Ждать

Это действительно был он. Только вот Ремус едва ли узнал бы его, если бы не чуткий нос оборотня, мгновенно уловивший знакомый запах. Мертвенно-бледное лицо было хорошо различимо, словно светилось изнутри. В нем было что-то жуткое и почти нечеловеческое: спутанные грязные кудри свисали на высокий лоб, испещеренный морщинами, когда-то красивые черты были искажены кривым подобием улыбки, глаза блестели зловеще. Прошло ли несколько секунд, или целая вечность — Люпин не смог бы ответить. Он, не моргая, смотрел прямо перед собой, и столь реалистичное навязчивое видение не исчезало. Медленно он протянул дрожащую руку к своей палочке. Воспаленный мозг отказывался анализировать ситуацию. Ремус вдруг понял, что ужасно замерз. Молчание продолжалось. Ремус сжал палочку и вытянул руку вперед. Он смутно осознавал, что происходит что-то из ряда вон выходящее, к чему он совершенно не был готов. Ему казалось, что он бредит — все вокруг было несуразным, абсурдным. Это было похоже на ночной кошмар. Липкий холод пробежал по спине Люпина, он стоял, замерев, с поднятой палочкой и всматривался в знакомую фигуру, согнувшуюся под каким-то неестественным углом в нескольких метрах от него. Мертвую тишину прорезал хриплый тихий смех, показавшийся оглушительным — Ремус вздрогнул, словно отгоняя от себя наваждение, взмахнул рукой, но не произнес заклинания. Смех был реальным, как и тот, кто улыбался, будто сумасшедший. — Ну здравствуй, Люпин, — тихо произнес Сириус. Ремус вдруг очнулся и отступил на пару шагов. — Экспеллиармус! — вскрикнул он, и мгновенно ощутил в руке вторую палочку. Сириус остался неподвижен. Ремус замер, не зная, что делать дальше. — Ну же, Люпин, чего уставился? — злобно прошипел Сириус и вдруг заговорил громче охрипшим от долгого молчания голосом. — Чего тебе? Давай, вызывай сюда ебаных авроров, пошли к ним патронуса. Избавься раз и навсегда от ночного кошмара. А? Чего молчишь? Дементор тебя побери, ты оцепенел? Или убей уже меня сам! Сириус замолчал, переводя дыхание: ему давно не случалось столько говорить. В ответ Ремус не сказал ничего, оставаясь в том же положении, сжав в руке свою палочку и ту, что минуту назад была в руках Блэка. — Что, Люпин, садистом заделался? Обожаешь мучить людей? А, чего это я, — Сириус сплюнул и оскалился. — Не считаешь меня за человека. Правильно. Всего лишь одно твое слово, и здесь будут эти твари, которые высосут мою жалкую душонку! ДА НЕ МОЛЧИ ТЫ! Ремус наконец пришел в себя. Резким движением вскинув палочку, он выкрикнул заклинание — в то же мгновение руки Сириуса опутали прочные веревки. В два шага преодолев расстояние между ними, он приставил палочку к горлу Блэка. — Что ты здесь делаешь?! Сириус не ответил, тупо уставившись в одну точку перед собой. — Что, мать твою, ты здесь забыл? — Ремус, не замечая сам, сорвался на крик. — Авроры, Люпин! Забыл, как патронуса вызывать? Разучился? Тебе напомнить? — Что. Ты. Здесь… — То же, что и ты! — проорал Блэк, нечеловечески улыбаясь. Ремус отшатнулся. — Приятно тебе лицезреть предателя? Ну, давай. Заавадь меня, тебе спасибо скажет дражайшее министерство! — Предатель, — скривился Ремус. — Именно. Именно поэтому я спрашиваю, какого хера ты здесь?! После того, что… что ты сделал! — Ты никогда меня не слушал и не будешь слушать сейчас! Я не собираюсь перед тобой оправдываться. Никогда! — Сириус сжал кулаки, силясь вырваться, и еще сильнее побледнел. — Оправдываться?! Ты считаешь, что за Поттеров можно оправдаться?! Ты, чертов… — Заткнись! — Чертов убийца! Я двенадцать лет был счастлив, что ты в Азкабане, потому что иначе ты бы сдох, только попавшись мне на глаза! — Я НЕ ПРЕДАВАЛ СОХАТОГО И ЛИЛИ! Люпин размахнулся, и его кулак скользнул по скуле Сириуса: тот успел увернуться. — Как ты смеешь… — Смею! Ты даже не удосужился тогда узнать, была ли хоть капля правды в моих словах! Всем было просто насрать! И тебе тоже! — Я не… — Да мудак ты, Люпин! Им всем было сложно налить мне Веритасерума! У них был гребаный Омут Памяти! И даже ты не напомнил им об этом! Даже ты! Кто после этого предатель? — Ты хочешь сказать, будто ты не был Хранителем тайны Поттеров? Не неси бред! Я прекрасно помню, что именно ты… — Да, я был им сначала! Но только для отвода глаз! Мы сделали Хранителем тайны Питера. Просчитались! Этот жалкий крысеныш оказался чертовым воландемортовым прислужником! — Если даже это так, то почему ты в конце концов признал свою вину?! — Потому что я действительно виноват! Я должен был тысячу раз проверить Петтигрю! Я не сделал этого, никто, мать твою, не сделал. И вот… Лили и Джеймс… — Сириус вдруг замолчал, наклонив голову. Косматые нечесаные пряди падали ему на лоб, но он сидел неподвижно, тяжело дыша. Впервые за двенадцать лет он почувствовал, как глаза застилают слезы. В Азкабане он не мог позволить себе этого. Сейчас грудь сдавила невыносимая тяжесть, накопившаяся за долгие годы. Ремус отступил назад. Он не мог до конца понять, что чувствует. Происходящее теперь уже не казалось сном: ощутимо болели содранные костяшки пальцев, пьяный туман перед глазами рассеялся. Он смотрел на согнутого в три погибели Блэка, и чувство опасности исчезало, уступая место глухой тоске, отозвавшейся глубоко внутри. — Ты ведь владеешь легилименцией? — вдруг едва слышно произнес Сириус, не поднимая головы. Ремус вдруг понял, что больше всего на свете хочет сейчас поверить человеку, ненависть к которому давалась ему слишком уж трудно. Он пробормотал в ответ что-то похожее на «да» и понимающе кивнул, поднимая вновь палочку. Ремус прошептал заклинание и закрыл глаза.

