Болотные огни

— Сколько раз нужно тебе объяснять, что не стоит оставлять тылы совсем беззащитными? — претор Наалих стучал широкой голубой фишкой по полю гул'зиил, и от идущих вибраций и без того поверженная крепость Иратиса разрушалась в буквальном смысле. Молодой судящий устало опустил надбровные дуги, сохраняя сдержанное молчание — за последнюю четверть луны это было его двенадцатое поражение. — Наблюдатель Конклава увидел в тебе интеллект, подходящий высшей касте, но ты не можешь овладеть простейшей тактикой даже в игре! — Ты несправедлив, претор, — вступился за брата молодой воин Фелемир, пусть и согласен был в глубине души, что нельзя играть в гул'зиил настолько плохо, отчего речь его звучала неискренне. — Тактика — это дело воина. А его дело — закон. — Вздор. Меня не раз обыгрывали другие судьи. А это... каждый раз позорный разгром. Ни один Саргас не смеет быть настолько несведущ в военном деле, — Наалих поднялся и выпрямился в полный рост над противником, излучая смесь неодобрения и самодовольства. Иратис продолжал сидеть неподвижно, скрестив ноги и сфокусировавшись на трепетавших за окном дома досуга листьях карликового дерева. Слова наставника стекали с него как вода, давно не вызывая никакого отклика, и он скучал, просто ожидая, когда тот закончит и перестанет требовать от него невозможного до следующей игры. — Ты ведь просмотрел трактат о простейших тактиках защиты для новичков? — Два раза. Нет. Три, — юный судящий опустил надбровные дуги, неприкрыто досадуя на необходимость отвечать. — Мне даже приснилось вчера, что энси Алодар ке Шелак воспел пятый стратегический расклад за'ан'ли в любовной лирике. — Во имя Адуна, зачем ты читаешь этот сентиментальный вздор? — Судящая Шиинер задала мне сделать анализ образов с точки зрения истории и психологии и сравнить поэта эпохи манаси с его подражателями из эпохи ди-ул. — А. Опять твоя судейская ерунда. — Между прочим, в его стихах очень много историй о великих воинах. — Вздор, — хмуро повторил Наалих, продолжая смотреть на воспитанника сверху вниз. В его поверхностных мыслях снова всколыхнулось недоумение и непонимание, почему именно среди вверенных ему детей оказался этот «особенный» и почему Конклав не принял решение отдать его в ученики кому-то из высшей касты, но оставил на попечение всего сообщества провинции — как первого в своём роде и нуждавшегося в уникальном подходе, которого они сами не соизволили придумать. Как воин он мог научить его только тому, что умел сам. Как судящий юный ученик не воспринимал большинство его наставлений, и никакие тренировки не делали его тело достаточно крепким и ловким, чтобы опровергнуть мнение Высшего Суда о его кастовой принадлежности. — В любом случае, наставник, ты выиграл эту партию. Я повержен и удаляюсь, — Иратис поднялся. Жёлтые глаза сузились до щёлок. — Заниматься своей судейской ерундой. Он покинул зал в расстроенных чувствах, ругая себя за то, что так и не нашёл в себе силы воли отказаться от очередной унизительной партии, при которой как и всегда присутствовали молодые воины его племени, включая родного брата, и от них физически ощущалось недовольство его игрой. Выйдя на улицу, он нервным движением запахнул кожаный жилет и облокотился о перила мостков, ведущих к основному острову. Болотные испарения успели нагреться под дневным солнцем и вместо прохлады ложились на кожу смрадной духотой. Иратис посмотрел на своё отражение в мутной воде — на вид он не отличался от любого другого кхалаи — таких в его племени было достаточно и они не вызывали у воинов насторженности и недоверия. Он же был уникален, и, как и всё уникальное, общество Кхалы встречало его с глубинным неодобрением. — Боги, почему я не родился сильным и тупым. Ну или хотя бы рукастым. — Ир, я терпел три дня, — Фелемир возник рядом с ним как всегда тихо. Брат-близнец был в его жизни словно насмешка природы над тем, что могло было бы