Болотные огни

Претор Наалих спал в ту ночь неспокойно. Смелое предложение прокуратора, от которого он не смел отказаться, на самом деле настораживало его и раздражало. Иратис не вернулся ни через час, ни через два, ни даже после рассвета — полезен он был или нет, Танашар оставил его при себе на всю ночь, и это нарушило привычную гармонию, образовавшуюся за десятки циклов среди его воспитанников. Не вернулся он ни к утренней медитации, ни после — когда все молодые воины То'Элин собрались на тренировку. Другие наставники также заметили отсутствие одного из учеников и задевали нетерпение Наалиха невысказанными вопросами, и когда один из них всё же прозвучал, его терпение дало трещину. — Что же, юный судья решил, что ему неинтересны более будни настоящего Саргас? — спросила Занаир, недавно получившая в своё распоряжение сразу четырёх учеников и не дававшая им спуску, несмотря на совсем юный возраст. Она была дерзкой и прямолинейной — как и сам Наалих в её возрасте — и в её поверхностных мыслях пёстро переливалась насмешка. — Прокуратор Танашар приказал ему остаться в прокуратуре. Нам не положено интересоваться замыслом судящего, если он сам не желает нас в него посвящать, — аура претора сделалась плотнее, но искры раздражения всё равно проступали на поверхность. — Прокуратор решил тренировать его лично? — Ты сомневаешься в том, что я смогу сделать из Иратиса воина? — Ему почти шестьдесят. В этом возрасте лучшие из нас отправляются на состязания в Иалон, а он прославился только тем, что играет в гул'зиил хуже всех на Айюре. — Ты... — глаза Наалиха сверкнули красным. Ученики, продолжавшие синхронную разминку во время их перебранки, почувствовали, что им следует отойти на безопасное расстояние. Занаир мгновенно заняла позицию защиты и успешно увернулась от стремительного рывка, но претор словно предвидел это, и, не позволяя инерции увлечь себя слишком далеко, развернулся и снова бросился на неё, с силой швырнув о камни. Удачно сгруппировавшись, она приготовилась было перекинуть его через голову, но в завязавшийся бой вмешалась чужая воля, заставившая обоих остудить распалившуюся жажду битвы. — Занаир ке Саргас, ты явишься в прокуратуру для дачи показаний. Прямо сейчас, — приказал старший помощник прокуратора. — О, кажется, сегодня я встречу твоего воспитанника раньше, чем ты, — быстро поднявшись на ноги, Занаир бодро побежала в сторону прокуратуры мимо озадаченных учеников. Наалих, не раздумывая, последовал за ней, сократив разрыв в несколько прыжков и обогнав её. Расстояние в несколько километров до прокуратуры он пересёк менее чем за десять минут и был крайне доволен собой, когда вошёл в открытые двери. — Эн таро Адун, претор Наалих. Тебя тоже позвали на допрос? — с тенью усталости в голосе спросила одна из выставленных у двери стражниц. — Нет, но здесь мой ученик, и ему давно пора было вернуться, — Наалих перевёл взгляд и только тут заметил, что в прокуратуре необычное оживление. Казалось, сегодня Танашар призвал всех своих помощников, задействовав их в беседах с двумя десятками жителей города. У многих в руках были свитки, подобные тому, что он вчера увидел у Иратиса. — Он в кабинете главы. — Что здесь происходит? — Не знаю, — стражница раздражённо мотнула головой. — Всех расспрашивают про какие-то картины. В спину Наалиха с разбегу врезалась настигшая его наконец Занаир и бесцеремонно крутанулась вокруг него. — Занаир, ты на допрос? — спросила стражница тем же скучающим тоном. — Допрос? — соревновательный задор вдруг резко исчез из её ауры, сменившись напряжением, а ноги сами собой сделали шаг назад. Напряжение усилилось, когда она прислушалась к тому, о чём говорили все присутствовавшие в здании прокуратуры. — О таком мне не сообщали. — Занаир! — окликнул её помощник прокуратора, призвавший её сюда, и скоро возникший в поле зрения. Воины синхронно поклонились ему, когда он