в этой комнате их как-то не интересует, когда большую часть дня работает телик. Хокстеттер кивает на лестницу, по которой можно было добраться до его комнаты; там можно устроить целый музей, состоящий из трупов, скелетов и разбросанных вещей, безделушек. — Пойдём, может и вздрочнём с горя, — усмехается пироман и первый начинает шагать по ступенькам, издающим неприятные поскрипывания. Генри откидывает голову назад и боковым зрением наблюдает за Патриком, как его фигура быстро удалилась из поля зрения. Возможно, Хокстеттер в чём-то прав, например, что, если Генри сейчас поднимется за ним, то там Бауэрса может ожидать «сюрприз» и Патрик попытается усадить его к себе на колени. Сделав глоток терпкого пива, Генри лениво поднимается, окидывает взглядом включённый телевизор, схватив пульт, сразу же выключает и идёт к лестнице. Старые, явно повидавшие на своём веку много ног, ступени жутко скрипят под весом Бауэрса. Генри цокает языком и открывает дверь в комнату Патрика. В нос сразу же ударил своеобразный запах, запах многочисленных мёртвых насекомых, трупов, начинающих разлагаться. Бауэрс смотрит в сторону стоящего возле окна Патрика. На его лице играет безумная улыбка, глаза светятся слабым огоньком. Генри крепче сжимает горлышко бутылки, на случай, если что-то произойдёт, то он сможет ударить Хокстеттера по голове, но сейчас… Сейчас Бауэрс смотрит на Патрика, поджимает губы, слегка дёрнув уголками рта в попытке улыбнуться, но получается как-то нелепо. Да, Генри улыбается, но улыбается нелепо, глупо, вызывающе ехидные смешки со стороны человека, видящего его улыбку. Пальцы медленно отбивают ритм на стеклянной бутылке, которая при каждом касании дёргалась, своими движениями заставляя алкоголь внутри неё обливать стенки и даже пару раз мелкими каплями выпасть на пол за их пределы. Всё происходило, как в замедленном действии, Хокстеттер вглядывался в падающие капли, разрывавшиеся между собой и сливавшиеся в более крупные с другими. Они также медленно упали на пол, можно было услышать тихий всплеск, жидкость тут же покинула своё местоположение и стекла в щель в полу, в которой, по всей видимости, «жило» много умерших насекомых, может даже крыс, Патрик не проверял, но иногда возникало желание взять в руки гвоздодёр и начать с грохотом разбирать свой же пол, в котором красовался бы ещё один жуткий музей, мини-музей. Подойдя к прикроватной тумбочке, Бауэрс упирается на неё руками, всматриваясь в своё отражение, краем глаза следя за Патриком. — Всё никак насмотреться на себя любимого не можешь? — выдал тихо пироман и только шире улыбнулся, даже не смотря на Генри, — вон, посмотри лучше на мои новые статуэтки, они куда интереснее твоего личика. Патрик быстро перевёл взгляд с пола на скелет влетевшей в окно сегодняшней птицы, про которую он сказал Бауэрсу раннее. Некоторые её кости до сих пор находились под слоем тонкого мяса, даже парой сосудов, ох, как она кричала и вырывалась. Если присмотреться к пальцам Патрика, можно заметить лёгкие и до сих пор заметные царапины, чередующиеся с более глубокими и яркими. Хулиган чувствовал превосходство над другими, когда глядел на свои руки. Сколько животных они перебили? Даже не пересчитать, хотя Хокстеттер точно знал это число. Патрик демонстративно двинулся с места и, подойдя к старому шкафу, без каких-либо дверок, достал птицу и сшитую голову крысы с телом щенка, которому даже месяца тогда на вид не исполнилось. — Ой, да не волнуйся, я обязательно подарю тебе что-нибудь из этого, не жадный, — когда Патрик ставил их на место, прошёл мимо телика и включил его. Экран немного рябил, издавая один-единственный шум, затягивающий в полную прострацию, но тут он резко сменился на громкие стоны и чётко слышные шлепки. Генри оборачивается, смотрит на Патрика, как он откидывается на спинку, ведёт взглядом по недавно закрытому шкафу. Хокстеттер ещё больший псих, нежели его представление во время школьных будней. Его уродские чучела вызывают при их виде страх. Хокстеттер расплылся в ухмылке а-ля «наконец-то» и уселся перед кроватью, спиной облокачиваясь на одну из её сторон. Бауэрс подходит ближе и кладёт руки на деревянные ручки шкафа, тихо сглатывает и открывает, слегка зажмурив глаза, с осторожностью смотрит на все чучела. В глаза бросается одно особенно уродское, ещё недоделанное. Подойдя ближе к трупу существа, Генри удаётся разглядеть кота, точнее некоторые его части, голова, глаз нет, а пасть сшита и натянута до уголков глаз. В голове начинают мелькать предположительные картинки, как Патрик это делал. Возможно, где-то в глубине души Генри было жалко это существо, но с другой стороны… Это «искусство» завораживает. Генри кладёт обратно чучело «кота» и разворачивается, плюхаясь на постель Хокстеттера, смотрит в потолок. Для комнаты Патрика — это единственное «нормальное» место. Чистота, приклеенные звёзды, видимо, когда-то Патрик мечтал стать космонавтом или же просто дотянуться до звёзд. — Хэй, может за твоё блядское «искусство»? — предложил тост Генри, вскидывая над собой полупустую бутылку с пивом. Другие Хокстеттер не принёс, а за ними идти, как всегда, будет лень, но Патрик найдёт лучшее развлечение, чем просто побухать.Часть 1
31 декабря 2017 г. в 23:59
Постоянные поджоги чего или кого-либо, и садистская улыбка. Какой образ всплывает перед глазами, когда слышишь эти слова? Точно, прямо в яблочко.
