Болотные огни

Иратис не переставал удивляться тому, насколько спокойно все окружавшие его внутри иллюзии жители города реагировали на то, что он по-прежнему ничего не помнил о куда-то сгинувших девятиста циклах своей жизни. Его допустили до работы в прокуратуре, и никто не оспаривал его права командовать всеми окружающими, и понемногу пугавшие его иллюзии перестали осознаваться им как что-то чуждое и враждебное, став для него просто жителями существовавшего лишь в его сознании города, за который он внезапно стал ответственным. Он понемногу узнавал их, просматривал их жизни, будучи подключённым к пси-усилителю, и порой это становилось настолько увлекательным, что он забывал — история каждого из них была мастерски придумана Маноашем. Спустя несколько недель — по времени внутри симуляции, которого в реальном мире совершенно точно прошло гораздо меньше — он позволил себе выйти в разговорах с ними за рамки деловых протоколов — отчего-то ни Са'Илара, ни кто-либо ещё из внешнего мира не мог теперь до него докричаться. Начал он со старшего помощника — того самого мужчины из Канимаи — решившись, наконец, спросить после очередной безуспешной попытки ходить без дополнительной опоры, как давно ноги так его подводят. — Ты такой всю жизнь, прокуратор, — ответил помощник и отчего-то отвёл глаза. — Не может этого быть. Пусть я многое забыл, но я точно помню, что мне хватало сил тренироваться вместе с храмовниками! — Прости моё невежество, прокуратор, — он поспешил учтиво поклониться. — Очевидно, это случилось задолго до моего рождения. Я слышал, ты пережил тяжёлую травму, после которой так и не смог полностью оправиться. — Да не было никаких травм. Разве что... — Иратис вздрогнул, в очередной раз вспомнив о том, где находился. — Проклятье, он даже это продумал. — Он... кто он? — Да тот Ара из Конклава, который создал весь этот симулякр. Я даже имени его не знаю. — Единственный представитель Конклава, с которым ты регулярно общаешься, это энси Лориссар, — помощник позволил себе заботливо коснуться его рукой. — Кто бы ни был тот Ара — он, очевидно, существует только в твоей памяти... или в воображении. — О нет. Это ты существуешь только в моём воображении, А'саи ке Канимаи, — Иратис отмахнулся и оборвал этот разговор, вновь оградив восприятие от всех окружающих разумов. Однако всего через пару дней он заговорил с ним снова, и понемногу неприятное чувство, возникавшее каждый раз, когда его пытались убедить в реальности происходящего, сменилось любопытством узнать, какую историю энси написал в этой иллюзии ему самому. Он начал издалека, спрашивая о судьбах всех тех, кого помнил — никого из них не было в живых, но даже на их счёт в памяти окружающих находились подробные ответы. Потом, понемногу, то тут, то там, он слышал упоминания о событиях собственной жизни, и не мог удержаться от того, чтобы подглядеть подробности в чужих воспоминаниях. Жители То'Элин — этого незнакомого, нереального, но всё же казавшегося родным центрального города провинции — любили и уважали его больше, чем Аланду и Танашара, занимавших пост прокуратора до него, и их доверие казалось почти трогательным. В какой-то момент он обнаружил себя увлечённо рассуждавшим с распределительницей курительных смесей о том, насколько законным было домашнее разведение кхор'таи ради их ароматного молока, добавлявшегося в смеси для бассейнов, и впервые поймал себя на том, что на самом деле чувствовал себя замечательно. Напряжение от осознания того, что окружающая реальность не была реальностью, почти не ощущалось, зато ощущались удовлетворение и уверенность в себе, не требовавшие дополнительных усилий и беспокойства. Он хорошо играл роль заботливого главы города, и всем вокруг было безразлично, к какому племени он принадлежал и как неуклюже начинал свой путь, каждый день пытаясь всем что-то доказать. Осознание это напугало его, и он снова пожелал уединиться — никто не препятствовал этому, и он пришёл на излюбленное место — старую тренировочную площадку, как всегда пустовавшую после заката. — Что ж, теперь я точно готов к тому, чтобы проснуться дряхлым стариком. Я уже пробыл им довольно долго. Вот