приблизился. — Эн таро Адун, судящий Са'Идрис. — Это формальность, но прокуратору нужно рассмотреть дело со всех сторон, — судящий коснулся её плеча, и тяжесть её ауры спала. — Пойдёшь со мной. — Повинуюсь, — молодая храмовница последовала с ним прочь от Наалиха, и дальнейший их диалог остался недоступен его восприятию. Не сразу вспомнив, зачем пришёл на самом деле, претор неловко проследовал мимо пёстрого собрания возможных свидетелей к кабинету Танашара. Внутри он обнаружил его ведущим беседу с судящей Шиинер, с энтузиазмом расхваливавшей перед ним сразу двенадцать рисунков Менеса, заботливо принесённых ею и разложенных на все доступные консоли. Её эмоциональный фейерверк так плотно заполнял эфир, что Наалих не сразу смог почувствовать присутствие своего воспитанника. Иратис был за их спинами, расположившись в кресле прокуратора чуть ли не вверх ногами, и причина того, что его аура была столь незаметна, стала ясна — он попросту спал. — ...а здесь я попросила его нарисовать Нани. Это было... четыре лунных цикла и три дня назад. Менесу очень нравится рисовать модель в движении! — увлечённо комментировала Шиинер очередную картину. — Откуда ты знаешь? Ты ведь не можешь его прочитать, — Танашар отвечал по инерции, внимательно изучая материалы поверхностными прикосновениями и разочарованно отмечая, что среди них не было ничего нестандартного. — О, его эмоции всегда очень чётко читаются по лицу. — Любой, кто не связан с великим единством, может солгать тебе. — Не думаю, что бедный мальчик на это способен. В любом случае, с Хананидер ке Шеддар точно всё в порядке, я вчера смотрела на неё весь вечер и не заметила ничего подозрительного. Я вообще не припомню, чтобы с кем-либо из его моделей случалось что-то дурное. — Двенадцать картин и никакого толку... — с досадой отметил Танашар, ущипнув себя за косу, и развернулся ко входу в кабинет, где замер Наалих, учтиво ожидая, когда представители высшей касты обратят на него внимание. — О, претор. Ты... — он сдвинул надбровные дуги, продолжая нервно мять косу, но это не помогало сосредоточиться на считывании намерений непрошеного гостя, — у тебя есть полезная информация? — Прокуратор, почему мой воспитанник сидит в твоём кресле? — спросил Наалих, мысленно указав на Иратиса. — Он помогает следствию и весьма эффективно, — ответил прокуратор не задумываясь. — Прямо сейчас он спит, — претор приподнял надбровную дугу. — В самом неподходящем для этого месте. — Мне сейчас не нужен пси-усилитель. Мальчик спит тихо и не мешает работе. Есть вероятность, что он вспомнит что-нибудь полезное, когда проснётся. — Могу я узнать, чем он занимался здесь всю ночь? — Я ведь уже сказал. Он помогал следствию. Храмовник, где твоё почтение перед служителем закона? — В первую очередь Иратис ке Саргас — мой ученик, и мне не нравится, что это... дело выбивает его из режима, к которому я его приучал десятки циклов. — Я не несу ответственности за потерянное тобой время и не собираюсь терять своё на споры с тобой, когда восемь жителей провинции пропали без вести! — Восемь? — Наалих поражённо моргнул. — Как такое могло произойти? — Все пропавшие были малозаметными личностями, не имевшими связей помимо присутствия в великом единстве, поэтому ни я, ни кто-либо ещё не заметили их исчезновения. Обращение к общей памяти показывает, что все они однажды просто уснули — и больше не просыпались, но к этому не было никаких физиологических предпосылок и их тела не были найдены. Са'Инара, портрет которой принёс твой ученик, — загадочное исключение, так как она, при всей её эксцентричности — дочь моего старшего помощника. Её портрет единственный из картин Менеса ке Канимаи был нарисован кровью. — Но всё же очевидно. Если Менес был последним, кто видел их живыми, он и главный подозреваемый. — Наалих, не рассуждай о том, в чём ничего не смыслишь. — Одно я знаю точно — ему давно пора проснуться