***
— Ты очень долго стоишь на одном месте. Что-то присмотрел? — Осаму заглянул за плечо юноше. — Можно и так сказать, — он чуть шагнул от него, чтобы не быть так близко. Накахара держал в руках книгу, на обложке которой было написано «451 градус по Фаренгейту». — Брэдбери интересуешься? — Дазай нагло примостил подбородок на чужом плече. — Интересуюсь. А ты исчезни. Хватит меня трогать, имей совесть, — Чуя поморщился и отпихнул голову наглеца. — Я тебе не плюшевая игрушка. — Конечно ~ Ты лучше, ты тёпленький, — последний усмехнулся, но голову убрал. — А книгу советую почитать, стояще. — Тогда куплю как-нибудь.***
— Домой я тебя не пущу, чтобы ты знал, — рыжий парень остановился у входа в многоэтажку и взглянул на попутчика. — Я и не собирался заходить. У нас с тобой пока такой период, когда я буду просто провожать тебя до дома, — Дазай невинно улыбнулся и наклонился к нему. — А ты мог бы поцеловать меня в щёчку. М? — Ещё чего… — Как жаль~ Но когда-нибудь ты же это сделаешь? — Не знаю. Отстань. — Не злись, а то морщины появятся. — Какой кошмар… — Какой у тебя унылый сарказм. Так не интересно. — Ну и вали, — Чуя поджал губы и открыл дверь дома. Хотел уже идти, но был пойман за руку. — Ты что, обиделся? Ээй, — Осаму настойчиво потряс его руку. — Чуя~ Ну прости ~ — Какой же ты прилипала… —… Дазай. — Чего? — Может ты ещё не можешь называть меня по имени, но хоть по фамилии иногда зови. «Какой ты прилипала, Дазай», — юноша чуть улыбнулся и погладил пальцы Накахары. — Много требуешь для первого… — Чуя осёкся и опустил глаза на руки Осаму, что сжимали его собственную. — Свидания? Свидания?! Ты хотел сказать свидания! — Осаму вдруг сжал его пальцы с небывалой силой. В его глазах в тот же миг будто звёздочки засверкали, как это бывает в каких-нибудь мультиках. Это было и смешно, и пугающе, и вгоняло в краску, потому что Накахара именно это и хотел сказать. — Отвали, придурок! Хватит липнуть! Не приближайся ко мне! — рыжий парень стал размахивать руками, пытаясь и вырвать руку, которую держали, и шлёпнуть наглеца. Его продолжили держать с ещё большей силой, но Дазай получил по своей хитрющей репке ударом наотмашь, довольно сильным. — Чуя… Кто-то мило смущается, а ты… Тоже мило, но ещё и дерёшься больно в это время… — Тебе уже очень пора домой!***
— Это мне? — Накахара приподнял брови, когда старшая сестра протянула ему небольшой бумажный пакет. — Что там? — Я не копаюсь в чужой почте, что бы ты там обо мне не думал, — Коё хмыкнула и пожала плечами. — В почтовом ящике было. — Я о тебе ничего и не думаю, — юноша немного улыбнулся и взял пакет из рук девушки. — Спасибо. Самым большим предметом в пакете была книга, та самая, которую юноша себе присмотрел, только другого издания. Мягкая, яркая обложка пестрила нарисованными языками пламени, страницы были в почти идеальном состоянии, но кое-где с загнутыми уголками, её совершенно точно уже читали. К книге прилагалась записка, написанная чёрной гелевой ручкой, и небольшая шоколадка. Чуя не смог сдержать удивлённого вздоха, читая написанное.«Тебе не нужно покупать её, если у тебя есть я. Это подарок, и я надеюсь, тебе понравится. Дазай ;)»
Вот как. Он честно старался не улыбаться. Честно. Но чёрт подери его, этого идиота с его подарками. — Видимо, я ему теперь буду должен… — Накахара попытался изобразить недовольство самому себе, насколько только мог. — Но… Мне как раз нечего читать… Так что лишним не будет. И не лень же ему было с утра пораньше бегать невесть куда, чтобы просто положить эту посылку. Удивительный человек, что тут скажешь. — Ээ? — на корешке книги он вдруг заметил номер телефона простым карандашом, тот же красивый почерк, каким написана и записка. — Ха… Оригинально. И, ссылаясь на скуку, не признавая интерес, Чуя написал на этот номер сообщение. Ч: «Любишь