Патрик Хокстеттер.
Один из шайки Бауэрса, при имени которого почти вся школа готова застыть в страхе. Знали бы они, что ещё скрывает этот психически больной ублюдок… Хулиганы же не так просто появляются: у них всех есть та сторона, которую они никогда не показывают, потому что могут быть униженными и забитыми в маленький уголок другими учениками. Конечно, они не желают этого, поэтому и проявляют себя так, чтобы их даже как-то обозвать в нескольких километров боялись. Но Хокстеттер не из таких… Он с самого детства был неуравновешенным, ему было глубоко плевать на замечания и тому подобную хрень.
Всегда хорошим концом оказывается сладкая месть.
Снова новый день в этой грёбанной школе; Патрик надел поверх серой майки, заправленную в порванные чёрные джинсы, клетчатую рубаху, схватил рюкзак, куда поскидывал балончиков и зажигалку, даже тетрадь, и двинулся к учебному заведению, на пороге которого встретил Генри, стоящего спиной к Хокстеттеру.
— Добрейшего дня, — неожиданно и с силой положил Патрик свою руку ему на плечо.
Генри быстро разворачивается и, схватив виновника своего испуга, ударил того в живот без разбора. Просто ударил. Патрик хватается ушибленное место, подгибая ноги, и нахально улыбается, посмеиваясь. Такого рода занятия ему доставляли удовольствие. Эти побои и резкие толчки в его сторону. Можно испытать некий оргазм. Вот только издеваться над кем-то было гораздо лучше и круче в тысячи раз. Отойдя чуть назад, Бауэрс сплёвывает. Стукнуть Хокстеттера ему хотелось ещё давно, после того, как тот проебал всю травку, которую можно было скурить, утопив в дождевой воде.
— Сука, Патрик! — кричит Генри, схватив приятеля за плечо, помогая тому распрямиться, — ты знаешь, как я это, блять, ненавижу. Нахуя так подкрадываться!
Патрик принимает помощь своего друга и выпрямляется, слегка похрустывая затёкшим от неправильной осанки позвонком. Парень смотрит на Генри таким взглядом, словно сейчас начнет носить его на руках, и они счастливо пойдут к алтарю. На лице всё ещё играла ехидная ухмылка, что разбавляла «романтическое» напряжение.
Бауэрс поправляет слегка перекосившуюся футболку, прячет в задний карман нож и разворачивается.
— Я мог и поцарапать, — шепчет Генри, сжимая кулаки. Скоро начнётся первый урок — химия, что совсем не радовало. Эти ебучие формулы, которые нихрена не запомнишь, хотя… Генри останавливается на месте и, широко улыбнувшись, смотрит на Патрика.
— Я прекрасно это знаю, поэтому и делаю. Нравится, когда ты заводишься, — гордо и с усмешкой произнес Хокстеттер, поправляя съехавшую лямку рюкзака со своего плеча, — неужели мы стали настолько близки, что ты и поцарапать меня боишься?
— Знаешь, — Бауэрс говорит тихо, словно боится, что его услышат. Он подходит к Патрику и, запустив руку к ножу, продолжает, — может, свалим?
Патрик подходит к спине Бауэрса ближе и, когда тот разворачивается, стоит немного плотнее.
— Я как будто смогу отказать тебе с таким предложением.
Генри снова фыркает, проводит ножом по воздуху и смотрит в сторону дверей. Лузеры быстрым шагом прошли мимо них, о чём-то шепчясь, смешно хихикая и, будь в этих глупых мальчишек меньше воспитания, то начали бы показывать пальцем, мол, целуйтесь уже, нахрена так близко стоять-то. Бауэрс отходит назад и, облокотившись спиной на холодный шкафчик, смотрит на прохожих учеников.
Хокстеттер провожает кучку неудачников криповой улыбкой и взглядом, представляя то, как их тела будут развешены на стволах тонких деревьев, а внутренние органы будут есть дикие собаки. Вот только нужно оставить одного в живых. Пусть наблюдает, а после наслаждается плотью своих любимых друзей, захлебываясь в собственных горьких слезах — такая идеальная картина. Очень жаль, что сладкие мечтания прервал голос Генри, на что Патрик как ни в чём не бывало кивнул и уставился в облезлую местами стену.
— Свалим, как звонок будет, — шипит Генри, убирая лезвие в рукоять ножа и, подбросив в воздух, ловко ловит пальцами и вновь перекручивает, — свалим на Пустошь.
