*
Винчестер не удивляется, когда, обретя сознание, узнает вокруг себя родные стены — он у Бобби. Так безумно хорошо вернуться из мертвых в место, которое стало чем-то вроде дома. Он говорит об этом Дину, из-за чего на лице брата проступает тень грусти. Может, потому что они в убежище, но оно ведь тоже хорошо к нему относится. Было бы здорово, если бы эта комната принадлежала для того, чтобы удерживать монстров, а не Винчестеров… Сэм думает, что если это безопасное, отрешенное от мира и кричащее об опасностях за запертой дверью помещение, то они с Дином могли бы провести здесь большую часть своей жизни, вслушиваясь в звук медленно вращающегося вентилятора и заставляя старинные узоры вжиматься в стены… Да, неплохо иметь место, где можно запирать тварей. Сэм не уверен, кто заслуживает находиться здесь больше: он сам, воскресший из мертвых с привкусом Ада на языке, или же Дин, спустившийся за ним. — Не спрашивай меня, как, — тихо говорит второй, обтирая первого теплым полотенцем быстрыми и похлопывающими движениями. Это то же самое, что вновь оказаться маленьким ребенком, когда ты моешься перед сном, чтобы наутро пойти в школу. Грязь и царапины опять будто исчезают под руками старшего брата. — Пожалуйста, Сэмми, не спрашивай меня. — Не буду, — говорит тот, действительно сохраняя молчание о поступке Дина. Он откидывается назад и позволяет брату скользить по его рукам и между пальцами, дабы смыть кровь; до сих пор чувствует жжение на коже и произносит: — Не спрашивай меня, что я помню про Ад. — Что ты помнишь? — быстро лепечет старший, и Сэм улыбается, потому что это игра, с которой он давно знаком. После всего этого Дин — по прежнему Дин. Комфорт бьет по мозгам, и на мгновение младшего выбивает из колеи. Что-то маленькое, с огромным количеством конечностей будто начинает щекотать его мозг отравляющим шепотом, что исходит из зияющего рта. Углы комнаты темнеют и перед глазами встает ужасная картина: сломанная мебель, стены окрашены в кровь. Дин замечает сбитое дыхание Сэма, но ему все равно. Взор единственного глаза является до жути безжизненным, а кожа измельчена чуть ли не до тонких лент, сквозь которые выглядывают гладкие кости. Грудь развернута наизнанку. Сэм закрывает глаза и делает глубокий вдох, прогоняя сумасшествие в его гнилую яму, откуда оно и пришло. — Я не очень много помню, — говорит он, когда чувствует, что снова может открыть глаза. Комната плывет, но уже является чистой, тихой и безопасной. Идеально подходит для укрытия. — Хорошо, — голос Дина дрожит, пальцы обхватывают запястье парня, крепко и надежно сжимая. Разумеется, Винчестеры не поддаются панике. Они не бросают друг друга надолго, не остаются мертвыми, не говорят о вещах, которые могут ранить обоих. — Это хорошо, Сэмми. Затем они сидят в тишине. И нет ничего, кроме мирных вздохов и ударов сердец. Ситуация выглядит так, будто это начало отведенного им время для реабилитации, дабы после нее Дин опять мог переключать свои старые кассеты под ворчание Сэма, наблюдающего за картой и заявляющего, что «это не самый маленький город, в котором мы побывали». У длинноволосого тысячи вопросов, но его брат не похож на человека с множеством ответов. Его кончики пальцев окрашены в черный цвет, а ногти сгрызены до мяса — детская привычка, хоть мужчина и клянется, что вырос. Последний промежуток времени оставил на лице Дина свои следы — мешки под глазами. И не только их. Заключительное наблюдение заставляет Сэма смотреть. Смотреть на лучики морщинок у глаз. Эти маленькие линии, эти крошечные складки на веснушчатой коже — они означают, что Дин стареет. Он вспоминает еще одного родного