* * *
Когда Мора возвращается, сжимая в руке недоеденный сэндвич с кабачками и шоколадной пастой, Гарри начинает догадываться, кому сплавил предыдущий шпинатный пирог мистера Пеппера. Он усаживает девочку вместе с отвратительным сандвичем на запасной верстак — подальше от опасности, но с отличным обзором на происходящее, пока они с Артуром чистят рабочее место и готовятся к новой попытке. Закончив с приготовлениями, они снова разжигают пламя, и жар быстро заполняет небольшую мастерскую. Артур радостно берёт трубку и повторяет недавние действия Гарри, не считая бесславного падения, и после нескольких покачиваний извлекает кривой, неровный, но полностью выдутый стеклянный шарик. Этот скромный успех приятно изумляет Гарри и Артура, и они спешат закрепить его, пока эту попытку не постигла печальная участь первого шара. Мужчины вместе используют третье заклинание — Легро — и помещают сферу в неяркое зелёное пламя. — Великолепно, — восторгается Гарри, вытирая пот со лба тыльной стороной ладони. Он одновременно испытывает восхищение и зависть. — Отличная работа. Артур расплывается в улыбке. — Хорошо повеселились, да? Кстати, Молли считает тебя полным безумцем, — добавляет он. Гарри вскидывает бровь. — Только меня? — Со мной уже давно всё ясно. Что думаешь, Мора? Они оба поворачиваются к девчушке, которая слезла с верстака и теперь смотрит снизу вверх широко открытыми глазами. На носу Моры чернеет пятнышко от шоколадной пасты. — Красиво, — говорит она, улыбаясь пляшущим языкам пламени. — Будет ещё лучше, когда мы потренируемся, — добавляет Артур, взъерошивая её тёмные кудряшки. — Пойдём, дяде Гарри нужно поработать. — Ой… это вовсе необязательно, — вступается Гарри, встревоженный мыслью, что остаток дня придётся провести без маленькой помощницы. Артур накидывает пальто, достаёт из кармана вязаную шапку и натягивает её на голову. — Мне совсем несложно. Честно говоря, — он заговорщицки склоняется ближе, — мне бы не помешала помощь с выбором подарков. — Артур делает паузу и с надеждой смотрит на Гарри. — Ты случайно не знаешь, что Джинни хотела бы получить на Рождество? — Боюсь, что нет, — отвечает он, надеясь, что покупку подарков Драко взял на себя. — Ну что ж, — Артур хлопает его по плечу на прощание и протягивает Море руку: — Пойдёмте, юная леди, купим вашей маме что-то блестящее и неприлично дорогое в том магазинчике, от которого у меня болит голова. Ей понравится. Заглядывай на праздниках, Гарри. И, может быть, попробуем ещё разок? Гарри кивает в ответ на две такие разные улыбки: оптимистичную Артура и виноватую — Моры. — Тогда желаю удачи, — говорит Гарри вслед Артуру, когда тот закрывает дверь. Оставшись в одиночестве, он вздыхает и наслаждается тишиной, прежде чем снова подвергнуть себя пытке Селестиной.* * *
— Можешь бросить меня в темницу, мне не страшен такой итог, — подпевает Гарри, усердно распиливая ещё одну буковую заготовку. — Ведь любовь в разбитом сердце легко откроет любой замок. Бум, падает на верстак крупный кусок древесины. — О да, о да-а, — добавляет Гарри. — Уо-о-уа-а, — выводит Селестина. — И это тоже, — бормочет он себе под нос, тихонько презирая себя за то, как быстро запоминаются слова этих отвратных песен. Пусть даже они нужны для дела. Гарри уже терзает страшное предчувствие, что стихи будет сложно выкинуть из головы, как только они закрепятся в сознании. Но не всё так плохо. Уже почти пять часов, и поток клиентов практически иссяк. Гарри зажёг лампы, убрал оборудование для выдувания стекла и решил сделать ещё один подход к дурацкому столику, прежде чем сдаться окончательно и перейти к подарку для Драко. А дальше останется только один источник волнения — Рождество в компании Малфоев. Гарри вздыхает, прикрыв глаза, и цепляется за пилу, как за спасательный круг. — Сними оковы-ы-ы-ы! — требует Селестина. Гарри через силу открывает глаза. — Пожалуй, будем решать одну нелепую проблему за раз. — Мы вместе снова-а-а-а! — Ты и я, и всё между нами, — с неохотой присоединяется Гарри, вытаскивая палочку и рассматривая буковое полено в надежде