***

— Ты уверен? — Лили обеспокоенно глядела на него, сомневаясь. — Думаешь, сработает? — Конечно! — с жаром воскликнул Сириус и оглянулся в поисках поддержки на Джеймса. Тот закивал, и без того растрепанные волосы приняли вид вороньего гнезда. — Лилс, он прав. Это действительно обезопасит нас. — Никто в жизни не подумает о Питере! Это просто беспроигрышный вариант! — Да, наверное, — Лили неопределенно пожала плечами, все еще сомневаясь. Ремус закусил губу: здесь, в воспоминаниях Сириуса, Лили так же накручивала прядь волос на палец, задумавшись, как и тогда, двенадцать лет назад. Джеймс выглядел очень воодушевленным. — Все, решено! — он обернулся и подхватил на руки Гарри, неуверенно и шатко подходящего к отцу. Лили наконец облегченно вздохнула и улыбнулась почти радостно.

***

Сириус брел по дороге словно пьяный, шатаясь, неловко размахивая руками. Черты его красивого лица были искажены от боли. Он то сжимал, то вновь разжимал кулаки, и на ладонях с каждым разом появлялись новые следы от ухоженных ногтей. Ремус даже удивился циничной насмешке, проскочившей у него в голове: он подумал о том, что двенадцать лет щеголю и красавцу Сириусу не было дела до маникюра. Тот Сириус, молодой, совсем не походил на себя. Он наконец бессильно прислонился к стене дома и повалился на землю, закрыв глаза руками. Его плечи судорожно затряслись. Ремус едва разобрал среди глухих рыданий проклятия. Питер. Люпин отчетливо слышал это имя, которое Сириус повторял в исступлении. Только теперь в голове его вдруг все стало логичным, сложилось в единую картину. Он не смог бы сказать, что именно чувствует. Осознание наваливалось на него, сдавливало, не давало вдохнуть полной грудью. Ремус заторможенно смотрел на Блэка, скорчившегося на земле, и понимал, что его мир, едва сложенный по кусочкам и склеенный, вновь рассыпался в прах.

***

Сириус выглядел безумным. Он и был безумен в этот момент. Наставив палочку на Петтигрю, он в бешенстве кричал, привлекая внимание зевак. Ремус с болью вспомнил блэковскую вспыльчивость и полное наплевательство по отношению к безопасности. Именно поэтому Сириус, ослепленный яростью, не думал, что вокруг них собирается толпа магглов. Питер дрожал, писклявым голосом оправдывался, а Ремус видел, как он незаметно доставал палочку. Взрыв был оглушителен. Но Ремус даже не вздрогнул — он словно в замедленной съемке видел, как исчезает Питер и падает Сириус. Прошла минута или полчаса — он не заметил. Когда здесь появились авроры, Сириус все так же лежал ничком, судорожно вздыхая.

