***
Кажется, Чонгук действительно был проклят. С каждым днем его жизнь все больше и больше напоминала кошмар, конца которому не было видно уже давно. Его родители очень рано оставили своего сына, на днях он похоронил деда, родная сестра отреклась от него и даже собственная жена предпочла скрыться от него за стенами проклятого дворца. Неужели сейчас он потеряет еще и своего ребенка? Он пробыл королем всего лишь несколько часов, и уже его страна в шаге от войны, а его род на грани исчезновения. Если это не проклятье, то что же? Прошедшие две недели были сущим адом. Никогда еще его постель не казалась ему настолько большой и холодной, а комнаты — пустыми. Никогда бы Чонгук не подумал, что вновь окажется перед закрытыми воротами Малого Трианона, незваный и нежданый. Совсем крошечный дворец в дали панвильского парка, обнесенный почти воздушной оградой, снова украл и спрятал его сердце. Будучи еще совсем ребенком, он с завистью смотрел, как его сестра получала заветное приглашение от матушки навестить ее во дворце, грозно топал ножками на упрямых стражников, категорично отказывающих ему в проходе без личного дозволения хозяйки дворца, а потом, поджимая губы в обиде, уходил, крепко вцепившись в руку деда, постоянно оборачиваясь на кованые ворота в бесконечной надежде, что любимая матушка передумает и позовет его тоже. Теперь дед не мог увести его подальше от застывшего неприступным бастионом дворца и отвлечь играми или хитрыми механизмами часов, да и чуда все так же не происходило — нынешняя хозяйка Трианона тоже не торопилась отправлять ему приглашение. Вот и стоял молодой король на въездной аллее прямо перед воротами и ждал, ждал, долго ждал. А чего именно ждал, сам не знал. Раз за разом капитан стражи ожидал от молодого короля приказа, хватило бы одного его слова, всего лишь кивка было бы достаточно, но Чонгук молчал, часы теряя у запертых ворот. Потом так же молча разворачивался и уходил, тихо и постыдно радуясь отложенной встрече — смелости взглянуть в голубые глаза жены у него все еще не хватало. И от этого юноша злился еще больше. Это вообще-то все ее вина. Сокджин была виновата в том, как все обернулось. Эта предательница жестоко разбила ему сердце, это она довела его. Прав был дед: за ангельским личиком скрывалась коварная испорченая натура. Нахальная чертовка флиртовала с фельдмаршалом прямо за его спиной, а иногда, ничтоже сумняшеся, прямо на его глазах: чего только стоили Чонгуку эти многозначительные бесстыдные переглядки в тот летний день на охотничьем привале, а ведь всего лишь утром того же дня она не выпускала своего мужа из постели. А тайные разговорчики в пустых комнатах? И любовные записочки, переданные тайком? И этот проклятый чулок, ставший Чонгуку уже поперек горла! И эти ее постоянные поездки в столицу, пока он занят делами государственной важности. Да что она там забыла, вот что женщине так часто делать в разъездах? Кому она так часто визиты наносила? Даже маркиз начал открыто с него посмеиваться, допуская недвусмысленные шуточки, а у этого лиса глаз наметанный. Если уж маркиз язык распустил, можно быть уверенным — весь дворец судачит. Чонгук не сделал абсолютно ничего, за что он мог бы чувствовать за собой вину. Сама виновата, что довела его. Кто бы знал, как громко ухало сердце у него в ушах, когда перед сном, помогая Сокджин раздеться, он проверял целостность своей шнуровки и узла на корсете, до дрожи в пальцах и холодного пота боялся заметить хотя бы малешие изменения, подтверждающие его страхи. А беременная никуда бы не делась. Сидела бы во дворце как миленькая, и никого лишнего рядом, только те, кого сам Чонгук одобрил бы. А потом родила бы, и вообще не до каких визитов дела ей не было бы — наряжала бы дитя в чепчики да сорочки, а там бы и за вторым пошла. А после и за третьим, за пятым, за десятым. Главное, что была бы всегда рядом. Стоило бы приказать сжечь Малый Трианон, чтоб уж наверняка. То и дело протирая взмокший лоб платком, барон Сарданский безмолвно стоял у пылающего камина, наблюдая за молодым королем и стараясь лишний раз не привлекать его внимание к своей персоне. Хотя Юнги сомневался, что нахмуренный мрачнее тучи юноша отвлекся бы сейчас от своих тяжелых дум, даже если бы его окликнули. Вцепившись пальцами в подлокотники кресла, Чонгук не спускал напряженного взгляда с закрытых дверей в королевскую спальню, казалось, совсем забывая моргать. Перепуганый мальчишка очевидно уже позабыл об обидной оплеухе, полностью погрузившись в свои личные переживания. Барон Мин по-человечески сочувствовал юноше: на его долю выпало не мало злоключений, да еще в такой короткий срок. Однако Юнги не обманывался и прекрасно понимал, что именно недальновидность Чонгука и его тяжелый характер как раз и чинили ему препятствия на пути. Может, тот и был неопытным, но этот самый опыт Чонгук приобретать не торопился, изо всех сил цепляясь за беззаботное и лишенное ответственности детство и отрочество. Проверив время, Юнги тихо защелкнул золотую крышечку и спрятал кругляшок часов в карман жилета. Прошло уже больше часа, Панвиль гудел, фрейлины толпились в салоне за закрытыми дверями, ожидая хоть каких-нибудь вестей. Чонгук не выставил Юнги туда же только потому, что совершенно забыл про него, после того как они вдвоем пронесли бесчувственное тело королевы через весь дворец и аккуратно уложили на большую кровать, и прибежавшие лекари настойчиво попросили молодого короля ожидать за дверью, совершенно игнорируя его яростные угрозы и громогласные обвинения. Чонгук метался раненным зверем под дверью, заламывал руки, лохматил и без того растрепанные волосы, цедил ругательства сквозь зубы, а потом затих в кресле, с трудом справляясь с целую вечность тянущимся ожиданием. Юнги сомневался, что мальчишка окончательно остыл, скорее переживал бурю эмоций внутри, готовый взорваться от любого неосторожного слова. У самого барона причин волноваться было побольше. Страшно, безусловно страшно потерять юную госпожу так рано, да еще при таких обстоятельствах. Но гораздо хуже будет, заметь доктор следы насильственной провокации выкидыша. Юнги даже думать не хотел, что станется с ними всеми, если Чонгук узнает, что Сокджин выгнала его плод из своего чрева намеренно. Тогда бы его подопечной было бы наилучшим исходом испустить дух прямо сейчас от потери крови. Как же оно все так обернулось, что посол Нордании выбирает лучший вариант исхода жизни его подопечной? Едва дверь в королевские покои отворилась, молодой король тут же поднялся с кресла, встрепенувшись. Вереницей из покоев вышли помощники доктора, унося перепачканые кровью полотенца и простыни, какие-то склянки и саквояж с лекарствами. Последним вышел сам доктор и, заметив жадный взгляд своего господина, горестно покачал головой. — Как Сокджин? Жива? — надрывно потребовал ответа Чонгук, страшась заглянуть через плечо невысокого достопочтенного лекаря. — С ее величеством все хорошо, сейчас она спит, — поспешил заверить доктор мягким успокаивающим голосом, приподняв ладони. — Я дал ей выпить настойку, мадам проспит до самого утра. Не стоит ее тревожить, ваше величество. Уже завтра ей станет полегче. — Слава Пресвятой Деве Юнджи, — тяжело выдохнул Чонгук, заметно расслабляясь. Запустив пятерню в волосы и ослабив шейный платок, юноша устало подошел к столику и налил в стакан воды из графина, тут же осушив его. Юнги только сейчас