человека. Этого становится достаточно, чтобы отбросить все имеющиеся вопросы и оставить один — самый легкий. — Дин. — Русоволосый поднимает глаза. Он выглядит сейчас немного недоверчивым, с какой-то глупой и непонятной надеждой в глазах и долей одиночества. — Мы можем подняться наверх? — Конечно, Сэмми, — спокойное согласие с отсутствием сопровождающего оскорбления необычно, но младший Винчестер не собирается подвергать это сомнению. Дин просто вскочил на ноги, когда Сэм встал. Его руки трепещут на уровне груди брата, как будто он не совсем уверен, куда их поместить, но через мгновение они все-таки находят свое место и сжимают широкие родные плечи. — Эм, — невнятно пробормотал Сэм, когда комната начала размываться и вращаться, — возможно, тебе придется помочь мне… Об этом глупо просить, потому что Дин помогал ему всю свою проклятую жизнь, даже не спрашивая. И этот раз не должен являться исключением. Он схватил Сэма за руку и закинул ее себе на плечи, свою же ладонь положив на его талию. Вместе они выскользнули из комнаты. Пересечение невысокого порога показалось немного сложной задачей; ноги Сэма запутываются на краю, но Дин все равно не дает ему упасть. Длинноволосый чувствует себя обузой, но, тем не менее, довольно-таки измученной обузой, которая запустилась с сомнениями о своей здравости. Как никак, внутри него был Дьявол — ты же не можешь просто убежать от чего-то подобного, может быть, он и не должен был возвращаться… С каждым шагом вверх по лестнице он чувствует себя так, будто еще максимум две секунды — и его тело завалится назад. Только вот Дин вновь не позволит ему упасть. Сэм чувствует это всем телом из-за крепкой хватки брата. Русоволосый шепчет ему что-то почти на ухо. Хоть эти слова и сложно разобрать, ощущаются они на коже горячим дыханием так, что кажется: если бы Дин кричал на весь мир, эффект был бы тот же. Наконец они преодолели чертову лестницу. Старший отвел Сэма в кабинет. На это он и надеялся. Дин пытается подвести младшего к кушетке, но тот отбивается и спотыкается, из-за чего в итоге приземляется одной ладонью на гладкую поверхность стола, а второй — на плечо Бобби. — Не могу поверить, что ты жив, — бормочет Сэм куда-то себе же в рубашку, заключая Сингера в крепкие объятия. Он еще не плакал, но дышал настолько глубоко и сбивчиво, что отчетливо мог слышать аромат моторного масла и дешевого виски. — Ну уж нет, моей смерти ты не дождешься, — в привычной манере ответил мужчина, и Сэм рассмеялся — так отчаянно, что у него закружилась голова. — Тебе нужно поесть, — говорит Дин, оттаскивая его от Бобби и совсем не отстраняясь, как будто любой дюйм пространства между ними слишком большой. — Ты ведь голоден. — Нет, — Сэм не думал о еде на протяжении десятилетий. Он не совсем понимает, в чем нуждается его вновь возвращенное тело. Хотя он довольно-таки уверен, что может подкрепиться сразу же после того, как увидит еще кое-что. Дин лепечет имя брата, быстро и тревожно, когда тот стремительно доплывает к входной двери. Но, тем не менее, все-таки позволяет парню добраться до крыльца, прежде чем схватить его за руку. Тот смотрит на него с легким отчаянием, не в силах формулировать свои мысли в разумные предложения. Дин отвечает с улыбкой, потому что понимает, чего жаждет Сэм. Конечно, понимает. — Посмотри налево, — говорит он. Сэм крутит головой — и вот она: чистые и цельные, хромированные фары и черный корпус, отблескивающий ярко-оранжевым из-за солнца. Сэм мог даже описать ее сияние как небесное, только он больше не считает, что это комплимент. И у «Импалы» всегда была своя собственная благодать. Он небрежно спускается вниз по ступенькам