и идти домой, — претор обошёл Танашара и Шиинер, подошёл к Иратису и резко дёрнул за одну из кос. Тот удивлённо вскрикнул и упал с кресла, резко проснувшись. — О... наставник! — юный судящий огляделся, спешно заставил себя подняться, в то время как Наалих продолжал тянуть его за узы в сторону выхода. — Я... я всё могу объяснить! — Прокуратор уже всё мне объяснил! — проворчал претор, настроившись на долгие воспитательные беседы с учеником. — Храмовник, ты переходишь всякие границы, — сдержанно, но строго отметил Танашар, наблюдая за происходящим. — В моей власти лишить тебя титула за дерзость! — Племя определило его под мою опеку, и я вправе воспитывать его так, как считаю нужным! — бросил в ответ Наалих, выволакивая Иратиса прочь из прокуратуры. Входное помещение тут же наполнилось телепатемами удивления и недоумения от тех, кто оказался вынужден созерцать эту неловкую картину. Танашар приподнял надбровную дугу и перевёл взгляд на Шиинер, от которой веяло неодобрением и досадой. — Упорство Саргас в том, чтобы оставить этого мальчика под опекой своего племени, однажды просто его сломает, — ответила судящая на невысказанный вопрос. — Я одна не могу справиться со всем тем ущербом, который этот грубый военный наносит его самоощущению. — Тем лучше, что скоро я положу этому конец, — прокуратор усмехнулся и погладил знаки на своём кадуцее. — Нашему обществу давно пора отойти от древних племенных предрассудков. *** На То'Элин спускались сумерки, и в них Иратис остался одиноко медитировать посреди тренировочной площадки. Головная боль, терзавшая его с самого момента пробуждения, со временем лишь усилилась и сводила на нет все попытки концентрации. О левитации не было даже и речи — всё его существо сосредоточилось только на том, чтобы хотя бы частично абстрагироваться от идущего от каменных плит холода и прочих слабостей плоти. Однако он всё же успел среагировать, когда в его сторону полетел тренировочный жезл, и поймал его в паре сантиметров ото лба. Отвлёкшись от медитации, он почувствовал присутствие сдержанной ауры Фелемира. — Наставник сказал, чтобы я занимался с тобой до восхода Ар'Лаи, — брат встал в метре от него в боевой стойке и ожидал, когда он поднимется. — Чем ты его так разозлил? — А мы не можем как-нибудь... избежать этого? — Иратис нехотя поднялся и взглянул на него с нескрываемым страданием. — У меня жутко болит голова. — Прекрасно! Сейчас будет болеть ещё сильнее! — смеясь, сказал Фелемир и замахнулся. Атака была стремительной, и Иратис только лишь успевал выставлять блоки. Уйдя в глухую оборону он, однако, не заметил, как брат сменил тактику. Резко присев, Фелемир крутанулся и одним ударом сбил его с ног. Оказавшись на спине, судящий не успел подняться до того, как жезл оказался у его шеи. — Ир, ты можешь лучше. — В чём логика твоих действий? — Иратис недовольно приложил ладонь ко лбу, на котором пульсировал теперь свежий ушиб. — Если ты хотел измотать меня как соперника в первые минуты боя — ты этого добился. — Что такого с тобой делал прокуратор, что ты не спал всю ночь и после сна остался измотан? — Фелемир требовательно протянул ему руку и помог подняться, затем снова встал в атакующую позицию. — Только не говори, что это очередная кастовая тайна. Я твой брат! — Всего лишь допрос. Стандартная процедура для важных свидетелей, просто... для меня это был первый раз, и мы занимались этим довольно долго. Мой мозг был не готов к столь глубокому проникновению. — То есть всё это время он копался в твоей голове? — Фелемир брезгливо дёрнул плечом, представив свою версию событий прежде, чем Иратис попытался поделиться с ним истиной. — Тогда я не удивляюсь твоей рассеянности. И как только наставник согласился подвергнуть тебя подобному? — Это было интересно и помогло осознать ментальные ограничения, которые мне предстоит преодолеть на пути восхождения... — Я сейчас усну, — Фелемир