заметил, как сильно тряслись руки юного короля. — К сожалению, — осторожно продолжил доктор, неуверенно поглядывая на короля, потерявшего к нему всякий интерес, — беременность сохранить не удалось. Тело отторгнуло плод. Чонгук молчал. Налил в стакан еще воды, и, медленно цедя прохладную жидкость, остановился у пылающего камина. Услышал ли он доктора или до сих пор переживал новость о выжившей жене было не ясно. Доктор оглянулся на барона, сцепив подрагивающие пальцы в замок у живота, так и недождавшись реакции от его величества. Юнги чуть повел плечами, не совсем уверенный как лучше поступить сейчас. Ему бы хотелось сейчас самолично убедиться в состоянии своей маленькой госпожи, но соваться в королевские покои не спешил. — Почему это произошло? — наконец тихо подал голос Чонгук, будто вспомнив, что от него ожидают хоть чего-нибудь. Юнги не был уверен, что юноша хоть сколько-нибудь переживал о несостоявшейся беременности своей жены, он узнал о ней всего-то с час назад. Вряд ли он вообще в полной мере успел осознать произошедшее. Сейчас Чонгук беспокоился только о Сокджин, и это определенно было хорошо. Казалось бы, есть все предпосылки для счастливого брака, идеальное сочетание, но почему же тогда с каждым днем — часом! — все становится только хуже? — Всему виной тугие корсеты, ваше величество, я не устану этого повторять: корсеты — бич нашего времени, — запальчиво отозвался доктор, будто только и ждал этого вопроса. Юнги аккуратно выдохнул — кажется, обошлось. — Корсеты являются причиной многих проблем со здоровьем у женщин. И у ее величества видны следы от тугой шнуровки и каркасных пластин, благо у нее не наблюдается деформация ребер, характерная для женщин Алатонии. Насколько мне известно, в Нордании корсеты гораздо мягче. А выкидыши на ранних сроках довольно распространенное явление: беременность еще сложно распознать, особенно нерожавшим женщинам, поскольку они еще не знают симптомов, а потому продолжают носить корсет, а не мягкий корсаж. У каждой второй дамы первая беременность всегда заканчивается выкидышем. — Ее императорское величество тоже не сохранили первую беременность, — в подтверждении слов доктора согласно кивнул Юнги. — К сожалению, это становится нормальным и обыкновенным явлением, — развел руками доктор. Невпопад покивав словам умудренных мужей, Чонгук обошел барона и направился в спальные комнаты, задержавшись на мгновение у самых дверей: — Надо запретить корсеты, — уверенно пробормотал он, и тихонько прикрыл за собой дверь. — Как все легко у его величества — запретить корсеты, — хмыкнул лекарь, оживая на глазах. В отсутствии венценосного юноши даже дышать стало легче. — Если бы он еще не забывал все слова, которыми он так беспечно бросается. — Мадам сможет еще раз забеременеть? — поинтересовался барон, протянув покачавшему головой доктору флягу с виски. — Несомненно, ваша милость. Изгнание плода прошло без серьезных последствий. Через две недели королева будет готова снова забеременеть. Эту неделю я бы советовал молодым обойтись без исполнения супружеского долга, организм королевы слишком истощен. Надо бы передать королю, но, видимо, уже не сегодня, — приняв из рук посла флягу, доктор сцедил себе с почти полную крышечку и опрокинул в себя жгучего напитка, тут же опалившего его горло. Поморщившись, он вернул фляжку, направляясь на выход из покоев королевской четы. Юнги последовал за ним. — Королеву сильно измотала эта беременность, — почти беззвучно поделился доктор, пересекая переполненный салон. — Совсем истощала, неудивительно, что произошло отторжение: откуда ж силам взяться для вынашивания ребенка? Уж не могли бы вы, ваша милость, проследить, чтобы ее величество плотно питалась? — Я сделаю все возможное. — Это совершенно не дело, — продолжал ворчать доктор. — Простите меня за откровения, но, — доктор перешел на свистящий шепот, — мадам совсем худенькая, сплошь кости выпирают, да простит меня Дева. Ей нужно набрать вес. — Я уверен, ее величество скоро придет в себя. Думаю, на ее самочувствие повлиял отъезд подруги. Она тоскует. — Глупости какие, — фыркнул доктор, сворачивая к мраморной лестнице. — Ох, правы вы были, ваша милость. Не ожидал я таких проблем от молодых монархов. Рано нас покинул его величество Шихек. Совсем еще дети. Барон окончательно успокоился: доктор не связывал выкидыш ни с отъездом мадам Рояль, ни со скандалом с ее братом, ни даже к повышенной занятости во время подготовки к трем разным мероприятиям. Честно сказать, Мин Юнги вообще сомневался, что доктор допускал шальную мысль, что королеву могли терзать какие-либо душевные муки. Доктора при дворе в Винце всегда первым делом спрашивались внутренним спокойствием будущей матери в таких деликатных вопросах. Что же, такая вопиющая отсталость только играла на руку барону — меньше вопросов будет к его подопечной. А еще Юнги очень надеялся, что его маленькая госпожа все же не пойдет по стопам своей матушки и не перейдет черту. Может, эта небольшая семейная трагедия как-то сплотит упрямых супругов. Им бы просто услышать друг друга.***
Надо же, а он, оказывается, так сильно скучал по своей Сокджин. Будто год прошел с их последней встречи, а не две недели. Чонгук разглядывал мирно спящую жену в их постели, слишком бледную, потерявшую милую округлость мягких щечек, с растревоженными подсохшими ранками нежными губами, а сердце сжималось от тоски, совсем позабыв обо всех горьких обидах, что терзали его последнее время. Колючие бури в душе присмирели от одного только взгляда на сказочную нимфу, укрытую теплыми одеялами. Юноша был уверен, что именно так выглядела мифическая Зимняя Леди, о которой ему пела песни и рассказывала сказки перед сном гувернантка. Бесшумно раздевшись, Чонгук осторожно забрался в кровать, стараясь не потревожить сон жены, уложил голову на соседнюю подушку и, почти не дыша, провел ладонью по светлым волосам, пропуская шелковистые прядки сквозь пальцы. Как же оно все так обернулось? Совсем не этого он ожидал еще прошлой зимой, совсем не это он планировал. Дивная сказка из зыбких мечтаний превратилась в одночасье в горький кошмар. Всего год назад Сокджин, отделенная от него глубоким проливом и вымерзшими землями Нордании, казалась куда ближе, чем сейчас, разделившая с ним одну постель. Чонгук так и не смог заснуть этой ночью. Сердце то и дело сжималось, отравляя кровь холодной тревогой перед утренней встречей с женой. Даже вчера перед коронацией он так не волновался. Сейчас же в голове крутились тысячи слов, которые он придирчиво разглядывал со всех сторон, изматывая себя предстоящим разговором. В какие-то моменты среди вороха сценариев будущего диалога всплывала опустошающая мысль о потерянном ребенке, возможном наследнике, и складные предложения рассыпались в голове. Чонгук тогда сильнее прижимал Джин к своей ноющей груди, да шумно дышал, будто в попытке оглушить себя и заставить внутренний беспощадный голос исчезнуть со всеми остальными звуками. А может просто пытался проглотить горькие слезы. Хотя, чушь все это, с чего ему слезы лить. Нет же во всем этом его вины. Виновата Сокджин. Только она во всем виновата. Будь она всегда рядом с ним, не оставь она его, заперевшись от него кованой оградой, Чонгук бы сразу заметил неладное и спас бы ее. И ребенка. Не запри она от него свое сердце, он бы не крушил ее, отчаянно пытаясь до него добраться. Утром он ей все-все выскажет. Проснулся