на чудо или хотя бы подобие резной ножки. — Разверзнем моря, пролетим над полями в поисках… гиппогрифа с локтями, — импровизирует он, забыв конец припева. — Не знал, что ты умеешь петь, — раздаётся ироничный голос со стороны входа, и Гарри резко разворачивается, продолжая сжимать палочку. — Боже, какой ты нервный, — добавляет Голдштейн и вскидывает руки, притворно сдаваясь. — Не слышал, как ты вошёл, — холодно отзывается Гарри, опуская палочку. — Это заметно. — Губы Голдштейна растягиваются в ленивой улыбке, а взгляд блуждает по телу Гарри, подмечая грязный фартук, взъерошенные волосы, обожжённые и поцарапанные руки — и всё это с таким очевидным наслаждением, что Гарри хочется запустить в Голдштейна несостоявшейся ножкой. — Ты мог бы постучать, — замечает он без враждебности. — Брось, Гарри, к чему друзьям такие формальности? Мгновение Гарри колеблется, отлично понимая, что может ошибаться. Он живёт новой жизнью меньше недели, и её сложно назвать изученной. Гарри лишь временно присматривает за этой реальностью. Придерживает насиженное место. Пытается что-то выяснить. Но затем улыбка Голдштейна превращается в ухмылку, и самообладание Гарри иссякает. — Друзьям? — переспрашивает он, вскинув бровь. — Я бы так не сказал. — Улечу сквозь небо в алмазах, — поёт Селестина, и впервые Гарри не торопится её затыкать. Возникает странное чувство, что на этот раз вульгарная и безвкусная певица на его стороне. В тёмных глазах Голдштейна вспыхивает злость — всего на долю секунды, и почти мгновенно лицо Энтони снова принимает заискивающее выражение, но этого достаточно. Наблюдательный мракоборец внутри Гарри пробуждается с тёплым наслаждением. Он справится с этим человеком. — Гарри, зачем же так жестоко? Разве я тебя чем-то обидел? — уязвлённо бормочет Голдштейн. Он отлипает от двери, подходит ближе и прислоняется к верстаку, явно демонстрируя подтянутую фигуру и своё преимущество в росте. Гарри ненавидит, когда над ним нависают. Всегда ненавидел. — Слушай, — вздыхает он, скрещивая руки поверх фартука и успокаивая себя мыслью, что, хоть Голдштейн и выше на три или четыре дюйма, Гарри легко мог бы ему врезать. — Что ты хотел? Я скоро закрываюсь. Голдштейн нервно облизывает нижнюю губу. Гарри хмурится. Он давно заметил, что точно так же делает Драко, когда волнуется, и по неведомой причине ему неприятно видеть это движение в исполнении скользкого мерзавца. — Я лишь подумал, что мы можем завершить наш разговор, — мягко говорит он, и губы снова растягиваются в застенчивой улыбке. — Я понимаю, что был слегка… нетрезв, и, возможно, не слишком ясно выразился. Гарри тихонько фыркает. — Нет, я прекрасно понял намёк. Голдштейн расцветает. — Тогда… — начинает он, не сводя с Гарри пристального взгляда. Подавляя желание застонать и зарыться пальцами в волосы, Гарри сохраняет закрытую позу со скрещенными руками и отчаянно надеется, что нога не подведёт в самый неподходящий момент. Последнее, что ему сейчас нужно, — показать Голдштейну свою слабость. — Что «тогда»? Я не устал от Драко вчера, но ты решил, что ситуация поменяется сегодня? Мой ответ «нет», и если у тебя есть хоть капля здравого смысла, ты перестанешь спрашивать, — негромко говорит он. — Люди меняются, Гарри, — мурлычет Голдштейн, меняя позу; опилки хрустят под дорогими туфлями. Он подпрыгивает от неожиданности, доставляя Гарри молчаливое удовольствие. — Ты знаешь, что думают про Малфоя в Министерстве? Про него и его токсичные, крамольные статейки? Гарри хмурится, смена тона застала его врасплох. — Крамольные? — скептически переспрашивает он. Голдштейн на миг оживляется. — Да, это значит… — Я знаю, что это значит, — прерывает Гарри, выталкивая слова сквозь сжатые зубы. — Я не тупой. — Нет, конечно нет, — Голдштейн запинается, краснея. — Просто мы… эм, обитаем в разных мирах, и я… я хочу, чтобы ты знал, что в этом нет ничего страшного. Тебе точно не нужно довольствоваться кем-то вроде Малфоя. Гарри шумно выдыхает, на секунду теряя самообладание. Он обеими руками отбрасывает волосы с лица и запрокидывает голову, чтобы