и минует двор, все еще нескоординированные ноги заставляют пошатываться. Дин следит за ним, готов подхватить в любую секунду, но позволяет Сэму насладиться этим моментом в небольшом одиночестве. Сначала он бережно проводит ладонями по капоту «Импалы», воображает, что от него веет теплом, когда он все еще нагревается после кросс-континентального движения, когда солнце греет кожу старшего, а Сэм ловит ветер ртом, улыбаясь до боли в зубах. Винчестер хочет раствориться в гладком черном металле, слиться с ним, погрузиться в него, пока он не станет частью автомобиля. Хотя он и так ею является. Затем открывает дверь и ныряет внутрь салона — на пассажирское сидение. Младшего посещают такие ощущения, как тогда, когда он впервые сделал это после того, как пропадал в Стэнфорде. Сидение будто создано специально под телосложение Винчестера, он располагается на нем идеально. Как будто «Импала» была готова встретиться с ним вновь. Он провел большую часть своей жизни в этом автомобиле, и не удивился бы, если бы его тело стало соответствовать каждому изгибу сидения, как виноградная лоза, которая вьется вокруг ствола дерева. Открывается боковая дверь водителя. Дин садится рядом. И Сэм наконец чувствует, что он дома. Он плачет так сильно, что у него начинают болеть легкие. Брат притягивает его к себе за шею, и тот просто падает на него, сталкиваясь с кожаным сиденьем и бедром русоволосого. Парень так и застывает. Слезы впитываются в выцветшую джинсовую ткань, в то время как младший Винчестер случайно пробует вкус кожи старшего с каждым надрывным вдохом, уткнувшись ему в шею. Дин держит ладонь на затылке Сэма, потирает шею, пробегается пальцами по волосам. Это неудобно и беспорядочно, но Сэм наконец чувствует, что он дома. Он засыпает по-настоящему в первый раз после того, как сказал «да» Люциферу, и делает это прямо там, в машине. Дин не пытается разбудить его или переместить. На самом деле, тот уверен, что брат тоже спит, по привычке оставляя одну руку на нем, а вторую — на руле, как будто он уже собирается отправляться куда-то в путь, перемещая их по темным улицам и потерянным равнинам этого мира.*
Они уезжают на следующее утро. Дин не перестает спрашивать, уверен ли Сэм в том, что он не хочет остаться у Бобби, ведь сейчас ему должно быть тяжко выдержать очередное путешествие. Но тот настаивает. Теперь ему ничего не нужно, кроме дороги под колесами и возможности наблюдать за всеми местами, которые они оставляют в зеркалах заднего вида. Они прощаются с усталым, но понимающим Бобби, после чего Дин собирает небольшое количество своих вещей, которые он, как обычно, искусно разбросал по всему дому. «Полагаю, мне придется прошариться по магазинам», — размышляет Сэм, наблюдая, как Дин достает рубашку из-под кровати. Второй уклончиво хрюкает и бормочет на пыльные половицы: — Возможно, где-то есть еще несколько вещей… Позже, когда они упаковывают оружие в багажник, Сэм видит свою старую сумку в пространстве для ног на заднем сиденье. Он открывает ее, чтобы найти все, что хранил в ней до того дня на кладбище. Все осталось на своих местах, вплоть до его туалетного кейса и шампуня; крошечные волоски все еще цепляются за лезвия бритвы. Он не привлекает к этому внимание брата, но все это почему-то заставляет грустить. А Дин, напротив, начинает усмехаться, когда проворачивает ключ в зажигании. Он предоставляет Сэму такую радость мелочами, что парень может быть и тем, кто возродился, и тем, кому дали второй или, в их случае, девятый или десятый шанс в жизни. «Это все», — подумал парень. Это то, что делает Дина счастливым. Машина, дорога, безграничное небо и Сэм рядом