Чтобы вернуться в разгромленную и испачканную квартиру, мне потребовалось несколько часов бессмысленного брожения по улицам. Мне нужно было ходить туда-сюда, делая вид, словно я не замечаю, как Элайджа ходит за мной тенью, периодически заглядывая в свой телефон. Наверное, отчитывался младшему брату. Мне потребовалось перебрать слишком много мыслей, чтобы истощить себя окончательно и вставить ключи в дверную скважину. И когда произошел щелчок, я едва не свалилась на бетонную лестницу.
Не хотела переступать порог. Не хотела видеть беспорядок. Не хотела вспоминать. Мне нужно было всего-навсего сделать пару шагов, снять с себя одежду и забраться в холодный душ. Чтобы забыть о том, что я до сих пор какого-то черта сижу в Новом Орлеане, чтобы не думать о маленьких девочках, из-за которых болит сердце, и чтобы не думать о первородном, который всякий раз норовит меня убить, но не может. Потому что хочет в меня верить. Или потому, что просто хочет.
Во мне — тишина. Все мои искры и яркие взрывы, вся моя ненависть и злость залегли где-то на дно, и я не могу достать эти эмоции снова. Хотя бы для того, чтобы почувствовать себя хоть немного живой. Во мне — идеальное спокойствие. Возможно, это разочарование. Возможно, смирение. Я не хочу больше изводить себя, не хочу больше думать о том, как вернуться в Мистик-Фолс, не причинив никому вреда. Не хочу ничего, кроме ледяной воды и мягких простыней.
Стефан Сальваторе назвал бы это депрессией. Никлаус Майклсон сказал бы, что это жалкое самобичевание.
А мне на ум ничего, кроме усталости, не приходит. Наверное, лучшим лечением будет просто заснуть. Сразу вспоминается Елена в белом халате — она бы прописала постельный режим. Деймон втихаря от неё добавил бы, что для быстрого и полного восстановления стоит принимать бурбон по одному бокалу каждый час. А Бонни закатила бы глаза и предложила настойку. Возможно, будь она здесь, я бы согласилась.
Но её не было. Никого из них здесь не было. И для лечения упадка сил нужна, как минимум, чья-то кровь. Это помогло бы немного прийти в себя. Но к тому моменту, как я неуверенно и слабо зашла в коридор и оперлась о стену, поняла, что я ни то, что до ванной дойти, я и шагу сделать больше не могу. Я чувствовала, как иссыхаю, и ничего больше не могла сделать. И единственное, что раздражало, это сохранившийся запах крови в неубранной квартире.
А дальше я просто упала на колени. Прижалась спиной к стене, откинула голову назад. И в тот самый момент, как мне захотелось закрыть глаза и просто заснуть, в поле зрение попала пара идеально чистых мужских ботинок. А когда я смогла посмотреть наверх, наткнулась на корявую полуулыбку Клауса, который наблюдал за мной с каким-то особым весельем. В руках он держал пакет донорской крови.
Но это выглядело неестественно. И я снова закрыла глаза, думая, что сейчас галлюцинация пройдет. Мне просто нужно заснуть.
— Да будет тебе, Кэролайн, — его голос разрушает мертвую тишину отвратительной квартиры, и я чувствую его совсем рядом. — Открой глаза.
— Тебя здесь нет, — и я, если честно, не знаю, как смогла открыть рот и связать несколько слов. Это слишком сложно.
— Есть, дорогуша, и мне не нравится, когда на меня не смотрят.
Наверное, я заставляю себя открыть глаза только для того, чтобы убедиться — его нет. Но по какой-то причине его образ все еще был передо мной, и тепло его тела ощущалось слишком явственно.
Клаус присел рядом. Его взгляд прожигал во мне дыру, а длинные пальцы аккуратно водили вверх-вниз по моей щеке. Это было похоже на момент из фильма, когда убийца нежно прощается с жертвой перед тем, как совершить преступление…
…но он не собирался меня убивать.
— Нужно поесть, Кэролайн, — Клаус звучит так мягко…
— Нужно поспать, — я сама льну к его ладони, и это кажется мне таким успокаивающим.
Усмехнувшись про себя, он забирает свою руку, вместе с этим лишая меня единственного источника тепла, и открывает пакет с кровью. Резкий металлический запах бьет прямо в ноздри. Ощущаю сильный голод. Меня тошнит. Сильно.
— Давай.