посмотреть на звёзды через окно в потолке. Сейчас его интересует только один вопрос: каким образом второй Гарри умудрился до сих пор не запустить сглаз прямо в яйца этому придурку. — Я не довольствуюсь, Годштейн, — наконец выговаривает он, опустив руки и глядя ему прямо в глаза. — Мне не нужно твоё одобрение. А ещё мне кажется, что единственные люди, которых беспокоят… крамольные статьи Драко, это те, кому есть что скрывать. — Не думаю, что это вполне… — пытается вступить Голдштейн, сверкая глазами и раскрасневшись от негодования. — А я думаю. И я не настолько глуп, чтобы ты поменял моё мнение. Не знаю, в каком мире ты жил последние тридцать лет, Энтони, но плохие вещи случаются, когда никто не присматривает за Министерством. Кто будет сторожить сторожей и всё такое, — заканчивает Гарри, немного запыхавшись, но в полной уверенности, что Гермиона гордилась бы им. — Кто будет делать что? — хмурится Голдштейн. Гарри не может сдержать улыбку. — Не парься. Но вот тебе небольшой совет… если хочешь произвести впечатление на человека, лучше не намекай, что он глуп. — Необязательно так себя вести, — наконец выговаривает Голдштейн после затянувшейся паузы. Ухмылка давно сошла с его лица. — Я лишь подумал, что ты… можешь найти партию получше. Гарри фыркает. — Разве я когда-нибудь проявлял заинтересованность? — требовательно спрашивает он, внезапно пугаясь, что второй Гарри мог поощрять эти поползновения. В мастерской повисает долгое молчание, которое нарушают лишь завывания Селестины о потерянной любви. — Ну… я… таким враждебным ты точно никогда не был, — наконец бормочет Энтони. — То есть не поощрял, — подводит итог Гарри, и сердце подпрыгивает от облегчения. — Неужели ты такой бестолковый? — добавляет он себе под нос, прекрасно понимая, что та часть него, к которой обращён вопрос, его не слышит, но удержаться невозможно. — Что? Гарри качает головой. — Ничего. Мне правда нужно закрываться, ты найдёшь выход? Голдштейн отступает на шаг. Его плечи напряжены, ладони сжаты в кулаки, а в глазах плещется ярость. Он кивает и медленно двигается к двери, как будто ждёт, что Гарри передумает и остановит его в любой момент. — Прекрасного Рождества, Гарри, — тихонько говорит он на прощание и захлопывает за собой дверь. — Спасибо и на этом, — бормочет Гарри, отказываясь от планов поработать над столиком и забираясь с ногами на запасной верстак. Как бы ни хотелось, вряд ли это была последняя встреча с Энтони Голдштейном. Но в сложившейся ситуации Гарри с благодарностью примет даже небольшую передышку. По крайней мере, — выражаясь словами Молли Уизли, — он устроил Голдштейну полный разнос. При этой мысли Гарри морщится и чешет ухо. Откинувшись назад он окидывает взглядом хаос, царящий в мастерской: очередную жалкую попытку смастерить столик для мистера Пеппера, кучки опилок и разбросанные инструменты, ящик с оборудованием для выдувания стекла и кривую сферу Артура, вокруг которой светятся медленно остывающие языки зелёного пламени. Да, из Гарри получился не самый лучший плотник. Он делает всё, что может, с имеющимся талантом и подготовкой — или их отсутствием, — но у него нет врождённых способностей. Зато изъяны в ремесле с лихвой компенсирует умение разбираться в людях. Гарри легко считывает мимику, намёки и скрытые мотивы, а ещё он гораздо подозрительнее среднего человека. Но все эти навыки вытекают из двадцати лет работы мракоборцем. Другой Гарри из этого мира научился делать мебель вместо того, чтобы ловить преступников. Он тот, кем стал бы сам Гарри без своего опыта и подготовки. Он задумчиво прикусывает губу и поигрывает шнурками, накручивая их на палец. Второй Гарри доверяет людям и принимает всё за чистую монету. Второй Гарри отпустил детские травмы и воспоминания о войне. Второй Гарри не тащит на себе бремя прошлого. Второй Гарри пребывает в таком счастливом неведении, что даже не замечает, как к нему клеится чёртов Энтони Голдштейн бог знает сколько лет. Второй Гарри просто живёт. Горячая волна захлёстывает сердце и отдаётся пощипыванием в носу. Гарри тяжело