мой милый, ты запри двери, молчи и обнимай меня крепче.

      – Куда ты дела укулеле, Саша? – дверь в мою комнату бесцеремонно распахивается, а в проёме возникает сосед в мятой футболке и спортивных штанах, растрёпанный и злой. Я приподнимаюсь на локтях, делаю музыку тише и морщусь.       – Не трогала. Закрой дверь с той стороны, очень прошу, – я недовольно отмахиваюсь от парня, как от назойливой мухи.       – У тебя умер кто? – спрашивает Женя, проигнорировав все мои просьбы. Садится рядом со мной на пол, по-турецки скрестив ноги, и внимательно смотрит на меня. – Вид у тебя крайне траурный. Я бы сказал, скорбящий.       – Я мертва внутри, такой ответ устроит? Чего ты доебался? Мне и без твоих допросов тошно, – я глубоко вздыхаю и тру лицо ладонями, надеясь не расплакаться прямо при соседе, с которым я никогда раньше не была близка. Снимаем квартиру мы вместе по случайному стечению обстоятельств, и ни я, ни он никогда не нуждались в ещё паре-тройке друзей. Так что наши отношения стабильно держались на уровне знакомых. Он наверняка уверен, что я злая сучка. Пусть думает так и дальше.       А отношения в целом – это болезненная для меня тема на данный период времени. Сейчас мне ничего не хочется, кроме как разреветься и послать нахер всех представителей противоположного пола, не забыв ещё и о Жене, который с искренним соучастием продолжает вглядываться в мои зрачки. Чего ему неймётся-то? Мать Тереза что ли?! Он щурится, после чего несколько раз чихает, и осматривается. Да, бардак, и что ты мне сделаешь?       – Совсем с ума сходишь? – парень поправляет очки и очень завуалировано интересуется, какого это чёрта я забила на порядок, а ещё на себя. – Ты ещё и куришь прямо в комнате? Нас выселят, Саш! Включи голову.       – Выветрится. А ты чего так волнуешься за меня, ты мне кто, мамочка?       – Можешь звать меня папочкой. Ладно, это шутка. Просто волнуюсь, – парень немного неловко улыбается, продемонстрировав мне свои брекеты.       – В связи с чем? – я зарубаю на корню всяческие попытки быть со мной вежливым, заботливым и вообще находиться в радиусе пяти метров от меня и не быть отравленным порцией моего яда.       – В связи с неизлечимым альтруизмом. Ладно, понял-принял, я тебя утомил. Если что – заходи, я весь день дома, – пожимает плечами Женя и уходит, аккуратно закрыв за собой дверь. Я вздыхаю. Зря сорвалась на него.       Спустя некоторое время по квартире разносится звук игры на укулеле. Женя всё-таки нашёл потерянный инструмент. Кажется, он даже поёт. Я выключаю музыку, сажусь посреди ковра, обняв колени, и прислушиваюсь. Никогда прежде мне не доводилось слышать, как Женька поёт. У него удивительно приятный и чистый голос.       – Калинкин! – кричу я в надежде на то, что он не обижается на мою резкость.       – А?       – Можно к тебе? – привычно резкий и грубый, мой голос становится робким. Я жмурюсь: сейчас как пошлёт меня нахер...       – Нужно! – я облегчённо вздыхаю и даже усмехаюсь.       Может, зря я никогда не пыталась начать общение со своим соседом: до самой поздней ночи мы сидим в его комнате и обсуждаем всё на свете, танцуем под русскую попсу, потом я заявляю: «А теперь послушай настоящую музыку» и включаю треки из своего плейлиста. Больше половины Женя без раздумий утаскивает себе, приговаривая, что в жизни ничего подобного не слышал. «Твои вкусы, – говорит, – весьма специфичны», а я смеюсь, запрокинув голову назад. Впервые без предварительных собеседований и тестов на совместимость, делюсь с человеком любимыми песнями и стихотворениями. Удивительные вещи.       Примерно раз в час мы выходим из квартиры в одеялах, курим на общем балконе и бегом возвращаемся, замёрзшие донельзя. Разговоры не утихают ни на секунду. Женя не пытается влезть мне в душу и всячески отвлекает, хотя и у него в глазах видится отчаяние. В свою очередь я также не смею донимать его с вопросами. В конце концов сосед предлагает мне погулять с ним по городу после его «очень важных дел, которые никак нельзя отложить». Я покорно киваю головой, как китайский болванчик – таким образом мне просто некогда будет грузиться.Часам к трём Женя благополучно засыпает, не досмотрев двадцать минут фильма, который мы сели смотреть. Я уношу ноутбук в свою комнату, досматриваю фильм и до утра бесцельно слоняюсь по квартире.       

Меня неумолимо интересует, почему же от бесконечно заразительного смеха Калинкина отдаёт битым стеклом. Мы живём на общей территории уже месяцев пять-шесть, и я ни черта о нём не знала. А влезать уже не имею права, наверняка шанс сблизиться с ним упущен.

      За окном темно, плавно падают крупные снежинки, которые выглядят завораживающе в болезненно-жёлтом свете тусклых фонарей. Вдруг дёрнувшись, я принимаюсь за уборку в комнате. Не убиваться же вечно. Пройдёт, а я буду верить в лучшее. Пройдёт.