***
Возможно всё началось в тот момент, когда я её увидел в первый раз. Не могу точно сказать, что мной двигало, дёргало за ниточки, вынуждая сглатывать слюну при каждом её появлении. Что заставляло сердце трепетать, как только тёмно-синяя макушка скользила перед глазами. Первой мыслью было: Околдовала? Я лишь усмехнулся тогда и совсем не мог понять, как подобное могло прийти ко мне в голову. Мне ещё показалось, что я сошёл с ума. Всё из-за того, что я никогда не испытывал что-то подобное к кому-то. Совсем. Поэтому голова была забита догадками о том, что со мной происходит. Но в какой-то момент я всё же понял. Меня заманила её внешность. Я не мог отрицать того, что в мире было огромное количество симпатичных девушек. Возможно, даже намного красивее Маринетт. И это в какой-то степени сбивало с толку. Но отрицать факт того, что я увидел в ней именно девушку, а не кусок мяса, который можно растерзать, я не мог. Блеск её шелковистых волос, большие бездонные глаза, светлая, словно фарфор кожа. Но со временем, её внешность отошла на второй план, и я вновь почувствовал себя идиотом. Что? Чувства? Не просто желание подложить под себя? Её движения, голос вызывали во мне детский восторг. Улавливая её пронзительный взгляд, я терялся. Ненавидел себя за это. Чувства — это всегда слабость. Так что же я просто не попытался закрыться, выстроить вокруг себя непробиваемую стену? Я пытался. Но она вновь и вновь её ломала, и так улыбалась, что я послал всё к черту и просто оставил всё как есть. Невольно, я начал её сравнивать с хрусталём, прикоснувшись к которому, можно сломать. И я сломал её… в тот вечер. От злости, от отчаяния. Нет, я не винил её. Я винил себя за несдержанность и мог лишь кричать в подушку за поспешное решение. Я ведь мог этого не делать, как только увидел её в той подворотне, в которой моя сестра её оставила. Мог. Но не стал. По комнате прошёлся мой горький вздох, и я закрыл глаза. Я не хотел видеть её боль, но каждый раз сам доставлял её. Может, мне всё же стоило умереть по-настоящему? И не прятаться сейчас как крыса? Тогда, что бы почувствовала Маринетт? Облегчение? Она бы плакала по мне? Хотя почему «бы»? Я ведь и для неё умер. За прошлую неделю, отец не позволил хоть как-то с ней связаться, и я согласился. Послушал его. Поверил ему, как и должен делать нормальный сын. Я лишь вновь ощутил сильную необходимость в его заботе. Снова слабость. Но его слова… они выжигали мою душу. Каждое слово, которое он произносил, было от той самой части его сердца, которая ещё не покрылась чернотой. Я чувствовал. И простил. Было трудно. Но я простил. За всё. А как иначе? Маринетт меня простила за поступок, который стоил ей почти жизни. А я не прощу человека, который считал меня сыном насильника? Черта с два! Да, было обидно. Но я не мог, не простить. Тяжело. Но как же Маринетт, которая испытала произошедшее намного острее и хуже? Ей было ещё тяжелее. И я, собрав все свои силы, доверился отцу. И не зря. Она открыла дверь и осмотревшись, закрыла нос ладонью. На моих губах появилась еле заметная улыбка. Хотя внутри уже горел пожар. Она пришла! Да, она не знала, то он тут, но она пришла! Боже как же соскучился. Как же желал её объятий. Этого сладкого спокойствия. Её приятного аромата, который кружил голову. И вообще её всю, в целом. Девушка сделала шаг, через доски. Не оборачивалась и думаю, не осознавала, что я стоял у двери и смотрел на неё. Почему-то, в голову ударил азарт. Я ухмыльнулся и медленно закрыл дверь. Без смазки, она начала противно скрипеть, от чего я чуть не зажал уши. Да кто ж знал, что она