быть у него — сильное ловкое тело, талант стратега, пси-потенциал, достаточный для того, чтобы подняться до высшего храмовника в кратчайшие сроки. Наалих постоянно ставил его в пример Иратису, надеясь мотивировать, но добивался лишь обратного эффекта — молодой судящий из Саргас с каждым циклом питал всё большее отвращение к военному делу и к себе самому. — Но это больше никуда не годится. С тобой что-то случилось. — Ничего нового, Фел. Ты сам всё прекрасно знаешь. Претор — прекрасный наставник. Для кого угодно, кроме меня. — Я не судья, но чувствую, что ты раздражён больше обычного. И не пытайся от меня отмахнуться. Иратис взглянул на брата, неохотно признав справедливость его замечания. Сегодня всё обычное раздражение, казалось, увеличилось втрое против того, что он чувствовал в начале луны, и нехитрый анализ тут же выдал ему истинную причину. — Я уже три дня не говорил с Инарой. Я вообще не чувствую её в Кхале. Я даже немного беспокоюсь. И не надо говорить мне про расстояния и про то, что я ещё не чувствую Кхалу так, как взрослые. Мне через треть луны будет шестьдесят. — А я и не собирался, — неожиданно для брата, Фелемир разделил его беспокойство. — Разве она говорила, что куда-то отправляется? — Нет. Она и раньше ходила надолго гулять по болотам, но... я всегда чувствовал её, даже через искажения. Даже когда она проваливалась под воду. А сейчас нет. Исчезла без следа, — чем больше образов Иратис вкладывал в слова, тем живее и оформленнее становилась его тревога, все эти дни тлевшая в подсознании. Только тут он понял, что на самом деле в глубине он всё это время думал о случившемся, но не позволял себе никому об этом сказать. — Может, обратишься к прокуратору? Вдруг дело серьёзное?. — Для возбуждения дела о пропаже нет юридических оснований. Как я уже упоминал — она часто ходит по болотам без ведома старших. Никто о ней не тревожится. — Что ж, по крайней мере теперь об этом знаю ещё и я, — Фелемир попытался придать голосу побольше позитивных нот, но аура Иратиса в ответ лишь стала мрачнее. — Если бы это что-то меняло. — Тебе нужно успокоиться. Завтра встанем пораньше, перед тренировкой отправимся её искать. — Легко сказать. Мне ещё предстоит объяснять судящей Шиинер, почему я опоздал на встречу с ней, — Иратис прислушался к движениям сознаний в окружающем водовороте Кхалы и нашёл облако ауры второй наставницы, как всегда полное непредсказуемых эмоций, способных разрешиться любым итогом. Не дождавшаяся его судящая теперь была у свободного прилавка, где сегодня впервые за эту луну выложил новые рисунки Менес ке Канимаи. — Удачей будет, если я вернусь домой до середины ночи. — О, тогда удачи, — Фелемир несильно похлопал брата по плечу и двинулся в направлении их жилища, общего для них двоих и ещё восьмерых подопечных претора Наалиха. — Всё равно разбуди меня завтра. Мне надоело бездействовать. Ещё с минуту посмотрев на отражение своих глаз в тёмной глади болота, Иратис расправил плечи и отправился к центральному острову. Шиинер не могла не чувствовать его приближения, но словно нарочно не выдавала никаких реакций, делая вид, что очень внимательно изучает очередную картину. Он знал её уже более пятнадцати циклов и хорошо помнил, что это затишье могло обрушиться на него бурей негодования. А могло и не обрушиться — и пока его умений не хватало, чтобы понять, от чего зависели скачки её настроения. — Они просто восхитительны, — воскликнула судящая ровно в тот момент, когда он приблизился к ней со спины, и развернулась так, что его лицо почти упёрлось в рисунок. Иратис отстранился и сфокусировался на изображении — нарисованной тёмными чернилами женщине, заплетавшей косу. Её внешность, переданная всего несколькими линиями, напомнила ему Инару, отчего вместо смиренного поклона наставнице он выдал лишь раздражение. — Мои извинения, судящая. Я ничего не смыслю в искусстве живописи. — И в гул'зиил