Чонгук внезапно, будто и не спал вовсе, так глаза всего на мгновение прикрыл, когда за окном уже занялся поздний рассвет. А вот уж комнату озарил отраженный снегом слабый свет полуденного зимнего солнца, и жена, морщась от боли, грубо спихнув с себя его руки, выбиралась из его объятий. Подобному пробуждению Сокджин явно была не очень рада. Она хотела скрыться от него — сообразил Чонгук — запереться от него в Трианоне, заставить его забытым ребенком слоняться у закрытых ворот. Ну уж нет. Бодро подскочив на постели, Чонгук схватил Сокджин за руки, суетливо перебирая в голове все заготовленные фразы. Да только, кажется, своенравная норданка вовсе не собиралась его слушать — вырвав запястья из цепкой хватки мужа, Джин окинула супруга презрительным взглядом, поджав губы, и направилась к выходу из покоев, так и не проронив ни слова. Слетев с кровати, Чонгук бросился жене наперерез, загородив собой двери: — Подожди, — выдохнул Чонгук. Юноша попробовал протянуть Джин руку, но та резко отшатнулась, глянув на широкую ладонь с таким отвращением, будто тот ей дождевых червей решил показать. Где-то под сердцем глухо отозвались воспоминания прошлого вечера, где его жена так же избегала его прикосновений. В ушах все еще звенел полный ненависти приказ не трогать ее. Проглотив колючий ком в горле, Чонгук мягко продолжил: — Куда ты собралась? Тебе нужен отдых. Ты должна оставаться в постели. Ты едва на ногах стоишь, тебе же больно. С каждым его словом брови девицы насмешливо поднимались все выше, а с последним предложением она и вовсе расхохоталась. Не звонко и певуче, как с Хосок каждое утро, без искорок счастья в светлых глазах, которые всегда с легкостью вызывал ее братец, а с надрывом, сочась издевкой. Признаться, Чонгук не ожидал такой реакции. Он рассчитывал, что с утра Сокджин будет слишком слаба и у нее не будет выбора, кроме как принять его заботу и выслушать все, что он захочет ей сказать. Он совсем растерялся. Резко затихнув, Сокджин надменно кивнула ему головой, словно говорила отойти в сторону и не путаться у нее под ногами. Все снова шло совсем не так, как он планировал. Сокджин опять спутала все его карты. — Ты же не думаешь, что я позволю тебе разгуливать по дворцу в подобном виде, — процедил Чонгук сквозь зубы, — словно шлюха портовая. Кривая ухмылка на искаженном болью бледном лице заставляла кровь бурлить в жилах молодого короля. Да послушай ты меня хоть раз и сделай, что велят! Чего ты добиваешься? Дай мне поговорить с тобой! Ляг и успокойся уже! Но Сокджин не торопилась успокаиваться — она с упрямым вызовом смотрела прямо в глаза своего супруга и всем своим существом требовала выпустить ее. Не обмолвившись ни словом, Сокджин давила Чонгука одним своим взглядом, заставляла усомниться в его власти над ней. Вчера на коронации произошел не просто исторический конфуз, как обозвал это подпитый маркиз, вовсе нет. Именно поэтому Сокджин сейчас смотрела на него сверху вниз. От болезненно-хрупкого, но горделивого стана исходило столько силы, что невольно хотелось отступить. Непокорная и несломленная. Отказывающаяся мириться с его выходками. Хотя сама же и доводит его! Сама же и провоцирует его! Сокджин должна быть слабой и милой любимой женой, должна улыбаться только ему, должна смотреть только на него, должна интересоваться только им, быть только рядом с ним, чтобы он мог о ней заботиться, лелеять и любить! Неужели он так много требует? Почему она не слушается его? Он ее муж! Он и ее король тоже! Она обязана слушать каждое его слово! — Прекрати упрямиться и вернись в кровать, Сокджин! Хотя бы это ты можешь сделать, раз выносить ребенка ты не в состоянии? Чонгук сразу очень сильно пожалел о вырвавшихся ядовитых словах, вот только назад их не запихнешь. Гнев словно холодной волной смыло с последующим же ударом перепуганного сердца. Он готов был к очередной справедливой пощечине, к резким обвинениям и обидным слезам. Не готов только оказался к оглушительному молчанию. Даже режущая сердце ненависть в голубых глазах угасла, сменившись глухой пустотой. — Сокджинни... Снежинка, я не хотел... Какая наглая ложь. Конечно же, хотел. Еще как хотел задеть упрямицу посильнее, чтобы почувствовала на себе, всю ту бурю эмоций, что вызывает в нем ее холодное безразличие. И жестоко оступился. Снова. Лучше бы кричала и бросала в него вазы, чем это. Только бы не отворачивалась от него, посерев в лице, не уходила, тяжело ступая от боли, явно намереваясь закрыться в личном будуаре. Сердце ухнуло куда-то вниз, увлекая за собой в пустоту остатки призрачных надежд. Ему бы за женой броситься, в ноги упасть и вымаливать прощение, но Чонгук застыл, перепуганный неотвратимостью трагедии, которую сам же и создал. — Дело не в том, могу ли я выносить ребенка, — вдруг хрипло проговорила Сокджин, оперевшись рукой о столбик их кровати. Слушать равнодушный, лишенный всякой эмоции голос жены было невыносимо. Сокджин в последний раз обернулась на супруга, посмотрев прямо в его глаза. Чонгук тяжело сглотнул, страшась услышать тихую правду. — А в том, хочу ли я вынашивать именно твоего ребенка. Дверь в личную спальню королевы захлопнулась, скрывая за собой гордую спину уставшей от тянущей глухой боли норданки. И пусть Чонгук не слышал щелчка замка, ему не хватило бы сил открыть эту дверь самостоятельно. Он действительно был проклят. Или все же был обычным дураком?***
— Опять бездельничаете? — строгий голос императрицы отвлек девиц от забав с пушистой собачкой, будучи уверенных, что в покои вошел кто-то из фрейлин, которых отправили за сладостями. Хосок выпустила шпица из рук, тут же опускаясь в почтительном реверансе перед своей свекровью. В этот раз она не забыла не склонять головы, как того требовал Тэхен, каждый раз терпеливо напоминая, что Хосок — будущая императрица. — Ты — полноправный член нашей семьи, — бархатным шепотом щекотал Тэхен заостренные ушки молодой жены, прижимая любимую к своей груди и едва касаясь губами ее нежных ладоней. — А в семьях нет господ и слуг. Ойкнув, маленькая княжна впопыхах поднялась с подушек, разбросанных на полу, подхватывая тяжелую ткань подола теплой юбки, и исполнила реверанс вслед за старшей подругой. Зеленые глаза Васки искрили задором из-под опущенных пушистых ресниц, розовый румянец от постоянного смеха уверенно поселился на округлых еще совсем детских щечках, а густые русые волосы были хитро заплетены на нордский манер — с прибытием Хосок девочка ожила и перестала напоминать серого призрака. Васка хвостиком следовала за алатонкой, всему у нее обучалась, едва ли не в рот заглядывала. Даже Тэхен стал отпускать полувозмущенные шутки, что он вынужден ждать своей очереди к собственной жене. А когда во дворец доставили одного из шпицев Хосок из Панвиля, эрцгерцог и вовсе пожал лапу лорду Ентану, признавая свое поражение в битве за внимание супруги. Императрица, конечно, вслух никогда не озвучивала, но про себя признавала, что присланный бароном шпиц был довольно очаровательным. Пусть порой и слишком шумным. Но его глазкам-бусинкам можно было простить даже испорченные домашние туфли. Хотя своих собачек императрица, безусловно, любила больше. Выудив изящным жестом из кармана юбки конверт, императрица протянула его удивленной княжне. — Это от твоего отца, милая, — голос женщины вдруг стал мягким-мягким, когда дрожащие детские ладошки прижали заветное письмо к груди, словно