такая? Твою мать! Маринетт от испуга вздрогнула и резко повернулась, наконец заметив меня. Кажется, я вновь таю в её глазах. А вот моя малышка похоже совсем не выдержала навалившееся «чудо» в виде меня. Её колени подкосились и она, закрыв удивлённые глаза, начала падать. Я среагировал сразу же, подхватывая её на руки. — Прости меня, моё золотце. Прости, моя хорошая. Я не хотел тебя шокировать, — поцеловав свою ношу в лоб, я двинулся к двери. Нет, не к той, которую только что закрыл. А к той, что была с левой стороны от меня. Она никак не выделялась на фоне стены. Но это и было главным секретом. Мы с отцом придумали этот потайную комнату дня три назад. Раньше, она служила для ненужного хлама, то бишь уже использованных вещей, неиспользуемой техники, которая всё равно была очень нужна. Правда фиг его знает зачем. Комната встретила нас мрачно, но в глаза сразу бросилась двуспальная кровать, подсвеченная зелёным светом по краям. Пол ощутимо нагрелся и я, сняв обувь, прошёл вперёд. Положил мою Маринетт на белую простынь, и у небольшого стола, налил воды из кувшина и поставил на прикроватный столик. Думаю, ей захочется пить. Повернулся и наклонился к ней. Улыбнулся. И как она может быть такой красивой? Самой прекрасной. Самой лучшей. Неожиданно сильной и храброй. А как она тогда пыталась его обхитрить и сбежать. Губы вновь расплылись в улыбке, которую сдержать было невозможно. Приблизился к лицу и коснулся губами носика, едва опустился к губам и поднялся ко лбу. — Я больше никогда тебя не обижу, моя радость, — ладонь опустилась на нежную кожу, очерчивая подбородок. Внезапно, девушка шевельнула рукой и повернула голову в другую сторону от меня. Я усмехнулся. Выпрямившись, расправил плечи, и сунул ладони в карманы. Скоро придёт в себя и надо бы сделать так, чтобы вновь не свалилась в обморок.***
Медленно подняв веки, осмотрелась. Ничего не мешало глазам. Хотя лёгкий сумрак искажал предметы, вынуждая сужать глаза в попытке рассмотреть всё отчетливее. У левой стены небольшой холодильник и прямо рядышком такой же небольшой кухонный гарнитур салатового цвета. Взгляд скользнул по столу и двум стульям, медленно охватил шкаф на всю правую стену, который был поделен на треугольные отсеки, и в каждом из них лежало по несколько книг. Вернулась в исходное положение, заметив на стене телевизор. А где дверь? Подняла взгляд к потолку и чуть нахмурилась. Адриан. Он смотрел прямо на меня с таким интересом и каким-то детским ожиданием, что захотелось зарычать. Похоже, вновь сон снится. Неужели так и будет продолжаться всю жизнь? Я отчётливо понимала, что если так часто будет видеть его во снах, то вскоре не захочу возвращаться в реальность. Но почему-то именно сейчас казалось, что всё как-то до невозможности реально. Но ведь не может он быть живым, да? Парень улыбнулся. Это его движение губ заставило внутри всё сжаться. Не снись! Уходи! Он медленно протянул руку к лицу и погладил большим пальцем зону под глазами. Подождите, ка! Движения настолько ощутимые, настолько реальные, что… В голову ударило воспоминание, из-за которого я упала в обморок. Я увидела его. Там. За дверью. — Этого… не может быть, — прошептала Маринетт, смотря прямо в его глаза. Внутри что-то переворачивалось. Как же так? Жив? Душу заполнило сомнение, а по венам растеклась надежда. Он ведь жив. Всё ведь хорошо. С плеч что-то упало. То, что давило все эти дни и не давало спать. Наступило облегчение. — Я в раю? — Я бы туда не попал ни под каким предлогом, — он улыбнулся. Так искренне и так нежно, что к глазам подступали слёзы. — Я скучал. — И я… — одарив