крест

... pergit spiritus et in circulos suos regreditur. ... и возвращается ветер на круги свои. Екклезиаст 1:6.

Чувствительность к сожженым губам возвращается медленно. Только к середине осени Кей начинает различать ими холодную и горячую еду. Цвет так и остаётся багровым с чёрной каймой в середине. «Целованный демоном», так зовут его в округе. Благодаря или вопреки, но на мессах не протолкнуться. Народу набивается столько, что приходится оставлять открытыми двери. Кей подозревает, что люди приходят просто поглазеть, но готовится к каждой службе, как если бы ожидался приезд Архиепископа. Зёрна тьмы прорастают мгновенно даже в бесплодных скалах. Чтобы пробилось светлое требуются долгие годы упорного труда. Кей готов засучить рукава и даже поднять руку с чем-нибудь тяжелее креста, вот только всё кажется, он не справится. Он листает книгу, что прислал Акитеру. Щит получается неплохо, молнии исправно появляются по щелчку, но чувство уверенности не возвращается. Он ждёт, каждый день ждёт стука в дверь. В дверь действительно стучат. Не дождавшись ответа, влетает Хината. Он проносится по маленькой комнате, выбранной Кеем из-за близости к очагу и буфету с припасами. Шумно плюхается на стул и уставляется в окно, всем своим видом выказывая душевные терзания. — Вы с Кагеямой поссорились? — не то чтобы Кею было интересно, но порознь их шансы выжить уменьшаются раз в десять, а он терпеть не может проводить поминальные службы. — Нет! — Хината подскакивает, возмущённый и расстроенный одновременно. — Представляешь, он ушёл в инквизицию! К этому, преподобному змею! А я считаю, что мы бы и сами до короля демонов добрались! Кей бросает взгляд в окно: ясно. Он со вздохом откладывает перо. Преподобным змеем преподобного Сугуру называл только Куроо. Вспоминать об Куроо больно физически. Губы жжёт. И ладони, в них снова грезится кровь. Кей поворачивается к другу: вместо страдальческой мины Хинаты кривая ухмылка Куроо. Он такой же как обычно, только в чёрных вихрах крутобокие рога, и одет он в алый бархат. — Ты заблудился, mi carus? — он наклоняется низко, и Кей, сопливая шестилетка, хватается за вышитый рукав. — Помоги мне. Нам. Куроо задумчиво всматривается в хрипящего между обрывками щита Акитеру. Поворачивается с хитрой улыбкой. — А что мне за это будет? Я ведь демон, малыш, и не могу помочь просто так. — Я буду с тобой дружить. — Дружить? Как это? — Вот так, — Кей дёргает за ткань, вынуждая демона наклониться, и звонко чмокает в щёку. И повторяет это много-много раз, пока не выпадает из воспоминаний. — Тебе плохо? — над ним склоняется Хината. Кею плохо. Что ещё придумала извращённая натура демона из невинной благодарности ребёнка? Он не хочет думать. Но думает. Ровно до вечерней молитвы, когда в дверь снова стучат. Торопливый, беспорядочный, стук выдаёт страх. — Брат Кей! Они увели всех на утёс! Всех, кого вы спасли в монастыре! — голоса ломаются, срываются в плач. Кей торопливо поднимается с колен, укладывает в заранее припасённую сумку книгу брата. — Кто они? — Инквизиторы. Хината пошёл за ними. В груди замирает. «Я вернусь за тобой, mi carus». Буквы проявляются огнём, пожирая роспись на стенах. «Вернусь, как только отчаяние поглотит тебя». По крыше ударяет дождь.