с ним. Тёмные уголки подсознания второго. Туда пробрались все те же сломанные конечности в огромном количестве, торчащие из стороны в сторону, чтобы поцарапать черепушку и напомнить, сколько раз он покидал Дина. Разворачивался к нему спиной и уходил, высасывал все соки из демонов и закрывал на все глаза, пусть Дьявол с помощью его кожи и прыгнул в Ад. Сэм отталкивает эти мысли куда подальше, заставляя свои же глаза сосредоточиться на Дине: руки умело покоятся на руле, раннее утреннее солнце ласкает лучами лицо и окунается нежным прикосновением в морщинку на щеке, которая все еще цепляется за уголок усмешки старшего Винчестера. У него появляется внезапное желание мазнуть это место пальцами, чтобы разгладить маленькую линию, пока он не сможет притворяться, что способен смириться с этим. — Ты всегда думал, что это здорово, когда-то то же самое случилось в Рейдерах, — внезапно говорит Сэм Дину. Он делает это только для того, чтобы заглушить звук насекомых, гудящих внутри его черепа. — Но это действительно не так. — Что? — улыбка старшего исчезает, когда он бросает на Сэма беспокойный взгляд. — Сэмми, ты хорошо себя чувствуешь? Второй пытается кивнуть и вытряхнуть насекомых из головы в то же самое время. Он должен выглядеть довольно уродливым, чтобы Дин похлопал ладонью по лбу, спрашивая, не чувствует ли парень жар. Тот с шипением поддается назад. — Иисус, Дин, у тебя слишком холодные руки! Мужчина уперто игнорирует возмущения брата, надавливая подушечками пальцев на горячую шею, чтобы найти пульс, но Сэм отталкивает его. Так что в нем все еще остались инстинкты, привитые Адом. Он выгибается и вытягивает руки, ощупывая пол. Машина сворачивает немного и ледяная рука хватает Сэма за бедро, дергая его обратно на сидение. — Брось это, — Дин рычит своим «папочкиным голосом», как его всегда называл Сэм. Такой голос Дин использует только тогда, когда ожидает, что его послушаются. Он дергает брата за бедро вновь, окончательно возвращая на место, из-за чего Сэм теперь слегка дрожит. Без сомнения, это из-за холода от руки Дина. — Нет, — Сэм теперь отвечает своей манерой. Дин называл это голосом Принцессы Несмеяны. Это то, что он использует, когда не намерен бросать вызов Дину, но хочет поддерживать иллюзию, что именно это и собирается сделать. Наклонившись к заднему сидению, младший дал старшему сумку, которая почти по-фетишистски сохранилась такой, какой и была. Даже расположена была так, как он ее и оставил. Она не переносилась с тех пор, как Сэм оставил ее там. Он выдерживает долгую паузу, сохраняя тишину, и только лишь потом тихо спрашивает: — Ты даже не пытался? — Что? — Дин снова выглядит обеспокоенным, и Сэм понимает, что он должен начинать выражать свои мысли с немного более подробным объяснением, чтобы казаться хоть чуть-чуть менее сумасшедшим. — Ты сказал, что поедешь к Лизе после… — старший резко судорожно сжал руль. Сэм колеблется, превращает паузу в кашель. — …после. Но ее здесь нет, и я… так что… — Ты хочешь, чтобы я извинился за то, что ты выбрался из Ада? — русоволосый съязвил, и Сэм вздохнул, потому что должен был предугадать, что тот начнет защищаться сарказмом. — Нет, я просто хотел, чтобы ты был счастлив, Дин. Я не хотел, чтобы ты был одержим попыткой вытащить меня, я хотел, чтобы ты был свободен, жил своей жизнью… — Боже, Сэм! — Дин так сильно притормаживает по перерывам, что они оба вынуждены упираться руками в приборную панель. Дин резко поворачивается к Сэму, когда шины перестают визжать. Его глаза с таким же диким блеском выглядели в убежище. — Когда ты собираешься это понять? Ты — моя жизнь, тупая ты задница! Я пошел к Бену и