***
В букмекерской конторе стоит мертвая тишина. Настенные часы отбивают привычный ритм, ранние лучи солнца едва лижут стены и потолок. Элоиз Боун первая переступает порог конторы, усаживаясь на свое место. Тишина баюкающая, и пахнет здесь свежестью, алкоголем и деньгами. Бумаги строго разложены в стопочки, уголок к уголку, напротив стол одного из Шелби. Скоро первый носитель крови перешагивает за порог. Бутылка гремит, жидкость с характерным звуком наполняет стакан. Полли осушает его и садится на свое место, снимая шляпу и пальто. — Как прошли похороны? — Боун не смотрит на женщину, знает, что у той глаза горят огнем праведным и неутолимым. — Наш бар взорвали. Элоиз вздрагивает, глядя на Полли Грей. В темных глазах ее застывает немой вопрос и немой ответ сам себе. Серые глаза Боун неотрывно следят за женщиной, размышляющей о чем-то своем. — Почему на похороны не пришла? Элоиз пожимает плечами, откидывая лезущие на глаза темно-рыжие пряди назад. Полли переводит взгляд на нее, затем на пепельницу рядом, где уже затушена пара сигарет. — Я ходила гадать. — И как? Боун поджимает губы в тонкую полоску, и улыбка чуть мелькает в уголках ее глаз. Грей пару секунд смотрит на нее, затем вздыхает и велит поставить чайник. — Раньше ты мне не гадала. — Не люблю, — легкомысленно отзывается женщина, краем глаза следя, как к рабочим местам тянется народ. Боун молчит, только кидает заварки побольше, когда чайник пышет кипятком. И тишина сразу куда-то уходит. На дне коричневой жидкости плавают черные пятна, и Элоиз вливает в себя напиток, не чувствуя ни его температуру, ни вкуса. — Забавно, — спустя какое-то время выдает тетушка Полли, сидя на столе девушки. Она разглядывает Элоизу: ее плавные, совсем еще детские черты лица, вздернутый нос, серые с зелеными крапинками глаза, темно-рыжие волосы, туго заплетенные в косу. Полли пару секунд вспоминает, когда все-таки они познакомились и приходит к выводу, что и не помнит. Дружба семьями между Шелби и Боун, легкие намеки на возможный союз между Полли и старшим братом Элоиз, погибшим в перестрелке, их отцы вместе охотились, а потом Боуны исчезли и вернулись недавно из Америки, точнее, вернулась только Элоиз и ее мать. Томми, конечно, ее принял, ввел в курс дела и намекнул, чтобы Полли приглядывала за девочкой. Полли честно выполняла свой долг, пока все же не пришла к выводу, что Боуны друзья и Элоиз можно доверять часть информации. Джон и Артур были не против, посвящая новых людей в малую часть своего дела. Ключевое слово — малое. — Не уезжай никуда ближайшие пару дней, — Полли грустно улыбается, голова у женщины начинает болеть после таких вот сеансов. — Это еще почему? — Послушай тетушку Полли, — Грей усмехается, проходя обратно за свой стол, — сиди на месте. Время идет к обеду, и голосов становится больше. Мужчины набиваются, как в бочку, и звонки, галдеж и брань привычно зависают в стенах помещения. Джон возникает, как из-под земли, пряча руки в карманах. Всегда одеты с иголочки, в накрахмаленных рубашках и начищенных до блеска ботинках. Всегда готовые к бою и битве. — Полли, он сказал, кто это был? — Джон кивает Элоизе и проходит к сестре. — Он пошел в «Черный лев». — Один? — Томми все делает один, — Шелби выходят, Боун стирает улыбку со своего лица, проверяя отчеты. В Америке она окончила курсы бухгалтера. Цифры давались всегда проще людей, их можно посчитать и вычислить, а поступки — нет. Поступки всегда не поддавались законам, шли вразрез всем закономерностям, особенно поступки семьи Шелби. Уже поздним вечером, когда Элоиз остается одна, позволяет себе маленькую вольность и выпивает стакан виски на рабочем месте из запасов Полли. Напиток обжигает гортань и падает вниз, в пустой