боялись выронить и потерять. — У тебя ровно час, чтобы прочитать, написать ответ и передать канцлеру. Он сейчас разбирается с корреспонденцией в моем кабинете. Через час он отправит почту на континент. Понятливо закивав, Васка, совсем забыв про этикет, бросилась из покоев в сторону кабинета императрицы в другом крыле дворца, попутно срывая печать с конверта. — Давно во дворце не звучал детский смех, — посетовала императрица, провожая взглядом сбежавшую княжну. — Васка оживила всех обитателей Винца, — тепло улыбнулась Хосок, вспоминая их вчерашнее грандиозное снежное побоище и массовое катание на коньках с фрейлинами. Каток, который соорудил Тэхен для Сокджин на день ее рождения не шел ни в какое сравнение с катаниями здесь. В каток превращали целую площадь перед дворцом, оставляя небольшую въездную дорожку для карет по периметру. Льдом заливали все площади в столице. Алатонка не сомневалась, что в городах и даже деревнях есть катки. Катание на льду в Винце не было чем-то экзотическим, здесь каждый умел уверенно стоять на коньках. — Такая непоседа. — Васку оживила ты, — напомнила свекровь, заставив девушку зардеться. — Васка не знает, что должна была выйти замуж за Тэхена. Было бы правильно, чтобы все так и осталось. — Даже если узнает, не думаю, что она поверит в это. Тэхен ей как брат, — на невестку нынче любо-дорого было смотреть. Никаких неуместных тонких тканей, вычурно-пышных юбок и туго перетянутого жесткого корсета. Не говоря уже о той немыслимой конструкции на голове, которая в Панвиле, по какой-то невероятной причине, звалась прической. Самая настоящая беседка. Сейчас золотистые волосы Хосок были аккуратно заплетены, как и у княжны, а новенький теплый сюртук с тонкой вышивкой идеально сидел на ладной фигурке. Все-таки маленькая Васка, в силу своего возраста в том числе, совсем не подходила на роль жены Тэхена, особенно в сравнении с Хосок. — Мы собирались чай попить, ваше величество. Не составите нам компанию? — Нашли время для чая, — отчитала императрица, медленно обходя покои и разглядывая разбросанные на полу игрушки, заставленные бутылечками, гребешками и лентами столы, и заваленную книгами кровать. Женщина будто вновь вошла в комнату своей любимой дочери. Как там поживает ее Сокджинни? Здорова ли? Счастлива ли? — Ты, милая, все-таки жена эрцгерцога, наследника престола. А целыми днями только и делаешь, что забавляешься. — Я всегда рядом с его высочеством, но сейчас он отправился в порт и отказался брать меня с собой, — неловко попыталась оправдаться Хосок. Алатонка лишний раз старалась не раздражать своим присутствием императрицу, самостоятельно находя себе занятия. С Ваской и прибывшими во дворец фрейлинами жизнь казалась куда ярче, чем могла быть. Жаль, что зима не позволяла ей отправлять письма для Сокджин каждый день. А еще ее тревожило, что от любимой подруги она не получила даже крохотной записочки. — И правильно сделал, что отказал, — отчеканила императрица, строго посмотрев на невестку. — В Нордании с зимой не шутят. От мороза никто не спрячется: ни матрос, ни принцесса. Я наслышана о панвильских бестолковых порядках, но Винц — не Панвиль. Хосок молчала, не представляя, что можно ответить царственной свекрови. Она не совсем представляла, какие у нее могут быть обязанности в ее новом статусе. Притом, что официально свадьбы еще не было, меценатствовать она еще не имела права, а наносить визиты знатным семьям в такую пору попросту опасно. Благо, больше императрица не пугала Хосок, хотя к ее манере общения пришлось привыкать — никакой подчеркнутой этикетом вежливости и церемониальности, эта женщина всегда прямо говорила то, что хотела сказать, совершенно не сглаживая углы. Ее величество степенно опустилась в кресло, с удобством откинувшись на мягкую спинку. В следующее мгновение ей пришлось взять на колени собачку, поскольку избалованный шпиц принялся живо подпрыгивать на задних лапках, выплясывая вокруг ног женщины, требуя ласки. Оказавшись на руках северной властительницы, Ентан, пару раз лизнув теплые ладони, важно разлегся на императорских коленях и широко зевнул, прищурив блестящие глазки. — Рано или поздно ты станешь императрицей, — почесав песика за ушком, наконец произнесла женщина. — А императоры имеют свойство покидать как пределы столицы, так и земли Нордании. Не говоря о том, что никто из них не вечен. Нахмурившись, Хосок села в соседнее кресло после кивка свекрови. — Ты не только станешь женой императора, — продолжала ее величество, как ни в чем не бывало. — Ты должна четко осознавать, что и следующего императора тоже ты родишь и воспитаешь. И на трон посадишь, скорее всего, тоже ты. Ты не просто должна рядом с Тэхеном вышивать, пока он занимается бумагами или общается с канцлером. Ты должна вместе с ним разбираться с бумагами и общаться с канцлером. Ты должна не хуже Тэхена представлять, куда именно вы ведете Норданию. Какие отношения у Нордании с каждой страной. Тэхен может уехать проверять деревни к самому Северному морю, может отправиться в Ниспату, может свалиться с простудой, а то и вовсе погибнуть во время шторма. И в это время в столице остаешься ты. Принимаешь решения и отдаешь приказы. Здесь ты не украшение дворца и не жемчужина короны. Ты, Хосоки, правительница. Выйдя замуж за Тэхена, ты становишься женой и Нордании. И присягать на верность ты будешь не императору, а Нордании. Всегда держи это в голове, Хосоки. — Я... — словно зачарованная тяжелыми словами, еле вымолвила Хосок. Девица буквально ощущала весь вес сказанного императрицей. Хотя даже сейчас Хосок прекрасно понимала, что не осознает всю ответственность, что легла на ее плечи. Жизнь в Панвиле она провела в праздности. Разве что Сокджин с головой порой уходила в благотворительность, уставая от бесконечных визитов и однообразных балов. — Я ничего об этом не знаю, ваше величество. — Теперь знаешь, — подчеркнула императрица. Раздосадованной глупостью невестки или рассерженной она не выглядела. — Мой срок тоже не вечен. Пока у меня есть время, я буду тебя наставлять. — И чему вы будете меня учить? — Всему, — просто ответила императрица. — Всему, что знаю я. Начнем с самого простого, конечно же. Благо ты уже хорошо владеешь нордским. Читаешь? — Читать умею, но письмо дается с трудом. — Ничего, научишься. Будешь у меня письма под диктовку писать. Читать тоже много корреспонденции придется. Расскажу тебе про кланы в Нордании и устройство жизни здесь. Потом сама узнаешь про рычаги давления и как от этих стариков добиваться результатов. А самое главное, научу тебя спорить с Тэхеном. Разглаживая ткань юбки, чтобы хоть чем-то занять руки, Хосок неуверенно пожала плечами: — Его высочество всегда прислушивается ко мне, — недоуменно отозвалась она. — Ваш сын очень внимателен и добр. Не думаю, что мне когда-нибудь понадобится с ним спорить. — Каким бы правильным и идеальным он тебе сейчас не казался, милая, — насмешливо фыркнула императрица, — придет время, когда тебе захочется ему в вино добавить стрихнин. А чтобы до этого все же не дошло, тебе стоит обрести голос.***