Лизе, но только потому, что обещал тебе. И я был там целый год! Весь. Долбанный. Год. — Ладно, — Сэм поднимает руки, как будто он имеет дело с диким животным, но Дин раскидывает их в стороны грубым движением, хватает Сэма за воротник рубашки, сжимая мягкую ткань в кулак, и тащит к себе. Сэм вздрагивает, будучи уверен, что Дин собирается ударить его. — Ты хочешь знать, как эта прекрасная недолгая пригородная жизнь прошла без тебя, Сэмми? — рычит Дин. — По ночам я вызубривал любую мелочь оккультизма, я спивался чуть ли не до смерти и пытался ухватиться хоть за одну демоническую суку, которая вернула бы мне тебя, или, по крайней мере, засунула бы меня в клетку… — Остановись, Дин, пожалуйста, — просит Сэм, дрожа и телом, и голосом. Это всегда было самым страшным в отношениях с его братом — ярость от его любви. Дин был мастерски обучен убивать самые неубиваемые вещи, но он никогда не выглядел опаснее, чем когда приступало время сражаться за свою семью. — Я вытащил тебя из Ада, Сэмми, — продолжает Дин. Голос опустился до смертельной мягкости. — Потому что это было единственное, что я мог сделать. — Как? — Сэм шепчет. — Как ты это сделал? — Он и Дин теперь нос к носу, и Сэм пытается прочитать правду в глазах брата. Он хочет узнать, какую цену заплатил Дин. Потому что всегда есть цена, которую нужно заплатить. Но глаза старшего теряют дикий блеск, и он отпускает рубашку Сэма, возвращаясь обратно на свое место. — Ты обещал, что не будешь спрашивать меня об этом. — Я знаю, но Дин… — Нет, Сэмми, — он прокручивает ключи, и «Импала» ревет, возвращаясь к жизни. Это заставляет Сэма слегка подпрыгнуть на сидении. Он и забыл, что у них был этот разговор, когда Дин остановился посреди пустынной дороги. У мира есть тенденция останавливаться, когда русоволосый смотрит на него так. Парень сразу забывает обо всем на свете. — Ты не в Аду, ты жив, я жив. Этого достаточно, слышишь меня? Нам этого достаточно. — Да, конечно, — Сэм успокаивается на несколько минут, но не может перестать думать о том, что Дин мечтает о турнирах по пикнику и бейсболу, о том, как он заботится, забыть про этот голос, когда мужчина приказывает. — Но если бы ты хотел, теперь, когда я жив… Если ты хочешь вернуться… — Клянусь Богом, Сэм. — Дин качает головой, но на этот раз он почти улыбается. — Ты как собака с чертовой костью. Просто перестань упираться, хорошо? Сейчас я именно там, где хочу быть. — Хорошо. Сэм чувствует себя очень юным. Например, как когда он раздражал Дина, пока не доводил его до вспышки гнева, которая оставляла Сэма захлебывающимся слезами. Старший Винчестер потом извинялся с разбитым взглядом, а младший обычно после такого обнимал Дина, чтобы сказать, что ему жаль, что он был таким вредным и капризным, что он прощает его за ту злость и крик в свою сторону. Он вроде бы чувствует, что должен сделать то же самое и сейчас, но почему-то уверен, что Дин разобьет машину к чертям из-за шока, если Сэм внезапно обнимет его. Тем не менее, он понимает, что у него чего-то не хватает, поэтому просто говорит: — Я тоже там, где действительно хочу быть. — Черт побери. Сучка… — улыбка Дина возвращается на место, и теперь она ярче, чем солнце, что поднимается в их безграничном небе за окнами «Импалы».*
