***
— Мне кажется, коричневый незаслуженно забыли как цвет. Сейчас спроси любого, какой цвет им первый приходит на ум, и практически никто не назовёт коричневый. Хотя он буквально повсюду: мебель, природа, еда в конце-то концов. А ведь этот цвет такой многогранный! — в правой руке держит бокал, покачивая его содержимое, — Чёрный показывает всегда элегантность даже в траурном костюме, красный — олицетворение дерзкой и экстравагантной страсти, жёлтый — всегда тёплый и жизнерадостный. А коричневый может стать совершенно разнополярными значениями: и омерзением, и печаль в осенний день навеет, и уют, — вступительный напиток в виде вина развязал Онешко язык до самых странных, пока ещё сознательных мыслей. В этот ранний вечер, когда золотой диск только подкатывался к горизонту, Кашин привёл свою новую подругу Лизу к старому знакомому и по совместительству давнему другу и коллеге Юлию. Они пришли в какое-то модное кафе, где сквозь высокие окна можно видеть и широкие дороги Петербурга, и массивную часть небосвода. Рядом с Онешко сидела Дарья, единственная пьющая в компании чай, поминутно наливая его из чайника, в котором и чая-то по сути нет, лишь фрукты плавают в этой мутноватой воде, но, услышав от своего соулмейта такие речи, она поперхнулась: — Юль, а напомни, какое у тебя образование? — Среднее никакое. — Нихуя ты философ, Юлик, — произнесла без стыда Лиза. — Ты даже не представляешь, что наш Данёк по-пьяне затирает, слушать дивно, — ухмыльнувшись, Онешко прикрыл глаза и вздёрнул нос, показав удовольствие. — Ну, допустим, я сейчас не пьян, но порассуждать о красках тоже могу, например, о цвете глаз, — Данил отвернулся, понимая, что зря это сказал, но продолжать теперь надо. — Ну, давай, — прыснул Онешко и вытаращил на него свои глаза: радужка карего цвета, словно воронка, затягивала в чёрную глубокую пустоту зрачка. — Не твои, мудак, — произнёс Кашин и перевёл взгляд на Лизу, отчего та опустила свой на салфетку на столе. — У Лизы каре-зелёные глаза. Зелёный у меня ассоциируется с ясностью и открытостью, но также карий тут добавляет шарм таинственности и скрытности. Нет, плохо получилось, у тебя лучше, Юлик. Пойду пока руки помою, — с этими словами Данил отлучился, Онешко застыл с поднятыми бровями, Даша продолжила пить чай, а Лиза лишь выдохнула, пока к её лицу прилила краска, а голова была готова взорваться от всего, что нарушало эту паузу в реальности. Выйдя из туалета, Кашин заметил, что в помещении включили освещение и поставили какую-то музыку, что играет, кажется, во всех модных кафешках. От громких шагов Лиза резко повернулась, и её волосы, словно бабочки, на мгновение взлетели к лицу, отчего для Данила всё приостановилось: музыка притихла, словно играла где-то вдали; свет стал слишком ярким вокруг, а ноги парня с трудом перебирались, чтобы не упасть наземь. Кое-как добравшись до стула и облокачиваясь об стол, рыжий сел и также молчал, как и все за столом, а его глаза пытались зацепиться хоть за что-то, чтобы не смотреть на Лизу, в особенности в её глаза. — Давайте лучше пойдем в пивнушку? — прервала тишину Каплан. — А то тут такое напряжение, что телефоны можно заряжать. — Это прекрасная идея, Даш, — поддержал Юлий и подозвал официанта, дабы расплатиться.***