сглатывает, поглаживая колени руками, и вспоминает всё, что у него есть, чтобы побороть подступившую тоску. Крепкое здоровье. Близкие друзья. Три прекрасных счастливых ребёнка — даже четыре, поправляет себя Гарри, вспомнив озорное лицо Розы — неизменной сообщницы Ала в любых проделках. Он выдыхает. Затем обхватывает пальцами край верстака — такой жёсткий, грубый и холодный — и слышит, как иголка в проигрывателе поднимается, прокрутив до конца альбом «Вейлы, нимфы и сквибы». Наступает тишина. Спустя некоторое время он спрыгивает на пол и пробирается к красивой лампе, которая, по словам Моры, «почти закончена». Он задумчиво зажигает огонь и отступает на шаг, позволяя бледным зелёным силуэтам отразиться от стен, пола и его кожи. Гарри в очередной раз поражается, что мог создать нечто настолько завораживающее. Стеклянные полоски перемещаются и перетекают друг в друга, и Гарри проводит ладонью по изогнутой деревянной ножке. Разве можно добавить что-то к этому творению, не испортив его? И дело тут не только в отсутствии нужных навыков. Гарри медлит, принимая решение. — Прости, приятель, — говорит он, обращаясь к своему двойнику, тушит пламя и накладывает дезиллюминационные чары на лампу. — Этого достаточно. Напевая себе под нос, Гарри обходит мастерскую и гасит весь свет. Если выйти в Косой переулок, лампу наверняка разобьют или сломают в предрождественском безумии, поэтому он обхватывает невидимый подарок руками и, надеясь на лучшее, трансгрессирует прямо на дорожку перед домом номер двенадцать. Он придерживает дверь ногой, и лампа уже наполовину внутри, когда Драко выглядывает из кухни с блокнотом в руке и пером, заткнутым за ухо. — Какого чёрта ты там творишь? — спрашивает он. Справедливый вопрос. В коридоре темно, и дезиллюминационные чары надёжно скрывают лампу, но по движениям Гарри всё равно очевидно, что он пытается тайком протащить что-то в дом. И процесс идёт не так гладко, как хотелось бы. Гарри уже трижды врезался пальцем в основание, а после внезапного появления Драко случайно треснул себя по голове одной из стеклянных фигурок. — Ничего, — неуверенно отвечает он, протаскивая лампу ещё несколько футов. Если удастся дотянуть до коврика, можно будет захлопнуть дверь. А без ледяного ветра, дующего в задницу, операция пойдёт гораздо гармоничнее. — Ай, паскуда! — добавляет Гарри, умудряясь одновременно заехать лампой по голове, пальцу и спине, когда дверь соскальзывает с ноги и катапультирует его вместе с ковриком и подарком прямо в коридор. — Совсем ничего, да? — уточняет Драко, вскинув бровь. — Хорошо, заканчивай со своим ничего и присоединяйся. Ты же помнишь, что сегодня твоя очередь готовить ужин? Когда Драко поворачивается, уголки его губ дрожат, а спустя несколько секунд из кухни доносится приглушённый смех. — Давай, тупая деревяшка, — кряхтит Гарри, протаскивая лампу через весь коридор. С каждым шагом становится всё яснее, что эта хрупкая штуковина на самом деле гораздо прочнее своего создателя. Когда он наконец втискивает её в малую гостиную и снимает чары, чтобы оценить урон, быстро выясняется, что на лампе нет ни царапины. В отличие от самого Гарри. «Неплохой результат», — думает он, потирая шишку на голове и ощупывая быстро наливающийся синяк на левой ягодице. Восстановив чары, он запирает комнату и бредёт на кухню, уже размышляя, насколько хорошо справится с новой задачей. Гарри умеет готовить и даже получает удовольствие от процесса, если настроение располагает, но готовить для Малфоя — это совсем другое дело. Гарри не обращает внимания на редкие смешки Драко за столом и роется в шкафчиках. У Малфоя получается роскошный чили, значит, его рацион не ограничивается перепелиными яйцами и филе-миньоном. Вообще будет интересно приготовить еду для кого-то нового. Дети всегда предпочитали жареную картошку — за исключением Джеймса, который иногда был склонен к авантюрам. А Джинни слишком уставала, чтобы наслаждаться едой. Только доставая лук с полки, Гарри обращает внимание на свои руки и в ужасе бросается к раковине, чтобы отмыть их горячей водой и мылом, пока