горький шоколад?» И на удивление ему ответили практически сразу, будто собеседник только этого и ждал. Д: «Он полезнее молочного, а белого уж тем более. Да, люблю.» Д: «Понравился подарочек?» Он усмехнулся, отламывая кусочек и закидывая в рот. Не то чтобы парень очень любил такой шоколад, но этот был вкусным. Ч: «Говорят, книга лучший подарок. Спасибо, хотя не стоило.» Чуя ещё разок огладил красивую обложку и открыл новое сообщение. Д: «Если тебе понравилось, значит стоило.» Вот дурак… Д: «Чуечка, я мороженного хочу! Сходи со мной!» Ч: «Откуда в тебе столько наглости?» Д: «Ну пожалуйста! : (» Ч: «Ты ещё расплачься.» Д: «Пожаааалуйста! Я и тебе куплю.» Ч: «Сам иди.» Дальнейшие просьбы, если они будут, Накахара решает игнорировать, но… Д: «Чуя.» Д: «Чууууя!» Д: «Ну Чуечка!» Д: «Ты же хороший!» Д: «Ну это же мороженное!» Д: «Чуечка, пожалуйста!» Д: «Чуя! Чуя! Чуя!» Д: «Ну Чуя!» Д: «Чуя, ты убиваешь меня! Ты разбиваешь моё нежное сердце!» Д: «Чууууууууяяяяя!» …Но это было невозможно. — Аа! К чёрту! — практически рыкнул юноша. Ч: «ЛАДНО. Куда?» Д: «Ура! Ты лучший!» Ч: «Куда?» Д: «Да никуда. Я уже почти подошёл к твоему дому. Выходи.» — Чего… Ох… Манипулятор чёртов, — Чуя тяжко вздохнул, ругая себя за наивность.***
Вся прогулка, их смешные перепалки и пятна от фруктового льда на рубашке («Потому что у тебя руки из задницы растут!» — ворчал Накахара после этого.), казались какими-то слишком уж правильными и раздражали не так, как нужно бы. Хотя по сути они были чужими людьми, соулмейты они или нет, но они всё ещё знакомы лишь три дня. — Ну ты же не жалеешь о прогулке со мной? — Осаму выкинул палочку от мороженного, когда надоело грызть её. — С чего ты так решил? Ты противная скумбрия, конечно же, я жалею, — юноша нарочито громко фыркает, откидывая рыжий хвост прицельно по плечу соулмейта. Дазай морщится, щекотно. — Почему это скумбрия? — Потому что… Просто не люблю её… — Хиленькое какое-то оскорбление. — Я сейчас уйду. — Ой, ой, ладно, ладно. Не сердись. Какие-то несколько минут продолжается молчание, они лишь кивают друг другу, подходя к детской площадке. Это забавно наблюдать — два взрослых парня молча качаются на качелях, так задумчиво глядя в даль, будто ищут смысл жизни или размышляют, правда ли бог существует. Хотя на самом деле они просто не знают, как начать разговор. Лица Чуи совсем не видно за спавшими вперёд волосами, как бы Дазай не старался разглядеть и как бы не наклонялся, меняя угол обзора. — Я всерьёз задумываюсь о том, чтобы подарить тебе ободок, — он легонько ткнул парня в плечо. — Между прочим, спадающие на глаза волосы могут стать причиной испорченного зрения. Задумайся. — Я не против, — спокойной ответил Накахара и добавил после паузы. — Это я не про зрение. Про ободок. — С ушками? — С ушками. — Кошачьи? — Неа, давай кроличьи. — А розовенькие? — Чёрные хочу. — Окей. ~ Я запомнил.***
И он таки подарил. Дешёвый пластиковый ободок с пушистыми кроличьими ушками, черная шерсть которого очень отдавала запахом пластика. Но отчего-то этот подарочек вызвал детскую радость у обоих. И хотя Чуя пытался это скрыть, у него отвратительно получалось, улыбка на лицо так и лезла, чтоб её… — А они ведь тебе идут, — Осаму сидел рядом с ним, смотрящимся в фронтальную камеру своего телефона, как в зеркало. Они вновь были в том парке, под тем деревом, а до конца «Призрака оперы» оставалось несколько жалких страничек. Но им было не суждено быть дочитанными здесь и в ближайшее время, пока вздорный юноша был рядом. — Ты их не в секс-шопе купил? — Накахара теребит одно ушко, на пальцах остаются чёрные ворсинки. — Если бы там, думаю, качество было бы лучше. В магазине игрушек откопал, —темноволосый мягко улыбнулся, закидывая руки за голову и прислоняясь спиной к стволу. Ткань неприятно цеплялась за кору, но в