только... как же мне отсюда выйти? — Иратис поднял глаза на небо, которого было почти не видно из-за подсвеченного кхайдаринами тумана. Он вспомнил слова Танашара о том, что, вероятно, он не захочет покидать плен собственного разума, даже когда такая возможность появится, и уже в который раз за своё пребывание здесь бессмысленным жестом проткнул когтем тонкую чешую на ладонях. Несколько капель тускло светящейся крови проступили, и он позволил им стечь по пальцам. Это нисколько не приближало его ощущениями к оставшемуся в реальном мире телу, но всё же отрезвляло от слишком благостного настроения, живо вызывая в памяти образ портрета Са'Инары, и все воспоминания, окружавшие её гибель. — Почтенный дедушка, у тебя кровь идёт! — голос юного храмовника вырвал его из размышлений. Иратис неохотно взглянул в его сторону, обдав волной раздражения, но смущённый обеспокоенный ребёнок, появившийся так некстати, всё ещё не желал уходить. — В самом деле, Фелитис, ты же храмовник! — он сдвинул надбровные дуги и поднял повреждённую ладонь к его лицу. — Кровь не должна тебя пугать! Фелитис забеспокоился ещё больше, снял с себя пояс и поспешил замотать его руку. — Это крошечная царапина. Не нужно было столько суетиться, — продолжил возражать Иратис, но сдался, столкнувшись с его жалобным взглядом. — Ладно. Я всё же благодарен тебе, — он опустился на каменную скамью и перевёл взгляд с жёлтых огоньков глаз Фелитиса на роившихя невдалеке лу'ми, также напоминавших ему о пережитом совсем недавно — пусть и как будто в другой жизни. — Иногда я думаю, что мне нужно было родиться кхалаем. Меня вечно тянет делать что-то, что воину совсем не к лицу. — Глупости. Я видел, как ты манипулируешь энергией, — уверен, ты станешь высшим храмовником и одним из лучших! — Ты так говоришь, потому что это твоё судейское чутьё, или потому, что ты мой дедушка? — Я не... хм. Допустим, я твой дедушка, и как ты заметил — я судящий. — Не просто судящий, а прокуратор, — гордо добавил Фелитис. — Лучший, что был в провинции за всю эпоху ди'ул. — Когда я был в твоём возрасте, почти никто не верил, что меня правильно определили в правящую касту. Старейшины племени решили, что я всё равно должен тренироваться, как остальные воины, и я полагаю, что если бы не тот случай, лишивший меня былой силы и ловкости, я бы продолжал это делать по собственной воле. Это странно, но иногда боевой танец помогает упорядочить мысли. Так что, думаю, никто не осудит тебя, если ты иногда будешь занимать себя чем-то... несвойственным храмовнику, особенно если это не будет идти в ущерб основным занятиям. — Ты тренировался как храмовник! Вот это да! — в голосе юного родственника прозвучал восторг, от которого по ауре Иратиса разлилось тепло, разогнавшее раздражение на его назойливость. — Да, и я понимаю, что буду ещё долго скучать по этому, — он поднялся и критично взглянул на посох, явно не предназначенный для битв. Ощутив неожиданный задор, он выставил его перед собой и сосредоточился на потоках пси. — Но сейчас всё это нереально. А значит — не страшно, если что-то пойдёт не так. — Почтенный дедушка, что ты собираешься...? — начал вопрос Фелитис, но не договорил, так как ответ пришёл быстрее, чем он смог оформить мысль. Иратис зацепился за нить энергии и крутанулся, взлетев вверх и плавно опустившись на стоявшую на краю платформы невысокую колонну. Чуть оступившись, он всё же смог удержать равновесие, балансируя посохом, и, окрылённый успехом, нацелился на следующую, ту, что была повыше. Второй рывок дался уже тяжелее, и на этот раз он чудом не сорвался вниз, открошив ступнёй несколько камней от края. — Прошу тебя, не надо! Ты ведь... можешь упасть и... забыть обо всём! Совсем обо всём! — Фелитис, я ужасно стар. Если я сейчас упаду, то уже точно не встану! — отчего-то Иратис нашёл это столь забавным, что рассмеялся. Но миг спустя мысль об этом показалась ему неожиданно серьёзной. — Но, быть может, это именно то, что мне стоит сделать? Над самой высокой колонной из тех, что окаймляли площадку, пролетел одинокий лу'ми на нетипичной для него высоте, и это совершенно точно не выглядело, как случайное упущение