Затмение

Ночь рассеивалась, растворяла свою чернильную сущность в мутно-розовеющей полоске на горизонте. На востоке зарождалось утро. Рокэ тряхнул головой, отгоняя усталость, пришпорил порядком уставшего Моро. Они скакали уже несколько дней, делая короткие передышки на два-три часа. Да и это мизерное время Рокэ считал пустой тратой, так как нормально уснуть у него не получалось. Но коня требовалось щадить, менять его на другого маршал не собирался. К чему подобная спешка? Рокэ горько поморщился, испытывая к себе почти ненависть за эту вот слабость. Сорвался, никому ничего не сказал, кинулся в погоню… Нет — в догонку… Загоняя себя и Моро, Алва спешил в Агарис. Следом за… Ричардом. Сколько дней прошло, прежде чем он окончательно осознал свое безумие? Три? Четыре? Идиот… Лететь сломя голову за тем, кто без зазрения совести тебя отравил, оправдывая себе благими намерениями. Но должен же кто-то объяснить юноше, что благие намерения это прямая дорога в Закатное пламя? Поздновато, конечно, уже что-либо объяснять, но пусть уж так, чем… Думать о собственных судорожных попытках избавиться от въевшегося в мысли юноши, было горько. Очень скоро Рокэ осознал, что не может с собой ничего поделать — Ричард нужен. Очень. До судорог в пальцах, которые то и дело комкали ничем не виноватую бумагу, которая одна сохраняла для маршала черты его неверного оруженосца. И как только утвердился, что этого ему изменить не под силу, приказал седлать Моро и сорвался в погоню, хорн за сто от Олларии встретившись с возвращавшимся от границы Хуаном. — Соберано? — Тссс, — фыркнул Рокэ на удивленного Суавеса, не желая привлекать внимания посторонних. — Я все сделал, как было велено. — Хорошо… Хотелось спросить «как все прошло?», «как он?», «что говорил?», но вместо этого, Рокэ сухо кивнул своему управляющему и не удосужившись задержаться для более детального разговора, не слезая с Моро, ветром помчался дальше, по дороге ведущей в Агарис. Какой дурак… Зачем Агарис? — Рокэ закусывал губы, и щурясь бьющего в лицо ветра, летел вперед. Лишь бы успеть… Только бы чего не случилось. Дикон порывист и излишне эмоционален. Он нашел его на постоялом дворе в пяти хорнах от Агариса. Радуясь тому, что нагнал, до того как вздорный и излишне романтичный юноша доберется до Эпине и предстанет пред ясные очи Ракана, Рокэ, кинув хозяину двора несколько золотых, за полученную информацию о хозяине красивой мориски, что обнаружилась в конюшне, взбежал по лестнице. Комната под номером три. По словам хозяина ее снял унылый молодой господин, который, по всему видно, в орден исстинников собрался податься, уж больно отрешен. Такой молодой, а сам тень тенью… Дверь указанной комнаты была заперта и Рокэ, слыша только стук собственного сердца, вернее его оглушительное буханье, постучал. Отворилась дверь не сразу. Пришлось стоять почти минуту, стоять, отгоняя дурные мысли, что накатывали стоило лишь вспомнить слова трактирщика: «Тень тенью…» «А ведь и правда — пронеслось в голове Рокэ, когда он увидел выглянувшего в щель Ричарда. Посеревшее лицо, впалые глаза без единого признака узнавания. — Что вам угодно, сударь? — сказанно даже без привычной заносчивости, сухо, серо, без интереса. — Ричард? — дурацкий вопрос сорвался с губ Рокэ непроизвольно. Уж больно юноша был не похож на самого себя. Брови чуть дернулись. — Мы знакомы? — но даже это не заставило серые и когда-то невероятно живые глаза заблестеть. И что значит знакомы? — Очнитесь, юноша, — фыркнул Рокэ, скрывая растерянность и тревогу, — только не говорите, что от потрясения у вас случилась потеря памяти и вы забыли, как выглядит ваш монсеньор? — Монсеньор? — лицо Ричарда дернулось и к переносице стянулись брови, рисуя на лице уже не хмурость — злое отчаяние, смешанное с виной: — Мой монсеньор мертв! Рокэ замер, все еще не понимая… — Ричард… — маршал толкнул дверь, и вошел в комнату номер три, не прося разрешения, но догадываясь наконец в чем дело, — я жив, я не призрак и не выходец, вот смотри, — Рокэ стянул с руки перчатку и коснулся кожи Дика. Но это ничего не дало. Тот отступил на шаг и отдернув руку, закрыл лицо ладонями. — Вы не понимаете, сударь, — из-под пальцев, на одном из которых красовался кошкин перстень с кроваво-красным камнем, послышались сдавленные рыдания: — Эр Рокэ мертв. Я убил его, слышите — я!