Господин Шишио и роллы

Ночью разразился ливень. Это был совсем не тот ливень, что на радость крестьянам насыщает пашни и сулит богатый урожай. И не такой, который пошумит-пошумит немного и иссякнет. Нет, этот ливень зарядил с таким напором, словно где-то наверху решили, что великий Киото со всеми его достопримечательностями и насыщенной политической жизнью гораздо лучше будет смотреться затопленным. В такую погоду хорошо бывает проснуться (при условии, что разбудил вас не уровень воды, поднявшийся до уровня футона), услышать, как капли секут крышу, будто шрапнель, выглянуть в окно, вдумчиво почесать живот под ночной юкатой, поцокать языком, дивясь буйству стихии — и нырнуть обратно в теплую постель. К сожалению, Кацуре Когоро злокозненные обстоятельства помешали отработать все пункты этой приятной программы. Его разбудил стук в дверь, а это был недобрый знак. Редко когда в дверь к руководителю подпольной оппозиции стучат среди ночи с хорошими известиями. Хорошие известия как-то умудряются подождать до утра. - Войдите, - просипел Кацура, одной рукой нашаривая меч, а другой пытаясь поднять себе веки. Дверь отъехала в сторону, и трепещущий огонек свечи слабо осветил комнату. - Господин Кацура, простите, что разбудил вас... Надо быть справедливым, подумал Кацура, осоловело хлопая глазами. В такую глухую пору в дверь может постучать ками знает кто. Граждане в голубых хаори с треугольниками на рукавах и фразой: «Пройдемте!» Инициативная группа из Сацумы. Партийный товарищ, разошедшийся с генеральной линией и пожелавший выразить это расхождение наиболее радикальным способом. Да мало ли... Надо, в общем, радоваться, если ночным посетителем оказался всего-навсего ваш секретарь. Но радоваться Кацура не мог. - А-а? - простонал он вопросительно. - Прошу прощения, господин Кацура, - повторил Наката Хидео - старый друг, верный соратник и по совместительству гениальный счетовод, - что осмелился нарушить ваш сон, но мне показалось, что так будет лучше. Только что прибежал внук Янаги. Очень просит вас прийти. Они обнаружили тело и считают, что вам необходимо на него взглянуть. Поэтому я взял на себя смелость вас разбудить. Кацура почувствовал, что теряет нить повествования. - Какое тело? - спросил он. - Внук Янаги кого-то пристукнул? Этого следовало ожидать. Я знал, что мальчик рано пойдет по наклонной... Наката сочувственно вздохнул. - Внука Янаги, - произнес он медленно и раздельно, - прислал его дедушка. Господин Янаги, в смысле. Он нашел тело. Убит один из его жильцов. Один из _наших_ жильцов, господин Кацура. Безуспешно пытаясь проснуться, Кацура сильно потер лицо ладонями. Янаги Данъити кормился сам и вскармливал троих внуков, сдавая комнаты внаем. При этом он был всем сердцем предан Патриотам, что и определяло состав его квартирантов. Кацура ласково называл апартаменты Янаги «наш рассадник». Дополнительная полезная функция «рассадника» заключалась в том, что он обеспечивал приехавшим в столицу начинающим революционерам своеобразную проверку на прочность. Если человек как следует пожил в этой развалюхе, посмотрел в лицо местным клопам, ощутил на своей шкуре всю мощь альтернативного чувства юмора, которым были щедро одарены внуки Янаги, и все равно не уехал домой - значит, никакая сила уже не своротит этого человека с пути революции. Он никогда не опустит рук и ни при каких обстоятельствах не предаст дело. Ни пытки, ни смерть не испугают того, кому посчастливилось зайти на кухню Янаги перед обедом и увидеть, как и из чего там готовят суп. - Так, - сказал Кацура, и Наката почтительно наклонился к нему, - значит, убили нашего человека. - Да, господин Кацура. - И Янаги хочет, чтобы я взглянул на тело. - Истинно так, господин Кацура. - А Янаги не хочет, чтобы я взглянул на тело утром? Наката сочувственно покачал головой: - Насколько я понял со слов мальчика, господин Кацура, с телом что-то... неладно. Господин Янаги намерен вызвать полицию, но прежде хочет посоветоваться с вами. - Так, - снова сказал Кацура. Он мог бы сказать еще многое, но все не по существу. - Если позволите, господин Кацура, я буду рад сопровождать вас. Все равно меня мучает бессонница... "Везет же!" -подумал Кацура. Вслух же он спросил: - Который сейчас час? - Три пополуночи, господин Кацура. - Не знаешь, Шишио здесь? - Здесь, господин Кацура. Пришел где-то с час назад. Шишио Макото, новый хитокири и по совместительству мастер стиля «Сацу Дзин Кен», приехал в Киото из медвежьего угла, который мучимый любопытством Кацура не смог даже отыскать на карте, и культурная жизнь столицы произвела на него совершенно разрушительное действие. Все свободное от работы время он проводил в веселом квартале, или в театре кабуки, или в нингё