Драко не заметил. Вряд ли в этом доме принимается оправдание «это всего лишь опилки». — Спагетти болоньезе? — предлагает Гарри, вытирая руки о кухонное полотенце и изучая ингредиенты в наличии. — Кажется, у нас закончились спагетти, — отвечает Драко, не отрывая взгляда от фотографии в руках. Гарри снова обшаривает шкафчики и холодильник. — М-м-м. Как насчёт рожков болоньезе? Драко фыркает. — Вижу, у нас сегодня вечер высокой кухни. — Он кладёт фотографию и берёт другую. Когда Гарри оборачивается через плечо, на губах Драко играет улыбка. — Добавь чесночный хлеб и по рукам. — Это я могу обеспечить, — бормочет Гарри, доставая острый нож и приступая к работе. Ритмичный стук ножа по разделочной доске и равномерные помешивания уносят с собой остатки напряжения и притупляют впечатления прошедшего дня. Позади него Драко шуршит бумагами, что-то строчит и бормочет себе под нос. Гарри почти не удивляется, когда находит эти звуки успокаивающими. Постепенно комната наполняется паром и пикантным ароматом соуса для пасты, а Гарри перестаёт думать и рассеянно напевает себе под нос: — Улечу сквозь небо в алмазах, сквозь запретный лес из рассказов, сквозь океана глубины и… ещё что-то там, пока тебя не встречу, любимый, — бормочет он, помешивая пасту в кастрюле деревянной ложкой. — Отцу придётся за многое ответить, — вздыхает Драко, но Гарри не обращает на него внимания. Ему нравится, что на кухне есть кто-то ещё, пусть даже это ворчун, о котором он не просил. К тому моменту, как Гарри поворачивается к столу с двумя дымящимися тарелками в руках, Драко умудрился завалить всю поверхность заметками, глянцевыми фотографиями и всякой всячиной. Пять пустых кофейных чашек разбросаны по столу, а длинный полосатый шарф, как змея, развалился на двух пустых стульях. Самого Фрэнка нигде не видно, но тут и без него яблоку негде упасть. — Придётся что-то подвинуть, — говорит Гарри, и Драко наконец поднимает голову и моргает, как будто только что вышел из транса. — Честно говоря, я готов поджечь этот хлам, — хмурится Драко и подзывает все фотографии и клочки пергамента, освобождая место для тарелок. — Весь отдел магического правопорядка как воды в рот набрал. Не удивлюсь, если чёртов Фицвильям их всех запугал. — Очаровательный человек, — вставляет Гарри, накалывая сразу несколько рожков и отправляя их в рот. — От мракоборцев тоже никакой помощи? Драко качает головой и медленно жуёт. — Нет, — наконец говорит он, — с ними дела обстоят хуже всего. Кто вообще по своей воле идёт в мракоборцы? — Драко вздыхает и изучает содержимое вилки. — Вкусно получилось, — рассеянно добавляет он. — Я… эм… сам когда-то хотел туда пойти, — осмеливается заметить Гарри, чувствуя себя немного уязвлённым, хотя он уже почти уверен, что больше не хочет быть мракоборцем. Драко откладывает вилку. — Знаю. — Я лишь хотел сказать, что… — продолжает Гарри, кожей ощущая, как поменялась атмосфера в комнате, словно он сказал что-то не то. — Неважно. — Не говори глупостей — конечно, это важно, — порывисто говорит Драко, встречаясь взглядом с Гарри, в его глазах читается внезапная пылкость. — Просто я не знал, что ты снова крутишь эти мысли в голове. Уже давно не вспоминал. Гарри колеблется, пойманный в ловушку взволнованных серых глаз и полузабытой связи, которая словно протянулась через года и обвила его, — как будто он никогда не уходил, никогда не отпускал. Он сухо прокашливается. — Да… Наверно, повышение Рона всколыхнуло старые воспоминания. — Гарри пожимает плечами. — Ничего особенного. — Ты невозможен, — вздыхает Драко, отодвигая свой стул. — Я заварю чай, будешь? — Это, конечно, решит все проблемы, — бормочет Гарри себе под нос, откидываясь на спинку и складывая руки на груди. — Ты прекрасно знаешь, что именно так и будет, Поттер, — отзывается Драко, доставая чайные принадлежности, после чего поворачивается, прислонившись к мраморной столешнице. — А теперь выкладывай. — Не хочу, — упрямится Гарри. Драко тихонько выдыхает. — Знаю, что не хочешь. Но лучше выговориться, чем целыми днями таскать груз на