создателя симулякра. С трудом сосредоточившись ещё раз, он из последних сил совершил прыжок в её сторону. Полёт над площадкой показался ему мучительно медленным, и каждое растянутое мгновение ослабляло и рушило остатки концентрации. Он опустился на самый край квадратной вершины и соскользнул с него. Крик Фелитиса заполнил эфир и застыл в нём, как и само время. Падая вниз, Иратис рефлекторно ухватился за выступ, но хватка была некрепкой — неуклюже намотанная на ладонь перевязка мешала сомкнуть пальцы. Теперь сил в нём оставалось ровно на то, чтобы отпустить посох и попытаться ухватиться второй рукой и, возможно, дождаться помощи. Голова неприятно закружилась, а инстинкт самосохранения заставлял сердце биться с удвоенной скоростью, но он по-прежнему ничего не предпринимал. — Храмовник не должен бояться боли, — тихо сказал он сам себе и посмотрел вниз на юного родственника, в панике бегавшего кругами и зовущего на помощь всех, до кого он мог докричаться. — Фелитис... ты нереален. Меня не должны трогать твои чувства! — Прокуратор! Боги, как он там оказался? — на площадке появилось ещё несколько фигур — в основном кхалаи из дома досуга неподалёку. Никто из них пока не мог повлиять на происходящее — но все излучали искреннее беспокойство и присоединились к Фелитису, очевидно намереваясь взбудоражить всю провинцию. — Прокуратор, прошу, только не отпускай руку! Сейчас оператор трансмата наведётся на тебя, — следом за ними прибежал А'Саи и встал почти на место его предполагаемого падения. — Дедушка сейчас упадёт! — Всё это нереально, — повторил Иратис сам себе в попытках отбросить тёплые чувства к окружавшим его образам, вопреки всякой логике глубоко проросшие в нём за время пребывания здесь. — Я... должен отсюда выйти! — Просто успокойся. Ты четыре дня почти не вылезал из своего кресла и переутомился, — продолжал говорить старший помощник, и близость его ауры вновь примешивала к решимости Иратиса сомнения. — Если не свалишься оттуда, получишь несколько недель отдыха. Сможешь отправиться в Иалон — ты ведь так и не был там ни разу со дня посвящения. — Ни разу не был в Иалоне за девятьсот циклов? Да быть не может. Я же мечтал туда вернуться и всё хорошенько рассмотреть! — Вот и вернёшься. Только продержись ещё несколько секунд, трансмат почти настроен. Иратис почувствовал, что его сердце понемногу возвращается в обычный ритм. Расплывшиеся очертания окружающего мира снова стали чётче. Возможность освободиться, которая казалась такой близкой, стремительно ускользала, пока он никак не мог решиться разжать пальцы. На миг время снова показалось ему мучительно медленным, а все голоса и сознания слитыми в единое полотно. Прямо перед его лицом пролетел всё тот же одинокий лу'ми. Иратис подумал, что ему следовало поймать его, чтобы узнать, было ли это выходом, но отчего-то он оказался не в силах разжать ладонь, сжимавшую посох. Светлячок постепенно удалялся и скоро оказался на пределе расстояния вытянутой руки. Иратис отпустил край колонны и в последний миг схватил его, аккуратно накрывая пальцами, чтобы не сломать. Мгновенно позабыв о сожалениях, он сорвался вниз, но вместо болезненного падения на камни упал в прохладную неприятную темноту. Скоро, пусть и не без усилий, Иратис смог открыть глаза. Над ним был потолок, голубоватый от множества кристаллов, интенсивно питавших светом его тело. Он чувствовал такую слабость, что даже сама мысль о том, чтобы попытаться встать, казалась кощунственной. Он ощущал чьё-то присутствие совсем рядом, и эта аура не принадлежала никому из тех, кого он знал, ни в одной из реальностей. С трудом повернув голову, он смог увидеть его, сидящего подле медицинской кровати со связкой кристаллов в руках — это был молодой Канимай в красивых лёгких одеждах, черты лица которого показались ему знакомыми. Очевидно почувствовав его пробуждение, он поднялся из кресла, подошёл и наклонился над медицинской кроватью. Он ничего не говорил, но в эфире явно ощущалась его радость, смешанная с лёгким недоверием. — Ир-ат-ис! — наконец сказал он, проговаривая слоги имени как-то неуклюже. — Ты вернулся! — А'Саи? — спросил Иратис, и обнаружил, что его