раздражённо прервал его и снова замахнулся для атаки. На этот раз Иратису удалось лучше уловить рисунок его движений и, парировав несколько ударов, он смог нанести наконец ответный и даже попасть брату по плечу. Тот удивлённо отскочил и обрушил на него новую серию стремительных ударов, но и тут Иратису удалось, пусть и не без труда, уловить направление и ритм и вовремя выставить блоки. — На самом деле я не ожидал, что судящий Танашар окажется таким интересным собеседником. Большинство жителей провинции считают его жутким занудой, — продолжал он размышлять, неохотно впуская навязанную ему тренировку в поле восприятия, удерживая концентрацию на битве на предельно допустимой грани. Как результат — скоро он снова оказался сбит с ног. — Ир, мы на тренировочной площадке, — неодобрительно констатировал Фелемир, на этот раз предоставив брату подняться самому. — Перестань думать об этом! Теперь вся прокуратура будет искать Инару, ты должен радоваться! — Не могу. Вдруг... вдруг её убили? — Да кому это могло понадобиться? — Я не знаю, но... Их беседу прервал шелест травы у подножия площадки, оказавшийся неожиданно громким в тишине сумерек. Оба брата обернулись на звук и прислушались к вибрациям эфира, но не ощутили присутствия чего-то более крупного, чем мелкие земноводные. Ничего необычного для вечернего времени суток, но Иратис почувствовал пробежавший по вибриссам холодок. Воспользовавшись коротким замешательством Фелемира, он подошёл к краю тренировочной платформы и огляделся. — Ты чего всполошился? Это, наверное, во'окса, — предположил Фелемир, но стал всматриваться в поднимающийся туман следом за братом. Немногочисленные светлячки, порхавшие над водой, усложняли ситуацию — казалось, их зеленоватое свечение лишь делало туман более непроглядным. — Ничто на Айюре не представляет для нас опасность. — Кроме нас самих, — Иратис снова заметил движение в высокой траве, совсем рядом со скоплением светляков, и услышал треск сломанных стеблей. — Ну точно, во'окса, — убедился Фелемир, но брат, игнорируя его слова, спустился с платформы и направился в сторону звука. — О, я понял. Ты готов отлынивать от тренировки под любым предлогом, да? Иратис не обращал внимания на его слова, продолжая сосредоточенно вслушиваться. Он не чувствовал в продолжавшей колыхаться траве присутствия живого существа, и это подогревало любопытство, требовавшее подтвердить или опровергнуть пришедшую догадку. Когда он был в шаге от цели, прямо перед ним из тумана вынырнула пара красных огоньков, и, даже будучи готовым к этому, Иратис вздрогнул при виде единственного протосса, присутствия которого не мог ощутить. — И что же это ты тут делаешь? — спросил юный судящий, глядя Менесу в лицо. Тот сделал шаг назад и поспешил поклониться, едва удерживая равновесие на мягких кочках. Потом приподнялся и продемонстрировал связку широких длинных листьев болотной травы, годившихся для создания бумаги. — Кого ты там нашёл? — Фелемир всё ещё мялся на краю платформы, не желая пачкать ноги. Менес продолжал стоять неподвижно, лишь изредка казалось, что он дрожит, и Иратис оценил, что истрепавшаяся тёмная туника, прикрывавшая его тело, совершенно не годилась, чтобы гулять по ночным болотам. — О, да это же уродец! — Ты знаком с отверженным Менесом? — Да кто ж его не знает. Менес ке Канимаи, сын отверженных Мо'Рана и Менеры. Живое доказательство того, что отбросам общества нельзя позволять размножаться. — Я вот узнал только вчера, — он пощупал мёртвые листья и полуосознанно потеребил ткань туники, убедившись, что она была тонкой и мокрой насквозь. — Это что, твоя единственная одежда? — Ты же в курсе, что он не может тебя слышать? — Да, но абстрагироваться от привычки непросто. На этот раз Иратис не стал делать шаг назад, когда отверженный потянул руку к его плечу и начал ощупывать ткань жилетки. — Какой же ты жуткий, — судящий взял его