***
Элоиз отступает от двери сразу же, как понимает, что Олли ушел. Она затихает на добрую минуту, вслушивается, пытается выяснить хоть что-то. Но тишина такая липкая, Боун задыхается. Идет к столу, обшаривая стопку бумаг Соломонса. Ничего интересного, конечно, он никогда не оставит улики. Красивая игра заканчивается чужими мозгами на стене, прекрасно. Хватает сил только на то, чтобы упасть в кресло. Вцепиться в волосы и думать, где она пропустила предательство Соломонса. Что с ней сделает Томас? А Алфи? Свою слабость Элоиз запивает виски, что находит в столе. Два больших глотка жгут глотку и желудок, но приятно оседают в мозгу. И будто даже проясняется все. Становится лучше, проще, особенно когда пушка Алфи тяжелит руку. Сам хозяин кабинета появляется спустя четыре минуты. Элоиз засекает, и когда дверь открывается, первое, что она делает, кидает в нее бутылку. Янтарный напиток брызгает на дверь, на бумаги, на белую рубашку еврея. Но он будто не обращает внимание. Боун забита в угол в прямом и переносном смысле. Пистолет направлен точно в лицо Алфи, но он такой тяжелый, тянет опустить. И пусть цыганка все еще держит его двумя руками, отходит вглубь кабинета, дальше и дальше, в надежде раствориться в тенях. — Ты, конечно, можешь и выстрелить, но давай сэкономим время, да? — Соломонс протягивает руку к ней. Осталось вложить тяжелое оружие в чужую ладонь, осталось сдаться, осталось выдохнуть. Забыть просто о том, что был Билли, что был Артур и Томас, и мама в Бирмингеме, и другая жизнь. Да, это ведь так просто. На что только не пойдешь ради любви и теплого местечка? Элоиз идет отчаянно, только вперед. Ее руки дрожат, но указательный палец надавливает на курок, а дуло смотрит в правое колено еврея. Она не убийца, нет. Но ранить может любой человек. Затвор глухо стучит, Элоиз даже кажется, что об ее зубы. Нет выстрела, крови, а Соломонс как стоял на своих двоих, так и стоит. Даже шаг делает, отбирает оружие и толкает цыганку к стене, так, чтобы знала место. Она знает и потому замирает, глаза бешено бегают по комнате, ищут выход, но единственная дверь точно за спиной Алфи и так просто вырваться не удастся. — Не думай, девочка, — предупреждает Алфи, — сейчас это вредно. — Как ты посмел… — … предать короля Шелби? — хмыкает Соломонс слишком насмешливо, слишком зло. — Не я здесь главный злодей, мисс Боун. Она смотрит на него, прямо в глаза, а по щекам Элоиз бегут слезы. Она даже закрывает глаза, когда еврей достает заткнутый за пояс пистоль. Ей страшно только первые пару секунд, пока Соломонс не садится на свое место. — Разрываясь между растлителем моей сестры и потенциальным предателем, я полагал, что выстрел сделаешь именно ты, — усмехается Алфи. — Не ошибся, да? — О чем ты? — голос Элоиз дрожит, как и она сама. — Не лги мне, мисс Боун, — взгляд Алфи отдает усталостью и темнотой. — Беги к своему спасителю и моли о пощаде. Ты ведь этого хотела все время, так, да? Боун не отвечает. Опускает взгляд на свои туфли, словно провинившийся ребенок, но не ждет, что еще ей скажет Соломонс. Ее каблуки отпечатываются эхом по темным коридорам и холодным улицам. Нет смысла идти домой, и потому цыганка спешит на вокзал. Ее подвозит наемный экипаж прямо к пустым уличным кассам, где билет до Бирмингема продают втридорога, а пьяницы ютятся на деревянных скамейках прямо в центре вокзала вперемешку с ожидающими поезд. До отправки остается меньше десяти минут. Боун сидит напротив такого отброса с густой и неопрятной седой бородой, опухшими красными глазами и запахом, заполняющим собой все пространство. Одетый в потертое пальто и порванный козырек, отдаленно напоминающий те же, что носят люди Шелби, он походил на выкинутого на помойку жизни когда-то счастливого человека. — Красавица, у тебя нет сигаретки? — улыбается мужчина, подаваясь чуть вперед. Элоиз обжигает этот запах. Она достает из сумочки портсигар и вынимает одну, передавая прямо в руки. У бездомного они трясутся едва заметно, в отличие от цыганки. — Убегаешь от чего-то, красавица? Боун молчит, отворачивает голову, лишь бы побыть в тишине. Но на нее смотрят проницательно и с долей понимания, а это подкупает. — Да. — От мужа что ли? — сразу принимается за разговор бездомный, все еще вертя в руках сигаретку. — От смерти. Мужчина понимающе улыбается. Снимает козырек, бережно оставляя на скамейке, а сам ждет, когда девчонка снова обернется. Элоиз жмурится, снова смотрит на часы над кассой и вжимается в сидение. — От нее не убежишь, красавица. Она настигнет, а бояться смысла нет, — пожимает плечами незнакомец. — Бегут либо от себя, либо от проблем. А вот прибегут к чему-то плохому, а потом остаются на вокзале. Чтобы вечно убегать. — А вы сдались? — тут же набрасывается Боун. — Да Бог с тобой, дитя, я все еще