По обоюдному, невысказанному соглашению они ездят до тех пор, пока их не начинает поджаривать дневной обжигающий свет. Затем останавливаются на стоянке дешевого придорожного мотеля. Дин глушит двигатель, но ни один из них больше не шевелится. Даже ради того, чтобы выбраться. — Все в порядке? — спрашивает Дин через несколько минут. Сэм кивает, глядя на неоновый розовый знак «Vacancy». — Странно, но из того, что я помню… Думаю, я пропустил его, понимаешь? — Да. — Дин тоже смотрит на знак. Яркий свет мерцает над ними обоими, освещая внутреннюю часть «Импалы», как дешевый стриптиз-клуб, но каким-то образом он является мягким и почти романтичным, когда касается линий лица Дина. Его голос такой низкий и тяжелый. — Я знаю. Дин отправляется к рецепции, чтобы взять им комнату, и Сэм откидывается на пассажирском сидении, глубоко вздыхая и пытаясь игнорировать крошечные мохнатые вещи, царапающие и щекочущие границы его сознания. Он просто устал, вот и все. Голоса в голове будто облизывают каждую извилину, их языки горят холодом, как жидкий азот. И они оставят его в покое, как только Винчестер уснет. Он уверен в этом. Дин стучится в окно машины, вырывая брата из мыслей. Он вылазит более, чем неуклюже, чуть не сносит себе голову из-за низкого потолка, еле поднимает свою сумку. Весь путь через парковку Сэм чувствовал, как вес сумки и атмосферы давит на его плечи, заставляя его спотыкаться через порог и практически лететь лицом в дверь их номера. — Я просто устал, — оправдывается он в ответ на взгляд Дина, хоть и очевидно, что Сэм лжет, и очевидно, что Дин не верит ему. Они оба умеют притворяться иначе. Номер мотеля — один из самых приятных из тех, что у них когда-либо были: с мини-кухней, столом и четырьмя стульями, двумя кроватями куин-сайз**, с ковром и с телевизором, который выглядит так, будто у него может быть даже кабель. Для большинства других людей это было бы адекватно, но для Винчестеров номер неплохо прошел оценку «прилично» и даже приблизился к «хорошо». Они оба думают об этом и пытаются не улыбаться, как идиоты, но стоит им только словить взгляды друг друга, они не могут сдержать рвущееся наружу хихиканье. — На стенах даже нет рыб или деревьев, или кукол, — говорит Дин, сбрасывая свои вещи на ближайшую кровать, а затем сваливается рядом с сумкой. — На самом деле, я думаю, что fleur-de-lis*** добавляет немного классики в декор. — «Fleur-de-lis»? — Сэм еще раз взглянул на рисунок на обоях, удивленный, как всегда, степенью и непредсказуемостью банальной базы знаний Дина. — Действительно, Дин? — Что? Это реально так называется, — Дин хватает пульт с тумбочки и щелкает кнопкой по направлению к телевизору. Винчестер заходится в восторге, когда обнаруживает, что работает целых четыре канала. Он с энтузиазмом сердится на Сэма, переключая каналы некоторое время. Но как только находит фильм с участием Джека Николсона, сразу смотрит на брата уже более спокойно. И понимает, что тот все еще стоит, как идиот, у двери, просто наблюдая. — Ой, извини. Ты хочешь спать? — Нет, все в порядке, — Сэм одергивает себя и пробирается через комнату к свободной кровати. Он отбрасывает свои ботинки, а затем и полностью раздевается. Он хочет посмотреть фильм с Дином, но не может сосредоточиться. Постоянно думает о том, что все хорошо, это правильно, поэтому он прыгнул в яму и остановил Апокалипсис, чтобы потом мог смотреть кинофильмы в мотельном номере со своим братом. Но что-то не так. Сэм чувствует это и не может убрать. Голоса в голове пузырятся, как кислота, некоторые из них просачиваются ему в глаза и заставляют их слезиться, а картинку — становиться туманной. Он перестает смотреть в экран и, вместо этого, теперь смотрит на Дина. Беззастенчивость будет проклята. Сэм сосредотачивается на расслабленной позе русоволосого — скрещенных лодыжках, сложенных руках, сосредоточенной физиономии, — и слабая улыбка играет на уставшем лице. Дин выглядит довольным, счастливым, и Сэм не хочет ничего, кроме как закрыть глаза. И пусть это будет последнее, что он увидит