запястье и снова вздрогнул — бледная чешуя была ужасающе холодной. — Ты уже собрал свою траву, пойдём-ка в тепло, — он потянул Менеса за собой в сторону платформы, поверхность которой согревали энергетические линии удалённого пилона. Однако завидев на краю платформы Фелемира, тот резко высвободил руку и попятился, крепче прижимая к себе листья. — Ты... боишься Фела? — Иратис вопросительно взглянул на брата. — О, это он, наверное, после того случая... — неохотно отмахнулся тот. — Какого случая? — судящий помрачнел и начал всматриваться в мысли брата внимательнее. — Ты тогда пошёл с Шиинер в библиотеку, а мы с братьями тут немного разминались, а потом увидели уродца в кустах, — голос Фелемира стал немного веселее. — И тут Залаан говорит: «А вы знаете, что бездушные не умеют даже кричать...» — Иратису уже не нужно было слушать его. Он был внутри его воспоминаний, посреди сезона длинных дней, на той же самой площадке. Поначалу не происходило ничего необычного — две дюжины юных храмовников оттачивали синхронные тактики друг против друга, пока один из них не заметил Менеса у края платформы. В их головы почти единодушно пришла идея изловить его и проверить, были ли слова Залаан правдой. Всё его существо передёрнуло от картин, представших перед ним дальше. Он поспешил покинуть сознание брата, но мозг успел запомнить в красках зрелище того, как те, кого Иратис привык считать боевыми товарищами, проводили чудовищный по своей жестокости и простоте эксперимент по измерению болевого порога. — Боги... зачем вы это сделали? — он снова посмотрел туда, где стоял Менес — тот скрылся без следа, словно и до этого был только призраком. Глаза судящего сверкнули красным от подступившей злости. — А... почему нет? У него же нет души! — Его не убили до того, как он обрёл разум, а значит — мы приняли его таким, какой он есть, и несём за него ответственность. Пусть я этого и не одобряю — он такой же Перворожденный, как ты или я! — Ир, поверь, мы не первые, кому пришла такая идея. Закон его не защищает! И вообще... он ведь был тебе неприятен! Кем тебя подменили за полдня в прокуратуре? — Пусть его разум заперт, он всё же способен мыслить и анализировать происходящее вокруг себя. Каким он, по-твоему, представляет наше общество? — Иратис поднялся на платформу и брезгливо бросил жезл на камни. — Если его могут бить, резать, калечить все, кому вздумается, — откуда ему узнать, что это — не норма? Если он кого-то убьёт — он ведь даже не поймёт, что сделал что-то дурное! — Я... никогда не думал об этом, — Фелемир отвёл глаза, стремясь избежать взгляда брата, но тот вернул его внимание, поддев за подбородок кадуцеем. — Конечно. Ты же храмовник, зачем тебе вообще думать? — глаза Фелемира сверкнули яростью в ответ на оскорбление. Иратис брезгливо сощурился. — Правда, неприятно, когда тебя оценивают исключительно по касте? По ауре Фелемира пробежала рябь противоречивых чувств, среди которых с трудом, но улавливалось неохотное осознание вины. Ярость отступила, но он продолжал внимательно смотреть на брата, пытаясь увидеть хоть что-то привычное за стеной неожиданного осуждения. Не найдя ничего правильнее, он накрыл ладонями основание его кадуцея и опустился на одно колено. — Мой поступок ужасен, судящий. Я признаю это и прошу прощения. — Я не чувствую в твоих словах раскаяния, Фелемир ке Саргас. И не передо мной тебе нужно извиняться, — Иратис сбросил его ладони и прошёл мимо, прочь с площадки, на которой его, как он вдруг осознал, на самом деле ничто не держало, кроме привычки слушаться наставника. Он не знал, куда ему идти. Желания возвращаться домой не было — теперь, когда он стал свидетелем бессмысленной жестокости, на которую были способны те, с кем он делил этот дом. Он обратился к Кхале и нашёл сознание Шиинер, возвращавшейся к себе после долгого дня в прокуратуре. — Судящая, могу я прийти к тебе? — спросил он, впервые