Он аккуратно подносит пакет к моим губам, и я буквально чувствую, как спустя несколько секунд кровь окажется у меня во рту, но… я все еще не могу позволить себе есть. Не хочу. Поэтому, собравшись с остатками сил, отталкиваю его руку. А затем слышу, как он вздыхает, сдерживая раздражение, и делает точно такую же вторую попытку, в этот раз сильнее надавливая на мой затылок.
И у него все равно не получается. Снова сопротивляюсь и снова отталкиваю его вместе с рукой, а когда он еще раз пытается повторить манипуляции, неожиданно для него самого вырываю пакет и выбрасываю в сторону. Кровь попадает мне на одежду, пачкает его ботинки и лужицей растекается по полу. Это — моя надежда на счастье, и она застревает в швах ламината.
Майклсон закрывает глаза, его рука ложится мне на голову, пальцы сначала сжимают мои волосы, а потом расслабляются. И я жду тот самый момент, когда он выйдет из себя, но этого по какой-то причине не происходит.
— И откуда ты только свалилась на мою голову?..
Клаус смотрит мне в глаза, уголок его губ снова поднимается в легкой улыбке — но на этот раз даже немного грустной. Мне кажется, что сейчас он успокоится и примет мой выбор. Упадет рядом и будет сидеть до тех пор, пока я не засну. Будет гладить перепачканные волосы и тихо о чем-то рассказывать, а его спокойный голос будет напоминать колыбельную.
Но картинка в моей голове не соответствует реальности. Его взгляд темнеет, и это снова вызывает мурашки по коже. Я протягиваю руку к его лицу, чтобы прикоснуться, но он не позволяет мне этого сделать, и его пальцы начинают сильно сжимать мои волосы. А затем все разворачивается совершенно не так, как я хотела бы.
Клаус прокусывает свое запястье.
Клаус силой притягивает меня к руке.
Он заставляет прикоснуться губами к своей ране.
И если сначала я попыталась отпрянуть, то уже в следующую секунду не могла этого сделать. Потому что его кровь начала проникать в меня. Потому что его кровь оказалась вкуснее человеческой. Потому что это просто была его кровь.
Хватка на моей голове ослабла, и грубость сменилась нежностью — его ладонь медленно и успокаивающе гладила меня. Словно я была его домашним питомцем. Кто знает. Может я и была. И с закрытыми глазами я наслаждалась процессом. Это было намного интимнее, чем все наши разговоры, прикосновения и поцелуи. Это была его кровь. Во мне. Это был он. Во мне. Это просто было.
— Хорошая девочка, — прошептал перед тем, как я отстранилась и посмотрела на него.
— Не понимаю, зачем ты все время приходишь, — снова беру его руку, а там не осталось и следа от раны. Со стороны выглядит, словно он просто запачкался.
— Потому что ты уходишь.
— Хочешь, чтобы я осталась?
Никлаус Майклсон только усмехается на этот нелепый вопрос, и у меня появляется ощущение неправильности — глупость сказала. А он, продолжая пожирать меня взглядом, вытирает уголок моего рта. Это движение выглядит настолько обыденно, словно он повторяет его постоянно.
Словно это абсолютно нормально.
А затем я думаю: а не пошло бы все к черту? Аларик со своими заскоками. Мистик-Фолс со своими героями. Я со своими привязанностями.
Просто подумав об этом, дышать мне становится легче, но только на минуту, ровно до того момента, пока губы Клауса не накрывают мои, и мы сливаемся в единое целое.
***
— Ты должна остаться.
— Это неправильно, — но я все равно расстегиваю его ремень, обнимая ногами за талию.
— А что из всего этого — правильно?
***
— Я думаю, мне нужно время.
— У тебя его было достаточно, Кэролайн, — подбирает с пола футболку. Идет к бару. — Больше его у тебя нет, — он берет единственную бутылку, которая оказалась не разбита.
— Просто позволь мне мельком взглянуть на девочек, — смотрю ему прямо в глаза.
— Я сказал: ты не вернешься в этот сраный городок.
***
Осколки битого стекла разбросаны по паркету. Вижу себя в их отражении, застывшую прострацию во взгляде. Вижу миллионы отображений утопичного беспорядка в просторе квартиры, разбросанные книги, наброски, подушки. Беспорядок всегда был его определителем. Беспорядок в душе и в мыслях — нужно показать бардак и снаружи. Даже собственный стиль одежды неопрятный, опасный и настолько манящий. И это кажется таким диким, потому что он в моей квартире, а я постоянно об этом забываю. Он не ведет себя как гость.