остальном положение было вполне себе удобным. — Ты ходил туда специально для этого? — Да. Всё ради тебя. Долго, кстати, искал именно такие. — Твои усилия были не напрасны, не беспокойся, — у Чуи спокойный взгляд, ему, очевидно, приятно, губы подрагивают в попытке не улыбнуться в ответ. — Буду носить их дома. Их руки встречаются на книге, когда оба стремятся перевернуть страницу. Дазаевская ладонь на удивление полностью скрывает маленькую ладошку парня. У Накахары нежная кожа и трогательно короткие пальцы, это заставляет умиляться, только не вслух, иначе Чуя станет смущаться и вырвет руку, а этого не хочется. А сам рыжий кусает губу, делая вид, что отвлёкся от книги, однако его рука на месте, значит ему не неприятно. Осаму радует это. — Мм… Чуя, тебе не мешают эти трубки? — понимание всей бестактности этой фразы приходит позже, чем он говорит её. Становится немного стыдно за себя, но, как говорится, слово не воробей. — «Эти трубки» помогают мне жить, так что я прощаю им всё, — Накахара передёрнул плечами, эта тема явно не его любимая. — хотя иногда они цепляются за ручки дверей или за что-то ещё… Детишки иногда хватают и дёргают. Их мамы очень пугаются, вдруг я тут же начну задыхаться. — Я не должен был спрашивать… Извини, — Дазай неловко и не к месту усмехается, легонько поглаживая чужую руку. Он думает, что надавил на больное, а ведь нельзя так делать. Особенно когда хочешь сблизиться с человеком. — Нет, всё нормально. Я должен уметь говорить об этом спокойно. Всё же это огромная часть моей жизни. — Ну, сложно говорить о таком спокойно. Если хочешь жить, конечно… Ай! Чуя! — получив кулаком в плечо, парень удивлённо восклицает, потирая ушибленное место. — Чего дерёшься? Губы Чуи сжаты так, что бледнеют, а взгляд прямо буравит собеседника, отчего тот смотрит куда-то в сторону, не выдерживая. Вот где точно задел больную мозоль. Да так основательно, задел и ещё потыкал. Соулмейт молчит, но лучше бы он ругался, снова ударил его, вместо этого проклятого осуждающего взгляда. Осаму готов только от этого покраснеть и рассыпаться в извинениях. Но ни одного слова не вырывается, язык к нёбу прилип, что ли… — Кто не хочет жить понятия не имеют, что значит неотвратимо умирать, не зная, когда снова начнётся… — голос у того, кто совсем умирать не хочет, твёрдый и глухой. И Дазай всё же смотрит ему в глаза, всё понимая. Чуе, который отчаянно цепляется за свою жизнь, действительно невозможно понять тех, кто хочет скорее эту жизнь оборвать. Чуя хочет жить и не понимает, как можно желать себе смерти. Чуя умирает и боится до дрожи этого. Дазай понимает, но… — Жизнь порой кажется настолько невыносимой, что смерть уже не кажется такой уж страшной старухой с косой. Она скорее становится такой прекрасной спасительницей… Поверь, я говорю с собственного опыта, — горькая улыбка касается губ, и Осаму кусает их, чтобы не показывать их грустное уродство. — Не все самоубийцы жалкие позёры, желающие привлечь внимание. На самом деле люди, желающие умереть, желающие на самом деле, а не на словах, они внутри уже мертвы. Только ты этого не видишь. Чем сильнее гниль, тем ярче улыбка, скрывающая её… Невозможно жить, когда душа уже разложилась. Взгляд рыжего меняется с хмурого и напряжённого на какой-то очень печально удивлённый. Как будто он только-только понял это, хотя, собственно, так и есть. — Я… Как-то не думал… — он не знает, что сказать, он никогда особо не умел строить красивые речи. —… Но чем дольше я на тебя смотрю, кажется, на душе становится легче. Поэтому… Если я хоть каплю симпатичен тебе… — Дазая останавливает прикосновение к запястью, нежные пальцы легонько сжимают его. — Ты дурной. Но мне нравится… проводить время в твоей компании, — Накахара смотрит в книгу на своих коленях. А Осаму улыбается. — Хорошо. Меня это радует.