дзёрури, или под цветущей сакурой, а если вдруг его не удавалось найти ни на одном из перечисленных мероприятий — значит, он гарантированно зависал в каком-нибудь кабаке с партийными товарищами. Оставалось только гадать, когда же этот энтузиаст духовного саморазвития успевает спать и спит ли вообще. Может статься, стиль «Сацу Дзин Кен» открывает перед мастерами меча какие-то альтернативные способы для восстановления сил: достаточно, скажем, в течение часа накачиваться саке, и ты уже чувствуешь себя обновленным и свежим и снова готов убивать людей... В любом случае то, что в три часа ночи новый хитокири оказался в штаб-квартире, можно было считать большой удачей. Гораздо приятней среди ночи прогуливаться по городу и осматривать трупы, когда вас сопровождает высокопрофессиональный убийца. Да и опыт в разглядывании трупов у него должен быть большой, может, заметит что-нибудь интересное... - Введи его в курс дела, - распорядился Кацура, - и подождите меня внизу. Я спущусь через пару минут. Наката ушел, прикрыв за собой дверь, а Кацура вылез наконец из постели, подошел к окну и обозрел скрытый за стеной воды городской пейзаж. В лицо ему пахнуло влажным холодом. Он поцокал языком, удивляясь разыгравшемуся буйству стихии, почесал живот под ночной юкатой, затем вздохнул, высунул голову под дождь и держал так, пока холодный душ не подарил ему жалкое подобие бодрости. Когда он оделся и спустился вниз, его уже ждали. - Здрасьте, - буркнул новый хитокири. Он был искренним человеком, свободным от утомительной излишней вежливости. - Здрасьте, - ответил Кацура, со злорадным удовлетворением отметив про себя, что, очевидно, в редкие моменты Шишио Макото все-таки спал, и сейчас был как раз такой момент. Затем он повернулся к мальчику лет десяти, похожему на маленького взъерошенного воробышка. Возможно, в ком-нибудь другом этот мальчик вызвал бы умиление, но Кацура не поддался. Не то чтобы он не любил детей. Он не любил детей, которые приколачивают гэта гостя к полу, а потом гнусно ржут за углом. - Здравствуй, Тацуя, - сказал он, мимоходом обратив внимание на то, что мальчишка выглядит довольно мокрым, но совершенно не испуганным. - Как здоровье дедушки? - Спасибочки, господин Кацура, дедушка здоров, - ответил мальчик, низко кланяясь. - Только, с вашего позволения, я не Тацуя, я Мансай. - Ну, это не страшно, - решил Кацура великодушно. Различать внуков Янаги было выше его сил - все трое были равно омерзительны, и каждого следовало бы по-хорошему посадить в мешок и бросить в глубокий колодец. - Так что там у вас случилось? - Да господин Кима помер, - ответил самопровозглашенный Мансай с похвальным хладнокровием, - только я его не видел, дедушка видел. А мне не показал. Беги, говорит, к господину Кацуре, тут страшное дело, без него не обойтись, - он задумчиво поковырял пяткой пол. - А господин Кима-то нам за неделю должен остался... - Разберемся, - сказал Кацура твердо и принял протянутый Накатой зонтик. - Пошли! И они покинули штаб-квартиру. Как стало ясно почти сразу, зонтик можно было и не брать. Зонты мало помогают, когда дождь идет не только сверху, но также и сбоку и даже несколько снизу. Вот лодка оказалась бы кстати, но в области военно-морского флота революционеры были пока оснащены удручающе плохо. Бурные потоки неслись по мостовым, и еще один поток нескончаемо изливался с неба. Там, куда не доставал свет фонаря, царила непроницаемая тьма, и тьма эта бормотала, шуршала, стучала, звенела на разные голоса, и в этом неумолчном шуме было что-то зловещее. Возможно, Кацура сумел бы разглядеть во мраке ночи негасимое пламя надежды, если бы только ему предстояло осмотреть труп кого-нибудь из Сацума. Но - увы! - ночь была совершенно беспросветна. Мальчик Тацуя, или Мансай, или как его там - трусил впереди процессии, освещая путь фонарем, и пробуждал в сердце Кацуры глухое раздражение. Не будучи отягощен зонтом, он промок насквозь, однако трусца его была необычайно бодра и исполнена задора. Чувствовалось, что ни дождь, ни тьма, ни плачевная судьба покойного постояльца не тяготят его невинную душу. Эх, хорошо быть мальчиком! Гораздо приятней было смотреть на Накату, шагавшего слева. Его трусца не отличалась особым жизнелюбием - верный счетовод партии был по духу настолько далек от каких бы то ни было приключений, насколько только может от них отдалиться человек, родившийся с правом носить меч. В одной руке он крепко сжимал зонт, вторую не убирал с рукояти катаны, и при каждом подозрительном звуке, пронзавшем ночь, обеспокоенно вытягивал шею и крутил головой. В каждой подворотне, за каждым углом он готов был разглядеть патруль Шинсенгуми или еще каких-нибудь бандитов. Впрочем, беспокойство его было