тоже. Когда ты научишься говорить претору Наалиху нет? — Судящая... — Ты рождён в высшей касте. Ни один храмовник, будь он даже великим вершителем, не смеет указывать тебе. — Я рождён в племени Саргас, и оно не признаёт за мной никаких особых привилегий. — Если окружение дурно влияет на тебя — следует его сменить. Так не может дольше продолжаться. Я подам запрос в Конклав — тебе стоит обучаться в Иалоне, а не в этом болоте. — Мне кажется, это лишь усугубит ситуацию. Судящая, я... выполнил задание и готов изложить итог своих исследований. — Я прочла его в твоих мыслях ещё утром. Ты так волновался, что усыпал весь эфир образами. Ты прекрасно справился. Однако за то, что ты опоздал на нашу встречу, придётся дать тебе неприятный урок. — Я готов. — Ты заберёшь себе эту картину. И поблагодаришь художника, — Шиинер мысленно указала на стоявшего позади неё протосса, отрешённо расправлявшего очередной свиток. Он почти не отличался внешне от любого другого Канимаи, но отчего-то одного взгляда Иратису хватило, чтобы по телу пробежал неприятный холодок. Прислушавшись к его мыслям, юный судящий обнаружил, что слышать было нечего — там, где у других Перворождённых ярким многоцветием переливалась аура, вокруг Менеса была лишь пустота, пронизанная случайными нитями энергии, протекавшей мимо. — Чую подвох. — У него врождённый недуг молчания, — пояснила Шиинер со странной смесью насмешки и искреннего сожаления. — Он никогда не слышал истинной речи и даже не представляет, как другие Перворождённые общаются друг с другом. Однако простейшие правила поведения он усвоил достаточно хорошо, чтобы взаимодействовать с другими на примитивном уровне. — Прекрасное испытание для молодого судьи вроде меня, — нервно хмыкнув, сказал Иратис скорее сам себе и принял свиток из рук наставницы. Непростое задание всё равно казалось более выполнимым, чем успешная партия в гул'зиил. Убедившись, что никакие телепатические сигналы не вызывали у Менеса реакции, Иратис легонько постучал по прилавку — так, чтобы он точно если не услышал бы вибрации, то заметил бы движение руки. Художник поднял голову резко, его красные глаза несколько раз прерывисто мигнули. — О, извини, я... — судящий машинально попытался оправдаться, но тут же осёкся, почувствовав недовольство наставницы. — Да. Конечно. Ты меня не слышишь, — он поспешил достать из рукава именной кадуцей и поднял на уровень глаз. На лице Менеса тут же отразилось удивление. Его взгляд забегал по фигуре Иратиса с повышенным интересом. Художник тронул вырезанную на кадуцее надпись, а после схватил судящего за плечи с готовностью здесь и сейчас ощупывать его, как редкую диковинку. — Что? Серьёзно? Даже ты считаешь меня странным? — судящий попытался отстраниться, но Менес не отпускал его, с усилившимся рвением принявшись ощупывать его лицо. — Надо же. Никогда прежде не видела, чтобы он вёл себя так, — Шиинер усмехнулась, на этот раз с ноткой беспокойства. Не найдя ничего лучше, Иратис выразил протест уже физически, оттолкнув слишком любопытного художника. Словно опомнившись, Менес пал на колени и поклонился в пол, как было положено лишь отверженным. — Ладно, я буду считать, что ты извинился, — сказал Иратис, когда он снова поднял на него взгляд. — И картина — она просто замечательная, — он медленно провёл ладонью по изображению и после положил ладонь на середину груди. — Я её заберу, — он свернул свиток и поместил в рукав. — Благодарю тебя, Менес ке Канимаи, за твоё искусство. Не найдя больше в себе никаких идей, которые мог бы попытаться передать в неловком одностороннем диалоге, Иратис сделал шаг к наставнице, желая в этот момент лишь только удалиться от безмолвного художника как можно дальше. Шиинер не выразила неодобрения — ситуация вышла далеко за рамки ожидаемого. Ничего не сказав, она отвела его от лавки, на ходу стараясь успокоить. — Разве таких, как он, не следует милосердно убивать ещё до