блондина ответной улыбкой, я всё же не выдержала и всхлипнула. — Но я думала ты умер… А ты знал, что со мной всё хорошо. — вместо облегчения пришла злость. Такая отчаянная, жесткая, обгрызающая душу злость. — Ты не испытывал то же, что и я. Ты не мечтал провалиться сквозь землю от потери, — девушка поднялась на локтях, а на щеках сверкали слёзы. — Ты не ругал себя за неосмотрительность, не винил себя в том, что случилось возможно по твоей вине. Я ведь ненавидела себя за то, что отпустила тебя к отцу. Почему ты не подал хоть какой-нибудь знак? Почему? — последние предложения прошептала особенно тихо. Адриан опустился на кровать рядом. — Я не мог. Но я хотел. Так сильно хотел тебя увидеть, и я благодарен отцу за то, что тот узнавал как ты и рассказывал мне. Знание того, что ты в порядке облегчало мне жизнь. Ожидание встречи, давало мне силы жить, — он сжал мою ладонь, и я увидела в его глазах столько вины и боли, что мне стало не по себе. Вырвала руку и сжав в кулак, ударила его в грудь. Злость бушевала, незаметная обида пеленой закрывала глаза. Я сжимала зубы, в попытке не зарыдать. Я ведь так хотела его увидеть… Я ведь не верила, что это могло случиться с ним. Ну мог же что-то придумать. — Ты такая сволочь, Агрест… — вырвалось у меня одновременно с вырвавшимися слезами и я вновь ударив его в грудь, упала в крепкие руки, сжимая чёрную футболку. Уткнувшись в шею, осознала, как мне его не хватало. Адриан усмехнулся и оттянув меня от себя, скользнул по моему мокрому от слёз лицу. — Я тоже тебя люблю, — с этими словами он прижался к моим губам, заставляя задохнуться от неожиданности. Я прикрыла глаза, обхватывая этого мужчину руками. Адриан довольно заурчал и слегка надавив, проник языком, чтобы начать там невероятный танец. Это было упоительно. То жестче, то мягче. Мой рот сминали то со страстью, то с нежностью, посасывали, кусали и тут же зализывали появившиеся капли крови, подчиняя с плотоядным удовольствием. Я вспыхнула, как факел из сухого мха — мгновенно и надолго. У меня горели щёки и уши, я едва удерживалась от пошлых стонов. Почувствовала, как отвердели соски и низ живота налился сладкой болью. И когда я начала уже задыхаться, блондин повалил меня спину, нависая сверху. Его губы покрывали моё лицо поцелуями, пальцы сжимали мои, а я откидывала голову, давая доступ к шее, которую он тоже, не пропуская ни единого сантиметра, целовал, лизал, кусал и гладил. Я почувствовала, как наливается твердостью его желание, как жадные горячие руки мнут тонкую ткань черного, поминального платья и оно расходится с тихим треском. Адриан немного отстранился от меня, охватывая взглядом изогнувшееся в желании тело: налившуюся грудь, плоский живот, сведенные в смущении бедра и с рыком принялся целовать и вылизывать каждый открывшийся кусочек. Воздух с хрипом вырывался сквозь мои стиснутые зубы; но, когда его губы сошлись на моих сосках, а потом проложили влажную дорожку к пупку, я перестала сдерживаться и громко застонала. Мужчина содрогнулся, и усилил натиск. Он вдавливал свои губы и пальцы в мою плоть, будто пытаясь оставить пожизненный след на коже. Не давал мне пошевелиться, но когда я потянулась в жаждущем жесте к его груди, желая хоть немного прикоснуться к мышцам, стянул с себя футболку и куда-то откинул, давая возможность касаться его кожи. Адриан чмокнул меня в уголок губ, и продолжил целовать живот, ласкал бедра, стараясь не прикасаться к средоточию моего огня. Я стонала в открытую, извивалась и пыталась уже раздвинуть колени, которые блондин придерживал то ногами, то рукой. Внутри меня всё