С примесью раздражения оставляя до дна опустошенный бокал, он поворачивается ко мне. В его глазах пылает огонь, такой неистово дикий, неугомонный. Жду, что начнет подходить ко мне, прикасаться, но он только сжимает руки в кулак и снова отворачивается. Не могу больше терпеть, не хочу. В этой квартире слишком много агонии, безумия, поглотившего его и рожденная в безумии страсть, поселившаяся в нас обоих. Поднимаю с паркета упавший мобильный, встаю и на цыпочках иду к двери, не оглядываясь по сторонам.
В тишине я слышу, как он учащенно дышит. Когда прикасаюсь к дверной ручке, останавливаюсь. Я не могу уйти и оставить его вот такого, утонувшего в безобразии, омуте лишь одного цвета. Не могу уйти, потому что в его руках все равно останется каждая частичка меня. И не могу выйти, потому что полностью перепачкана этим грязным цветом… Джинсы, белая рубашка, руки, волосы — все замарано, словно вся вселенная так и хочет, чтобы я пришла к соглашению с дьяволом.
Мы друг без друга — ничто.
Нашу звенящую тишину нарушает на редкость громкий звонок телефона. И я поднимаю трубку прежде, чем посмотреть на вызов, и прежде, чем посмотреть на Клауса.
— Алло?
— Кэролайн? — во мне обрываются струны. Переворачивается все верх дном. — Кэролайн, ты слышишь меня?
— Да, я… я здесь, Аларик, — во рту появляется удивительной горький привкус — я так давно его не слышала. Я так давно не произносила его имя, будучи спокойной и уравновешенной. Мне кажется, сейчас я себя контролирую. Мне кажется, я справляюсь.
— Слышал, ты сейчас в Новом Орлеане, — усмехается, но даже по ту сторону трубки я чувствую, как он нервничает, и вижу, как он расхаживает из одной стороны в другую. — Как тебе городок?
— Эм, неплохо, знаешь, — делаю вдох, выдох. На заднем фоне слышится детский смех. — Извини, ты хотел о чем-нибудь поговорит? — хочу закончить разговор до того, как снова сорвусь. До того, как меня накроет тень Мистик-Фолс и тоска по дочерям.
— Да, — делает паузу, — мы с девочками… — сердце пропустило удар, — …собираемся приехать на выходных. Я подумал, ну, знаешь, было бы неплохо вам повидаться. Не против?
Сердце останавливается. А затем снова начинается биться. Я приросла к месту, на котором стою, и ничего не могу с собой сделать.
— Кэролайн, ты все еще тут?
— Да, — быстро, — я здесь. Это было бы прекрасно, Рик. Я…
— Тогда до субботы?
— Да. Спасибо, — все тело покрылось испариной.
— Хорошо. И, Кэр, — он вздыхает, — я верю в тебя, — наш разговор обрывают гудки. Гудки, дарящие надежду.
Я верю в тебя.
Ты веришь в меня, потому что за мной стоит твоя жизнь и твоя смерть. Ты веришь, потому что он не позволит тебе больше меня разрушать и, несмотря на любую мою мольбу, все равно свернет тебе шею. Ты веришь в меня, потому что верит он…
Когда я оборачиваюсь к Клаусу снова, руки обессилено падают. Мне кажется, будто в этой квартире не существует времени, оно вышло за двери, вышло со всем остальным, с канонами, с разумом, с общепринятыми мерками. Я подхожу к нему, беру за руку, оставляя на оголенном участке коже красное пятно, и морщусь от этого вида. Он не реагирует. Неподвижно стоит, всматриваясь в одну из бутылок на барной стойке. И я вижу: все пропало. Мы, я, он, остается лишь расплескавшееся безумие.
Не выдерживаю смотреть на его… недовольство? Его поведение меняет свое направление быстрее, чем я успеваю моргать. Разворачиваюсь и с большей уверенностью иду к двери. Но затем меня останавливают сильные, теплые руки, обхватившие мою талию и притянувшие к себе. Спиной чувствую, как поднимается и опускается его грудь. Закрываю глаза. Он оставляет еще больше грязи на моей одежде, этого до одури странного цвета… Наклоняется и шепчет мне на ухо. И я снова дарю себя безумцу, тону в безумии и ловлю страсть, шедшую за безумием.
звучи для меня.