за десятки циклов удивившись тому, что раньше у него никогда не возникало желания покинуть жилище претора Наалиха. — Мой дом всегда открыт душе, жаждущей знаний. И я не раз говорила тебе — как мой ученик ты всегда можешь прийти ко мне, — её голос звучал устало, но доброжелательно. — Я чувствую, ты чем-то очень расстроен, юный Иратис. — Да. И у меня к тебе много вопросов, которые я должен был задать давно. *** Уснуть той ночью Иратис так и не смог, слишком встревоженный мыслями обо всём, что произошло. Пропажа Са'Инары, встреча с Менесом, интенсивное общение с главой города и неожиданная правда о тех, кого он привык считать семьёй, поочерёдно вплывали перед ним болезненно яркими образами, прогнать которые не смог даже морозный ночной воздух, щипавший чешую. Он позволил ногам вести себя привычными дорогами, надеясь, что ходьба рано или поздно утомит его достаточно, но волнения не покидали его, а лишь укоренялись и росли. После часа блужданий по полупустым мосткам он обнаружил себя в центре города у парапета, за которым из воды поднимались несколько высоких кристаллов кхайдарина, заставляя смрадное болото вокруг выглядеть более пригодным для жизни. Тёплый голубой свет касался кожи и окончательно прогонял малейшую сонливость, неумолимо указывая на то, что судящему снова предстоит проспать световой день. — Наалиху это не понравится... — Иратис упёрся локтями в парапет и положил голову на ладони, позволив себе медитативно созерцать прекрасный минерал. — Почему меня до сих пор это волнует? Я не обязан его слушаться! Вдруг он уловил вибрацию шагов вдалеке, шедшую, однако, не по возвышавшимся на сваях улицам, а по бившейся о них воде. Иратис всмотрелся в темноту, скрытую за сиянием кхайдаринов, и вскоре голубой свет выхватил из тени приближавшуюся к ним фигуру, и по тусклому красному цвету глаз и отсутствию энергетического отпечатка безошибочно узнал Менеса. Отверженный шёл медленно, с каждым шагом нервно оглядываясь. — Опять ты, — Иратис нахмурился и чуть пригнулся, чтобы не быть замеченным. При всём желании подбежать и снова попытаться наладить контакт, любопытство пронаблюдать за его действиями взяло верх. Скоро неравномерные звуки шагов прекратились. Судящий выглянул из-за парапета и с удивлением обнаружил, что Менес взобрался по кристаллическим выступам наверх и устроился на одном из них, как в кресле. Даже издалека он выглядел счастливым, купаясь в потоках исходившего от кхайдарина света. — Ты приходишь сюда погреться? Это... слишком мило для бездушного убийцы, — подумал Иратис почти разочарованно. Однако буквально через пару минут, согревшись в свете кристаллов, Менес достал из наплечного мешка высокий сосуд, похожий на те, что массажистки в домах досуга использовали для расслабляющих масел. Вынув тканевую затычку, он плеснул на руку немного содержимого, от одного вида которого Иратису мгновенно стало дурно — цветом субстанция была такой же, как кровь, которой была нарисована его последняя картина. Не подозревавший, что за ним наблюдают, художник размазал её по поверхности ближайшего крупного кристалла и выжидающе наблюдал. Однако контакт крови с кхайдарином, очевидно, не дал ему того, чего он хотел — после пары минут ожидания он попробовал размазать её ещё сильнее, и на его лице явно проступило разочарование. — Во имя Адуна, что ты такое творишь? — борясь с подступающим отвращением, Иратис перепрыгнул через перила и приземлился на кристалл рядом с Менесом. Едва увидев его, отверженный испуганно соскочил в воду, чуть не уронив сосуд, и побежал прочь в спасительную тень нависавших над болотами мостков. Отметив траекторию его движения, Иратис сосредоточился на протекавших через тело потоках энергии и в несколько длинных прыжков догнал его и схватил за ворот туники. Менес попытался вырваться и чуть не дорвал и без того истрёпанную одежду, после обернулся и, схватив Иратиса за