***

Следующее воспоминание было совсем недавним. Азкабан. Ремус поежился, потому что даже его обдало холодом. Сириус в облике собаки лежал в углу, сжавшись в лохматый черный комок. Рядом валялась свернутая помятая газета. Люпин, присмотревшись, увидел, что на колдографии запечатлена семья Уизли. Вот Молли с Артуром, с ними их младшая, Джинни, рядом с ней Рон с крысой на плече, а вот еще… Крыса! Ремус вздрогнул. Эта мысль показалась ему наиглупейшей, но все же он пригнулся и посмотрел на колдо внимательнее. Он растерянно выдохнул, когда действительно увидел то, что искал.

***

— Я понял. Ремус открыл глаза. Он чувствовал себя разбитым. В его голове перемешались десятки мыслей, и он не мог теперь сконцентрироваться на чем-то одном. Но ошибиться он не мог. — Я понял, — повторил он снова. — Мерлин, Сириус… Сириус глядел на него больными покрасневшими глазами. Его взгляд не был больше безумным, но Ремус не мог поднять голову, какая-то тяжесть тянула его вниз. — Рем, — едва слышно прошептал Блэк. Ремус все же посмотрел на него и тут же отвел взгляд. Вдруг он обернулся, взмахнул палочкой, развязал Сириуса и подошел ближе, протягивая руку. Сириус почти неверяще посмотрел на него и крепко схватил за руку, поднимаясь. Ремус сжал его в крепких объятиях, но, с ужасом заметив, как он исхудал, прижал к себе очень осторожно.