Музыка неистово била по ушам в баре, который, к счастью, оказался всего в пяти минутах ходьбы от их прошлого места пребывания. Помещение гораздо хуже освещено, но даже здесь, в кислотном свете на фоне кирпичных стен, можно увидеть, как покраснели кончики ушей у Данилы и насколько пунцовы щёки у Лизы. Онешко первым делом пошёл к барной стойке делать заказ, Дарья — за ним. Поэтому Кашин, без объяснений для Лизы, начал искать свободный столик, пока она, почувствовав дискомфорт, аккуратно исчезла за дверью со знаком изображения фигурки в виде женщины. Ледяная вода — другой и нет — спасает положение Неред, будучи некой пощёчиной, которая ещё и кричит «Да очнись же ты! Хватит быть размазнёй! Не сопи носом, а выдуй с силой эти сопли во врага! Живо вернись в реальный — ты слышишь? — в настоящий мир сильной бабонькой!». Вытерев воду с лица рукавом и поглубже вдохнув, Елизавета вышла, успокаивая себя на мысли, что там, в этом странном кругу знакомых, перед которыми уже стыдно, там её ждёт заветное пиво. Звуки до сих пор мешают мыслить, пол выглядит растопленным маслом, на котором она заедет кому-либо в спину, стены кажутся настолько жёсткими, что, внезапно схлопнувшись, не оставили бы от русоволосой ничего. Но Лиза смелая, прошла мимо терний «шипов», слегка плюхнулась на диванчик, по пути захватив орешек с тарелки закусок в качестве небольшой награды небольшого достижения. Разговоры льются рекой — также со своими истоками, глубокими руслами и притоками. Одна из таких вроде бы маленьких речушек вылилась в ледяное море, вызывающее мурашки от верта воспоминаний, на тему «школа». — Ой, да забей хуй на это обучение. Школа учит быть индивидуальным? Пф! Лишь слова, на деле — на тебя орут, если твоё мнение о персонаже отличается от того, что объяснял учитель, если твоё решение немного другое, нежели в учебнике. Однажды мой знакомый, который учился на педагога, ну и долбоёб, но смышлёный пацан, сказал, что тройка — заслуга учителя, значит он выучил учеников базе, четвёрка и пятёрка — это лишь твоё желание знать этот предмет. В школе я был круглым троечником, но раньше мне никто не говорил про это, а тогда бы я мог не париться из-за какого-то пустяка. В школе вообще лютый пиздец: срут одноклассники за неудачное падение на лестнице, срут учителя за невыполненное задание, срут дома родители за очередную двойку. Только смысл в этом? Я, например, живу в Санкт-Петербурге, недалеко от работы, Даша тоже, Кашин — мудак, свой талант просирает… — Онешко не успел логически закончить монолог о плохом образовании, Данила перебил его: — Как же ты заебал, Юлик! И без тебя знали. Лизок, в общем пойми одну вещь: ты уже закончила школу и париться с последующим образованием сильно не стоит. Подняв взгляд на него, русоволосая еле удержалась, чтобы не засмеяться не вовремя, он ведь не знал: — Я уже два года как учусь в университете. По приколу однажды подала заявку. С какого-то волшебного хуя дали место, и я переехала сюда вместе с Дашей… и… — девушка откашлялась и затем сделала вид, что последнюю фразу она не произносила, запрокинув весь полупустой стакан с её любимым — Юлик случайно угадал с сортом — тёмным, с нотками пшеницы, пивом. Раз, минута, два, где-то в ушах играет слабенький, как бы сказал Кашин, биток, а тишина за столом запрещает собеседникам даже потянуться за напитком, словно парализовав, окутав временным пузырём. Лиза не выдержала. Произвела на свет какой-то непонятный звук, то ли цокание, то ли причмокивание: — Просто сейчас взяла академический отпуск. Зарыковскую там все знали, поэтому как-то… вот так. — Фух, слава богу. А то я уже начал переживать, что прогуливаешь. Меня из-за прогулов и вышвырнули, благо Юлик нанял, — пробормотал рыжий, зачесав по привычке волосы, и допил свое пиво.И ни у кого не клеился разговор, и попытки каждого удержать его разбивались, как волны о скалы, оставляя после шипящую пену из вздохов.
