Красной гвоздикой запутались нити...

      Два дня прошли в кричащем молчании. Мы больше не разговаривали с Джиной, обмениваясь лишь красноречивыми мимолётными взглядами. Хватило двух дней, чтобы осознать свою ошибку. Нет, я не чувствовала вины за сказанные мною слова или даже сказанное Даниэлем. Я чувствовала пропасть, которую не могла преодолеть. В моей голове не укладывалось сказанное Джиной, а что уложилось, заставляло чувствовать себя плоской и грубой.       — Эй, ну чего ты опять? — Даниэль положил на мою парту купленную в буфете булочку.       Мельком оглядев шумный класс, поняла, что перемена подходит к концу, а я так и не сходила в столовую, но даже тот факт, что мне придётся ходить голодной, не поднял меня с места.       — Кажется, я бесчувственная эгоистка, — рассказала о плодах долгих размышлений.       — Раз ты так говоришь, значит это не так.       Я подняла на него вопросительный взгляд. Порой мне хотелось знать, какие мысли вертятся в такой непосредственной, но в то же время зрелой личности.       — Никто не признается в своих пороках и тем более не обдумывают их так серьёзно, — усмехнулся он, присаживаясь на мою парту. — Ещё пару дней и у тебя волосы поседеют.       — Это не смешно, — потупила взгляд. — Сколько бы ни думала над этим, не могу найти в себе отклика, и от этого страшно, понимаешь?       — Нет, — качнул головой, спрыгивая с места, чтобы в следующую секунду подвинуть стул и опереться в него поясницей, открывая булочку. — Тебе семнадцать, а ты думаешь, как понять сорокалетнюю женщину, которой и дела до тебя нет.       — Ей тридцать пять, — перебила, встречаясь с его взглядом. — Прости.       — Да какая разница сколько? — в мою руку всунули открытую булочку. — Это её проблемы, что она творит со своей жизнью и входить в её положение совершенно не обязательно. Перестань страдать ерундой.       — Не могу, — призналась. — Пыталась, но не могу. Неужели ты не пытался поговорить с отцом?       — Это другое.       Даниэль ждал, пока я откушу заботливо предложенную булку, смотря на меня своими «запятыми». Он был прав, но и я права. Откуда взяться состраданию и милосердию, если даже к ближнему не испытываешь таких чувств? Откусив булочку, я блаженно прикрыла глаза — с персиками.       Репетиции у парней проходили несколько раз на дню и это не мешало им с таким же энтузиазмом подходить к ним каждый раз. Порой мне казалось, что у них где-то встроен дополнительный блок питания, который включался в нужный момент. На их фоне я выглядела пересушенным урюком, и дело даже не в расовом различии, а в том, что я до сих пор не смогла привыкнуть к их ритму жизни.       Прошло уже три месяца, как я жила в чужом доме, училась в чужой стране и что парадоксально, моё отношение ко всему совершенно не изменилось. Затянув саму себя в непроходимые дебри мыслей, я неосознанно прикрыла книгу, которую читала минуту назад, оставив её мирно покоиться на моих коленях. В отражении оконного стекла я заметила Даниэля и мимолётно улыбнулась. Неправда. Многое изменилось за эти три месяца. Отвернувшись от окна, посмотрела на взмокших, но продолжающих репетицию парней. У меня появились друзья и старший брат.       Несмотря на неприличность моих действий, взгляд никак не хотел менять объект, сосредоточившись на одном единственном человеке. Что-то странное творилось со мной в последние дни, было ли это последствием моих необдуманных действий или его опрометчиво брошенных слов, я не знала. Но. После разговора с Джиной не только она не выходила у меня из головы, но и Даниэль. Его взгляд встретился с моим, и его пухлых губ коснулась улыбка, я почувствовала неловкость, как-то совсем неуклюже прячась за книгой.       Слова в книге ни с первого раза построились в предложение, но прочитав абзац два раза, я наконец успокоила ни с чего ускорившийся пульс и снова погрузилась в чтение.       — Айра, — позвал Джихун, отвлекая от книги. — Завтра начинается фестиваль, уже решила, куда хочешь сходить?       — Посмотреть ваше выступление?       Пришлось вновь отложить книгу, сосредотачивая всё внимание на происходящем. Парни устроили небольшой перерыв, рассыпаясь по классу.       — Ещё не надоело? — усмехнулся Даниэль, отпивая воду из бутылки.       Я мотнула головой. Может, всему виной тот случай в парке, но я очень хотела вновь увидеть парней на сцене.       — Не, это — само собой, — подошёл Сону, закидывая руку на плечо Джихуна. — Мы бы не простили твоего отсутствия. Между прочим, я так старался, что у меня мозоли на руках появились, — он протянул ко мне свои ладони.       — Не заливай давай! — звонко хлопнул по протянутым ладоням Джихун, отчего Сону нарочито покривил лицо. — Наш класс устраивает комнату страха. Будет ещё кафе, куча ларьков со всякой всячиной и магазинчик необычных сладостей.       — Я схожу. Куда-нибудь, — замялась, так как не знала, что это и как будет проходить.       — Перерыв окончен, — оповестил в микрофон Джисон. — Давай, давай, пошевеливайтесь! — ответил он на недовольное фырканье парней. — Сону, а ты что уселся? А ну сел за барабаны!       — Ну, маааамм! — прохныкал названный, еле переставляя ноги, как зомби из фильмов ужасов.       Снова невольно улыбнулась, наблюдая за выходкой парня, который, подойдя ближе к ожидающим его согруппникам, стал ещё медленней, нарочито оттягивая время.       — Изверги! — наконец уселся за барабаны и взял палочки, делая ими три удара.       Класс заполнила музыка, и я погрузилась в чтение. Мало кто из моих сверстников всерьёз подходил к советам взрослых, да и требования выполнял с неохотой, и я была не исключением, но прочтение этой книги стало для меня чем-то сакральным. С дядей МинХёном мы виделись редко, поэтому вчерашний жест в его кабинете несколько удивил. Наверное, я ожидала нечто иного, чем протянутая книга, со словами: «Почитай вот это, весьма интересно». Глупо было отказываться, поэтому я взяла, обещаясь прочитать. Ни слова не было сказано о наших с Джиной взаимоотношениях, наверное, мужчина посчитал это его не касающимся или просто находился в неведении. Тем не менее, этот жест показался мне своеобразным проявлением заботы.       В мою голову не могли даже прокрасться мысли, что школьный фестиваль в Корее может быть настолько масштабным, конечно в пределах школы, но он напоминал «Весь мир приходит в гости», который традиционно проходил в Хельсинках в парке Кайсаниеми.       По обеим сторонам дороги размещались палатки, в которых ребята расставляли свои товары, поделки и готовились оказывать услуги. На входных воротах мальчики вешали огромный плакат, оповещающий о начале школьного фестиваля. Прохожие с интересом косились на происходящее, а учителя проверяли готовность классов, останавливаясь возле каждой палатки.       — Пойдем! — меня схватили за запястье, и я не сразу поняла, что произошло. — Привет! — поздоровался Джихун, когда понял, что его попытка увести меня за собой провалилась. — Ты чего окаменела?       — Это было неожиданно, я растерялась.       — Решила, куда хочешь пойти? — почему-то замялся парень, словно я сказала что-то странное, медленно отпуская моё запястье. — В общем, — он почесал затылок, сдержанно улыбнувшись, и это действие показалось мне невероятно милым. — Эм…       — Ещё нет. На самом деле я очень удивлена.       — Прости, мне стоило…       — Я о фестивале, — улыбнулась, чтобы парень перестал вести себя странно.       — Да, о фестивале. Так, может, пойдёшь со мной? — снова улыбнулся он, словно стоять возле ворот со мной было чем-то неловким.       — Если мы не нужны ребятам, то конечно, идём, — я не решилась спросить, что произошло, поэтому просто последовала за ним, машинально оглядываясь по сторонам в поисках Даниэля.       