болело от неудовлетворенной страсти. Я едва сдерживалась, чтобы не начать умолять его завершить начатое, не прерывать ему то удовольствие, которое он испытывал, познавая меня полностью. Наконец, Адриан поднялся, впился в мои губы еще более голодным поцелуем, рывком развел ноги, и слегка задержавшись на нежных складочках, одним движением вошел, и замер, давая мне время привыкнуть к себе. Я смотрела на прекрасное лицо моего мучителя, одновременно жесткое и страстное сейчас, на капли пота, украшающие совершенный лоб и тело. Я чувствовала, как что-то жаркое, тягучее вновь движется во мне. Как от удовольствия закатываются мои глаза, как каменеет тело, в последней остановке перед падением в бездну. Единственное, что мне сейчас хотелось, это чтобы чувство невероятной наполненности, которое я испытывала, продолжалось бесконечно. Я всхлипнула и качнула бедрами вперед. Большего разрешения моему личному демону не требовалось. Мы сошли с ума. Он вбивался в моё тело со страстью и энергией дикого зверя, выкручивая ноги и терзая грудь. Я с силой прижала его к себе, стараясь раствориться в нем без остатка, царапала его спину отросшими ногтями. Я чувствовала, как меня до краев наполняет всё его естество, как бьется в экстазе всё моё тело. Я изгибалась, кричала и металась по кровати, а когда почувствовала, что еще немного, и взорвусь, полностью открыла свои глаза, встречаясь с томным, потемневшим взглядом. Адриан зарычал, последними мощными движениями излился в меня и протяжно застонал. Обессиленная, прежде чем провалиться в долгий восстанавливающий сон, я услышала на грани сознания удовлетворенный смешок. А потом меня обхватили руками и ногами, создав тем самым преграду для холода и любой опасности и прошептали тихонько на ухо: — Спи, моя маленькая.***
Три месяца спустя. — Ваши билеты и паспорта, — проговорила девушка громче, чтобы Маринетт с Адрианом было лучше слышно. Девушка положила в отсек два билета в Марокко. Взяв паспорт парня и свой, положила туда же. Шатенка за стеклом взяла содержимое уже со своей стороны и начала проверять. — Маринетт Дюпен-Чен? — спросила она и внимательно посмотрев на синеглазую, сравнила с фото на паспорте. Маринетт кивнула и оперлась на бортик, сложив руки перед собой. — Феликс Гроссо? — она повернулась к Адриану и он, обезоруживающе улыбнувшись, кивнул. Менеджер покраснела и смущаясь, обвела его сладким взглядом. — Возьмите. Перед тем, как сесть на борт, пройдите проверку и досмотр у колонны со входом на самолёт, — похлопав ресничками Адриану, она положила все проверенные данные в отсек, откуда их забрала уже Маринетт, со сощуренными глазами наблюдая за сценой. Фыркнула и схватив парня за руку, пошла к колоннам. Хотелось придушить блондина за бесплатные улыбочки особам противоположного пола. В первую неделю, после открывшейся «тайны» о том, что любимый жив, Маринетт ходила счастливая, что довольно сильно пугало родителей и подругу. Они то видели, какой была девушка до похорон, и какой стала после. В голову начинали лезть мысли о том, что девушка серьёзно заболела психически. Сабина настолько распереживалась, что повела её к психотерапевту. Однако, по его словам она была абсолютно здорова. Но Адриан всё же просил не выделяться слишком сильно, что могло повлечь за собой последствия. Маринетт лишь кивала и прижималась к горячему телу. С ним было хорошо. С ним было тепло и спокойно. Желание тонуть в его объятиях как можно чаще, росло с каждым днём. В моменты, когда они были далеко друг от друга, в душе образовывалась тоска, которая росла с каждой секундой. Любовь действовала как