прежде, чем отключится. Но кислота в его сознании дает резкую вспышку, и теперь Дин выглядит искалеченным, мертвым. Сэм больше не может думать о сне, когда видит брата с зияющей дырой, что пробита через грудь, и истекающим кровью ртом. Он не может даже лежать здесь, едва ли удается оставаться в своей же шкуре. Длинноволосый садится и спускает ноги на пол, резко поддавшись вперед, пока его колени почти касаются кровати Дина. — Дин, — говорит он. И голос его дает петуха, обрываясь. Поэтому старший сразу же садится прямо и выключает телевизор. — Сэмми, что такое? Что не так? — Я не… я не могу… — Сэм не имеет понятия, как выразить словами ощущение того, что твой желудок сжимается до размеров атома. — Мне нужно… — Что, Сэмми? Дин возвращает Сэма на его кровать, копирует его же положение и обхватывает ладони брата руками, сплетая их пальцы. Ощущая кожу Дина, его теплоту, сердце Сэма начинает принимать привычный ритм, торопливо и крепко разгоняя кровь по его венам. — Скажи мне, что с тобой все в порядке, — Сэм хрипит. — Скажи мне, что я в порядке. Расскажи мне… Ослепляющая, колющая боль вспышкой ударяет в голову Сэма, и он падает вперед, как камень, лбом врезаясь в плечо Дина. Дин кричит его имя и пытается прикоснуться к Сэму, после чего кто-то стучит в окно. — Какого черта? — русоволосый откидывается назад, одна рука автоматически тянется к огнестрельному оружию, спрятанному под подушкой. Сэм тоже подтягивается, боль в голове подавляется его замешательством. Силуэт от тусклого света с автостоянки позволяет понять — это мужчина: одна рука согнута в локте и опирается на их окно. Когда они смотрят на него, он поднимает руку и позволяет ей упасть обратно, достаточно тяжело — так, что трещит стекло. — Боже, — Дин встает, придерживая Сэма за плечо, пока не убеждается, что он может сидеть сам, а затем подходит к окну. — Слушай, приятель, я думаю, у тебя есть свой номер, так почему бы тебе просто… На этот раз рука человека разбивает окно, и все стекло, движимое импульсом удара, влетает в их комнату осколками. Дин ругается, уклоняясь, а затем снова смотрит на слабого человека, лежащего наполовину внутри их комнаты. — Он пьян? — спрашивает Сэм. — Черт, если бы я только знал… — Дин наклоняется вперед и тыкает в руку мужчины своим пистолетом. — Привет. Эй, вставай. Дава-ай, чувак. Парень стонет и, наконец, находит в себе силы, чтобы начать подниматься на ноги. Сэм задыхается, подавляя крик, когда разбитое стекло, все еще цепляющееся за подоконник, входит в ладони парня. Он, по-видимому, настолько обдолбан, что даже не чувствует боли, поскольку один особенно острый кусок стекла проходит весь путь через его руку и выходит с другой стороны. Затем парень поднимает голову, и Сэм кричит по-настоящему. Он видел достаточно недельных трупов в своей жизни, чтобы знать, что этот парень выглядит точно так же, как и один из них. Его кожа серо-зеленая и провисающая на костях, порезы из стекла тонкие и бескровные. Один из глаз отсутствует, оставляя за собой темную дыру, зияющую, как второй рот; другой глаз совершенно бессознателен. — Это… это то, что я думаю? — Дин спрашивает, когда труп неуверенно взбирается на подоконник, не обращая внимания на полоски кожи, которые он оставляет сзади, застряв в осколках стекла. — Стреляй! — Сэм кричит, когда мужчина взмахивает головой и делает резкий шаг вперед. — Черт побери! Он ныряет в свою собственную сумку, в то время как Дин сбрасывает три точных выстрела, два припадают на грудь и один — прямо посередине его лба. Оно едва замедляется, протягивая нашпигованную стеклом руку к Дину. — Пули бесполезны! — Дин откидывает пистолет на