вылупления? — сказал наконец Иратис, когда Менес исчез из поля зрения и уже точно не мог увидеть и как-либо интерпретировать его действия. — Раньше так и делали. Считалось, что у них нет души и они всё равно ничего не чувствуют. Но с закатом эпохи манаси Конклав решил дать шанс даже таким безнадёжным. Благо они появляются на свет не чаще, чем раз в сотню циклов. Менес — это эксперимент. — Не может знать истинной радости тот, кто лишён великого единства, — он взглянул на Шиинер в полном недоумении, пытаясь считать степень уверенности, с которой она произносила эти слова. — Разве это не первое, чему учат каждого из нас? — Решения Высшего Суда нельзя подвергать сомнению... — в этом ответе уверенности не было совершенно точно, — ...по крайней мере, без веских причин. Ты видишь Менеса впервые. Он талантлив, многим в провинции нравятся его рисунки. Это уже... успех. Кто знает, может его больному разуму для счастья хватает даже такого. Иратис с сомнением развернул свиток с рисунком и ещё раз внимательно посмотрел на него. Техника исполнения была без сомнений хороша, но в повседневной на первый взгляд картине юному судящему мерещилось что-то жуткое. Он не мог считать ни единого отпечатка энергии художника, пусть даже тот часами держал рисунок в руках. Изображённое лицо также казалось безжизненным и неподвижным, пусть каждая деталь, каждая тень была на своём месте. Иратис провёл подушечкой правого большого пальца по тёмным чернилам, составлявшим контур и почувствовал почти физическую боль, прокатившуюся по телу мелкой судорогой. — Мне кажется, они жуткие. Эта девушка двигается, но выглядит мёртвой. — Для того, кто лишён способности воспринимать истинную речь и читать ауры, все живые существа выглядят как механические куклы. Это пугает и завораживает одновременно. — Это не пугает. Это просто мерзко, — он свернул свиток и снова спрятал в рукав, отчего-то чувствуя потребность взглянуть на него ещё раз позже. Шиинер отвела глаза, и от неё повеяло смесью вины и досады. — Прости, пожалуй, это было слишком для тебя. Можешь идти домой и отдыхать. Завтра после заката дам тебе новое задание, — судящая коснулась его плеча, передав немного тепла, и лишь после этого Иратис осознал, что холод опускавшегося вечера уже пропитал его одежду. — И если Инара так и не появится — я передам запрос прокуратору. Иратис избрал обходной путь к дому наставника в надежде увидеть Инару или какой-то след её на берегах топей, простиравшихся кругом парящей столицы То'Элин. В сгущавшихся сумерках и стелющемся под ногами тумане было слишком легко что-то упустить, чтобы эти поиски имели смысл, но, даже осознавая это, он не мог больше бездействовать. Высокая трава, корни которой были единственной опорой в окружающей трясине, царапала пальцы ног, а поднимавшаяся под его шагами грязь быстро набивалась в ранки, вызывая возрастающий зуд. — Ну же, Иратис ке Саргас, покажи выдержку настоящего воина, — он всматривался в расплывающиеся очертания мшистых холмов и тонких стеблей, поднимавшихся вокруг из воды. — Надо было замотать ноги. Инара, как ты ходишь по этому... — словно услышавший его мысли участок земли под следующим шагом провалился, и юный судящий упал лицом вниз, пробив головой моховой настил на воде. Решительность стремительно покидала его вместе с теплом, улетучившимся из-под окончательно намокшей одежды. Прежде чем попытаться встать, Иратис осмотрелся. Непроглядный туман растёкся над ним как ночь, но в свете его глаз в полуметре впереди что-то заблестело — слишком большое, чтобы быть каплей воды, слишком светлое для перегнившего листа. Он протянул руку и поднял предмет со мха — это оказалось золотое кольцо, в которое была продета лента, сперва показавшаяся ему травой. Иратис поднёс находку к лицу, чтобы получше разглядеть, но даже без этого он чувствовал оставшийся в металле энергетический след хозяина. Кольцо, несомненно, принадлежало