себе, согласен? — Он поворачивается, чтобы налить кипятка. — Не говоря уже о том, что ты превратишься в кошмарного депрессивного сожителя, — добавляет Драко. Заинтригованный и немножко возмущенный, Гарри сдаётся. По крайней мере, они с Драко явно не первый раз говорят на эту тему, и, похоже, не последний. — Я просто думал, правильно ли поступил, когда не стал мракоборцем. Драко протягивает ему дымящуюся кружку и возвращается на своё место, поставив локти на стол и держа чай близко к лицу. — Правильно, Гарри. — Почему ты так в этом уверен? — настаивает он. — Я ни в чём не уверен, — признаёт Драко, взгляд серых глаз становится серьёзным, — но я помню, как долго ты мучился над решением, а это что-то да значит. А ещё я помню, как ты разрывался, когда получил то письмо из Министерства. Мы готовы закрыть глаза на ваше ранение, мистер Поттер, и с радостью примем вас в программу подготовки, — на память повторяет Драко с нотками презрения в голосе, его пальцы крепче сжимаются на полосатой чашке. — Да что они о себе возомнили, когда ставили тебя в такое положение? — Не знаю, — шёпотом отвечает Гарри, ужаснувшись мысли, что Министерство готово было рискнуть жизнями и нанять человека с непредсказуемой травмой на такую опасную должность — предположительно, только из-за громкого имени. Теперь ненависть Драко к Министерству становится гораздо понятнее. — Они должны были просто отказать. — Нет, для отказа нужен был вопрос, — не соглашается Драко. — А они просто закинули тебе своё дурацкое предложение ни с того ни с сего и ожидали, что решение будет на твоей совести. Они ужасные люди, Гарри. И ты прекрасно понимаешь, что я сейчас говорю не про Уизли или Грейнджер, я говорю про тех, кто принимает решения — на верхушке все до единого безмозглые или продажные, и лучше держаться от них подальше. — Считаешь, глупо думать о том, как всё могло бы получиться? — спрашивает Гарри, с усилием глотая чай. Драко вздыхает. — Нет, конечно нет. Думаешь, я сам не размышляю, что было бы, не приди ты в Больничное крыло той ночью? Желудок Гарри сжимается. Он долго смотрит в свою чашку, не в силах встретиться взглядом с Драко. С тем самым Драко, который сидит здесь из-за того самого решения. Решения, которое он никогда не принимал. Чёрт, в голове настоящий бардак. — М-м, — неопределённо мычит Гарри. — Просто иногда моя работа кажется странной. Это не совсем то, чем я планировал заниматься. Из груди Драко вырывается глухой смешок. — Ты обожаешь свою работу, Гарри. Это я точно знаю. Вот у меня весь карьерный план состоял в том, чтобы впечатлить отца… Хотя в детстве я некоторое время мечтал стать шоколадной лягушкой, — добавляет он, на мгновение сморщив нос. Гарри расплывается в улыбке. — Из тебя получилась бы отличная лягушка. — Заткнись, — ухмыляется Драко, а потом внезапно ставит чашку и берёт Гарри за руку. Он переплетает их пальцы вместе и не отрывает взгляд от стола, кончик языка проскальзывает по нижней губе. — Ты ведь не думаешь, что совершил ошибку? Гарри не уверен, что вопрос касается выбора работы, но всё равно отвечает: — Нет. — Послушай, мне неважно, как это прозвучит и сколько раз я это повторял, но почти каждый день я думаю о том, что случилось с тобой в поместье в ту ночь. О том, как я хотел бы оказаться рядом, а не отсиживаться «в надёжном месте»… — Драко на мгновение замолкает. — Как я хотел бы помочь и всё исправить. Но я не могу. Гарри молчит, потому что слова пронизаны, пропитаны глубоким смыслом. Горечь, которая сквозит в них, обезоруживает. Драко хотел бы, чтобы в них не было нужды. С щемящим сердцем Гарри поглаживает большим пальцем тыльную сторону его ладони, касаясь нежной кожи и острых костяшек. Просто бледная сильная рука, изо всех сил пытающаяся удержать его на плаву. — Знаю, — наконец отвечает он, заставив себя поднять взгляд. Глаза Драко светлеют. — Это уже хорошее начало. — Не выпуская руку Гарри, он поднимает вилку и продолжает ужин. — По-моему, в остывшем виде они вкуснее. Гарри фыркает. — Не уверен, как я должен это воспринимать. — Как мужчина, — подсказывает Драко.