Когда же у всех закончилось единственное в этот момент спасение от общения, являющееся пивом, Онешко и Каплан вновь без объяснения пошли за новым заказом, оставив «пару» наедине. —Лиз, а какие ты цветы любишь? Я просто забыл. Но Неред молчала. Молчала в надежде, что до него дойдёт, что она не из тех, кто любит и получает цветы. Молчала, сжав руки в кулак. Молчала, задержав дыхание. — Эй? — Данила помахал рукой перед глазами Лизы. — Зачем тебе это? — На похоронах… — парень сглотнул ком, — в общем, ты пришла с фиолетовым цветком. Мне иногда случалось видеть такие… — замолчал, обдумывая, стоил ли вообще доводить этот разговор до конца, — До встречи с тобой ещё чаще. А когда ты пришла к нам, то говорила о цветах в помещении, упомянув о своих любимых. Так какие же они? Русоволосая молчала, опустив глаза и думая «Нет! Нет же! Не может быть! Неужели он мой соулмейт. Значит Даша была права…»***
Из кипящего чайника густым клубом идёт пар. Она аккуратно наливает кипяток в каждую кружку, опуская пакетик жасминового чая. Ставит кружки рядом с пирогом, который так кропотливо готовила, поднимает вгляд на подругу и говорит: — Лиз, я своего соулмейта нашла. Зелёные глаза с вкраплёнными пятнами карего, обрамленными сверху густыми тёмными ресницами, а чуть выше такими же бровями, гармонирующими с медовыми волосами, поднимаются на уровень глаз девушки в очках, мешающими точно установить их цвет из-за бликов от окна. Но Лиза знает, что этой брюнетке достались самые почти лучшие голубые глаза. Ещё со школьной скамьи Дарья уверила свою подругу, что у её соулмейта обязательно будут голубые глаза, так это и засело глубоко в Лизе и по сей день. — Так что, Лиз? — Вопрос брюнетки отвлёк Неред от разглядывания этой же девушки. Лиза начала что-то мямлить вроде «Поздравляю», но Зарыковскую это не устроило: — Лиза! Это не хухры-мухры, не чики-пуки, это любовь! — и сама засмеялась от знания таких выражений. — Ну блядь, а что мне отвечать? Что такая секси Даша смогла найти своего соулмейта? Что ты хотела бы, чтобы я ответила? — громким тоном произносит русоволосая, но взглядом выдаёт радость. Зарыковская склонила голову, от чего несколько прядей кудрявых волос, всегда пахнущих жасмином, несмотря на все частые попойки подруг, упали на стол. — Дурында ты! Понимаю, что тебе не хочется заводить отношения, но разве никогда не возникало чувство, что прямо тянет с ним хоть поговорит по душам? — Даша, я обязательно тебе скажу, когда захочу его найти. Но сейчас не до этого, — говорит Лиза и наконец-то решает первой отрезать пирог. у Даши всё ещё оранжевые пальцы от натирания тыквы на тёрке, а мизинец вообще заклеен лейкопластырем, который Лиза искала по всей квартире, пока девушка держала высоко палец. На полу осталась рассыпанная мука неосторожной брюнетки, а вся кухня забита грязными чашками, которые подруги когда-нибудь уберут, а сейчас они хотят забыться в беседе за чашкой ароматного чая и аппетитного пирога. — Ох, если бы было время…***
— Время просто летит в этом баре, — Юлик принёс четыре огромных стаканов пива на подносе, а Дарья — пачки чипсов и несколько видов соусов. — Да… — слова Онешко пробудили Елизавету из некоего транса, из-за которого глаза стали чаще моргать и наполнились слезами. — Я совсем забыла: мне надо идти. — В смысле? Лизок, бухич только начинается, — густые брови парня свелись, и на лбу проявилась глубокая борозда морщины. — Вот деньги, — сказала с трясущимся голосом русая, выложив несколько скомканных купюр из кармана. — Такси закажу на улице, не переживайте. Холодный ветер резко ударил Лизу в лицо после слегка прокуренного, но душного помещения. Сырой и влажный воздух вновь напомнил, что Петербург дождливый город: капли настолько мелкие, что в открытом пространстве, где нет стёкл, на которых они оседают, выглядят словно рябь; а из нескольких фонарей дождь вообще выглядит так, как будто он идёт именно из самих фонарей, от чего выглядит несущественно слабым. Вот уже подъехало такси, вновь чёрное, но Лизе это сейчас не важно. Она хочет быстрее исчезнуть из этого места. В весьма приятном салоне играл блюз, равномерный звук дождя, создающий нежную колыбельную песню для Неред, и лишь гулкие удары крупных капель, разбивающихся на более мелкие, возвращали девушку в реальность.