Утреннее солнце разбудило каких-то не в меру бодрых в мороз птиц, и они истерично чирикали за окном, медленно вытягивая самурая из его сладкого сна.
Кровавые воспоминания последнего месяца красными пятнами всплывали один за другим в затуманенной дрёмой голове.
Вот лужа крови и бессознательный Шинпачи; вот он же, с полопавшимися капиллярами в глазах и мертвая Отаэ на покрытом осколками полу; вот бессознательная Кагура с распоротым лицом, бледная и неподвижная…
Гинтоки дёрнулся, цепенея внутри, приходя в своё привычное за последнее время состояние.
Животный страх снова был рядом с ним. Стоял за спиной, ледяным дыханием обжигая шею, заставляя волосы по всему телу вставать дыбом, а пальцы — судорожно сжиматься, ища опору.
Скованная спазмом дыхалка все-таки сжалилась над хозяином, пропуская внутрь порцию кислорода, а с нею сладковатый запах девчачьего шампуня.
Гинтоки приоткрыл один глаз и судорожно выдохнул, увидев рыжеволосую макушку, которая спала на его плече, смачно пропитывая рукав слюнями.
Она жива.
Кагура еще жива.
А значит у него есть опора, для того чтобы стоять, ведь у него есть ради чего продолжать жить. Он должен защитить ее во что бы то ни стало.
Весь мир сузился лишь до этой сопящей девушки, такой сейчас расслабленной и такой живой.
Остальное просто перестало существовать для самурая.
Только она, она одна. Защитить, спасти, оградить от всего плохого, что уже случилось, и что, несомненно, еще должно случиться.
Протянув свободную руку, Гинтоки мягко провёл по шелковистым волосам, успокоенно. Умиротворенно.
Поднёс руку к лицу, вдыхая оставшийся на пальцах запах.
Что?
Гинтоки потряс головой, сбрасывая наваждение.
Он резко выдернул руку из-под головы девушки и подскочил, распахивая шторы.
— Кагура, вставай! У нас много дел сегодня.
Девушка спросонья поморщилась от яркого света, пытаясь с головой укутаться в теплое одеяло, но самурай стащил его с нее, открывая на съедение жестоким солнечным лучам и утренней прохладе.
— Ну Гин-чаан…
— Иди умывайся, я приготовлю завтрак.
Кагура захлопала глазами, потягиваясь на футоне. Мягко и грациозно, как молодая кошка.
Кошка.
Уже не котёнок.
Так всегда бывает с детьми, которые рядом. Вот они какают под себя и едят козявки, а вот они уже давно не дети, а ты просто хлопаешь глазами, медленно осознавая, словно что-то пропустил.
— Иду, иду.
Умытую и причесанную девушку на кухне встретил классический японский завтрак. Рис с яйцом и даже банка салаки, которую они открывали только по праздникам.
Кагура уселась за стол, сглатывая навернувшуюся слюну. Как же давно она нормально не ела.
Гинтоки достал из холодильника коробку клубничного молока и присоединился к девушке, с аппетитом приступая к трапезе.
Ято отправила в рот кусочек ароматной рыбки и тут же почувствовала, как он просится наружу. Тошнота подступила к горлу и сдавила его спазмом, не собираясь пропускать вкусняшку внутрь.
Вскочив, девушка побежала в ванную, наклоняясь над белым другом и освобождая желудок.
Уже давным-давно в нём ничего не было, так что только белёсая желчь раз за разом выворачивала Кагуру наизнанку, заставляя в панике хвататься за ободок унитаза, давясь слезами боли и страха.
— Эй, Кагура, ты в порядке? — Широкая ладонь мягко легка на спину девушки, чуть сжимая плечо.
Ято испуганно вздернула голову, встретившись с Широяшей полным ужаса взглядом.
— Гин-чан… Кажется, я не могу есть. Я становлюсь как Шинпачи?
Гинтоки чувствовал ладонью крупную дрожь, которая била девушку; видел покрытое испариной разом побледневшее лицо, трясущиеся губы, сжавшиеся в тонкую полоску.
Сказать. Нужно срочно что-то сказать. Что-то ободряющее, спокойное. Кагуре совершенно не нужно видеть животный страх, который снова сковал самурая, не давая вдохнуть.
— Не переживай, — хрипло.
Гинтоки прочистил горло, возвращая себе нормальный голос.
— Все девушки проходят через это в твоем возрасте. Ты просто подсознательно решила посидеть на диете, чтобы было о чем болтать с подругами. Если будет совсем тяжко, то мы пока просто поколем тебе глюкозу и витамины. Всё будет хорошо.
Кагура медленно расслаблялась.
Было так больно, так страшно… А теперь внезапно становилось просто спокойно.