— Мадам, вы уверены? — Определенно. — Я прошу прощения за настойчивость, мадам, но щепетильность всей ситуации требует с меня уточнить еще раз. Вы хорошо все обдумали? — Я устала повторять одно и то же, ваша милость, — раздраженно стуча каблучками по мраморной лестнице, выдохнула Сокджин. Юнги торопливо семенил за молодой королевой вверх по лестнице, тяжело вздыхая не столько от этой нелепой гонки по бесконечным коридорам огромного дворца, сколько от беспомощного чувства полной потери контроля над ситуацией. Привычные рычаги давления перестали действовать на его подопечную: Сокджин теперь не пугала перспектива получить разгневанное письмо от матушки, не пугало ее и порицание общественности. Сейчас своей напористостью и непрошибаемым упрямством юная госпожа напоминала барону ее мать в молодые годы. Благо она еще доверяла Юнги, хоть и заимела привычку замалчивать, видимо, заранее предупреждая попытки барона воздействовать на нее своими нотациями. Юнги не сомневался, что на Сокджин оказал сильное влияние приезд ее брата. Всегда покорная девочка начала бунтовать. — Доктор дал четкие указания: вам следует оставаться в постели хотя бы неделю, — попробовал подойти с другой стороны барон Сарданский. — Вы только вчера такое пережили, а уже на ногах, совершенно себя не щадите! Если бы только ваша матушка узнала... — Моей матушки здесь нет, — Сокджин резко развернулась, отчего барон чуть было не налетел на свою подопечную в попытке угнаться за ней. — Как нет Тэхена. Нет Хосок. Если вы не заметили, ваша милость, мы остались здесь совершенно одни. И никто ни о чем не узнает, если вы ничего им не расскажете. Милорд. Юнги уверенно выдержал тяжелый взгляд Сокджин, вновь поражаясь удивительному сходству дочери с ее царственной матерью. А ведь еще совсем недавно Мин Юнги тешил себя мыслями, как много доброты и мягкости взяла маленькая госпожа от своего отца. — Рано или поздно до них дойдут слухи, мадам, — тихо, но настойчиво проговорил барон, восстанавливая сбитое дыхание. Все-таки он уже староват для беготни за упрямыми детьми. — Прекрасно, пусть будут слухи, — беспечно отмахнулась королева, продолжая свой путь в сторону Салона Плутона в сопровождении тяжело вздыхающего посла, старающегося не наступить на шлейф платья. — И чем нелепее, тем лучше, матушка на них и внимания не обратит тогда. Вы же, милорд, придержите свое перо от ежедневного отчета. Незачем всех волновать понапрасну. — Мадам, вы недооцениваете масштаб проблем, которые могут принести с собой слухи. Справедливое и даже пророческое замечание барона Сокджин пропустила мимо ушей, ускорившись и чуть приподняв ткань шелковой желтой юбки, дабы не запутаться в длинном подоле. Тянущая боль в животе с редкими беспорядочными спазмами пусть и не утихла все еще, но она не шла ни в какое сравнение с тем, что было прошлым вечером. Но ничего, жить можно. Корсет она все же заменила на мягкий корсаж, который слегка подшнуровали, чтобы причинять меньше страданий королеве. Ей уже не терпелось увидеть вытянувшееся в удивлении лицо бесценного супруга, когда она явится на совет. Он явно не ожидает увидеться с ней так скоро, да еще при таких обстоятельствах. Но больше она прятаться не намерена. Либо он соглашается на ее условия, либо пожинает плоды собственной неуступчивости. И пусть попробуют упрекнуть ее в отсутствии великодушия. Интересно, Чонгук опять начнет швырять в нее приказы, заходясь в беспомощной истерике? Сокджин так глубоко погрузилась в свои мысли, что не заметила окликнувшего ее графа Ильсанского, да так и пролетела бы мимо, если бы фельдмаршал бесцеремонно не перехватил тонкое запястье, отчего торопившийся следом за первой дамой Алатонии барон едва ли не задохнулся от возмущения столь вопиющим поведением по отношению к самой королеве. Белоснежные локоны легко качнулись, рассыпаясь по плечам, когда Сокджин уверенно увлекли с ее пути сильные руки. — Мадам, — Намджун склонил голову в приветствии, не отрывая взгляда от распахнутых в удивлении голубых глаз, что вновь заставили его сердце пропустить удар. — Доброго дня моей королеве. — Ваше сиятельство, — Сокджин перевела взгляд на ладонь, сжимающую ее запястье и вновь посмотрела на отмеченное лукавой усмешкой лицо офицера. Руку девушки Намджун, впрочем, не торопился отпускать, разве что ослабил хватку, одаривая лишь мягким теплом нежную кожу. — Вы стали много себе позволять. — Вы так думаете? — наигранно изогнул бровь фельдмаршал. — Мне кажется, ровно столько, сколько мне позволили вы, мадам. Напряженное молчание прервал барон демонстративным покашливанием. Только в этот момент Сокджин словно сбросила наваждение, обнаружив себя вновь непозволительно близко к графу, завороженная его пристальным прямым взглядом и смелыми словами, совсем выбившими почву у нее из-под ног. Судорожно переведя дыхание, Джин отстранилась на шаг, но дальше отойти ей не позволил Намджун, все еще удерживающий ее руку в своей. — Я надеюсь, вы хорошо себя чувствуете сегодня, — вполголоса проговорил граф, большим пальцем чуть массируя выступающую косточку на тонком запястье. — Мне бесконечно жаль, что вы пережили вчера нечто подобное. Однако... — дерзкой лаской жесткие мозолистые пальцы коснулись шеи, украшенной черной атласной лентой, в тот же миг покрывшейся мурашками. — Не буду скрывать, я счастлив такому исходу событий, моя королева. — Вы — мерзавец, — свистящий шепот Сокджин был полон восхищения, Намджун точно уловил его, пусть северянка и ломала бровки, и демонстративно смахнула с себя его руки. Она изменилась, Намджун чувствовал это. Что-то произошло, он не знал точно, что именно, но всем нутром ощущал перемены. То ли горделивый стан стал свободнее, будто королева летела над плитами мраморного пола, то ли могущество теперь сквозило в каждом незначительном жесте, то ли бриллиантовая тиара, покоившаяся на платиновых волосах, окружила юную особу неким властным ореолом, а может, блеск в светлых глазах утратил трогательную детскую наивность — на самом деле, не столь важно. Важным было лишь то, что эту вырвавшуюся внутреннюю силу некому было обуздать. Пока. — Мое предложение все еще в силе, мадам. — Предложение? — и ведь она все еще стояла перед ним, чуть склонив голову набок и ловя каждое его слово, вроде такая недосягаемая и далекая, но снова упустившая момент, когда он нарушил все границы, замерев так близко, увидь его мальчишка-король, велел бы казнить, не меньше. — Если захотите сменить супруга, — ладонь Намджуна мягко скользнула вниз по запястью Сокджин, переплетая с ней пальцы, — вы всегда можете обратиться ко мне. Намджун усмехнулся, когда ощутил довольно чувствительный тычок в грудь веером и все же отступил на три шага. — Вы присягали на верность королю, мессер, — напомнила королева, сверкая лукавыми хитринками в глазах. — Чести у вас нет. — Присяга только завтра, — развел руками офицер, и вдруг опустился на одно колено перед Сокджин, почтительно склонив голову. — Но я искренне обещаю и клянусь Пресвятой Девой Юнджи, что буду верно и преданно служить Ее Величеству королеве Сокджин, Первой своего имени, и буду защищать ее против всех заговоров и попыток, которые будут совершены против ее личности и достоинства. И да поможет мне Пресвятая Дева. Ошарашенная Сокджин забыла как дышать, неотрывно глядя на коленопреклоненного офицера перед ней. Намджун терпеливо ждал, не шелохнувшись, проигнорировав гневное «Встаньте, мессер!» со стороны северного посла. Маленький человечек забавно раздувал ярко-красные от возмущения щеки. — Я принимаю вашу присягу, ваше сиятельство, — тихо произнесла Сокджин, легонько коснувшись веером плеча фельдмаршала. — Не боитесь пожалеть? — Я не разбрасываюсь словами, мадам, пора бы вам это