***

На кухне дома Люпинов лампа светила желто-оранжево и тускло. Сириус при таком освещении уже не казался мертвенно бледным, но темные круги под глазами и изможденное лицо выдавали полное его душевное и физическое истощение. Он молчал, когда шел за Ремусом к его дому; не проронил ни слова, когда Ремус усадил его на кухне, и только благодарно кивнул, увидев перед собой огромную щербатую кружку, до краев наполненную горячим чаем. Ремус не пытался его разговорить. Он чувствовал, что все в его голове перемешалось, и он не в состоянии оценивать ситуацию. Он только одно понял точно: стена недоверия и ненависти рухнула окончательно, хоть никогда не была прочной и держалась одним лишь чудом, а еще тем, что Люпин считал в себе силой воли. Сириус согрелся. Он был невероятно голоден и, когда перед ним оказалась сковорода с наскоро приготовленной яичницей, набросился на нее. — Не надо меня жалеть, — он вдруг уставился на Ремуса так пристально, что тот вздрогнул. — Я этого не заслуживаю. — Но… — Без «но», Рем. Я чувствую себя виноватым, и я действительно виноват. Я давно смирился с ощущением вины. Такую вину нельзя искупить или загладить. — В этом не было твоей ошибки! Ты не мог знать все наперед. — Я должен был предугадать все возможные варианты! — с горечью отозвался Сириус и отвернулся. — Это ребячество. Ты двенадцать лет не имел возможности хоть что-то исправить. А теперь эта возможность есть. Подумай об этом! — Лили и Джеймса я не верну! — проорал Блэк, и Ремус поразился мгновенным сходством Сириуса с той колдографией, которую прикрепляли к объявлению о розыске. — Не вернешь, — помолчав, тихо ответил он. — Не вернешь, но прошло двенадцать лет, ты в Азкабане мучился этими мыслями, потому что тебе не оставалось больше ничего! А жизнь вокруг идет — пусть не так, как нам хотелось бы, но она идет, подрастает твой крестник, а у него нет никого кроме семейки магглов. У него должен быть ты. А у тебя должен быть он. Все еще можно исправить! Можно найти адвоката и настоять на настоящем расследовании, а не как в восемьдесят первом! — Ты, может, и прав. Впрочем, ты всегда, сколько я помню, оказывался прав. Только вот ты не учел того, что Гарри знает, кто я такой. Он и знать меня не захочет! — Я знаю Гарри. Он был бы рад, если бы у него появился крестный отец. Тебя оправдают, Бродяга, не мы, так Дамблдор добьется этого. — Что-то не сильно он добивался моего оправдания двенадцать лет назад, — фыркнул Сириус. — У тебя все еще есть я. Мы старые друзья, черт возьми. Ближе тебя у меня никогда и никого не было! Есть товарищи из Ордена. Есть те, кто не останется равнодушным. Поверь мне, мы найдем выход. Сириус вдруг выпрямился и снова посмотрел ему прямо в глаза. Ремус с таким жаром его пытался убедить, что Сириусу очень хотелось верить, только… — Заключение в Азкабане — это клеймо на всю жизнь, Рем. Вот не говори ни о ком больше. Скажи о себе. Ты хочешь меня знать после этого? Ты хочешь меня защищать, оправдывать? — Хочу! Друзей не забывают. И ты прав, если здесь кто и предатель, это я. Я изо всех сил пытался тебя возненавидеть или хотя бы просто забыть. Пусть у меня ужасно получалось, но я пытался это сделать! Потому что мне было бы так легче. Я эгоист, Сириус, и еще какой. Я всегда им был. — Не надо, — Сириус скривился. — Друзей не предают, ты мой друг, я такой добрый и щедрый, что наплюю на то, что ты преступник, бла-бла-бла… Тебе не противно самому? — Хоть раз в жизни я давал тебе повод так подумать? — взорвался Ремус. — Я с первого курса выгораживал тебя перед учителями в школе, я пытался помочь тебе, когда у тебя были проблемы дома, я искренне сопереживал тебе, когда ты ссорился с братом, я, черт тебя подери, всегда был на твоей стороне не потому, что я такой добрый и щедрый! Я всегда хотел о тебе заботиться, потому что это и делают друзья! Сириус молчал, тяжело дыша. Слова не лезли в голову, все перед глазами плыло, и он только бездумно смотрел в сторону. Люпин встал и начал ходить по маленькой кухне, сцепив руки за спиной. Он был зол. — Прости, — вдруг тихо прошелестел голос Сириуса. — Нет, ничего, — он поморщился. — Я понимаю, ты… — Я верил в нашу встречу все эти годы. Ремус обернулся и остановился посреди кухни. — Воспоминания о школьной жизни и о тебе были единственным спасением, Луни, — продолжил Сириус. — Я бы сошел с ума, клянусь. Хоть я и так почти сумасшедший. Я думал о том, как мы втроем списывали у тебя историю магии, как убегали в Хогсмид, как изучали анимагию, а ты все время беспокоился, как мы с тобой на Астрономической башне сидели, когда выпадало твое дежурство… Я все помню, Рем. Поверишь — из памяти все хорошее стерлось, а это живет. Может, и не было этого самого хорошего. Может, единственное, что у меня было настоящего и ценного — это наша дружба и любовь к тебе. Видишь, годы прошли, а я там, в Азкабане, как законсервированный сидел. Все то, что чувствовал тогда, осталось до сих пор. Вот поэтому не свихнулся. Я поэтому и пришел сюда. Не знал, что ты здесь. А я тут уже дня три. Домой бы не пошел, а сюда — как видишь, добрался. Впрочем, голову тебе морочу, прости. Ремус обошел кухню еще раз и незаметно для себя оказался рядом с Сириусом. Тот сидел, отвернувшись к стене, и могло бы показаться, что он совсем ушел в себя. Но Ремус знал, что Блэк прислушивается сейчас к каждому шороху. Ремус чувствовал, что запутался окончательно. Он тоже все эти годы надеялся на чудо — и вот оно свершилось. Только Ремус не учел, что ему будет трудно себя перестроить. Вот перед ним Сириус — тот, кого он считал убийцей и предателем. А теперь он твердо решил добиваться для Блэка оправдания, потому что тот невиновен. Так ведь делают настоящие друзья. А они и теперь друзья, даже спустя двенадцать лет. Они оба виноваты, каждый в своем. Но это их груз, и им его нести. И Сириус, кажется, все еще его любит. А он, Ремус? Не слишком ли долго длились эти годы? Да, у него не было постоянных отношений, и он часто вспоминал о Блэке, но ведь его чувства еще в восемьдесят первом оказались замурованы в тот же Азкабан. Он надежно их туда упрятал. Во всяком случае, попытался. И что теперь? А теперь он осторожно коснулся плеча Сириуса. Друзья? Безусловно. Это самое главное. И они во всем разберутся. Выход находился всегда, найдется он и сейчас. Не сразу, не скоро, может быть — но все будет хорошо. — Сириус, — тихо окликнул он друга. Тот обернулся, и Ремус посмотрел на него, всеми силами пытаясь передать тревожащие его мысли вот так, невербально. Сириус широко раскрытыми глазами глядел на него и долго молчал. — Я понимаю, Ремми, — вдруг сказал он и впервые за долгое время искренне улыбнулся. Ремус не смог сдержать ответной улыбки. Ему стало вдруг легко, когда Сириус стал похожим на самого себя двенадцать лет назад — улыбаясь, он, казалось, помолодел, несмотря ни на спутанные волосы, ни на впалые щеки, ни на бледную кожу. Ремус наконец узнал его. — Друзья, Лунатик? — спросил Сириус, все так же улыбаясь. — Друзья, Бродяга, — ответил он и облегченно вздохнул, чувствуя, как ему не хочется больше виновато отводить взгляд. Ремус сжал блэковское плечо, и тот накрыл его руку своей, переплетая пальцы. Они молчали, но было ясно: это молчание значило простые, но очень нужные сейчас слова: «Я с тобой».