Глядя на активно жестикулирующего друга, и в пол уха слушая его историю про тётушку, которая как-то сидела на огурцовой диете, а потом заработала себе язву желудка, но избавилась от морщинок и мешков под глазами, потому что просто прикладывала огурцы к глазам, вместо того, чтобы их есть, Кагура чувствовала, как выравнивается сердцебиение, а страх медленно, но верно уходит.
Как тут пострадаешь от того, что с твоим организмом происходит что-то ужасное, под таким домашним, привычным потоком бреда от самого глупого самурая во вселенной?
Умеет же он утешить.
— Ты не станешь, как Шинпачи. Мы со всем разберемся. Я тебе обещаю.
***
Следующие дни прошли в суматохе.
Организм Кагуры отказывался принимать еду, и она продолжала худеть на глазах, несмотря на капельницы, которые ей ставили каждый день.
Худо-бедно получалось ее поить, но одними соками сыт не будешь.
Не смотря на это, периодически они ходили туда, где пропал Садахару, и пытались найти хоть какие-то следы. Девушка и самурай уже исследовали все ближайшие окрестности и леса, но так ничего и не нашли. Результат был нулевой, как и у Шинсенгуми, наскоро оповестивших их о результатах следствия.
Снег лежал толстым слоем, нетронутой целиной. Как будто здесь уже давным-давно никого не было.
А может и никогда не было.
Мертвая тишина стояла в лесу, разрезаемая лишь хрустом снежинок под обувью парочки. Даже птиц не было слышно, они видимо все перекочевали под окна Йородзуи чтобы будить их по утрам.
Волчьего воя тоже больше слышно не было.
***
В одну из таких вылазок, Кагуре резко поплохело. Она ослаблено прислонилась к шершавому дереву, поднимая глаза к закатному небу и испуганно дернулась, увидя в небе зловещий ярко-красный блин.
Идеально круглый блин.
Как тогда, когда пропал Садахару.
Когда Шинпачи подвергся нападению.
Когда некое зло поселило внутри него отраву, повлекшую за собой те трагические последствия.
Холод пробирался под одежду, покрывая всё тело мурашками. Стало страшно, нестерпимо страшно.
Успевший уйти чуть вперёд самурай быстрыми прыжками оказался рядом с Кагурой, поддерживая ее, заботливо вглядываясь в ее лицо.
— Гин-чан, хочу есть… — девушку начинало колотить. Сначала мелко, потом крупнее. Спазмы подергивали ей руки, лицо неосознанно начало кривиться.
Гинтоки трясущимися руками достал из рюкзака бутылку с гранатовым соком, протягивая Кагуре.
— Давай, — он открутил крышку, но Кагура лишь согнулась в рвотном позыве. В желудке почти ничего не было, так что только слюни и желудочный сок закапали на снег.
Самурай попытался рукавом вытереть рот девушки, снова протягивая ей бутылку.
— Не хочу это. Мерзко. Хочу есть.
— Кагура, давай хотя бы чуть-чуть, — Гинтоки приобнял девушку, прикладывая бутылку к ее губам, но ято лишь резко отмахнулась, выбивая ее у него из рук.
Бутылка разлетелась крупными осколками, встретив по пути вековое дерево.
— Не хочу! — Кагура дернулась в сторону, но запнулась и растянулась на снегу.
— Осторожно, не поранься! — Гинтоки подхватил девушку одной рукой, второй опираясь на снег и случайно резанул себя по пальцам осколком бутылки.
Соленый запах крови расползся в воздухе. Широяша растерянно смотрел на свою кисть, медленно разливающуюся красными потёками.
Хриплый голос разрезал тишину.
— Гин-чан… дай.
Гинтоки вздрогнул, оборачиваясь к девушке. В контрасте с бледной кожей, голубые глаза горели, покрытые ярко-красными прожилками полопавшихся капилляров. Кагура тянула руки в мольбе.
— Гин-чааан…
Широяша испуганно замер, пытаясь переварить ситуацию.
Внезапно стало страшно, ужасно страшно.
Кагура выглядела, как будто частично в сознании, совершенно не похоже на то, что было с Шинпачи.
Что делать? Что же он должен делать?
Только сейчас, сквозь стучащее в ушах сердце, Широяша заметил, что тишина сменилась на какой-то писк.
Что-то трещало.
Вокруг начал сгущаться туман, белый, как молоко, лишь где-то вверху разрезанный светом красной луны.
Нужно было хватать Кагуру и бежать отсюда, но оцепеневшее тело не давало поступить так, как было правильно.
Как завороженный, Гинтоки смотрел на подругу, не всилах противиться ее зову.
На ватных ногах, самурай шагнул навстречу девушке.
Где-то очень близко завыли волки.