запомнить. Сокджин еще какое-то время внимательно вглядывалась в лицо графа, будто пыталась уловить даже малейшую улику его несерьезности или пустословия, но вскоре одарила графа расслабленной, хоть и несколько вдумчивой улыбкой, напоследок окинув его заинтересованным взглядом. И вновь направилась в сторону закрытых массивных дверей под облегченный выдох барона. — В Салоне сейчас идет совет, мадам, — окликнул королеву Намджун, чем заслужил косой взгляд маленького барона. — Я знаю. — Боюсь, вещи, которые там обсуждаются, покажутся вам скучными. — Вы слишком плохо меня знаете, чтобы судить, что я нахожу скучным, — парировала Сокджин, даже не оборачиваясь. Намджун слышал улыбку в ее голосе. — Совет не то место, где стоит действовать на нервы его величеству, мадам. И все же она остановилась. Уперев руки в бока, королева подняла голову, будто пыталась сдержать смех, а спустя пару мгновений оглянулась через плечо: — Вы решили, будто я хочу позлить своего супруга, — насмешливо приподнятая бровь раззадорила графа, но вновь приблизиться к королеве не позволил посол, внезапно вклинившийся между ними. Намджун не стал пытаться убрать его с пути. Впрочем и отрицать очевидное — тоже. — Не скажу, что вы неправы, ваше сиятельство. — Неужели вы правда его любите? — вдруг слишком серьезно спросил Намджун, вновь проигнорировав раздраженное шипение посла. — Или вам приказали его любить? Сокджин ничего не ответила. Ничем не выдала своего удивления подобным вопросом. Отчего-то отвела взгляд, поджав губы, вроде собралась что-то сказать, но передумала, поспешив скрыться в Салоне, бросив у двери еще один долгий вдумчивый взгляд. Намджун знал, что Сокджин услышала его. — Прекратите ваши игры, мессер, — вкрадчиво произнес барон, сложив руки за спиной. Маленький человечек выглядел угрожающе, несмотря на весь свой безобидный и крайней дипломатичный вид. — А вы — ваши, милорд, — тут же отозвался Намджун, хмыкнув. — Насильно любить вы ее не заставите. — Я про те, которые с маркизом. Нахмурившись, Намджун проводил норданца изумленным взглядом. Вот уж действительно пронырливый сукин сын. Чонгук был не просто удивлен. Он был поражен, потрясен, да что там — выбит из колеи. Юноша и вообразить себе не мог, что встретится с Сокджин так скоро. Несколько часов всего прошло с их утренней ссоры, после которой у него пропал аппетит, а сосредоточиться на словах министров вообще не представлялось возможным. Чонгук был уверен, что жена снова сбежала в Трианон, едва он покинул их покои. Но нет, Джин не закрылась в своем дворце, вот она — живая, во плоти, безупречно прекрасная, так и не скажешь, что вчера у королевы был выкидыш. Смотрит на него выжидательно, словно готова выслушать — вот он шанс. Но ведь, не здесь же, не сейчас же. У них сейчас очень важное совещание. Что ей вообще надо здесь? Вместе с молодым королем со своих мест поднялись министры, приветствуя первую даму королевства. — Что-то случилось, мадам? — наконец спросил Чонгук, выразив всеобщее удивление всех присутствующих. Мессеры пытливо уставились на королеву. Сокджин не стала заставлять себя долго ждать: — Я хочу принять участие в совете. Вдоль стола прошелестели голоса, да так тихо, будто сквозняк потревожил многочисленные документы. Немыслимо. Хохотнув в кулак, маркиз жадно переводил взгляд с королевы на короля. Старый герцог, поймав украдкой обреченный взгляд барона Сарданского, покачал головой и полез за платком в карман камзола. — Боюсь, это невозможно, — примирительно улыбнулся Чонгук, усаживаясь в свое кресло. — Вы не имеете на то право. — Отнюдь, я имею полное право, — возразила Сокджин, степенно приближаясь к столу. Стоявший рядом граф де Сард приветливо склонил голову, предложив супруге короля свой стул. — Не так ли, ваша светлость? Герцог, сообразив, что обращаются к нему, быстро промакнул виски и тяжело кивнул на неуверенный взгляд Чонгука: — Ее величество имеет полное право присутствовать здесь сейчас, поскольку мадам — коронованная наследница престола. По приказу короля Шихека Первого мадам Сокджин ступила на земли Алатонии в статусе дофины, а не просто принцессы. И вчера вы сами были свидетелем коронации ее величества. Как и вы, мадам может принимать участие во всех государственных делах и решениях. Разве что, вы в праве запретить ее величеству подобную активную деятельность, если считаете необходимым. Чонгук подавил желание поежится под дюжиной пристальных выжидающих взглядов, вновь устремленных в его сторону. От него безмолвно требовали принять решение. — Вы запретите мне, ваше величество? — Сокджин едва ли могла скрыть ликование за идеально дозированной вежливостью улыбкой. Она загнала его в ловушку, такую простую и такую действительно немыслимую. Не откажет — выставит себя перед министрами слабым мямлей, зависимым от жены. Откажет — нарушит монарший протокол. А еще на плечи давил бесконечно тяжелый груз вины за ядовитые слова сегодня утром. Разумеется, Джин и не сомневалась, что Чонгук не сможет ей отказать. Только вот зачем ей все это? Месть? — Алатония настолько же ваша страна, насколько и моя, — после непродолжительного молчания, все же подал голос Чонгук, не спуская тревожного взгляда с жены. — Прошу, присаживайтесь, мадам. Едва Сокджин опустилась на предложенное графом место, остальные мессеры вернулись на свои стулья. Безмолвные слуги тут же добавили к столу еще два стула, для графа де Сарда и барона Сарданского. Никто в открытую и бровью не повел, выражая свое отношение к происходящему. Все вернулись к обсуждению вопросов, будто и не произошло сейчас никакой заминки. Ни споров, ни ехидных замечаний, от которых отказался даже маркиз. Лишь иногда взгляды высоких мужей задерживались то на королеве, то на государе чуть дольше положенного, но не более того. Что-то происходило. Что-то нехорошее, что-то несулившее ничего доброго. Чонгук едва ли мог сосредоточиться на словах министров, на их докладах и предложениях, ему приходилось постоянно переспрашивать, уточнять и снова переспрашивать, чем вызывал молчаливое недовольство — собрание обещало затянуться на час минимум. Сокджин ничего не говорила, как того, казалось, ожидали все. На каждый вопрос, который поднимали министры, все так или иначе обращали свое внимание в сторону королевы, но та никак не комментировала обсуждение, просто молча слушала, иногда кивая невпопад. Сокджин очевидно не особо понимала о чем велись разговоры, она ничего не предлагала и не проталкивала какие-то свои заготовленные идеи, она совершенно точно скучала и почти не скрывала этого. Напряжение за столом стало сходить на нет, министры спустя полчаса диспутов, вновь вернули себе раскованность и уверенность, а кто посмелее даже предпринимал попытки аккуратно втянуть девушку в горячие споры под раздраженные взгляды короля. Вся жизнь Чонгука медленно превращалась в балаган. Для чего этот фарс? Может, самонадеянная северянка хотела продемонстрировать высоким мужам из совета, что едва взошедший на престол король не может контролировать не только ситуацию в его стране, в его кровати, но еще и в собственном кабинете министров? Она выставляла его каким-то недотепой. — А вы что скажете, мадам? — в очередной раз обратился маркиз к королеве, расплывшись в самой сладкой улыбке. Чонгук даже не вслушивался в тему, которую они обсуждали. Юноша потер виски пальцами — голова раскалывалась от боли из-за всех свалившихся за последние дни