приворот, который ни за что невозможно снять. Чувства были океаном, таким огромным, таким глубоким, что не попасть в него и не утонуть, не получалось. Ощущения с каждым разом были всё острее, влечение росло, а во время гляделок сыпались искры. Частых свиданий не было, а те, что были, никогда не проходили без обжигающих поцелуев, касаний, обнажённых тел. Маринетт часто сравнивала себя со зверем, которого морили голодом, а позже к которому кидали тушку мяса, и он с упоением её ел. Хотя, она мало отличалась от Адриана, который делал с её телом всё, что хотел, стоило только позволить. Они оба смотрели друг на друга как голодные волки и с каждым днём их игры становились всё жестче и страстнее. И однажды Маринетт поняла. Она влюбилась. Как маленькая девочка, привлечённая великолепной игрушкой. Она влюбилась в собственного мучителя. Что может быть ироничнее, чем это? Но сердце выскакивало каждый раз, когда Адриан гладил её по щеке, смотря прямо в глаза. О, эти глаза. Великолепные изумрудные глаза, в которых она тонула вновь и вновь, с блаженством отмечая про себя, что готова делать это всю жизнь. На его блестящие светлые волосы, чуть загорелое лицо, прямой идеальный нос она была готова смотреть часами. И в голове промелькнула глупая мысль, что дети у него будут очень красивыми. Но теперь уже не Адриан Агрест, а Феликс Гроссо хитро ухмыльнулся и прижав к себе мило злящуюся девушку, ущипнул за щёчку. — Моя малышка злится? — поцеловав её в ушко, всё ещё хитро улыбаясь, подвигал светлыми бровками. — Ничего я не злюсь, — буркнула Маринетт, начав ленивую попытку оттолкнуть парня. Но тот ещё шире улыбнулся и прижал её ещё сильнее, от чего синеглазая хохотнула. — Только если совсем немного, — она подмигнула ему, уже в ответ его обнимая. — Вот прилетим в Марокко, и я перекрашу тебя в серо-буро-малиновый. Пусть только попробуют на моё позарится — глаза выколю, — изображая на лице крайнюю злость и гнев, синеглазка провела по ещё светлым волосам Адриана. — Всё ещё не могу поверить, что ты такая ревновашка, — перехватив женскую руку и чмокнув в запястье, переплёл пальцы, засунув в карман черного пальто. Повсюду ходили люди, с безразличием осматривающие местность; затянутые в собственные проблемы; погружённые в раздумья. — Пошли быстрее, а то опоздаем, — вырвалась из объятий Маринетт и бросилась к колоннам, у которых стоял охранник. Адриан последовал следом. — Слушай, может в красный перекрасишься? Или давай перемешаем его с зелёным и фиолетовым? Будет у тебя на голове микс, отталкивающий всех подряд. Или может тебя это… того? — О чем ты? Под нож ложиться не буду, — тут же воспротивился парень, нахмурившись. Бывает же иногда у неё состояние а-ля «Я сумасшедшая». — Да не про это я! Имею в виду, сделаем из тебя пухляка? Что думаешь? Мне кажется идея супер и тогда точно никто на тебя не гля… — девушку заткнули самым наглым образом — поцелуем. Болтовня про изменение внешности немного испугала. Если честно, то Адриан не мог понять, это она шутит так или всерьёз подобное планирует. Отстранившись, парень сжал её плечи и наклонился, смотря прямо в глаза. — Мари, малышка моя, как бы я не выглядел, и кто бы на меня не смотрел, я люблю только тебя. И ни одна красавица мира не сравнится с тобой, — он поднял уголки губ, перекатывая взгляд с одного глаза на другой. Маринетт нахмурилась и скинула мужские руки с плеч. — Идиот! Я бы потолстела вместе с тобой. Были бы два толстячка, — между ними образовалась тишина, и в какой-то момент они, не выдержав напряжения, разразились хохотом. Прохожие с улыбками смотрели на парочку, тоже