Уверенный голос, но предложение какое-то глупое, возможно, даже тупое. Можно было бы оторваться в каком-нибудь клубе, но если Генри там увидят, конечно же, настучат его отцу и тогда будет ещё хуже. Бауэрс выбрал Пустошь — тихое место, правда, вонь ещё та, но это только возле свалки. А так — это весьма спокойное место без единой живой души.
— Чем там займёмся? — Патрик так спросил, будто он ни разу не имел дело с трупами, издевками, да и с подобным родом занятиями. Будто вообще от своей главной личности отделился. Это были всего пару слов, а хулиган уже мурашками от «разделения» покрылся. Конечно, они всегда найдут чем заняться, но к чему был этот вопрос Патрик не понял.
— Слушай сюда, — Генри хватает Патрика за ворот рубашки и тянет на себя. Его глаза тут же встречаются со взглядом Хокстеттера, — если нас снова спалят, как тогда, перед физикой, ты у меня будешь орать от боли!
Бауэрс прекрасно помнил тот момент. Ему тогда досталось от отца. На руках до сих пор заживают небольшие синяки, которые он предпочитает скрывать под рукавами рубашки.
— Генри, Генри, потише, ты сам сейчас делаешь всё возможное для того, чтобы нас спалили, — Хокстеттер заманчиво улыбается и пронзительно смотрит в глаза, и, когда Бауэрс снова приблизился, Патрик встал на носочки, поднимая руки наверх, как делают в основном заключенные.
Хокстеттер в большинстве случаев прекрасно видел то, как на Генри давит его же отец, как орёт, унижает, но чтобы он его бил — никогда. Патрик хотел бы посмотреть на это, даже желал, чтобы разобраться всё-таки в каких-то своих недалёких вопросах, но всё, что он видел, исходя этих ситуаций, — Бауэрс скрывает побои одеждой, иногда натягивая рукава до кистей рук так, что ткань жалобно трещала, намериваясь порваться. Патрику тоже приходится не сладко: родители орут, в основном мать; она постоянно, на протяжении всей жизни повторяла своему старшему сыну, что «ты ничто по сравнению со своим младшим братом, ведь он такой хороший и мы любим его больше, а ты жалкий мусор, который ничего не добился» и всё в таком духе. Эту проблему пришлось решить.
Придушить мелкого поганца.
Теперь предки и слова не пикнут, ведь знают, что живут с убийцей.
— Свалим, а потом уже решим, — фыркнул Генри, отпуская серую майку друга, затем улыбается, проведя взглядом спину широкоплечего мужчины — учителя химии. Бауэрс делает пару шагов, открывает деревянную дверь и, последний раз окинув взглядом пустующие коридоры, выходит.
На улице слишком хорошо, чтобы проёбывать эту погоду на уроках.
— Давай, чем раньше, тем лучше, — Генри поворачивается в сторону Патрика ожидая его последующих действий.
Медленно и молча выходя следом за Генри, Патрик ещё раз осматривается в надежде не найти хоть единичных посторонних глаз, которые снова просекли бы всю суть ситуации и хулиганам снова бы не поздоровалось. Хокстеттер полностью удостоверился и повернулся к другу, быстрым шагом направляясь к тротуару.
Генри оглядывается на Патрика, смотрит, как он, словно какой-то вор, выбирается из школы и проходит к тротуару.
Проведя взглядом по фигуре Хокстеттера, Бауэрс нащупывает в кармане нож. Да, они явно не учли того, как они туда доберутся. Можно и пешком. Но разве Бауэрс привык ходить пешком? Нет, скорее он угонит машину Белча и свалит, а потом пригонит обратно, когда закончится этот грёбаный учебный день. Сейчас осень, но достаточно тепло, даже не холодно, можно было бы накинуть лёгкую толстовку, несмотря на то, что солнце светит ярко, согревая жителей городка Дерри.
Быстрым шагом подходя к Патрику, Генри смотрит в сторону школы: учитель и только что собравшийся класс, где должна была начаться химия, усаживаются за парты. Всё-таки повезло, что Генри в одном классе с Хокстеттером — возможно, их не отчитают перед директором, что может хорошо сказаться на их небольшой «прогулке» на Пустошь.
В прошлый раз их спалила какая-то девчонка, которая потом побежала к директору. Их отчитали, вызвали родителей и Генри досталось больше, чем Патрику. У Бауэрса семья не такая хорошая, как у Хокстеттера, как казалось на первый взгляд.
Генри выдыхает, складывает руки в карман и проходит дальше, за территорию школы. Патрик время от времени перекидывает свой рюкзак с руки на руку и, когда это занятие надоедает, вешает его на плечо, достаёт зажигалку с газовым баллончиком, встряхивает.
Что только не придёт ему на ум, он мог давно устроить целый пожар в этом маленьком городке и наблюдать за его развитием. Как сгорают деревянные дома, как гибнут люди.
Это будет столь красивая картина…
Только вот время ещё не то, чтобы устраивать такое представление. Патрик сейчас лишь играется, пробует свои умения в разных направлениях.