переживаний. Самый настоящий балаган. — Определенно, я с вами полностью согласна, — тут же отозвалась Сокджин со всей доброжелательностью и откровенным непониманием темы. Она точно ничего не слушала, это было ясно как день всем за этим столом. Зачем она пришла? Сидеть и отвлекать его от дел? Пресвятая Дева, за что ты подкидываешь ему такие испытания? Почему его милая и смущенная жена превратилась вдруг в незнакомку? Вроде вот она, его Сокджин, а присмотришься повнимательнее — нет, не она. — Ваше величество? Чонгук встрепенулся и посмотрел на окликнувшего его герцога. — Ваш вердикт? — повторил терпеливо герцог. — Надо еще подумать, — нахмурился Чонгук, схватив со стола первый попавшийся документ, сосредоточив взгляд на тексте. Послышались замаскированные кашлем раздраженные шепотки. Ничего, он потом перечитает записи герцога после совета и все хорошенько обдумает, и примет какое-нибудь решение. Задержит герцога, может, еще графа и обсудит с ними еще раз все, что обсуждалось сегодня, посоветуется с ними. Это еще часа два потерянного времени. Едва Чонгук объявил об окончании собрания, Сокджин одной из первых покинула салон в сопровождении барона Сарданского, шествующего за ней по пятам, словно преданная собачонка. Чонгук очень надеялся, что его супругу вымотало трехчасовое обсуждение государственных дел, и она больше никогда не изъявит желание поприсутствовать на совете. С каким-то угрюмым пониманием герцог единственный остался за столом, передав подробные записи собрания королю, что устало отмахивался от скалящегося маркиза. Выпроваживаться из салона этот Лис все никак не желал, но когда наконец за ним закрылась дверь, Чонгук облегченно вздохнул, потребовав себе немедленно выпить. — И что это было, мадам? — поинтересовался посол, когда они добрались до личного кабинета королевы. Сокджин с удобством расположилась на мягкой кушетке, позволяя себе наконец отдохнуть. Юнги передал уставшей подопечной стакан с оставленной врачом настойкой и устроился в кресле напротив. — Вы о чем? — сделав пару глотков, уточнила Сокджин, давя ухмылку. Она прекрасно понимала, о чем ее спрашивали. — Вы так рвались на совет, искали правовой возможности попасть туда, и никак не воспользовались ею в итоге. Лениво разглядывая разглядывая янтарную жидкость в стакане, девушка бездумно улыбалась своим мыслям, которые не торопилась полностью озвучивать барону. — Разве? — удовлетворенно выдохнула она. — Я уверена, что сделала все, что нужно. — Вы не сделали абсолютно ничего. — Вы ждали от меня революционных заявлений? — Как минимум, мадам. Сокджин фыркнула, вновь вернувшись к настойке. Обретя покой, измученное тело медленно расслаблялось, убаюкивая боль. Юнги промолчал, ожидая подтверждения своих опасений из уст юной королевы. Это было плохо, и ничего хорошим явно не закончится. — Альтернатива, милорд, — растянула губы Сокджин в такой неправильной неестественной улыбке. Будто на миловидном личике неаккуратный мазок кистью оставили, такой неуместный, такой лишний. — У господ министров есть два полноправных и совершенно неопытных монарха. Вот только один совершенно непредсказуем и упрям. — А второй можно манипулировать, — нужно было позволить эрцгерцогу увезти Сокджин обратно в Норданию. Яростный гнев императрицы он бы пережил. Громогласные и безрезультативные объявления войны от Чонгука они бы все через месяц вспоминали, как жалкую шутку. — Мадам, непрестало вам тягаться с такими умами. Вы не заметите, как вас затянут в опасную игру. Да, они вас недооценивают. Но и вы сейчас занимаетесь абсолютно тем же самым. Вы их не переиграете. — Я не собираюсь никого переигрывать. Абсолютно любой исход меня устроит. — Вы разрушите целостность государства. — Я разрушу все, что дорого Чонгуку, — безапеляционно отчеканила Сокджин, сдвинув брови к переносице и поджав губы. — Да что вы такое говорите? — взорвался Юнги, вскочив на ноги. — Алатония переживает не самые лучшие времена. А вы хотите развязать гражданскую войну, в которой первыми жертвами падут обычные люди. Жертвами голода и мародеров. И без ваших игр тысячи бедняков не переживут этой зимы. Да где же ваше сердце? Как вы собрались дальше жить с трупами невинных за вашей спиной? Откуда в вас столько кровожадности? Уверенной Сокджин больше не выглядела. Понурив плечи, девица хмуро разглядывала свои ладони, мявшие ткань юбки. Вытаптывая круги в кабинете перед столом, Юнги кидал раздраженные взгляды на свою подопечную: это же надо, что удумала! Расколоть совет и вынудить аристократов образовывать альянсы и в итоге всем переругаться. У сильного монарха вся знать лояльна, но Чонгук стремительно терял свой авторитет в глазах властьимущих. План до бесхитростности прост, нечего сказать. Изяществом мысли Сокджин явно пошла в свою мать. Легкий стук в дверь заставил северян оторваться от собственных тяжелых дум. Барон подозрительно нахмурился, когда камеристка объявила маркиза и хотел было остаться, но Сокджин хватило всего лишь взгляда, чтобы выставить его за дверь. — Надеюсь, вы в добром здравии, мадам, — мурлыкнул маркиз, грациозно склонившись перед королевой и коснувшись губами нежкой ручки, а после уселся в предложенное норданкой кресло рядом с ней. Сокджин натянуто улыбнулась маркизу, да смысла скрывать от проницательного сочувствующего взгляда что-либо не было. — Перво-наперво, я хочу поздравить вас с коронацией. Я убежден, что нас ждут долгие годы вашего мудрого и доброго правления. К сожалению, вчера я не успел сказать вам это, вы нас так перепугали. — Могу представить, как судачил весь дворец, — понятливо кивнула Джин, допивая настойку. Сердце вдруг сжалось — как же ей не хватало этого. Как же ей не хватало сплетен с подругами. Веселых прогулок с ними и их кавалерами. А какие маркиз фокусы показывал! А как забавно собачился с невозмутимым де Сардом. Она своих фрейлин так давно не видела, будто вечность прошла. Как Хосок сбежала, словно солнце у нее отобрали. Будто она вновь вернулась в тот месяц май, когда все вокруг казалось чужим и неродным, доверием ни к кому она не пылала, а супруга хотелось обходить стороной подальше. Хосоки сейчас с Тэхени и матушкой дома, в Винце. В таком прекрасном и заснеженном Винце. — Простите мне мое любопытство, мадам, — оглянувшись на дверь, понизил голос до шелестящего шепота маркиз, — но доктор какие прогнозы делал? — Ваше сиятельство? — светлые брови Джин приподнялись от подобной бестактности. Маркиз поспешил объясниться, зачастив: — Поймите меня правильно, мадам, рождение наследника — ваша первостепенная задача как королевы. То, что произошло с вами вчера, наверняка сильно отсрочило повторную возможность забеременеть. И очень надеюсь, что не навсегда. Мадам, люди волнуются, времена сейчас непростые. Бездетный королевский брак... — Вы думаете, мне мало нотаций барона? — Сокджин устало положила ладонь на вновь схватившийся спазмами живот. Ведь и суток не прошло, что за черствость. — Я не сомневаюсь, что его милость занимает в этом деликатном деле лидирующие позиции, — усмехнулся маркиз. А потом изъял из внутреннего кармана жюстокора документ. — И все же, мадам. — Что это? — полюбопытствовала Сокджин, принимая из рук бумагу заверенную печатями и подписями, в которых узнала почерк предыдущего короля и дофина — ее мужа. — Это последний указ его величества Шихека, — охотно прояснил маркиз, наблюдая за вчитывающейся в текст королевой. — Если