голос, пусть тихий и слабый, снова звучал иначе. — Я бы хотел взять это имя, но пока никому не говорил, — ответил неизвестный, и каждая телепатема словно бы давалась ему большими усилиями. — Как ты узнал? — Я не... — взгляд судящего снова скользнул по его лицу и задержался на спадавших на плечи узах, на некоторых из которых под золотыми кольцами виднелись не зажившие полностью тёмно-синие отметины. Ещё раз проверив чёткое ощущение его присутствия, Иратис удивлённо вытаращил глаза. — Менес?! — Так меня называют. Теперь я знаю... и мне не нравится. — Этого не может быть. Видимо, меня забросило в новый симулякр. — Я знаю, в это трудно поверить. Я сам иногда думаю, что мне мерещатся все эти голоса. Но я продолжаю слышать их, а они... слышат меня. И видимо мне больше не нужно рисовать картины, ведь мыслеобразы можно сделать ярче и понятнее, — пусть слова давались Менесу с трудом, эмоции его были такими же ясными и живыми, как и у любого другого протосса. Иратис чувствовал его смущение, глубокую тревогу, смешанную с возрастающей радостью, и пёструю смесь всех прочих, которые будучи запертым в недуге молчания этот юноша никогда не пытался скрывать. — Энси Маноаш сказал, что это такая особенность его генов... правда, он сам чуть не умер после того, как сделал это. Я всё ещё не уверен, что заслуживаю. Ему пришлось снять с себя полномочия, и... он оставил тебе свой посох в качестве извинений. — Раз уж Конклав так решил — точно заслуживаешь, — Иратис ободряюще хмыкнул, приподняв надбровную дугу. Менес промолчал, но в рисунке его эмоций прочиталось неловкое согласие. — Ты формируешь мысли довольно связно для того, кто молчал всю жизнь. Как долго я здесь лежу? — Почти два цикла. Когда совершался суд над Са'Идрисом тебе стало хуже, и Са'Илара говорила, что ты возможно никогда не очнёшься. — Хуже? — в памяти смутно проступил глубокий допрос Маноаша, после которого краски воспринимаемой реальности едва уловимо поблекли и размылись, прежде чем выстроиться вокруг стенами новой иллюзии. — Твоё сердце почти остановилось. А разум закрылся так плотно, что даже прокуратор не смог понять, был ли ты всё ещё... здесь. — А ты... — Иратис снова оглядел его одеяния, составленные по традиции Канимаи из множества деталей. По ним неочевидно было, к какой касте принадлежал теперь Менес, но было ясно, что никто больше не смел считать его отверженным. — Почему ты здесь сидишь? — Все потеряли надежду на твоё возвращение. Большинство горожан считают тебя неживым и скоро будут очень удивлены. Однако я подумал, что с тобой не могло произойти того же, что со мной. Ты должен был слышать нас. Хотя бы как-то, возможно, до тебя долетали лишь искажённые образы... А даже если и нет — ты говорил со мной, как мог, и тебе удалось донести до меня то, что никто прежде не пытался. Мне хотелось сделать что-то для тебя. — Ты спас мне жизнь, — Иратис нашёл в себе силы поднять руку и положить на его плечо. По ауре юного Канимаи пронеслась волна возросшей радости и смущения, а красный свет глаз мигнул ярко-алым. — Это уже неплохо. — Мне ещё многому нужно учиться. Однако... я надеюсь, скоро я окажусь способен пройти испытания первой ступени. — Ты хочешь стать судьёй? — Мне сказали, что после освобождения из тишины всем стал виден мой потенциал. К тому же мне всегда хотелось понимать, что правильно, а что нет, чтобы... — он замолчал, перебирая в голове образы, от которых веяло болью и страхом, — закон защищал меня. Жаль, я не мог знать, что дело не во мне и не в законе. Но теперь я смогу узнать об этом всё. А ещё... за прошедшие два цикла я кое-чему научился, — Менес склонил голову на бок, и откуда-то из-за его спины по ткани одежды изящной полоской света пробежал лу'ми и остановился рядом с пальцами Иратиса. Судящий осторожно коснулся его и взял в ладонь. Его не покидало ощущение того, что именно этого светлячка он видел перед пробуждением в другой реальности, образы которой теперь бледнели и таяли, как сон. — Я слышал тебя, — он снова поднял взгляд на Менеса. — Слышал и шёл за твоими мыслями. Это ты показал мне выход. Благодарю тебя, А'Саи ке Канимани, за то, что не прекращал меня звать.