Щелчок и огонь из зажигалки резко вспыхивает, борется с ветром и медленно затухает, ещё раз и ещё, до того момента, пока не начинает дёргаться и пропадать.
Патрик рискует своей жизнью и нажимает на кнопку на железной банке; прямо перед лицом Бауэрса появляется длинное и полыхающее пламя, которое ещё чуть-чуть и задело бы нос хулигана. Хокстеттер с этого довольно посмеялся и его губы расплылись в широкой улыбке, обнажая зубы.
— Осторожней, блять! — кричит Генри, когда пламя едва задевает его лицо своим теплом. Слишком близко.
— Ну не идти же просто так, — и правда, это ведь так весело — особенно лицо Генри в этот момент.
Бауэрс смотрит в глаза Патрика злобным взглядом, показывая, что, если будет ещё одна подобная выходка, ему несдобровать. Но это лишь слова. Обычные слова, которые он даёт в знак обещания, но обещает ли Генри? Убить, покалечить, трахнуть — да, более добрые обещания он дать не может, просто не может и не хочет. Эти все угрозы, которые он говорит, всего лишь слова, что ничего не значит.
Хокстеттер заметил для себя, что взгляд Бауэрса был довольно устрашающим, но не настолько, чтобы поджимать под себя хвост и давать дёру. По телу пробежались мурашки, покрывая руки гусиной кожей, но парень не мог сказать точно, от прохладного ветра это, или правда от глаз Бауэрса.
Генри разворачивается в сторону Патрика спиной и, сплюнув на асфальт, смотрит вслед проезжающих машин. У него тоже когда-нибудь будет крутая тачка, и он выберется из Дерри, подальше от этой школы, учёбы, отца. Он забудет все эти ненормальные события, может, начнёт нормально жить. Но сейчас это просто невозможно. Генри способен лишь задирать и вымогать, а ещё у него есть Патрик, который всегда поддержит своими шуточками насчёт сжигания всего Дерри. Чаще это подбадривает, иногда нет. Хокстеттер обычно предлагает расслабиться по-своему: затянуться где-нибудь в гараже, трахнуться. Обычный трах по дружбе. Для успокоения. Не более.
— Ага, то есть ты не против ещё разочек? — Хокстеттер приподнял брови и локтём своей левой руки потыкал Бауэрса в бок, — м? Выпить не против?
Конечно же, не было такого дня, что Патрик не приносил бы с собой бухла, спизженного у отца или, в крайнем случае, у матери, которая могла пропустить бутылочку-другую. Идти ещё довольно долго, а делать лёгкий пожар перед лицом Генри каждую минуту от скуки не хотелось, да и он не разговорчив, так что может алкоголь сыграет своё.
— Блять, ты ещё спрашиваешь, — вскидывает руки Бауэрс. Охладить горло халявным напитком алкоголя хотелось не меньше, чем по быстрому скрыться подальше от школы.
Генри разворачивается и перекрещивает руки на груди. Возможно, Хокстеттер хотел поговорить с приятелем на слишком откровенные темы, за этим и решил предложить напиться, ведь в таких моментах Бауэрс слишком расслабляется и готов выдать самую сокровенную тайну, что хранит его ненормальное сознание.
— Знаешь, я не против с тобой поговорить, ещё переться далеко, — хмыкает Генри, натягивая на лицо наигранную улыбку радости.
— А ты на всё так легко соглашаешься. Как влюбленная школьница, — решив подколоть друга, заметил Патрик.
Он остановился для удобства и достал из рюкзака две бутылки с крепким и мерзким в какой-то мере на вкус пивом. Одну протянул Генри, вторую взял в свои руки и открыл.
Хокстеттеру с самого первого дня знакомства с Бауэрсом не нравилась его блядская наигранность, пироман был открыт и мог поделиться своими эмоциями. У него всё исходит, скажем, из души. Да и сильного раздражения это не вызывало, поэтому Патрик всегда молчал, даже наоборот, в какой-то мере наигранные шуточки возбуждали.
— Завали, — фыркает Генри, поднимая взгляд на Хокстеттера. Бауэрс берёт из рук приятеля бутылку, пытаясь открыть пальцами жестяную крышку. Зацепив за острый край, палец слегка порезался о выступающие железные кончики, и Генри цыкнул. Блять, только сейчас не хватало оставить на себе несколько порезов. Отец если узнает, начнёт расспрашивать и, если будет находиться не в духе, добавит их ещё больше.
Это выглядело очень забавно, будто Бауэрс вообще пиво в руках не держал.
Патрик прокручивает в руке зажигалку, пару раз активирует, а после кладет обратно в карман, надеясь вскоре встретить какую-нибудь зверушку, поджечь ей шерсть и смотреть как она в муках пытается спастись от уже разгоревшегося на себе огня, жалко скуля будто последняя шлюха от недотраха.
Бауэрс поджимает губы и, поддев непослушную крышку ногтём, наконец открывает её. В нос тут же ударил терпкий запах тёмного пива. Такое можно купить только в VIP-клубах для богатеньких. Для таких, как Патрик.