совершенно напрасным. Во-первых, любые нормальные бандиты (да и патрульные Шинсена, скорее всего, тоже) в такую погоду сидели в тепле и под крышей. Во-вторых, рядом шагал хитокири, а значит, опасаться было нечего. Кацура искоса взглянул на последнего из своих спутников. Так случилось, что в последнее время мысли его часто обращались к новому хитокири, но Шишио Макото все еще оставался для него загадкой. Тревожной загадкой. Ведь хитокири (размышлял Кацура) - это не просто профессия. Никто не пойдет записываться в хитокири, потому что его не взяли в почтальоны. Нет, для этой работы человеку требуется особое состояние души. Чтобы стать безжалостным убийцей, овеществленным правосудием небес, человек прежде должен пережить что-то очень страшное. Что-то такое, что совершенно изменит его взгляды на жизнь, смерть и насилие. Только тогда ему не в тягость будет в качестве моциона убивать до завтрака десяток-другой противников. Такие люди одиноки. Тяжелое прошлое накладывает на них свой несмываемый отпечаток, а та небрежность, с которой они пучками перерезают нити чужих судеб, неизбежно отдаляет от коллектива. Вряд ли вам захочется раздавить бутылочку саке с человеком, который только что убил кого-то с леденящей душу жестокостью, а теперь сверлит стену тяжелым отсутствующим взглядом. Скорее всего, вам вообще захочется оказаться от этого человека как можно дальше. Химура Кеншин, предыдущий хитокири Патриотов, вынужденный оставить пост по причине профессионального выгорания, был в этом смысле настоящим эталоном. Злокозненный рок нашпиговал его жизнь таким количеством драм, что Кацуре иногда казалось, будто он имеет дело не с юношей из плоти и крови, а с героем пьесы. Уже одно то, что несколько лет Химура прожил под пятой деспотичного и самовлюбленного тирана-сэнсэя, тянуло на хорошую травму детства, а ведь это было лишь одно из почти бесконечной череды его злоключений. Что же касается производимого гнетущего впечатления, то и тут у Химуры все было на высшем уровне. Люди сторонились его. Он был подчеркнуто вежлив и приятен со всеми, но при этом в нем чувствовалось что-то пугающее. Не раз и не два, оказавшись с ним наедине в одном помещении, Кацура ощущал в себе почти непреодолимое желание огреть юного убийцу табуреткой по голове и выскочить за дверь, пока тот не прочухался. И лишь мысль о том, что Химура вряд ли даст стукнуть себя табуреткой, останавливала его руку. Но Химура уволился, и на его место пришел Шишио Макото, который категорически не был похож на нормального хитокири. То есть людей он убивал качественно и по степени отмороженности не уступал, а то даже и превосходил своего предшественника. Но вот что касается всего остального... Кацуре еще не случалось видеть человека, настолько легко сходящегося с окружающими. Шишио молниеносно становился душой любой компании, в которой ему случалось оказаться. Уже спустя минуту после вливания в коллектив кто-нибудь хлопал его по спине, кто-нибудь угощал за свой счет, а кто-нибудь спрашивал, есть ли ему где заночевать. Затем он осведомлялся у собутыльников, который сейчас час, выходил из питейного заведения и шел на соседнюю улицу, по которой как раз в это время чиновник N ежедневно спешил с работы. Умертвив чиновника, двоих его друзей и троих телохранителей, Шишио шел обратно к друзьям, закатывал окровавленные рукава ги, рассказывал анекдот, и все возвращалось на круги своя. Кацура не мог понять, как такое было возможно, но так было. Что же до трагического прошлого, то новый хитокири производил впечатление удручающе счастливого человека, который очень любит свою работу. Но Кацура чувствовал, что здесь не все так просто. Считая себя большим знатоком человеческих душ — и, скажем прямо, имея на это полное право — он подозревал, что непрошибаемо доброжелательный, компанейский и веселый убийца — это не более чем маска, появившаяся в результате какой-то особенно травмирующей ситуации. Психологические травмы — они ведь, как ни крути, есть у всех. Закопать глубоко-глубоко на задворках сознания что-то такое, что не удалось осмыслить и пережить, после чего нацепить улыбающуюся личину и сделать вид, что все в порядке — нормальная защитная реакция, не более. Стремление Кацуры заглянуть под эту маску порождено было, конечно же, не праздным любопытством: он искренне желал помочь. При помощи осторожных вопросов и деликатных намеков ему уже удалось выяснить, что Шишио не имел проблем в отношениях с родителями, а в детстве не сталкивался с проявлениями насилия. Это, с одной стороны, несколько огорчало, но, с другой, у Кацуры было еще много непроверенных идей, он не опускал рук и был полон решимости в конце концов выяснить правду и увидеть подлинное лицо нового хитокири.