желудок. Пальто натягивается с трудом, и отдаленно слышатся голоса семейства Острых Козырьков, их собрание в самом разгаре. Боун не спешит уходить, еще раз проверяет бумаги, которые должен получить Томми, и только после этого надевает шляпку и закуривает. — Ты еще здесь? — раздается голос позади, и девушка вздрагивает. Оборачивается, втайне мечтая наткнуться на острый взгляд главы дома. Голубые, как небо, прозрачные, как стекло, в них горит то пламень, то лед, и угадать настроение почти невозможно. На губах Томми Шелби застывает этот вопрос, и он прислоняется к стене, пряча руки в карманах своего дорогого черного пальто. — Рвение к работе тебе не занимать, это похвально, — вздыхает он, натыкаясь взглядом на кипу бумаг, подписанным тонким аккуратным почерком. — Комплимент от вас, мистер Шелби, гораздо приятнее похвалы самого президента, — усмехается Элоиз, пряча свой взгляд. — Почему не там? — он кивает на широкую дверь в конце коридора. — Я не Шелби. — Верно, но ты друг семьи, — напоминает Томми, и сейчас это больше похоже на клеймо, выжженное годами в их жизни. — Бумаги готовы. Лондон покорится хоть завтра, — Боун делает шаг к нему, затем второй. Томас молчит, понимающе глядя на нее. Он разворачивается и уходит, не попрощавшись, потому что в последний раз, когда он это говорил, они разъехались по разным частям света. Прощаться первой с Томасом Элоиз никогда не могла.***
Дома ее ждет мать и бутылка крепкого алкоголя. — Как на работе? — миссис Боун пьет из своего стакана, глядя на трещавший огнём камин. — Все нормально. — Лучше бы уехали в Лондон, — начинает старую пластинку миссис Боун, но дочь ее не слушает. Их квартирка небольшая, уютно обставленная, и недалеко от работы. Элоиз ложится спать, и ночью ее не преследуют кошмары. Дни проходят удивительно гладко, и скачки в Ньюмаркете приносят отличный доход. Элоиз празднует событие так же, как и многие в конторе: поднимает стакан за удачу. Полли не появляется ни в этот день, ни в следующий. Утром, немного опоздавшая Элоиз видит на своем столе письмо. Открывает его, глядя на отправителя. Ее стол перепутали со столом Полли. Имени нет, отправители из Кэдмэна. В следующие минуты Полли Грей появляется на пороге и спрашивает о поклонниках, глядя на письмо в руке Элоиз. — Если только у Томми есть поклонники в Кэдмэне. Отправили ему, — Боун передает записку, глядя, как расширяются то ли от удивления, то ли от испуга глаза Полли. В записке приглашают преломить хлеб. И Полли уходит в кабинет Томми дожидаться хозяина. Элоиз не видит, как Томми заходит к себе, но зато видит Полли и то, как стремительно женщина уходит. Она идет за ней и нагоняет лишь на улице. Полли не может прикурить чертову сигарету, матерится сквозь зубы, и руки у нее едва заметно дрожат. Боун помогает, молча прикуривает сама себе, и глядит на Грей, глаза которой направлены на мощеную булыжником улицу. — У нас война, так? — Элоиз чувствует это, вот только с кем, пока не знает. По слухам, с итальянцами, но верить слухам в их жизни нельзя. — Так, — Полли выдыхает дым и закрывает глаза, — самая что ни на есть настоящая. Твою мать, Томас нас всех в могилу сведет… — С кем? — С Сабини, — Полли поджимает губы и весь ее вид говорит, что эта информация не для всех ушей. — Значит, записка от евреев? — Им нельзя доверять. — Никому нельзя доверять, Полли, — Элоиз докуривает и бросает сигарету как можно дальше. — Томми хотел этого. Полли морщится, но соглашается. Просит об услуге взвалить на себя парочку счетов, и Боун соглашается. До ночи она сидит в конторе, проверяя и перепроверяя, пока на соседний стул не падает тень, и аромат крепкого алкоголя не вбивается в ноздри. — Значит, война, — Элоиз поднимает голову, сталкиваясь с