— Слушай, может в какой-нибудь клуб? Оторвёмся с бабами, а потом на Пустошь. Или… — Генри выдыхает, делает глоток. Алкоголь приятно разливается по телу, создавая ощущение тепла где-то в грудной клетке, застревает в горле из-за чего приходилось кашлянуть, но всё это придавало ощущение того, что ты всё-таки можешь чувствовать тепло внутри себя.
— Да, что такое? — хитро улыбается Патрик и уже успевает сделать несколько глотков, пока Бауэрс пытается справиться с крышкой.
Генри задирает голову назад и, повернув её вбок, смотрит на Патрика. Его ловкие кошачьи движения, как он за пару подцепов избавляется от крышки, та летит на пол, ударяется об асфальт. Порой эти грациозные движения воодушевляли. Хокстеттер заинтересовано смотрит на друга, то и дело облизывая уже потрескавшиеся губы.
— Или что? — Патрик громко и ехидно хмыкает, — мы можем поебаться. Как тебе такой вариант, а, Бауэрс?
— Заткнись! — громко говорит, будто выплёвывает слово, Генри, пытаясь не перейти на крик. Их могут услышать. Кулаки моментально сжимаются от поступившего напряжения. Как он посмел предложить такое? Он считает, что Генри педик? Нет!
Бауэрс хватает Патрика за грудки и тянет на себя, встречаясь с его лицом в считанных миллиметрах от своего, слегка отстраняется, улыбается, безобразно скалясь.
— Обычный. Дружеский. Секс, — брюнет отчетливо произнёс каждое слово, хорошо жестикулируя ртом и нависая над Генри. Ох, как его эти предложения злили, просто шик и блеск. Не позлить самого главного из всей шайки — это как не допить хорошего качества пиво, оставляя несколько капель на дне бутылки. Вроде лень продолжать, но так нужно, да и хочется.
— Сука, ты уёбок, блять! — уже переходя на крик, говорит Генри, ещё больше хмурясь и уже не волнуясь, что их услышат. Патрик не тот, который смеет о нём так думать, он для него никто, даже не его парень, не брат. Никто.
Отодвинувшись от лица Хоксеттера, Генри разжимает руки и отпускает футболку Патрика.
— Вау, полегче, малышка, я же не серьёзно, — господи, сколько же подтекста прозвучало в его словах, обсчитаться можно. Хокстеттер быстро покончил с бутылкой, словно воду обычную выпил из-под крана, кинул её в недалеко стоящий столб, от чего так с ярким звуком разбилась на кусочки и разлетелась в разные стороны.
Хотелось ударить. Сильно ударить этого придурка. Он имеет наглости назвать Генри «малышкой»? Будто он какая-то последняя шлюха из подворотни. Бауэрс смотрит на нависшего над ним Патрика, растрёпанные волосы Хокстеттера лезут в лицо, в глаза и рот.
— Ты меня доведёшь так скоро, Патрик, — Генри высовывает из кармана нож и одним движением подводит его к кадыку парня. Казалось, ещё одно и первый труп на совести Бауэрса. Хокстеттер будет извиваться от безысходности, от того, что не сможет остановить ручьём вытекающую из его шеи кровь.
— Ну же, уже не такой смелый, сучёныш? — с усмешкой спрашивает Генри, делая шаг и приближаясь почти вплотную, — ты же знаешь, что я тебя поцарапаю, несмотря на наши… Отношения.
Генри выдерживает паузу перед последним словом. Ему совсем не хотелось его произносить, но раз уж начал говорить, то пускай. Пускай Патрик будет мучиться по ночам, что конкретно имел ввиду Генри, произнося эти слова. Всего лишь одно слово, а что оно значит; любовь, нежность, романтику, которую Бауэрс так ненавидел, или же просто её боялся.
— Ох, я тебе не дорог? Какая досада, — с каким-то отчаянием и грустным тоном наигранно пробубнил Хокстеттер.
Патрик осмотрел Генри с ног до головы и остановился на глазах, как будто последний раз в них вглядывался. В какие-то моменты он отстранялся от этого нереального мира и погружался в себя, где на самом деле всё по-настоящему, а это, что происходило всю его сознательную жизнь, даже то, что происходит сейчас, как казалось, лишь кадры из его головы, которые появляются не обдумываясь.
— Ну, давай, царапай, — довольно спокойно произнёс Хокстеттер, но дикая, широкая и пугающая улыбка не смогла не появиться на его лице, от чего он даже скрыл её на пару секунд.
— Могу поцарапать. Поцарапать, — начинает повторять Генри, убирая руку и смотря куда-то сквозь тело Хокстеттера, вдаль. Перед глазами начинают мелькать картинки прошлого вечера, когда отец вылил на Бауэрса весь свой гнев, что держал всю неделю, — Ауч!
Генри мгновенно скрючивается, хватаясь за спину. По всей спине протягивались тонкие, словно от ножевых ударов, полосы с запёкшейся кровью. Боль медленно расплывается по всей спине, заставляя закусить губу до крови, лишь бы отвлечься. Хочется громко кричать от боли и… безысходности. Кричать от того, что ты ничего не сможешь сделать.