кровать, поспешно отступая по комнате. — Пожалуйста, скажи мне, что у тебя есть каменная соль, Сэмми! Сэм взмахивает дробовиком и спускает курок, целясь прямо в грудную клетку монстру. Он слегка откидывается, руки на мгновение бешено колотятся в воздухе, после чего существо поправляется и, спотыкаясь, шагает в их сторону. — Серебро? — Дин сидит, уклоняясь от мертвых и хватающихся рук, нацеливая удар на колено. Звук развала коленной чашечки идентичен живому человеку, но с живым человеком звук обычно сопровождается хором криков. Существо, все еще неумолимо направляющееся к Дину, просто выпускает стон, который звучит более расстроенным, чем что-либо. Сэм, наконец, хватается за серебряный нож и бросает его со всей точностью, которой его научил отец, задерживая острие глубоко в спине, где и должно быть сердце. — Хорошо, серебро — тоже дерьмо! — Дин кричит, добавляя: — Черт! — когда удар, который он отвесил монстру на челюсть, всего лишь сбивает кость в бок и оставляет болтаться там, будто сломанную марионетку. — Любые другие идеи? Сэм думает о том, что они могут вывести это существо на стоянку, дабы опробовать каждое оружие из своего арсенала, и если это не сработает, придется переломать все его кости, чтобы он ничего не смог сделать, кроме как лежать в большой мясистой луже. Дин испуганно рычит, когда монстр обматывает стеклянную руку вокруг его предплечья, и все возможности Сэма для разумного мышления вылетают прямо из их разбитого окна. Он бросается вперед и хватает зомби за плечи. Огромные куски гниющей кожи и мышц оторвались от его рук, но Сэм смог проигнорировать их, сжимая ладони так, что его пальцы могут нащупать гладкую кость. Парень оттаскивает предмет ярости от Дина и швыряет его в стену. Он бьется с толстым, влажным звуком, но, тем не менее, ему замечательно удается оставаться на ногах. Двигаясь с удивительной ловкостью, тот обхватывает горло Сэма. Сэм задыхается, ощущая колющее его кожу стекло, чувствует сильнейшее давление на трахею. Он хватается за гнилые предплечья, но его ладони скользят по отслаивающейся коже, и на этот раз он не может справиться с твердой хваткой. В глазах начинает темнеть, головная боль распространяется в затылке, и какие-то горячие импульсы ощущаются ниже лба, так, будто глаза наполняются пульсирующей кровью. Сэм не уверен, собирается ли он отключиться или же взорваться, как ядерный реактор. По-видимому, первое, потому что его колени подгибаются, и он практически впадает сознанием в гниющее, бесстрастное лицо, когда оно опускается к нему, рот и пустые глазные отверстия пустые и черные, как будто готовы проглотить его целиком. Хватка прекращается и существо падает на пол безжизненным мешком с органами. Сэм отчаянно и коротко вздыхает изо всех сил, ведет взгляд вверх, чтобы посмотреть на Дина, стоящего над ним, как на какую-то героическую статую с мачете в руках. — Обезглавливание, — говорит он, странно дернув плечами. — Всегда работает в фильмах Ромеро, — затем он смеется до одышки, опускается на колени среди кусочков кожи и внутренностей, разбросанных по полу. Но совсем скоро его руки немедленно тянутся проверить раны на шее Сэма. Сэм не знает, смеяться ли с ним или расплакаться от того, что его вторая ночь уж очень граничит с ассоциациями из Ада, и только что они оба чуть не оказались убиты каким-то существом, которого они никогда ранее не видели. Поэтому он опускает голову на плечо Дина, где его головная боль немного стихает, и позволяет брату подарить ему нежные узоры вдоль шеи. — Святое дерьмо, Сэмми, — пробормотал Дин младшему на ухо. Голос все еще искрился от смеха и адреналина. — Мы просто убили зомби?