Инаре — одно из многих, что украшали её косы. След был слабым, словно оно потерялось несколько дней назад, и эмоциональный отпечаток считать было почти невозможно. — Поздравляю, ты что-то нашёл, — произнёс в его голове голос Фелемира, когда он почти дошёл до дома. — Не мог подождать до утра? — Но нашёл же, — сердито парировал Иратис, вытирая ноги о разложенный у дверей дома настил. — К утру оно могло утонуть. Или ещё что-нибудь. — Думаешь, у тебя чутьё следователя? Прости, Ир, но я в это не верю. Хотя что там, я вообще не верю, что тебя правильно определили в высшую касту. Судьям не пристало ходить ночью по болотам. — Благодарю за честность, брат, — он поднялся в помещение, где спали все воспитанники претора, на ходу стаскивая с себя насквозь мокрый жилет. Кроме Фелемира никто из находившихся в комнате не обратил внимания на его появление — несколько пар уединились по углам, а в центре те, что не наигрались в доме досуга, продолжали оттачивать тактические навыки в гул'зиил. — Да что я. Это Наалих всыплет тебе за испачканную без нужды одежду. — Храмовник учит меня быть аккуратным в одежде. Это почти смешно, — он снял нижнее платье, и из рукава выпал рисунок, о котором он успел напрочь забыть. Край его промок, и часть краски расплылась. — О. Какая досада. — Что это? — Моё сегодняшнее задание, — Иратис размотал свиток и убедился — изображение было безвозвратно испорчено. Лицо девушки на картине смылось почти полностью, растёкшись по бумаге грязно-синим полукругом. — Всё равно она была жуткой, — не задумываясь над тем, что делает, судящий снова провёл по краске большим пальцем. В этот раз ощущение, испытанное им около лавки Менеса, стало намного чётче. — О боги... — Теперь это просто клякса. — Нет. Потрогай... Мне же не мерещится? Фелемир неохотно провёл рукой по рисунку и тут же отдёрнул её, наполнив эфир столь ярким ужасом, что остальные присутствовавшие храмовники отвлеклись от своих занятий и уставились на него. Спустя несколько мгновений они окружили их, и каждый захотел лично рассмотреть и потрогать зловещий контур. Последним свиток попал в руки Наалиху, не преминувшему подойти и выяснить причину всеобщего беспокойства. — Иратис, где ты это взял? — от претора веяло неподдельным ужасом. — В общественной лавке. Судящая Шиинер испытала меня общением с отверженным Менесом, и я взял этот рисунок в порядке эксперимента. — Оно нарисовано кровью, — озвучил он то, что уже и так поняли все. — Мы должны отнести это прокуратору. Одевайся. — Но я же только... — Иратис попытался было возразить, но властная аура претора быстро задавила в нём зачатки протеста. Под обеспокоенными взглядами братьев он снова надел промокшие одежды и последовал за претором в наступившую над провинцией ночь. *** В тот вечер прокуратор Танашар ке Венатир находился в прокуратуре лично. Наалих заявился к нему в тот час, когда все его помощники разошлись, а сам он сидел подключённый к пси-усилителю в полудрёме. Его аура заполняла окружающий эфир подобно туману, поднимавшемуся над болотами. — Судящий, разреши говорить, — претор опустился перед ним на одно колено. — Почему не обратился ко мне через Кхалу? — Дело требует личного рассмотрения. — Дело? — Танашар открыл глаза чуть шире и только теперь заметил позади сверкавшего доспехами воина юношу в грязной одежде. — Кто это с тобой? — Мой воспитанник. Я нашёл у него сегодня нечто, что может быть уликой. — Уликой к чему? — тоскливо протянул прокуратор, излучая осуждение и недовольство тем, что его разбудили. — У меня нет нераскрытых дел. И почему этот юный воин кланяется не по протоколу? — Я не... — Ещё и говорит без разрешения, — Танашар нахмурился. — Хорошо же ты воспитываешь своих детей, Саргас. — Волею Конклава, изъявленной в сто пятьдесят четвёртом цикле от начала эпохи ди-ул я, Иратис ке Саргас, по праву рождения определён в касту судей, и мне не положено кланяться прокуратору