бегу. Видишь, на вокзале ведь, пусть и не видно, что убегаю. Элоиз молчит, от нервов начиная грызть ноготь на большом пальце. Ей немного холодно, а еще страшно. Возвращаться обратно всегда тяжело, а бежать обратно хуже вдвойне. — Знаешь, красавица, даже если убежишь далеко-далеко, проблемы все равно тебя преследуют, если ты проблемный человек. Вот ты, например, проблемная. — С чего вы решили? — Элоиз вспыхивает на секунду, уже мысленно решая, куда ей лучше пересесть. — А не тебя ли ищут двое итальянцев позади? Сердце пропускает гулкий удар так, что следующий больно отдает в горле. Боун едва заметно оборачивается, быстро скользя взглядом по залу ожидания, выхватывая сразу двух хмурых мужиков из банды Сабини. Те не спешат обыскивать каждого, бегают глазками по ожидающим, высматривая рыжую девку. Элоиз же чуть пригибается, ищет выход и находит его. Прямо напротив. — Я заплачу, — тихо шипит цыганка, протягивая пару купюр бездомному. — Надевай скорее. — в ее руках тут же оказывается козырек и пальто. Все это занимает не больше полминуты, и вот уже босая женщина, спиной похожая на бездомного, скрывается в выходе на нужный перрон. Ноги буквально примораживаются к земле, но Боун все равно, она чуть ли не летит в купе, показывая проводнику билет. Тот хмурится, но впускает странную женщину. Элоиз идет вперед, заглядывая в каждое открытое окно, но погоню не наблюдает. Двое появляются неожиданно и под крики проводника, когда мисс Боун занимает свое место. Она жмется в сидение, благодаря Господа за то, что выбрала место почти в самом конце поезда. Гангстеры приближаются слишком медленно и создают вокруг себя слишком много шума. Боун слышит каждый их шаг, сползая все ниже, слышит их ругань: итальянский и английский слишком тесно сплетаются в их речи. Они заглядывают в лица пассажиров всего в паре метрах от цыганки. Она даже может разглядеть забавные шляпы, когда в очередной раз оборачивается на них. Ее спасает полицейский свисток и неопытность итальянцев. Они пугаются, дергаются и теряют бдительность, спешат на выход и отбиваются от чужой ругани в спину. Выбегают на перрон ровно в тот момент, когда поезд трогается с места. Элоиз смотрит в окно и видит двоих, держащих одной рукой шляпы, а другой достают пистолеты. Боун не слышит выстрелы. Она болезненно выдыхает, закрывая глаза.***
У дома Полли тишина давящая, скорбная, не пропускающая внутрь. У дома Полли дверь нараспашку, но кто захочет войти в ее обитель? У дома Полли замирают даже птицы, они будто стремятся от него подальше, в небо. Но в доме Полли Шелби также темно и непривычно пусто. Будто сумасшедший вихрь кружил по коридорам и гостиной, сметая на своем пути маленькие статуэтки и дорогие картины. Хозяйка этого дома сидит в своей комнате, пытаясь прикурить дрожащую в пальцах сигарету. Огонек постоянно выскальзывает из ее длинных пальцев, а желание разжечь камин и прикурить прямо от него постоянно растет. Полли пытается зажечь гребанную сигарету уже в пятый или шестой раз, матерясь сквозь зубы, когда огонь медленно приближается к ее лицу. Грей надеется на Томми, в ее душе снова проступают яркие краски, но тут же гаснут, а сигарета оказывается в пальцах. — Не ожидала тебя тут увидеть, — ровным голосом Полли Шелби можно было разжигать котлы в Аду. — Думала, познакомлюсь с твоим сыном, — выдыхает Элоиз и аккуратно садится рядом, прекрасно все понимая. Она тоже закуривает, но руки ее больше не дрожат. Сигаретный дым витает высоко под потолком и стелется в босых ногах цыганок, щекочет ноздри и весело струится сквозь пальцы. Они молчат недолго, но громогласно, так, чтобы напитаться этим на век вперед. — Нас предали. — Да, мы знаем, — коротко откликается Полли. — И когда Томми увидит предателя во плоти, он пустит ему пулю в лоб. — Где он? Грей смотрит растерянно, шаркая взглядом по чужому измазанному лицу. Она тянет носом воздух и морщится, оглядывая пальто и усмехаясь краешком губ. — Ты у какого бомжа это стащила, позволь узнать? — хмурится Полли, туша сигарету в пепельнице. — Это долгая история, — Элоиз смотрит на грязные ноги и неловко ерзает. — Я потратила последние деньги, чтобы сюда добраться. — Никто так не стремится на плаху, как ты. Боун хочет еще что-то сказать, но замолкает. Полли звонит Джон, сетует о потерянных братьях и хаосе, что окружает его плотным кольцом. — Где, мать вашу, Артур? Он должен был выйти на связь еще пару часов назад, — шипит Джон по ту сторону трубки. Полли вопросительно смотрит на Элоиз и повторяет вопрос. Ответ ей не нравится от слова совсем, но мысли все стремительно убегают к сыну, к его фигуре, запертой в черной машине. — Артур схвачен, Джон, — коротко декларирует Полли и бросает трубку. — Расскажи мне всё, дорогая. И от твоей честности зависит, как быстро Шелби убьют тебя.