Я приду плюнуть на ваши могилы.

А потом и Чимин вернулся. Они мне о нем столько рассказывали, что у меня уже уши завяли. Чимин жил в одном из самых шикарнейших домов в прекрасном квартале города. Родители его жили в Нью-Йорке, а он весь год оставался в Бактоне, потому, что у него были слабые легкие. Они были уроженцами Бактона, а это город, где можно учиться не хуже, чем где-нибудь еще. Я уже знал и паккард Чимина, и его гольф-клубы, и его радиоприемник, и его погреб и бар, как будто всю жизнь прожил у него: увидев его, я не был разочарован. Это в самом деле был мелкий мерзавец, каким он и должен был быть. Худой темноволосый тип, слегка смахивающий на индейца, с черными неискренними глазами, завитыми волосами и узким ртом под большим носом. У него были ужасные руки — две лапищи с плоскими и словно поперек посаженными ногтями, они были в ширину больше, чем в длину и вздувшиеся, какими бывают ногти у больных людей. Все крутились вокруг Чимина, как собаки вокруг куска печенки. Я несколько поутратил значительность как поставщик алкоголя, но оставалась еще гитара, и я приберег для них несколько па чечетки, о которых они не имели ни малейшего представления. Время у меня было. Мне нужна была добыча поувесистее, и в окружении Чимина, я был уверен, что найду то, что искал с тех пор, как мой брат снился мне каждую ночь. Думаю, я понравился Чимину. Он, наверное, ненавидел меня за мои мускулы, рост и еще за гитару, но это его притягивало. У меня было все, чего не было у него. А у него были бабки. Мы были созданы для того, чтобы сойтись. И потом, он с самого начала понял, что я готов на многое. Он не подозревал о том, чего я хочу; нет, до этого он не дошел; как бы он мог додуматься до этого, если не додумались другие? Просто он думал, я считаю, что с моей помощью ему удастся организовать несколько маленьких особенно разнузданных оргий. В этом смысле он не ошибался. Теперь город был в наличии почти в полном составе; я начал распродавать учебники естественных наук: геологии, физики — и кучу подобных штучек. Они присылали ко мне всех своих приятелей. Девицы были ужасны. В свои четырнадцать лет они уже умели устраиваться так, чтобы их потискали, а ведь надо здорово постараться, чтобы найти повод потискаться, когда покупаешь книгу… И все же всякий раз это удавалось: они предлагали мне пощупать их бицепсы, чтобы убедиться в результатах летних тренировок, ну, а потом мало-помалу мы переходили к ляжкам. Они переходили границы дозволенного. У меня все-таки было несколько серьезных клиентов, и я дорожил своим положением. Но в любое время дня малютки эти были горячи, как козочки, и такие мокренькие, что только тронь — и польется на землю. Уверен, что работа преподавателя в университете — совсем не синекура, если это уже нелегкое дело для книготорговца. Когда начались занятия, мне стало немного поспокойнее. Они являлись только после обеда. Самое ужасное, что мальчишкам я тоже нравился. Это были существа, не принадлежавшие ни к разряду самцов, ни к разряду самок; только некоторые из них сформировалось уже как мужчины, а всем остальным также нравилось лезть ко мне, как и девчонкам. И эта их мания пританцовывать на месте. Я не припомню случая, чтобы, собравшись числом около пяти, они не начинали напевать какой-нибудь мотивчик и раскачиваться в такт. Ну, это-то на меня хорошо действовало; это было нечто, что вело происхождение от нас. Я больше не беспокоился по поводу своей внешности. Думаю, что заподозрить что-либо было невозможно. Чимин напугал меня во время одного из последних купаний. Я дурачился нагишом с одной из девиц, подбрасывая ее в воздух, вертя в руках, как младенца. Он наблюдал за нами, лежа позади меня на животе. Мерзкое зрелище — такой тщедушный тип со шрамами от пункций на спине: он дважды болел плевритом. Он разглядывал меня исподлобья, а потом сказал: — Вы сложены не так, как все, Чон, у вас покатые плечи, как у негра-боксера. Я оставил девчонку, встал в стойку, а потом стал танцевать вокруг него, напевая нечто собственного сочинения, и они все засмеялись, но меня это достало. Чимин не смеялся. Он продолжал смотреть на меня. Вечером я взглянул на себя в зеркало над умывальником, и настал мой черед смеяться. С этими темными волосами, с этой бело-розовой кожей я ничем не рисковал. Я их поимею. А Чимин стал так говорить из зависти. Да потом у меня и вправду были покатые плечи. А что в этом плохого? Редко я спал так хорошо, как в эту ночь. Через два дня, на уикэнд, они организовали вечеринку у Чимина. В вечерних костюмах. Я взял напрокат смокинг и торговец наскоро подогнал его по моей фигуре; тип, который надевал его до меня, был примерно одного роста со мной, так что подогнать было несложно. Той ночью я опять думал о брате.