голубыми глазами Томми. Мужчина протягивает ей выпивку, и девушка салютует стаканом. — Они опасны, Томми, — тихо шепчет Боун, отпивая крепкий напиток. — Я работала с одними в Чикаго. Поверь, чести там мало. — Мы все опасны, Элоиз. Не сомневайся, — Томми кривит губы в усмешке, и взгляд его тут же потухает. Они пьют молча, Боун чувствует усталость то ли свою, то ли его, но разговаривать ни на какие темы не хочется. За окном дождь сыплется прозрачными бусинами, и Шелби, в конце концов, встает. — Тебя проводить? — он наблюдает, как девушка натягивает пальто и перчатки. — Нет, все хорошо, — Боун оборачивается, разглядывая бледное лицо мужчины. — Ты тоже иди домой, Том. — Скоро, — обещает, и улыбка на секунду трогает его губы. — Как твоя мама? — Зовет вас, Шелби, на ужин, — честно признается Боун и идет к двери. Она чувствует на себе взгляд Томми, всегда чувствовала. Он обладал какой-то властью над людьми, за ним шли, его слушали. И дело ни в дорогом костюме и красивом лице, ни в голосе и даже ни в речах. Он был Томасом Шелби — он был королем, и все об этом знали.***
Утро приносит с собой новость о нападении на Томми. Элоиз едва удерживается на ногах, когда Джон сыплет этими словами, говорит и говорит, и смотрит куда-то сквозь Элоиз на их общее детство. Детьми они вместе играли, пачкались и дубасили друг друга. Детьми они впервые сбежали из дома и дали клятвы, что когда-нибудь поженятся. Детьми Джон и Элоиз проводили дни вместе, а потом в одночасье повзрослели, и все радужные мысли сразу ушли. Боун идет домой рано, и матери не сообщает о случившемся. И без того женщина недовольна, что ее дочь работает на банду Острых Козырьков, но при этом семью Шелби не почитать не может. И без того каждое утро она пьет стакан виски на завтрак, а вечером рюмка настойки помогает ей уснуть. Так, чтобы мистер Боун не приходил во снах. Элоиз не может уснуть, ее преследует образ старшего брата и Томми Шелби. На несколько дней Томми выпадает из их повседневной жизни, и даже Полли молчит о его побеге из больницы. Когда Томми снова переступает порог конторы, всех оглашает отнюдь не радостное известие. И, может быть Томас и жив, но тронулся умом точно. — Нет, даже не обсуждается, — Элоиз, как маятник, семенит из угла в угол. Томми в своем кресле наблюдает за ней, провожает взглядом туда-сюда, чувствуя, как мигрень снова ударяет в голову. Он ждет, когда первый порыв остынет и можно будет говорить. Женщины — удивительные существа. — Сотня человек и оружие, несколько обученных клерков, один переводчик и один бухгалтер, — медленно начинает Шелби и снова наталкивается на глухую стену злости. — Ты отдашь меня еврею? Старому жиду? — Я не собираюсь отдавать тебя, Элоиз, — Томми встает и наливает им выпить. — Посмотришь на его бумаги, скажешь что-нибудь умное и приедешь. — Ты сказал, неделя, — Боун садится, принимает стакан и осушает его полностью. — Неделя, мать его, с этим жидом! — Соломонс не тронет тебя, это в его интересах, — заверяет Шелби, но девушка его будто не слышит. — Нет, Томми, я не могу. Евреям не нужен бухгалтер, они и так прекрасно считают, уж поверь мне. — Я знаю, — Томми садится на корточки, заглядывая в серые глаза. Смотрит неотрывно, выискивая слабину, и находит. Его рука опускается на тонкую ладонь Боун, легко сжимает пальцы, и она невольно переводит взгляд на руки. На их руки. — Я буду рядом, ты можешь уехать в любую минуту, но прошу тебя, Элоиза, — мягкий голос Томаса действует, как гипноз. Его губы шевелятся, и Элоиз внимательно следит за ними. Следит за словами и за голосом, что впиваются ей в мозг, не давая право отказа. Вечером она собирает чемодан, а утром садится на поезд вместе с еще одним переводчиком и двумя бугаями их охраны.