Событие было по меркам Вантаа просто грандиозным. Школьники бегали туда-сюда, достраивая декорации, расставляя столики и уже принимая первых посетителей. Всё происходящее было чем-то необычным и совершенно не свойственным школьникам в Финляндии, для которых максимально большим событием был День народного эпоса. В этот день мы показывали театральные постановки и лучшему классу переходила старенькая книжка «Калевалы», которую в свое время подарил школе глава нашего города.       Джихун отошёл за соком. Я послушно ждала его, сидя на подоконнике, читая посоветованную дядей МинХёном книгу.       — Ейлпукки, — услышала я искаженное имя рождественского дедушки и дикий смех, который заставил оторваться от книги и посмотреть в сторону исходившего звука.       — Ейлпукки, — посмеялись прошедшие мимо меня девушки, и я неосознанно проводила их взглядом.       Мне было непонятно их поведение. О Йоулупукки знал весь мир и смеяться над этим было бы глупо, учитывая сколько писем со всего мира до сих пор отправляются в Лапландию.       Ещё пара ребят прошли мимо, почему-то хихикая при виде меня, и я окончательно закрыла книгу, пытаясь понять причину их смеха. Меня мало задевали слова, касающиеся меня, но это было чем-то другим и задевало мою национальную гордость. Трудно объяснить, что я чувствовала, но это точно не гнев, а желание прояснить ситуацию, научить правильному произношению и донести до окружающих волшебство Финского рождества. Глупо, но усмирить это чувство было не в моей власти.       — Эй, Ейлопукки, — хохотнули сбоку, и я обернулась, встречаясь с Теуном.       — Йоулупукки, — поправила. — Вы неправильно произносите.       — Ага, — посмеялся он. — Как у тебя делишки? Слышал, вы тут с Даниэлем снюхались, Ейлопукки.       — Йоулупукки, — поправила ещё раз, не зная, намеренно ли он искажал название. — Хорошо. Надеюсь у тебя тоже. Я продолжу читать, — оповестила его о своих намерениях.       — Эй, — парень позволил себе грубость, больно схватить меня за плечо, чуть склоняясь.       Я посмотрела в его глаза и мне на секунду показалось, что он похож на нахохлившегося ленивца. Его маленькие глаза были как две чёрные пуговицы, и расположены широко друг от друга. Я не заметила этого в парке, но радужки глаз у него мелко подрагивали, что было весьма необычно.       — Мы начали наше знакомство немного не на той волне. Может, забудем все обидки и попытаемся подружиться?       Я задумалась, но моё молчание он расценил по-своему, сводя брови к переносице и как-то нервно сжимая моё плечо.       — Мы не сможем с тобой подружиться, — озвучила свои мысли. — Возможно это звучит грубо, но…       Меня перебили рваной усмешкой. Его рука наконец соскользнула с моего плеча, и парень несколько неестественно отошел назад. Мне даже показалось, что от этого действия у него закружилась голова.       — Грубо? Да ты зарываешься! Я предложил свою дружбу, а ты смеешь отказываться. Неужели я не так хорош собой? — он провёл рукой по волосам, приглаживая несуществующие изъяны в причёске. — Понимаю, Даниэль у нас номер один.       На секунду я застыла, не понимая при чём его внешность и мой отказ в принятии его как друга.       — Аа, — вспомнила слова Джины, что в Корее внешность имеет очень важную роль. — Твоя внешность не имеет для меня никакого значения. Всё дело в характере. Я не смогу с тобой подружиться именно из-за того, какой ты, а не как выглядишь.       Теун смотрел на меня пристально, отчего стало не по себе.       — Какого хрена ты опять к ней пристал? — Даниэль появился как вихрь, налетая на опешившего парня, отталкивая от меня и почти снося его с ног. — Я предупреждал, не подходи к ней!       — Даниэль? — меня напугало его поведение, отчего я на мгновение растерялась, не зная, что делать в такой ситуации. — Теун спрашивал, можем ли мы подружиться, — что вызвало гнев парня, я понять не могла, и это меня настораживало. — В этой ситуации скорее я его обидела, нежели он меня.       — Да мне пофиг на твои слова, Елпуки! — усмехнулся Теун, стряхивая несуществующую пыль со школьного пиджака.       — Йоулупукки, — машинально.       — Кажется, кто-то научился пользоваться интернетом, — кашлянул Джихун, обходя Теуна. — Жаль, до мозга очередь не дошла, — мне протянули сок.       — Спасибо, — приняла угощение.       — Да пошёл ты! — кинул Теун, до которого только дошёл смысл сказанного, неестественно резко развернувшись и уходя туда, откуда только недавно пришел.       Я хотела остановить его и объяснится, ведь вся ситуация с самого начала была глупым стечением.       — Ты адекватная? — очередь Даниэля дошла до меня.       — Моя адекватность пропорциональна твоей, — улыбнулась, вспомнив наш давний диалог на остановке.       — Теун был причастен к тому инциденту, — начал Джихун, чем привлёк моё внимание. — Правда думаешь, что он подошел поздороваться?       — Он говорил про дружбу.       — Не будь такой наивной! — прикрикнул Даниэль.       В этой стране со мной происходило что-то странное, сначала Джина, затем эта странная школа с её правилами и учениками, теперь это… Внутри что-то сжалось, я почувствовала себя оскорблённой. Мне доводилось испытывать это чувство и раньше, но сейчас по какой-то неведомой причине оно ударило больнее. Был ли причиной тому тон или сказавший? Или всему виной недавний инцидент с Джиной?       — Да, я наивная, — подтвердила слова Даниэля. — Ты тоже считаешь это изъяном?       — Я не это имел ввиду, — нахмурил он брови.       Он смотрел на меня, а я на него. В его взгляде я прочла сожаление, но продолжала молчать лишь по причине отсутствия необходимых сейчас слов в моей голове и взявшейся из ниоткуда неловкости.       — Ащ! — он всунул руки в карманы и пошёл в ту сторону, куда совсем недавно ушёл Теун.       Непонимание. Произошедшее совершенно не вязалось с образом Даниэля, который я успела себе построить. Впервые я задумалась о том, что совершенно не знаю этого парня.       — И куда он пошёл? — фыркнул Джихун. — Пойдём до класса прогуляемся, посмотрим, что наши одноклассники сделали.       Всё, что я сейчас смогла, это кивнуть, провожая взглядом удаляющуюся фигуру.       Школа не на шутку оживилась. Женщины с детьми, большое количество школьников, даже студенты и иностранцы, казалось, в фестиваль вовлечена половина Сеула. Только позднее я узнала от Сону, что фестиваль проводится в целях привлечения новых инвестиций и как реклама для поступающих, от него же я узнала о появившемся интересе к Йоулупукки. По одному из телеканалов рассказали о туристических особенностях Финляндии, не забыв упомянуть о горнолыжном курорте Вуокатти, который граничит с той самой Лапландией, где живёт рождественский дедушка, чьё искаженное имя прочно приклеилось ко мне. Что ж, после этого я почувствовала себя несколько глупо, зря пытаясь научить ребят правильному произношению.       После того, как Джихун ушёл на репетицию, я вернулась в клубный класс. Здесь я чувствовала себя спокойнее. Свесив ноги, нахально восседая на тумбочке, я смотрела на развернувшееся действие через окно. Ярко, оживлённо и красиво — все атрибуты фестиваля были на месте, и только я одна не подходила ни к чему.       — Хочешь к нам за кулисы? — ворвался запыхавшийся Джихун, вытаскивая из кокона образовавшейся тишины. — Подумал, тебе будет интересно.       Угукнула, неуклюже спрыгивая с тумбочки. Стоило мне подойти, парень задумчиво улыбнулся, поднимая руку к моему лицу, я застыла, но он, словно опомнившись, собрал ладонь в кулак, показывая на мою голову указательным пальцем.       — Причёска растрепалась, — сказал он и вышел из класса.       — Совсем? — попыталась пригладить руками, догоняя идущего впереди парня.       Он кивнул, словно сейчас ему было совсем не до меня и моей прически. Распустив волосы, попыталась расчесать пальцами, чтобы заново собрать их в косу.       — Ты симпатичнее с распущенными, — резинку выдрали из моих губ, надевая на свое запястье.       — Но это совсем неудобно.       — Красота вообще не практична, — улыбнулся Джихун. — Но это совершенно не мешает людям тратить на нее кучу времени и денег.       — Чего я совершенно не понимаю, — озвучила свои мысли.       — Может, пока не пришло время?       — Ты сейчас сказал точно так же, как Даниэль, — вспомнила я произошедший на днях разговор.       Финляндия и Корея в понятии красоты были как небо и земля. Дома я привыкла одеваться как хочу, сочетать и носить вещи, которые здесь по словам Даниэля сочетать считалось преступлением. Да и женщины на уход и косметику в месяц тратили больше, чем финские женщины за три года. Джина как-то однажды сказала, что гордится корейской кровью, считая, что именно по этой причине не переняла эту, безобразную, по её словам, черту финских женщин.       «Любят не за внешность, а красоту души, » — сказала мне когда-то в детстве бабушка, и эта фраза настолько въелась, что внешность окружающих меня людей навсегда отошла на второй план. Это совершенно не означало, что я не замечала красивых людей, не обращала внимание на симпатичных мальчиков или девочек, просто в приоритете всегда стоял сам человек, а не его оболочка. Красота субъективна. Я отчетливо помню момент, когда Лукас на весь класс заявил, что лупоглазая, как обозвали её мальчишки, отличница Марьятта самая красивая девочка в мире, натыкаясь лишь на свист и отрицание этого факта всеми остальными. Достойна ли была Марьятта похвалы? Несомненно, она была невероятно умна, трудолюбива и обаятельна. Порицания? За огромные очки, что совершенно не держались на курносом носике с россыпью мелких веснушек? За задорный смех и торчащие ушки? За дырку в верхних зубах, что придавала ей ещё больше очарования, ведь, когда она смеялась, была похожа на милого кролика? В тот день, половину уроков она провела в женском туалете, стыдясь появляться в классе, боясь, что мальчики начнут издеваться.       Именно в тот день я впервые оказалась в кабинете директора за гневно брошенное: «Грязные животные!».       И это совершенно не означало, что я отрицала тягу к совершенству и стремлению стать лучше, пусть даже внешне. Как говорила бабушка: «Если душа требует праздника, устрой себе этот праздник». Став старше, Марьятта поменяла очки на линзы и как последствие проведённых в Париже двух недель, купила помаду, насыщенного красного цвета. Именно тогда, «слепые» наконец разглядели её природное обаяние, ум и упорство. Но к тому времени, она уже давно отдала кусочек своей души рыжему кудряшу по имени Лукас, у которого с того злосчастного дня осталось напоминание в виде выбитого переднего зуба и шрам под левым глазом.       Наверное, так оно и получается, если изначально в изумрудных глазах ты не видел ничего, кроме густых черных ресниц, с аккуратно выведенной стрелкой, вовек в них ничего не увидишь. Именно поэтому всё это ничего не стоящие глупости.       Сцену оборудовали в спортивном зале, украсив прожекторами и небольшими экранами с обеих сторон. По сцене то и дело ходили рабочие, проверяя готовность, а парни в зале расставляли стулья.       — Не Мэдисон-сквер гарден, конечно, — сказал Джихун.       — Лучше, — прошла чуть вперёд. — Ближе к зрителям. Не люблю особо массовые мероприятия, — пояснила.       — Любишь уединение? — спросил Джихун.       — Не сказала бы, — замялась, ведь этот вопрос требовал неловкого откровения. — Мне нравится ваша компания, наш класс, и этого количества более, чем достаточно. Но, когда ты находишься в огромной толпе один, понимаешь всю тяжесть одиночества. Банально. Ненавижу одиночество.       Я говорила медленно. Джихун слушал так, словно это было ему действительно интересно.       — У тебя что-то произошло? — этот вопрос стал для меня неожиданностью, он был озвучен так участливо, отчего на секунду сердце сжалось, возражая воспоминания.       Я молчала. Слишком рано, чтобы рассказывать. Слишком поздно, чтобы поделиться.       — Ну что вы там застряли? — я подняла взгляд на сцену. Даниэль стоял со скрещенными на груди руками в чёрной драной футболке, и не менее драных штанах, весь увешанный бижутерией. Зачёсанные наверх волосы были аккуратно уложены, а на левом ухе красовалась серьга в виде удлинённого креста. — Джихун, тебе ещё переодеваться.       — Джисоном на пол ставки подрабатываешь? — усмехнулся названный. — Так как здесь Даниэль, могу с чистой совестью оставить тебя, не опасаясь, что ты будешь в одиночестве.       Я кивнула, подтверждая его слова и прошла ближе к сцене.       — Спасибо, — поблагодарила Даниэля.       Я давно заметила, что он вышел на сцену. Именно к нему был обращён мой взгляд, когда я услышала вопрос Джихуна и не нашлась, что на него ответить.       — Случилось что-то неприятное? Или опять занялась самобичеванием? — солнечно улыбнулся парень, прогоняя остатки меланхолии.       — Ничего из этого, — не улыбнуться в ответ было невозможно. — Удачи вам.       — Это ты так сливаешься?       — Нет. Почему ты…       — Да, расслабься, — меня несильно хлопнули по спине. — Морщины появятся, будешь не красивой.       — Хочу тебя огорчить, думаю, мало что изменится.       Даниэль звонко рассмеялся.       — Ты неподражаема! — он продолжал смеяться, а я совершенно не понимала, что его так смешит.       — Это мое несомненное достоинство, — кивнула.       Пожелав парням удачи, я вернулась в зал. К моему удивлению все места были заняты, даже в проходах стояли люди, словно к тем, кто пришел на фестиваль, прибавились ещё и все ученики нашей школы. Тихонечко умостившись у самой сцены, я прислонилась плечом к стенке, занимая максимально мало пространства, чтобы не мешать стоящим сзади.       Парни выступали последними, к их номеру я окончательно сползла на пол, устраиваясь на нем максимально удобно, в сложившейся ситуации, обнимая руками уставшие ноги. Я неосознанно пропустила смешок, когда они вышли на сцену, их образы и аура совершенно не соответствовали их дурашливым характерам. Пафос — этим словом я бы охарактеризовала их появление. Зрительный зал был иного мнения, приветствуя их восторженными визгами, от которых у меня заложило уши, и первые слова Джисона, я уверена, не услышал никто.       Выступили они великолепно. Переполняющие меня чувства были сродни тому, будто мои маленькие братишки выступали на утреннике в первый раз. Необъяснимая гордость, заполняющая до краёв, нашедшая выход в глупой улыбке, которая не сходила до самого конца.       — Рад, что все собрались, — сказал Даниэль, и зал вновь наполнился девчачьими визгами. — Не планирую повторять, поэтому слушайте внимательно и запоминайте, — его взгляд резко стал тяжелым, а голос приобрёл сталь. — Айра.       Я отчётливо услышала своё имя. Неловкость и страх заставили прижаться ближе к стене, медленно подняться на ноги и, стараясь как можно незаметней, пройти к выходу, делая вид, что меня здесь нет.       — Айра.       Луч прожектора обнародовал моё укрытие. Хотелось выйти на сцену, но лишь для того, чтобы отчитать Сону за такие выходки, ведь именно он указывал осветителю на это место.       — Возможно, кто-то не в курсе, эта девушка является нашим менеджером, — продолжил Даниэль, а мне хотелось провалиться сквозь землю, от обращённых на меня взглядов. — Предупреждаю, — стальной голос пригвоздил всех к себе. — Кто посмеет хоть раз пустить в её адрес шутку, не дай Бог, сделать какую-нибудь гадость и кем бы он ни был, даже моей девушкой, — его взгляд устремился куда-то в толпу. — Я сотру этого человека в порошок. Надеюсь, все поняли и вопросов больше не возникнет.       Даниэль одарил зал презрительным взглядом, будто все присутствующие были ему противны, стоя гордо, несколько высокомерно на сооруженной возвышенности, именуемой сценой. Словно король Артур из английских легенд, за чей спиной как верные рыцари стояли лучшие друзья. Странная, несвоевременная ассоциация, совершенно лишенная смысла, она отчётливо врезалась в мою голову. По итогу, я вновь пришла к мысли, что совершенно его не знаю.       Я совсем не знаю, кто такой Кан Даниэль.