попав под влияние любовной ауры вокруг них. — Похоже, я вновь попался в твою ловушку? — улыбаясь от прошедшего приступа смеха, Адриан прижал Маринетт к себе, утыкаясь носом в синюю макушку. — Ага. В который раз, — продолжая невольно улыбаться, произнесла синеглазая, прикрыв веки. — Я тоже тебя люблю. Адриан улыбнулся и чмокнул её в лоб. Пройдя проверку, они в обнимку прошли на борт. И сейчас было всё равно что родители думают. Пусть для них она уехала на учёбу, которая длится три года. Пусть Аля считает так же. Знать им то, что она едет туда со своим персональным мучителем, совершенно не обязательно. Может когда-нибудь, придётся рассказать, что тот жив. Но не сейчас. Не тогда, когда всё стало налаживаться. Портить идиллию не хотелось. Она стоила всех тех страданий и препятствий, которые им пришлось испытать.***
Самолёт взмыл в небо и уже совсем скоро скрылся за облаками. Габриэль вздохнул и отвернувшись от созерцания, улетающего боинга, в котором улетал сын, встал напротив детектива. — Рейс Париж — Нью-Йорк B378 вылетает через десять минут. Просим пассажиров собраться у колонн, — проговорила диспетчер. Детектив встал с места ожидания и подошёл к модельеру. — Если ваш сын сделает что-то из ряда вон выходящее, я забуду про наш уговор, Господин Агрест, — мужчина нахмурился. — Если мой сын сделает что-то подобное, я заплачу за это головой. А пока ничего не случилось, вам стоит закрыть свой рот на замок и никогда его не открывать. Мои деньги ведь вас устроили, детектив? — хитро, как истинный победитель, Габриэль гордо поднял голову, свысока смотря на ещё одного любителя денег. Он продал себя, как делают миллионы людей на этой планете. Засунув руки в карманы классических чёрных брюк, модельер склонил голову в бок и цокнул языком. — Поэтому не устраивайте сцен и идите домой, выпейте чаю. Вижу, вы немного взволнованы. — Я вас понял, Господин Агрест. Эту тайну я заберу с собой в могилу, — он кивнул. Но когда Габриэль начал разворачиваться, чтобы уйти, детектив продолжил. — Но… Что будет с вами? — Причем тут я? — Я имею в виду, что имя маньяка раскрыто, а он ваш сын. Теперь все знают, что Адриан Агрест и есть убийца. Но он мёртв… — детектив на секунду остановился. — Что будет с вашей компанией? Я слышал, многие ваши договоры были расторгнуты, и вы уже почти обанкротились. Та сумма, которую вы мне дали… это ведь неустойка от погашенных соглашений? — он осторожно поднял бровь. Модельер грустно усмехнулся. — Какой вы такой догадливый. Всё верно. На деньги, что вы получили можно купить пол Парижа. Надеюсь, они стоят вашего молчания. А обо мне не переживайте. Это лишь моё наказание за грех. И вообще… Я же Габриэль Агрест! Найду, чем себя занять, — мужчина улыбнулся и развернувшись, зашагал прочь. Его единственным желанием было увидеть родного сына счастливым. Сделать для него хоть что-нибудь, чтобы перестать чувствовать свою вину. Но она будет преследовать его всегда. Будет тонким шлейфом следовать за ним всюду. Ведь… время не вернуть. Ничего не изменить. Но ведь надо хоть попытаться, да? Ветер шевелил волосы. Уложенные пряди выбивались, падая на лицо. Габриэль закрыл глаза и подался лицом вперёд, желая острее ощутить колыхание. Желая, улететь вместе с ветром. Похоронил жену, отправил дочь в Италию к мужу, а Адриана под другим именем в Марокко. Губы расплылись в улыбке. Какая… насыщенная жизнь, однако. Есть ли теперь от него польза? От самого Габриэля? Может быть, может быть. Открыв глаза, и глубоко вздохнув, взглянул на мир другим взглядом. И как он не замечал раньше, что небо может быть таким красивым?