A Walk to Remember

У нее была лейкемия; она узнала об этом прошлым летом. В тот момент, когда она сказала мне об этом, кровь ушла из моего лица, и головокружащие образы пронеслись в моем сознании. За это короткое мгновение время внезапно остановилось, и я понял все, что случилось между нами. Я понял, почему она хотела, чтобы я играл в пьесе; я понял, почему, после того, как мы выполнили ту премьеру, Хек шептал ей со слезами на глазах, называя ангелом; я понял, почему он выглядел настолько утомленным все время и почему он волновался, что я приходил к ним домой. Все стало абсолютно ясным. Ким Джису болела лейкемией… Джису, сладкая Джису, умирала… Моя Су… — Нет, нет, — шептал я ей, — это должно быть ошибка… Но ошибки не было, и когда она сказала мне снова, мой мир опустел. Моя голова начала вращаться, и я взялся за нее сильно, чтобы удержаться от потери баланса. На улице я видел мужчину и женщину, идущую к нам, склонив головы и положив руки на шляпы, чтобы их не сдуло ветром. Собака неслась поперек дороги и остановилась, чтобы понюхать кустарники. Сосед напротив стоял на стремянке, снимая Рождественские гирлянды. Нормальные сцены из каждодневной жизни, вещи, которые я никогда не замечал прежде, внезапно заставили меня почувствовать себя сердитым. Я закрыл глаза, желая, чтобы все это ушло. — Я так сожалею, Чонгук, — продолжала она говорить много раз. Именно я должна была сказать это, как бы то ни было. Я знаю это теперь, но мое замешательство препятствовало мне рассказать это. Мы плакали вместе на улице в течение долгого времени, просто немного дальше от ее дома. Она не знала, сколько ей осталось, сказала она мне. И не было ничего, что доктора могли бы сделать. Они сказали, что это была редкая форма болезни, именно та, которая не поддавалась лечению. Да, когда учебный год начался, она чувствовала себя прекрасно. Только в прошлые несколько недель, она начала чувствовать прогрессию болезни. — Это — то, как она прогрессирует, — сказала она. — Ты чувствуешь себя прекрасно, и затем, когда твое тело не может продолжать бороться, тебе нехорошо. Душа свои слезы, я не мог не думать о пьесе. — Но все те репетиции… те долгие дни… возможно, ты не должны была брать участие. — Возможно, — сказала она, взяв меня за руку и перебивая меня. — Игра в пьесе была тем, что держало меня здоровой так долго. Позже, она сказала мне, что семь месяцев прошли, с тех пор как она диагностировалась. Доктора дали ей год, возможно меньше. В эти дни, возможно, все было бы отлично. В эти дни они, возможно, вылечили бы ее. В эти дни Джи, вероятно, жила бы. Но это случилось сорок лет назад, и я знал, что это означало. Только чудо могло спасти ее. — Почему ты не говорила мне? Это был тот вопрос, который я не задал ей, но о котором я думал. Я не спал той ночью, и мои глаза все еще были раздуты. Я пришел от шока к отрицанию, к печали, к гневу, и снова обратно, всю ночь напролет, желая, чтобы этого не происходило, молясь, чтобы все это было только небольшим ужасным кошмаром. — Я приняла решение, — объясняла она мне, — было бы лучше, если бы я не говорила никому, и я попросила, чтобы мой отец сделал то же самое. Ты видел, какими люди были после службы сегодня. Никто даже не посмотрел мне в глаза. Если бы тебе оставалось жить только несколько месяцев, неужели ты бы не этого хотел? Я знал, что она была права, но от этого я не чувствовал себя лучше. Впервые в моей жизни, я был полностью в недоумении. Джису было семнадцать, ребенок почти ставший женщиной, умирающий, но все еще полон жизни в то же самое время. Я боялся, более чем когда-либо, не только за неё, но и за себя также. Я жил в опасении того, чтобы не сделать ошибку, чтобы не оскорбить ее. Было ли хорошо сердиться в ее присутствии? Было ли хорошо говорить о будущем? Мое опасение сделало трудными мои разговоры с нею, хотя она была терпелива со мной. В понедельник она не пришла в школу, и я так или иначе знал, что она уже никогда не будет ходить школьными коридорами снова. Я не мог сконцентрироваться ни на чем, в то время когда сидел на уроке, слушая, как один за другим преподаватели говорили нам то, что большинство из нас уже слышало. Я ушел из школы раньше и пошел к Су, прогуливая свои занятия после обеда. Когда я постучал в дверь, Джи открыла так же, как она всегда это делала, бодро и казалось беззаботно. — Привет, Гук-и, — сказала она, — для меня это неожиданность. Когда она наклонялась поцеловать меня, я поцеловал ей плечо, хотя все это заставляло меня плакать. — Мой отец не дома прямо сейчас, но если ты хотели бы посидеть на крыльце, то мы можем это сделать. — Как ты можешь? — спросил я внезапно. — Как ты можешь притворяться, что все в порядке? — Я не притворяюсь, что все в порядке, Чонгук. Позволь мне надеть пальто, и мы поговорим, хорошо? Она улыбалась мне, ожидая ответа, и я, наконец, кивнул, зажав губы. Она протянулась и приласкала мою руку. — Я скоро буду, — сказала она. Я подошел к стулу и сел, Джи появилась мгновение спустя. Она надела теплое пальто, перчатки, и шляпу, чтобы не замерзнуть. Северо-восточный ветер прошел, и день не был так холоден, как это было на уик-энде. Тем не менее, ей и этого было много. — Ты не была в школе сегодня, — сказал я. Она смотрела вниз и кивала. — Я знаю. — Ты когда-либо будешь ходить в школу? — Даже при том, что я уже знал ответ, я должен был услышать его от нее. — Нет, — она сказала мягко, — не буду. — Почему? Неужели болезнь настолько прогрессировала? — Я начал плакать, и она наклонилась и взяла мою руку. — Нет. Сегодня я чувствую себя довольно хорошо. Я просто хочу быть дома по утрам, прежде чем мой отец должен пойти в офис. Я хочу провести с ним так много времени, как смогу. Прежде, чем я умру, хотела она сказать, но не сказала. Я почувствовал тошноту и не смог ответить. Я начал молиться о чуде. — Как ты себя чувствуешь? — спросил я несколько дней спустя. К настоящему времени Джису достаточно потеряла в весе. Ее кожа имела немного сероватый оттенок, и кости на ее руках начинали показываться через кожу. Снова я видел ушибы. Мы были в ее доме в гостиной комнате; холод был достаточно сильным для нее, чтобы вытерпеть его. Несмотря на все это, она все еще выглядела красивой. — Со мной все хорошо, — сказала она, отважно улыбаясь. — Доктора дали мне немного лекарства от боли, и это, кажется, помогает немного. Я приходил каждый день. Время, казалось, замедлялось и убыстрялось в то же самое время. — Я могу что-нибудь достать для тебя? — Нет, спасибо, у меня все прекрасно