запястье, упал на колени, подняв на него испуганный умоляющий взгляд. — Да не буду я тебя бить, — судящий опустил надбровные дуги. Не имея возможности считать эмоции отверженного, он не мог знать наверняка, было ли его поведение страхом оказаться пойманным с поличным, или же обычным страхом перед непредсказуемостью общества. — Просто отдай мне это, — Иратис взял сосуд за горлышко и потянул на себя. Менес изо всех сил воспротивился, ухватившись за него двумя руками, но это привело лишь к тому, что с удвоенной силой дёрнув на себя, судящий всё-таки выплеснул часть содержимого на свою одежду. Одна капля попала в глаза, и он зажмурился, передёрнувшись от отвращения, а когда открыл их, Менес уже скрылся из виду, оставив сосуд в его руках. — Прекрасно, — подумал Иратис, стирая с лица попавшие на него капли, от затхлого запаха которых хотелось содрать их вместе с кожей, и размазывая по и так испачканной одежде. — Просто прекрасно. *** Прокуратор стоял над консолью, на которой все принесённые за день картины Менеса были разложены в три аккуратные стопки, насколько это позволяла неидеальная форма самодельной бумаги. Рисунки в первой и самой высокой стопке изображали множество жителей провинции схематично, но узнаваемо, и выглядели живыми и динамичными. Так же выглядело большинство картин, виденных Танашаром в памяти Иратиса. Во второй стопке лежали шестнадцать портретов, разительно отличавшихся от тех, что были в предыдущей. В них все линии были чёткими, и изображённые выглядели неправдоподобно статичными. Третья состояла из одной единственной картины — испорченного портрета Са'Инары ке Венатир. — Шестнадцать потенциальных жертв, — Танашар положил ладонь на вторую стопку. — Двенадцать из них опознаны. Все давно отсутствуют в общей связи. Трое из них пропали без вести более десяти циклов назад и никто... — он опустил веки, в который раз бессмысленно ощупывая бумагу, где не осталось энергетического следа. — Никто не сообщил об их исчезновении. — Когда от твоего существования нет ни вреда, ни пользы обществу, для него не будет разницы между твоим наличием и отсутствием, — мрачно прокомментировал его слова старший помощник. — Жизнь каждого Перворождённого — бесценное сокровище в бесконечном разнообразии великого единства, — сказал прокуратор строго, затем повернулся и одарил его столь же строгим взглядом. — Тебе удалось связаться с Са'Инарой в Кхале? — Нет, — аура Са'Идриса подёрнулась болезненной рябью от упоминания имени дочери. — Не смог найти даже... отголоска, — он отвёл взгляд в сторону и наткнулся на её портрет. Волнение в нём всколыхнулось ещё больше, сломив и без того расшатанное за день самообладание. — Почему мы до сих пор не арестовали его? — он ударил ладонью по консоли, почти сбросив с неё несколько рисунков. — Идрис, я устал объяснять одно и то же. — Он убил мою дочь! — помощник прокуратора перешёл на крик, и его глаза ярко сверкнули белым. — Где твоё самообладание? — прокуратор оставался неподвижен и не показывал эмоций сверх того, чему позволил быть увиденным ранее. — Факт её смерти ещё не был установлен. Как и виновность Менеса. И я повторяю тебе и всем остальным, если кто-то вздумает устроить над ним расправу вопреки моей воле — он будет наказан по всей строгости за убийство себе подобного. — Мои извинения, прокуратор. Я не властен над своей скорбью. — Твой высокий титул предполагает высокую ментальную устойчивость. Лучшее, что ты можешь сделать для своей дочери сейчас — взять себя в руки, — Танашар положил ладонь на его плечо. — Мне нужно несколько часов отдыха, чтобы моя эффективность не упала. Ты останешься здесь и будешь следить за тем, о чём думают жители города. Если Менеса нужно поместить под стражу, чтобы защитить — я должен знать об этом. — Поверить не могу, что ты о нём беспокоишься. — Я беспокоюсь обо всех. Это моя работа, Са'Идрис, — прокуратор вошёл в нишу трансмата