Бауэрсу часто приходилось не сладко. Патрик, словно окаменелый, наблюдал за ним пару секунд, но слышать его кряхтения и прерывающиеся от боли стоны, наслаждения не доставляли. Эту функцию выполняли мелкие лузеры или животные — почти одно и тоже, только у других шерсти полным полно, да и дохнут при первом же прикосновении острого ножа или баллона с газом и зажигалкой.
— П-патрик, — шепчет Генри, пытаясь сдержать гадкие слёзы. Мужчины же не плачут, верно? Но такое не каждый парень может выдержать — избиения собственного отца, — блять, Патрик.
Хокстеттер молча подхватывает друга, держа одной рукой за поясницу, и как можно аккуратнее и нежнее, чтобы не доставлять лишнего дискомфорта итак ещё не зажившим ранам, медленно усаживает на траву подальше от дороги около каких-то кустов. Патрик садится напротив, обеспокоено поглядывая в глаза и на дрожащее тело Генри.
— Достаточно сильно болит?
— Намажь, — говорить, что это раны у Генри язык не поворачивался. Он не хотел выставлять себя слабаком, чтобы его жалели, словно какого-то сосунка. Патрик слишком сильно заботится о Бауэрсе, о его состоянии, хотя ничего личного с ним не имеет, они просто товарищи «по увлечению» и ничего более.
Выпрямив ногу, Генри достаёт из кармана порванных джинс почти законченный смятый тюбик.
Насколько сильно нужно бить, чтобы потом человек чуть ли не подыхал от такой боли, которая возвращается снова и снова? Патрик тяжело выдыхает и принимает из рук Генри тюбик с мазью, также аккуратно разворачивая парня к себе спиной.
— Осторожней, — Генри слегка повышает голос из-за резкой боли, когда приходится отдавать крем Хокстеттеру.
Патрик молчал, так как впервые лишнего сказануть боялся — спрашивать чем и как, тоже «воспитание» не позволяло, если в нём — Патрике — оно вообще было или присутствует.
— Ложись.
Генри фыркает и невольно распрямляется. Даже сейчас, пара движений, доставляющие такую боль, блять, если бы Бауэрс не подскочил к Патрику и быстро бы не высунул нож, то этого ещё можно было бы избежать, а сейчас лежи перед Хокстеттером и проси его о помощи.
Когда холодные пальцы Патрика прикоснулись к коже Генри, тот еле слышно шикнул, сразу напрягаясь всем телом. Что может быть лучше?. Лежать сейчас на траве на тротуаре рядом с проезжей частью, да ещё недалеко от школы. Теперь не только идти Пустошь, теперь он нормально подняться не сможет, не то что сидеть, скрючившись, за низкой партой.
— Легче, — фыркает Генри, сжимая руки в кулаки. Патрик, возможно, старается, как можно нежнее водить по оголённой спине Бауэрса, но у того выходит не очень. Сам предложил помочь, согласился, теперь будет выслушивать все «стоны» со стороны Генри. Нет, конечно, Бауэрс благодарить не будет, слишком уж… Гордый. От него даже «спасибо» не услышишь, не говоря уж о благодарственной речи. Скорее, Генри скажет что-то в своём духе или обматерит. Ему ведь причинили боль.
Патрик сидел на бёдрах у Бауэрса и уже замазывал последние раны, которые ему давались намного труднее, чем предыдущие. Они были глубже и на вид смотрелись нездорово, не говоря уже о других, которые могли закровоточить в любой момент. Это очень сильно напрягало, особенно когда Бауэрс стонал и кряхтел, не в силах сдерживать это в себе. При первых звуках Хокстеттер иногда вздрагивал, уж очень неожиданно это было, поэтому задевал ногтями больную кожу или надавливал на неё. Со времен Патрик привык и, закончив с этим делом, поднялся, аккуратно поднял Генри и отдал тюбик с мазью. На руках неприятное ощущение липкости — пришлось вытереть их о свою футболку и джинсы, дабы потом не идти и случайно не заляпать своё лицо.
Генри слегка приподнимается на локтях, упираясь бёдрами в промежность Патрика, парой движений сгоняя Хокстеттера с себя. Сейчас, если подумать, этот парень как нельзя кстати. При любом стоне, исходящим от Бауэрса, тот готов подскочить к своему приятелю и понести его на руках, куда бы тот не попросил.
Облегченно вздохнув, Патрик поднял с земли рюкзак, накинув на свои плечи и дождавшись Генри, медленно пошёл в сторону Пустоши.
— Идти не передумал, а?
— Какая сейчас нахуй прогулка с моим ебучим состоянием? — ворчит Генри, привстав на локтях. Даже малейшие движение, поворот головы давался с жуткой, отстреливающей куда-то в затылок, болью. Единственное, что может скрасить этот день — выпивка. Горькая, но не такая, которую он пил несколько минут назад, выпивка. Алкоголь, отцовский виски, который можно пить лишь на праздники и то, за «хорошее поведение».
