Я приду плюнуть на ваши могилы.

До наступления субботы я больше не виделся с Чимином… Я решил заехать к нему на своем нэше. Если он по-прежнему намерен ехать, я оставлю нэш в его гараже… Если же нет, поеду дальше. В тот вечер я оставил его зверски пьяным. Он, наверное, был гораздо пьянее, чем казался, и сорвался с тормозов. Малышка Полли сохранит след на левой груди, потому что этот скот задумал покусать ее, он словно взбесился. Он полагал, что доллары ее успокоят, но Анна-негритянка явилась без промедления и пригрозила, что больше его не примет. Уверен, что он явился в это местечко не впервые. Он все не хотел отпускать Полли; запах этой рыженькой ему, наверное, нравился. Анна наложила ей что-то вроде повязки и дала снотворное, но ей пришлось оставить Полли Чимину, который вылизывал все ее шрамы, издавая громкие горловые звуки. Я представлял себе, что он должен был испытывать, потому что не мог оторваться от своей черной малышки, но все-таки я старался не ранить ее; она ни разу не пожаловалась. Она лишь закрыла глаза. Поэтому-то я и задавался вопросом, в состоянии ли Чимин отправиться сегодня на уик-энд к Эсквитам. Накануне я сам проснулся в том еще состоянии. И Рикардо мог это подтвердить: в десять часов утра он приготовил мне тройной виски— другого средства привести себя в чувство я не знаю. В общем-то, я почти не пил, пока не приехал в Бактон, и понимал, что совершил ошибку. При условии, что вы выпьете достаточное его количество, не было случая, чтобы это не прочистило мозги. В это утро все было в порядке, и я остановился у дома Чимина, будучи в полной норме. Вопреки предположениям, он уже ждал меня: свежевыбритый, в костюме из бежевого габардина и двухцветной — серо-розовой — сорочке. — Вы уже завтракали, Чонгук? Ненавижу останавливаться в дороге, и потому заранее принимаю меры предосторожности. Этот Чимин был ясен, прост и чист, как младенец. Правда, младенец, которому было уже много лет. Из-за глаз. — С удовольствием съем немного ветчины — ответил я. Камердинер обслужил меня, обильно накладывая еду. Ненавижу, когда какой-то тип сует лапы в то, что я ем, но Чимин считал, видно, это нормальным. Вскоре после этого мы отбыли. Я перенес свой багаж из нэша в паккард, и Чим уселся справа. — Ведите вы, Чонгук.Так-то лучше. Он исподлобья взглянул на меня. Это был единственный намек на позавчерашний вечер. В продолжение всего путешествия он был в очаровательном настроении и рассказал мне кучу историй об Эсквитах-родителях, тех еще мерзавцах, которые начинали жизнь с хорошим капиталом — тут все пристойно, — но также с привычкой эксплуатировать людей, чья единственная вина состояла в том, что их кожа была другого цвета, нежели у них самих. У Эсквитов были плантации сахарного тростника на Ямайке и Гаити, и Чимин уверял, что у них пьют потрясающий ром. — Это не сравнимо с виски Рикардо, знаете, Гук. — Тогда я — за, — заверил я его. И нажал на газ. За час с небольшим мы сделали больше ста миль, и, когда въехали в Присквиль, Чимин стал подсказывать мне дорогу. Это был городишко поменьше, чем Бактон, но дома казались шикарнее, а сады были больше. Есть такие места, где чувствуешь: здесь живут те, у кого полно бабок. Ворота у Эсквитов были открыты, и я взял подъем к гаражу на первой передаче, и уж у меня мотор не стучал. Я поставил тачку рядом с другими машинами. — Уже есть клиенты, — сказал я. — Нет, — заметил Чимин. — Это машины хозяев. Думаю, кроме нас, никого нет. Будет еще кое-кто из здешних. Они приглашают друг друга по очереди, потому что, оказавшись у себя дома, начинают жутко скучать. — Понимаю, — сказал я. — Люди, достойные жалости, в конце концов. Он рассмеялся и вышел. Мы взяли каждый свой чемодан и оказались нос к носу с Джин Эсквит. В руках ее была теннисная ракетка. На ней были белые шорты, а после окончания игры она натянула желто-голубой пуловер, который потрясающе облегал ее фигуру. — О, вот и вы, — сказала она. Казалось, она в восторге от того, что видит нас. — Идемте, выпейте чего-нибудь. Я взглянул на Чимина, он — на меня, и мы оба согласно кивнули. — Где Лу? — спросил Чимин. — Она уже поднялась к себе, — сказала Джин. — Ей надо переодеться. — О! — сказал я подозрительно. — У вас переодеваются к бриджу? Джин разразилась смехом. — Я хочу сказать — переодеть шорты. Идите, наденьте чтонибудь более удобное и возвращайтесь. Вам покажут ваши комнаты. — Надеюсь, вы тоже переоденете шорты, — насмешливо сказал я. — Уже не менее часа прошло, как на вас все те же. И получил ракеткой по пальцам. — Я не потею! — заявила Джин. — Я не в том уже возрасте. — И вы, конечно, проиграли эту партию? — Да!.. Она опять рассмеялась. Она знала, что смеется хорошо. — Тогда я рискну предложить вам сет, — сказал Чимин. — Не сразу, конечно. Завтра утром. — Ну конечно, — сказала Джин. Не знаю, может быть, я ошибался, но у меня сложилось впечатление, что она предпочла бы, чтобы это был я. — Ладно, — сказал я. — Если у вас два корта, я сыграю с Лу, и проигравшие сыграют потом друг с другом. Постарайтесь проиграть, Джин, и тогда у нас с вами будет шанс сыграть друг с другом. — Окей, — резюмировал Чимин, — поскольку все плутуют, проигравшим буду я. Мы рассмеялись все трое. Было не очень смешно, но обстановка была несколько напряженной, и надо было ее разрядить. А потом мы с Чимином последовали за Джин в дом, и она препоручила нас чернокожей горничной — очень худой женщине с маленьким накрахмаленным чепцом на голове.