и перенёсся из прокуратуры к себе домой. Помощник холодно проводил его и хотел было пойти к пси-усилителю исполнять поручение, как присутствие постороннего заставило его повернуться к входной двери. На пороге стоял Иратис, с одежд которого всё ещё стекали грязь и вода. Вид у него был одновременно решительный и жалкий, аура была наполнена смесью торжества, беспокойства и раздражения. В руке он держал сосуд, по краю которого стекала тёмно-синяя жидкость, почувствовав запах которой, помощник прокуратора изменился в лице. — Эн таро Адун, помощник прокуратора Са'Идрис, — юный судящий неловко поклонился, с каждой секундой чувствуя себя всё более неуверенно, не обнаружив поблизости ауры Танашара. — Я должен передать прокуратору новую улику... Са'Идрис не стал дослушивать его и выхватил сосуд из его руки, тут же едва не уронив из-за прокатившейся по телу дрожи. Его лицо исказила болезненная гримаса, а наполнившая поверхностные мысли боль вынудила Иратиса сделать шаг назад. — Где ты это взял? — Я прогуливался и увидел нечто странное... — начал было говорить Иратис, но помощник прокуратора приблизился к нему вплотную и схватил за узы у самых корней, резко вторгаясь в его разум и пересматривая последние воспоминания. Контакт оказался пусть коротким, но намного более болезненным, чем тот, что юному судящему довелось перетерпеть прошлой ночью, и когда Са'Идрис оставил его, все мысли и чувства были в полном беспорядке. — Прекрасно, — в сухом голосе помощника прокуратора теперь вместо сдерживаемой боли чувствовалась ярость. — Наконец-то у нас есть что-то, что можно представить как доказательство вины этого уродца. А теперь убирайся. — Я надеялся услышать мнение прокуратора о... — Са'Инара была моей дочерью! — глаза судящего ярко сверкнули белым, а аура его стала обжигающе холодной и непроницаемой. — Неужели ты думаешь, что я не сделаю всё возможное, чтобы найти её? — Но... судящий, я всего лишь хотел... — Помочь следствию? — надбровные дуги Са'Идриса поднялись предельно высоко. Его слова били почти физически, вынуждая Иратиса пятиться к двери. — Никчёмный маленький недоразвитый близнец храмовника, возомнивший, что он может стать помощником прокуратора! Да ты ничуть не лучше Менеса, но у него хотя бы есть оправдание! Нечего тебе здесь делать. Убирайся! Иратис почти выбежал из прокуратуры, движимый лишь желанием оказаться как можно дальше от лавины эмоций старшего помощника Танашара. Избавившись от их навязчивого присутствия, он смог осознать собственные чувства и не нашёл в них прежнего энтузиазма — лишь досаду, сомнения и печаль, кусавшую неожиданно больно. Он нервно потеребил одну из кос и тут же дёрнулся, почувствовав под пальцами одну из попавших на него капель крови — сомнений в том, что она принадлежала именно Са'Инаре, уже почти не осталось. Он оглянулся на оставшееся позади, почти утонувшее в тумане здание прокуратуры, где метался в расстроенных чувствах её отец, и досада покинула сердце юного судящего. — Все мы иногда бываем слабы. Даже те, кого мы привыкли считать самыми сильными, — повторил он сам себе один из старых уроков, долгие годы остававшийся ему непонятным. Обуздав подступившее отвращение, он растёр тёмную каплю подушечками пальцев и сосредоточился в попытке считать хотя бы отголоски эмоций. Через бесцветное безмолвие промелькнуло размытым пятном удивление и следом — тонкая линия грусти. — Инара... — Иратис закрыл глаза, попытавшись представить её такой, какой помнил, но в памяти неумолимо вставал жуткий портрет. И тем ужаснее это ощущалось на фоне пустоты, находившейся там, где он привык ощущать её сознание в великом единстве. — Если ты и правда мертва... — ужас подобного допущения, ставшего в этот вечер куда более реальным, пробежал по его мыслям болезненным холодом, вынудив ухватиться за ближайший парапет, чтобы удержаться на ногах, — я надеюсь, что тебе не было больно.