ниже уровня груди, — после неловкой заминки Иратис снял с пояса кадуцей и поднял перед собой в доказательство своих слов. — Ах, это ты, недоразумение, — почти вспыливший было прокуратор снова потерял интерес и продолжил блуждать взглядом по лицу претора. — Так что ты там принёс? Наалих подошёл к Танашару ближе и снова преклонил колени, протянув ему свиток. Судящий развернул его и недоуменно приподнял надбровные дуги. — Ты хочешь, чтобы я посадил твоего мальчишку в стазис за испорченную картину? — Прокуратор. Она совершенно точно нарисована кровью. Говорю тебе как храмовник, видевший немало битв и смертей, это кровь протосса. — А вот это серьёзно, — из ауры прокуратора быстро улетучились лень и сонливость. — У тебя есть какая-то ещё информация? — Нет, прокуратор. — Если ты бесполезен — оставь меня. Займусь этим, когда мои помощники вернутся. — Прокуратор! — Иратис сделал несколько решительных шагов и встал перед главой города, обойдя наставника. — Иратис, знай своё место! — глаза Наалиха гневно сверкнули красным. — Я не разрешал тебе говорить, юноша, — в голосе Танашара звучало скорее удивление, чем гнев. — У меня есть информация. Я помню, как выглядел рисунок до того, как я испортил его. Я видел другие рисунки этого художника. Возможно, со своими опытом и мудростью прокуратор поймёт больше из образов, имеющихся в моей памяти, и вместе мы придём к решению. — Похоже, ты знаешь больше, чем говоришь, юный судья из Саргас. — Мои извинения, прокуратор, — снова вмешался Наалих. — Вот уже скоро пятьдесят циклов как я пытаюсь выбить из него охоту к пустой болтовне, но он безнадёжен. Танашар, однако, не слушал причитаний претора, продолжая всматриваться в сознание юного судящего, который едва сдерживался, чтобы не обрушить на него поток своих тревог и догадок. Беглый взгляд на поверхностные мысли дал ему больше, чем все официальные заявления, исходившие от Наалиха. — Предлагаю сделку, претор. Если этот мальчик такой бестолковый, как ты говоришь, я лично подам запрос в Конклав и оспорю ошибочно назначенную ему кастовую принадлежность. Если же он поможет мне распутать это дело, я возьму его под личную опеку и он больше никогда не окажется под твоим влиянием, Саргас. — О, — Наалих рассмеялся, обдав прокуратора всем возможным скепсисом. — Это многое сделало бы проще. Спорю, ты возненавидишь его до восхода Лу, — не дождавшись разрешения, претор удалился, по пути бросив несколько невербальных телепатем раздражения воспитаннику. Иратис проводил его взглядом, затем посмотрел на прокуратора, чувствуя возрастающее смятение от того, что ситуация обернулась столь неожиданно. Приватный разговор с главой города определённо был тем, к чему он не был готов. — А теперь, Иратис ке Саргас, подойди, — прокуратор поднялся из кресла и мысленно приказал ему сесть на его место. Юный судящий замешкался, но взгляд Танашара стал суровее, и он подчинился. — Нужно понять, с чем мы имеем дело. Будет лучше, если ты не будешь сопротивляться. — Сопротивляться чему? — испуганно спросил Иратис, когда ладони судящего легли на корни его уз и от его пальцев в разум ударил сильный болевой импульс. Тут же кабинет перед его глазами расплылся и появилась лавка, от которой он так спешил удалиться всего несколько часов назад. Справа от него застыла Шиинер, перед ним на металлическом помосте почти распластался Менес, выражавший извинения единственным доступным ему способом. — Ты не закричал. Неплохо для первого раза. Покажи мне рисунок. Помедлив несколько секунд, давая себе свыкнуться с непривычным состоянием сознания, Иратис поднял перед собой рисунок, находившийся в руке. Картина была чёткой и ещё неповреждённой, и новая вспышка головной боли дала ему знать, что прокуратор внимательно считывал образ из его памяти. — Она похожа на Инару, — сообщил он, сам не зная зачем. — Если это она — вероятно, картина нарисована её же кровью. Нужно провести