коротко — это приказ о вашем разводе, если вы не забеременеете к лету. Почти середина зимы, мадам, времени у вас, как видите, с каждым днем все меньше. Поэтому я интересуюсь прогнозами доктора, уж простите, что тревожу вас буквально на следующий день после такой трагедии. Перечитав указ несколько раз, убедившись в каждом слове, что она поняла все верно, Сокджин, прижав документ к груди, счастливо выдохнула. Она сможет вернуться домой! Прямо сейчас, сию же секунду! К матушке, к Тэхенни, к Хосоки, о Пресвятая Дева! Забыть Чонгука как страшный сон и никогда не вспоминать. Просто спокойная и умиротворенная жизнь в кругу семьи. Окрыленная замаячившей на горизонте свободой, Сокджин бросилась назад в сторону Салона Плутона, оставив в своем кабинете довольного маркиза, чуть не сбив с ног ошарашенного барона, пролетев мимо осевших обеспокоенной стайкой фрейлин в салоне перед ее будуаром. Чонгук же отпустит ее, не может не отпустить. Особенно после сегодняшнего представления на совете, он будет только рад избавиться от нее и брачных обязательств. Пресвятая Дева, этот брак был фарсом с самого начала! У Чонгука уже была любимая, а сама Сокджин была совершенно неопытна и грезила о большой и светлой любви, начитавшись глупых романов. Чего она только пыталась добиться за это время? В салон Сокджин ворвалась, шумно распахнув двери, искренне перепугав увлеченных обсуждением короля с герцогом. В очередной раз за день его жена сумела удивить Чонгука: Сокджин светилась от неподдельного счастья и трепета. На мягком лице северянки цвела настолько заразительная улыбка, что не поддаться было попросту невозможно. Не обронив ни слова, герцог с пониманием удалился, тихо прикрыв за собой дверь, оставляя молодых наедине, чем только порадовал короля. Чонгук поднялся с места и в три широких шага сократил расстояние до своей жены, ласково уложив ладони на нежные подрумянившиеся щеки. — Снежинка, — с замиранием сердца проговорил Чонгук, жадно разглядывая преобразившуюся вдруг Сокджин. — Дай мне развод, — срывающимся шепотом попросила Джин, умоляюще заглядывая в темные глаза супруга. Чонгук замер, пытаясь осознать услышанное. Что? Он явно ослышался. — Что, прости? — переспросил Чонгук, чуть отстранившись. Ему же совершенно точно послышалось. Так? — Пожалуйста, дай мне развод, — четче повторила Сокджин, лишая юношу надежды, что у него внезапно были галлюцинации. Нет, ему не показалось. Его Джин серьезно прямо сейчас требует у него... — Развод? Сокджин отчаянно закивала головой, не переставая счастливо улыбаться, словно в насмешку. Злую, недобрую целенаправленную издевку. Поджав губы, Чонгук вернулся на кресло, переводя дыхание. Не сразу он заметил, что дорогая жена продолжала воодушевленно щебетать. — Я вернусь в Норданию, а вы сможете взять в жены ту, которую любите, — Чонгук невесело хмыкнул, — и мы даже не нарушим династический брачный договор, потому что Тэхен и Хосок скоро заключат официальный брак. Я точно не смогу забеременеть до лета, так что, все условия соблюдены и... — Какие условия? — Чонгук едва ли улавливал все, что пыталась ему втолковать воодушевленная Сокджин, но не из-за ее быстрой и немного сбивчивой речи, а из-за того, что его голова опустела и отказывалась обрабатывать хоть какие-либо мысли. Все слишком далеко зашло. — Я про указ вашего деда, — перед юношей лег до боли знакомый документ. Точно, он и забыть успел, что была вторая копия. Вроде у герцога. И как только к Сокджин попала? Не без участия барона Сарданского обошлось, это уж точно. Пора бы отослать подальше этого посла. — Как удачно все складывается, правда? Нет, не правда! — Чонгук взрывался от гнева. Только вот он совсем уже обессилел, чтобы дать выход этому гневу, разрушающему его изнутри. Поэтому промолчал. Тяжело вздохнул, поднес документ к золотому язычку свечи и на глазах изумленно затихнувшей жены подпалил бумагу. — Забудь о разводе, — просто проговорил Чонгук, наблюдая, как жадное пламя сжирало вторую копию последнего слова его деда. — И думать не смей. Ты — моя жена. — Чонгук перевел мрачный взгляд на побледневшую от негодования Сокджин. — Избавишься от меня только овдовев. Сокджин колотило от ярости. У нее попросту не было слов, настолько выходка супруга выбила у девушки почву из-под ног. Сокджин беспорядочно сжимала кулаки, она хотела высказаться, но слова застряли в глотке. Она хотела наброситься на супруга с кулаками, но ноги приросли к полу. Упрямый, наглый, гнилой мерзавец. Нравится ему что ли гарем держать? Что за свинское отношение? Да кем он себя возомнил? И после всего, что он сделал с ней, она еще и пожалела его, хотела мирно разойтись! Жалобно упрашивала, чуть ли в ножки не кланялась! Поддалась, прислушалась к словам барона, позволила болтливому дипломату надавить на ее совесть. Если ей нужно овдоветь, чтобы вернуться домой, она быстро с этим разберется, Чонгук может не сомневаться в ней! Она сметет все на своем пути. — ДАЙ МНЕ РАЗВОД! — громыхнула Сокджин, чувствуя, как первобытная неукротимая буря наконец нашла выход из ее тела. И первое, что попалось ей под руки, она швырнула, не глядя. Канделябр, задев в полете еще две рамы, грузно ударился о зеркальную стену, вдребезги расколотив серебряное полотно, что сверкающим водопадом тяжело и шумно обрушилось на паркетный пол Зеркальной галереи. Острые осколки летели вниз и в стороны плотной завесой, грозились проткнуть ее насквозь, оставить глубокие порезы — Джин едва успела отскочить подальше, но все равно упала на пол, запутавшись в шлейфе. Ладони тут же пронзила острая боль, несколько осколков почти вонзились в бедро, остановленные тремя слоями плотной ткани ее платья. Крупные кусочки продолжали покидать рамы, падая на пол, разбиваясь и осыпая Джин залпами мелкой крошки. Сокджин всхлипнула, прикрывая порезанными руками лицо — она даже не могла сказать, как оказалась здесь, в галерее, уже совсем не Зеркальной. Сильные руки аккуратно выдернули ее из-под завала осколков, осторожно уводя из галереи. Чонгук, крепко придерживая жену за талию, второй день подряд звал медиков, пока сам судрожно срывал с шеи платок, чтобы перевязать располосованные осколками ладошки Сокджин, предварительно очистив их от стекла. Сам король небрежно размазывал кровь по своей щеке от свежего пореза, морщась от жалящей боли. — Отпусти меня уже, — едва сдерживая слезы, выдавила Сокджин, дрожа от пережитого страха. Чонгук, стиснув зубы, крепче прижал Сокджин к своей груди, обнимая ее всем собой и покрывая нежное лицо почти невесомыми поцелуями. — Никогда, — Джин все же не сдержала горячие капли слез, заслышав судорожное и тихое обещание на выдохе, — я никогда тебя не отпущу. Ему снова нужно было проложить путь до их покоев через праздную толпу любопытствующей знати. Постоянный надзор тысячи тысяч глаз уже начинал выводить молодого короля. Страшно хотелось снова всех прогнать, но ничего хорошего подобное отношение к высоким господам не сулило. Жизнь на всеобщем обозрении его страшно утомляла. — Ваше величество, — нагнал Чонгука встревоженный голос фельдмаршала уже на лестнице. — Не сейчас, офицер, я должен позаботиться о своей жене, — раздраженно бросил он, игнорируя почти неразличимые мольбы Сокджин дать ей проклятый развод. — Боюсь, потом будет поздно, ваше величество. Ниспата объявила нам войну. Армада подойдет к берегам Алатонии через три дня. Чонгук действительно был проклят.