Хокстеттер снова замолчал, его терпение будто испытывали, будто ждали того, что он начнёт орать и, используя все матерные слова, выплеснет наружу настоящий дьявольский облик, скрывающийся за обычной оболочкой человека. Он, как ебучий слуга, готов был сделать всё во имя короля, лишь бы не получить по щам и не быть прибором для избиения, несмотря на то, что не боися боли. Стоит и молчит Патрик, изредка закатывая глаза и цыкая.
Патрик опять погрузился в себя, представляя то, что могло было произойти, если бы не Бауэрс: трупы животных, пополненные запасы в холодильнике, в который итак мало что вмещалось, исходя из предыдущей охоты. Можно было бы поджечь что-нибудь или кого-нибудь. Естественно, от таких мыслей Хокстеттер заулыбался, даже не так как раньше, более хищнее, злее и шире, из уст успели вылететь пара смешков, со стороны которые могли показаться неуместными, они придавали парню образ шизофреника, разговаривающего со своим другом и смеясь с его шуток.
— Сука… — Генри, упираясь в холодную землю ладонями, привстаёт. Не без помощи Патрика выпрямляется и, схватившись за своё плечо, где была особенно глубокая рана, поворачивается к Хокстеттеру, выхватывает из его рук тюбик и складывает в карман джинс.
Одно движение Бауэрса заставило Патрика «проснуться» и выйти из состояния медитации. Он посмотрел на Генри ехидным взглядом, будто выдаст сейчас такое, что останется потом без зубов. Но он ничего не говорил. Даже не собирался.
— И что делать будем? — только спустя какое-то время после пристального взгляда лидера зубы разомкнулись и пироман нарушил тишину.
— Сволочь, — бурчит себе под нос Генри, поведя плечом — ощущение боли медленно исчезает. Он пытался сказать это как можно тише, но даже по губам это можно было прочитать. Оскар часто поднимал руку на своего отпрыска, бил и калечил, иногда доходило до того, что Генри был не в силах встать, не то что шевелиться.
— «Ещё какая сволочь, Генри», — проносится в голове у Патрика, и он шумно выдыхает через нос, будто ему сдавили лёгкие с такой силой, что пополнить запасы воздуха в скором времени в них будет довольно больно.
Бауэрс снова повёл плечом, скалясь. Он может расслабиться сейчас с Патриком, даже там, на Пустоши. Идти далеко, поэтому можно выбрать место поближе. Например, его дом.
— Свалить подальше отсюда, а там решим, — ответив на недавно заданный вопрос, Генри поворачивается к Патрику, проводит взглядом по его нервно дышащей фигуре, как он, словно Бауэрс от чего-то его оторвал, сжимает кулаки до побеления костяшек. Выдохнув, Генри подходит ближе и, взяв дрожащую ладонь Хокстеттера, стирает с неё крем.
Хокстеттер чувствует, как попавший в мелкие ранки крем начинает жечь их. Парень тихо прошипел и, как на автомате, сомкнул тонкие длинные пальцы, заодно захватывая руку Бауэрса. Взгляд медленно поднялся по предплечью, самому плечу, ключицам, шее, к глазам. Патрик смотрел на него явно неодобрительным взглядом. Генри ведёт пальцем вверх, по кисти, растирая крем. Резкий запах сразу же бьёт в нос, и Бауэрс морщится.
— Напьёмся у тебя? — тихо, почти шепчет, спрашивает Бауэрс, замирая и отходя назад.
— Ещё спраш… — пироман не успел договорить, — что ты там увидел?
Патрик спросил с усмешкой, поверачивает голову в противоположную от друга сторону, пытаясь что-то высмотреть. Генри переводит взгляд и разворачивается в сторону, откуда они шли. Возможно, первый урок уже закончился и учителя начнут задаваться вопросом, куда же эти оба подростка делись, хотя… Им же плевать. Напишут отцу и вышлют по почте сообщение, а потом, вечером, Генри ждёт хорошая порция пиздюлей от отца.
— «Нет, Генри, ты не педик», — снова пронеслась мысль в голове, отдаваясь эхом по всей черепной коробке. Брови с удивлением поднялись, как кисть выскользнула из ладони. Бауэрс отошёл на пару шагов от Патрика.
— Есть сиги? — спрашивает Бауэрс, скорее приказным тоном, нежели каким-то молящим.
Если отрываться, то по полной, несмотря на отцовский запрет, повествующий о том, чтобы Генри чрезмерно не курил и не пил до потери сознания. Вот только кто будет слушать эти глупые наставления? Можно же потом пожевать какую-нибудь домашнюю стряпню и «забить» запах. К тому же, Оскар не узнает, где был Генри. Даже в подробности вдаваться не будет.
Патрик ловко достаёт рукой, словно та была без костей, из бокового кармана штанов пачку с сигаретами, и протягивает их Бауэрсу.
— Ко мне вчера в окно птица залетела, — задумчиво начал юноша, подпалив две сигареты, Генри и свою, — поймал её, — также медленно продолжал, прокручивая у себя эти самые кадры в голове в особом порядке, — расчленил, — краем глаза глянув на лицо хулигана, хмыкнул, — и теперь в моей коллекции появился новый скелет. Жду не дождусь, когда головы лузеров будут висеть у меня на стене, словно почётные награды. Пришью им рога оленей и будет вообще заебись — произведения искусства, блять.