анализ. Покажи мне остальные картины. — Но я не могу. Я постоянно смотрел на эту с того момента, как подошёл к судящей Шиинер. — Ты видел их боковым зрением, — мягко констатировал Танашар, в то время как по затылку разливалась новая горячая волна напряжения. Иратис сделал шаг вперёд по застывшему полотну воспоминаний и заставил себя опустить взгляд на другие изображения, покрывавшие прилавок. Большинство контуров словно плясали на бумаге и ускользали от попыток сконцентрироваться. — Сосредоточься. Иратис заставил себя уловить хотя бы некоторые из пляшущих линий. Боль стала почти нестерпимой, но изображение наконец-то остановилось, собравшись в пару фигур — двух воинов, стоявших спина к спине, скрестивших руки в защитной стойке. — Знаешь кого-то из них? — спросил Танашар, усиливая его концентрацию своей. Иратис ответил отрицательно, с каждой секундой теряя нить происходящего. Воспоминание растворилось, и перед ним снова возник кабинет прокуратора, и теперь, вернувшись в физическую реальность, юный судящий почувствовал, как сильно колотилось сердце. — Ладно, передохни немного. — Это было... удивительно, — только и сумел выдать из себя Иратис, постепенно возвращая себе душевное и физическое равновесие. — Стандартная процедура глубокого допроса. Учитывая ситуацию, мы должны собрать как можно больше информации в кратчайшие сроки. Ты — бдительный, внимательный юноша. Будешь полезен любыми наблюдениями по делу. — Это каждый раз будет так больно? — Поначалу да. Потом привыкнешь. Должен сказать — ты держался великолепно. — Выдержка настоящего Саргаса? — спросил Иратис полушутя. — Отнюдь, юный Иратис, — прокуратор тихо рассмеялся и приподнял обе надбровные дуги. — Саргас, несомненно, одни из самых стойких, когда речь заходит о битвах. Но разум этих храбрых воинов уязвим. Недаром они громче всех протестовали против учений Кхаса — постоянная ментальная открытость для большинства из них болезненна. Ты же не растерялся. Смог обработать искажённые инграммы. И не поддался панике, когда твой организм начал отторгать моё присутствие. Это — стойкость настоящего судьи. Я бы сказал — весьма своеобразный её вариант. — О. Как хорошо, что Наалих этого не слышит, — сказал Иратис с лёгким сомнением и тут же отметил, что его физическое состояние пришло в норму и он чувствовал себя готовым к повторению столь малоприятного, но интересного и полезного контакта. — Напротив, ему стоило бы увидеть воочию, что ты не такой, как другие его ученики. Прежде чем я снова войду в твою память. Я видел в твоих мыслях, что ты принёс ещё одну улику. Покажи её. — Я не уверен, что это будет полезно в деле, но... — Иратис отвязал с пояса ленту с кольцом и протянул прокуратору. Тот внимательно ощупал его и снова помрачнел. — Это украшение Са'Инары ке Венатир. Её уже три дня никто не видел, и я... думал доложить вам об этом. — Она дочь моего помощника. Странно, что он не упоминал об этом, — он перевёл глаза на рисунок, где уцелели чётко прорисованные распущенные вибриссы, несколько полос на которых казались похожими на мелкие царапины. — На портрете она заплетает косу — потому что когда её рисовали, она уже потеряла его, — предположил Танашар, очевидно, не сомневаясь в том, что это имеет прямое отношение к делу. — Значит ли это, что нам нужно привести сюда на допрос отверженного Менеса? Если он рисовал её — он должен знать, где она, и... — Он бесполезен как свидетель, а для обвинения пока недостаточно улик. Нужно опознать как можно больше изображений — возможно, пропала не только Са'Инара. А возможно — это просто совпадение. После восхода Лу прикажу явиться сюда всем, кто когда-либо брал его картины, пока они — единственный способ узнать, есть ли на его совести что-то противозаконное и откуда начинать поиски. А пока... — ладонь прокуратора снова легла на плечо юного судящего, — я постараюсь извлечь из твоей памяти всё, что может быть нам полезно.