Генри слушал рассказ Патрика, потонув в собственных мыслях. До него доносились лишь отрывки, которые можно было соединить, но с самых первых слов стало ясно, что Хокстеттер весьма доволен собой и тем, что натворил. Нет, Бауэрс, конечно же не против этого странного увлечения друга. Это даже добавляло некого безумия его образу.
Дым, выпущенный Патриком, исчезает сразу же после того, как его выпускают через рот и нос одновременно, только крутится перед глазами Хокстеттера несколько секунд и всё, нет больше. Растворился в воздухе.
— К тебе? — всё же спросил Генри, складывая руки на груди. Боль медленно начала проходить, но на спине всё также оставалось ощущение рук Патрика, как он гладил, втирая крем, спину — у Бауэрса чуть не встал.
Хотя, где именно они оторвутся — не важно, главное, Патрик сейчас, как всегда, ответит «да», и они свалят к нему домой. Если подумать, Хокстеттера дом находится ближе, чем Пустошь, поэтому… Без разницы где, можно побухать и вдвоём, раскинувшись на диване, и смотреть любимую порно-передачу.
Генри смотрит на Хокстеттера скользящим взглядом и слегка, может, совсем не видно, поджимает губы, следя за движениями Патрика. Хокстеттер ощущал на себе посторонние взгляды с первых секунд, он мог быстро найти этого человека, что так посматривал на парня, пытаясь косить под сталкера, да вот выходило не очень профессионально. Даже на новичка не катит. В случае с Генри, он старался даже не смотреть на него и не нарушать идеальную тишину, при помощи которой мог легко отсоединиться от мира и пропасть в бездне своего сознания, но и это у него не получилось. Взгляд так и сверлит. Такое чувство, что хочет, чтобы Хокстеттер наконец обернулся, чтобы, как и всегда, получить леща.
— А куда ещё? Можем пойти прямо к тебе домой, а если у твоего бати выходной сегодня, то сможем отхватить хороших пиздюлей и пинков под зады, как тебе такой план? — не успевая даже вдохнуть немного воздуха, заливается секундным смехом, который с хрипотой и легким скрипом издавался из горла.
Бауэрс смотрит на Патрика, внимательно разглядывая его. Каждая складка, каждая часть одежды прекрасно обтягивает его тело. Только рубашка висит на плечах, немного открывая шею. Патрик постоянно облизывает свои губы, уже вошло как в привычку… Задевать мокрым языком трещины на засохших губах и чувствовать лёгкое жжение, чуть ли не отдирать зубами корки с этих самых губ, ощущая как медленно вытекает кровь под давлением.
— Может, нам повезёт, и я откопаю пару бутылок с бухлом, чтобы хоть как-то украсить начало этого дня, — возможно, Патрик забылся во времени и на самом деле сейчас не начало дня, а его середина, хотя, вдаваться в подробности таких мелочей он не любил, лучше уж посвятить лишние минуты на себя любимого.
— У тебя дома предки? — будто случайно спрашивает Генри, перебирая пальцами край кофты. Вопрос, который он задал только что, был каким-то глупым, возможно, несколько двусмысленным.
— Пф, нет, естественно, эти старики хрен поймёшь куда свалили, припрутся как всегда когда захотят и всё, на, Патрик, принимай, — относиться ко всем жизненным ситуациям с широкой улыбкой на лице и ярким смехом мог только Хокстеттер. Он невзначай мог выпустить изо рта смешок, который переходил в долгий хохот, а после также неожиданно стихал как и начинался, как годы в этом городке — Дерри. Только моргнёшь, а уже осень, чёртова школа. Забивать на все эти проблемы давалось юноше легко, ведь он же только один реален, небось находится в коме долгое время, настолько разыгралось воображение, что успел прожить четверть всей жизни за выдуманного героя, образ которого просто сам взял и сложился в голове, не обдумываясь, будто это вторая часть парня, который на самом божий одуванчик, по сравнению. с этим.
Генри следит за Патриком, как он, рассказывая про своих родаков, улыбается. Ему явно уделяли много внимания в детстве, что даже сейчас, если он закурит косяк на виду у отца или матери… ничего не произойдёт. Даже не начнут ругать. Просто бросят в сторону угрюмый взгляд и больше ничего. Что же с Бауэрсом? Его побьют жёстко, сильно и больно. От такого ощущения Бауэрс морщится и передёргивает плечами.
Бауэрс любитель подрочить на трахающихся баб, но отец постоянно ловил своего сынка и, как всегда, давал «пинка под зад» в виде кулака по спине или по лицу. Часто такое забывалось спустя неделю, но последний трах с Патриком — забыть невозможно. Да, он был давно, и Хокстеттер, скорее всего, забыл, но Бауэрс нет. Он помнил эти нежные, даже для такого человека, как Патрик, движения, мокрый и узкий анус.
Закинув голову назад, Генри смотрит на лениво тянущиеся облака, как они безмятежно плывут по небу, а ветер игриво ласкает волосы, пробираясь по самые корни и охлаждая нервное тело.