Мемуары Фокса Флинтлока

      Сегодня наша жизнь изменилась навсегда. В тот момент, когда «Слуга Божья» (не то чтобы мне нравилось это название, но я был не в положении выбирать корабль получше; впрочем, может, Рейчел уговорит их изменить название?) покинула наш родной Изумрудный Остров, мы, вглядевшись в бескрайний океан впереди, поняли, что там, далеко-далеко на западе, нас ждет большое будущее. Я знаю, что создам новое имя, которое останется в веках, просто еще не знаю, какое. Тем не менее, – сказала мне Рейчел, – почему не начать делать записи прямо сейчас?       Она была права. Почему нет? Плавание до Нового Света обещает быть долгим (и, что страшит меня больше всего, скучным), а значит, чем мне еще занимать перерывы в ежедневной работе на камбузе?       Предполагается, что я начну с датировки записи. Но выкусите. Видите ли, не то чтобы я любил следовать правилам… Ладно, ладно, и не надо меня тыкать своим острым концом, Рейчел. Признаюсь: я не силён в летосчислении. Хотя… могу сказать, что в нынешний год закончилась Война за Грифонье наследство. А я родился за шестнадцать лет до этого, и за три года до начала нового века.       Родился я грифоном, и, к счастью, всё еще остаюсь таковым. Как рассказывала мне мать, они с отцом обратили внимание на ярко-рыжую шерсть на моей львиной заднице, отчего я и получил имя… которое вы не узнаете. Раз уж я собираюсь создать новое, ни к чему помнить старое.       Белые перья, рыжий зад, изумрудная трава вокруг – я словно создан был как украшение своей Родины. Но когда закончилась война, мы её покинули. Расставаться очень тяжело, но мы должны смотреть в будущее. И…       (несколько капель чернил)       И я обещаю тебе, Изумрудный Остров, что однажды вернусь и увижу тебя свободным. Свободным от владычества Эквестрийской империи, свободным от жадных копыт Её Величества.       Война закончилась; а я вспоминаю год, когда она началась. Мои самые ранние воспоминания, первая значимая веха моей жизни: год, когда я получил Рейчел. 12 лет назад       Мне было около четырёх лет. Только-только начав покрываться оперением, я уже был занозой в задницах домочадцев.       Мой отец был оружейником и торговцем, потому у него было мало времени на меня. Мать работала на земельном участке у местной церквушки (за гроши, как же иначе), и иногда помогала по хозяйству соседской семье земных пони, Найтшейдам. Они были все, как на подбор, фиолетовые (только гривы разные) и выращивали картошку, и часто делились ею с нами. Я ужасно любил картошку, и сейчас её люблю, вот только, оглядываясь назад, понимаю, что матушка совершенно не умела её готовить.       Я был слишком мал, чтобы помогать родителям, даже чтобы вообще сообразить, что они на самом деле работают, а не просто пытаются отвлечься от меня, и я большую часть времени слонялся по округе, тяготясь своим одиночеством. У сына Найтшейдов Расти, моего ровесника, был старший брат, Рейд, а в тот год старушка Биттерсвит ожеребилась в третий раз, и у рыжих братьев появилась белогривая сестрёнка Келли. Я недоумевал, почему я должен быть единственным птенцом в гнезде, и часто донимал матушку этим вопросом. Довольно скоро после рождения Келли Найтшейд я сформулировал своё требование к родителям: хочу собственную сестру.       Матушка сбрасывала меня на отца, а он предлагал найти друзей среди детей местных семей грифонов. Но мне совсем не было интересно с маленькими грифинами, каковыми были тогда Молли Спенсер, Холли Лонг, Эмили (ее фамилию я не помню) и остальные их подружки, а потому я снова и снова возвращался к родителям с требованием: «Сестру! Вынь да положь!» Я не понимал, что в этом сложного, если у Найтшейдов уже трое детей, а у нас один я. И сейчас, когда я уже точно знаю, как появляются птенцы, я недоумеваю ещё сильнее.       В общем, продолжалось это до моего четвертого дня рождения, когда отец вручил мне новенький кремневый мушкет. У него был тонкий длинный ствол из сверкающей стали, прочный, остро заточенный штык, а то, что я назвал прикладом, но на деле было ложем – деревянной частью оружия (отец дал мне подзатыльник и поправил), было сделано из прочного морёного дуба, и на тёмно-бурой поверхности были слегка небрежно вырезаны буквы: «Рейчел».       – Ты сделал его сам? – спросил я отца; должно быть, мои глаза сверкали. Отец не поленился выдать мне еще один удар лапой по макушке, напоминая, что такой искусный оружейный мастер, как он (само собой, он говорил это сам про себя), никогда бы не стал брать мушкет на стороне.       Я был благодарен за подарок и счастлив, но не слишком, тем более, что матушка немедленно отвела отца в сторону от меня… Чего можно было и не делать, ибо крик ее всё равно был наверняка слышен на всю округу.       – Ты подарил ему ружьё, Кайк? Ты в своём уме, ему четыре! – клекотала она, хлопая крыльями в возбуждении.       – Не кричи на меня, женщина, – отец скорчил гримасу. – Всё в порядке, я же не даю ему пули.       О Спящий, я ненавидел, когда мои родители ссорились, а делали они это постоянно. Мать обвиняла отца в безалаберном отношении к моему воспитанию и вообще к жизни, а тот в свою очередь тяготился её чрезмерно серьёзным ко всему отношением и огрызался. Кроме того, матушка была просто до одури набожной и могла, к примеру, прогнать нас двоих из-за стола, сядь мы за еду, не помолившись перед этим.       Два года спустя, когда мне было шесть, не в силах больше терпеть ад семейной жизни (я сам не то чтобы был сыном, которого ему не хотелось бы бросить), отец ушёл. И я его полностью понимаю, я и сам покинул остров не в последнюю очередь, чтобы сбежать от стремящейся контролировать мою жизнь матушки, но… Он бросил нас, ни больше ни меньше.       Но всему этому только предстояло случиться, а тогда, получив в подарок отличный мушкет, я продолжил слоняться и сетовать на своё одиночество. До тех пор, пока Рейчел не заговорила со мной.       – Тебя ведь сделал мой отец. Значит, ты, можно сказать, его дочь. А я – его сын, - размышлял я. – Стало быть, ты – моя сестра, Рейчел? – всё казалось очень логичным.       – Выходит, что так, – ответила она мне мягким голосом. Я не видел рта, который бы шевелился, говоря эти слова, но ясно слышал её голос – похожий чем-то на мой, только явно женский.       Она не говорила ни с кем, кроме меня, как я её ни уговаривал. Видимо, очень стеснялась чужих. Братья Найтшейд смотрели на меня со странным выражением, когда я знакомил их с Рейчел, а соседские грифины просто отворачивались и продолжали болтать между собой. Но меня это не волновало – я был счастлив, ибо больше не был одинок.       – Выкусите, фиалки! – так я иногда насмешливо называл семейство фиолетовых пони. – Теперь у меня есть своя собственная сестра!       – Все грифоны такие странные? – спрашивал маленький Расти у двенадцатилетнего Рейда.       – Нет, я один! – отвечал я довольно. Найтшейды, конечно, вовсе не похвалить меня хотели, но я и сейчас воспринимаю это как комплимент. 11 лет назад       В пять лет я познакомился со своим дедушкой и его сыном (братом моей матушки), дядей Бивером. Мы всей семьёй (то есть не всей – мне не разрешили взять с собой Рейчел) ехали на соседний остров, чтобы навестить дедушку, и дядя Бивер делал то же самое, только уже из своего города. Есть у грифонов такая традиция, что их воспитывают их дяди, но тогда дяде Биверу еще только предстояло стать моим воспитателем (фактически, первым и единственным настоящим воспитателем, которому хоть как-то удалось на меня повлиять), да и речь сейчас о другом.       Дед жил на севере острова, в горах. Среди горцев было гораздо меньше грифонов, чем на нашем Изумрудном Острове, но у нас с ними была родственная культура (кое-кто на Изумрудном до сих пор носит эти странные «килты», популярные у горцев), и мы все дружно ненавидели захвативших наши земли эквестрийцев.       Впервые увидев деда, мы с отцом обратили внимание на контраст между красным львиным задом и зеленоватым оперением.       – Надеюсь, это его натуральный окрас, а не заплесневелость, – пробормотал отец, за что получил болезненный тычок когтём в бок от мамы. Я должен ещё добавить, что дед был, к тому же, местами плешив. Я надеюсь, что у меня не будут также лезть шерсть и перья в старости. Жена, случись мне её завести, вряд ли будет довольна.       – Здравствуй, отец, – мама обняла дедушку, – как ты?       – Малютка Гусыня пришла навестить меня! – дед несказанно обрадовался, отвечая на объятия. За годы, прожитые среди горцев, он несколько перенял их манеру речи. – А это твой сынок? Ха, дай ему зелёную шляпу – и сразу будет ясно, где он родился!       – А у тебя есть шляпа, дедушка? – немедленно спросил я, сияя.       – Каков пострел! – расхохотался дедушка. – Нет, но у меня есть для тебя интересная история.       – Папа! – воскликнула мать предостерегающе. – Креван слишком мал для твоих историй!       – Что за история? – после возражений матери во мне немедленно пробудился огромный интерес.       – Папа, нет! – зашипела матушка, чуть раздвигая крылья – верный признак раздражения.       – Но когда он вырастет, некому уже будет рассказать, Гуси! – дедушка почти умолял свою дочь.       Мой отец предложил войти в дом, чтобы разрядить напряжение. Мы отдали дедушке картошку, привезённую в подарок от Найтшейдов, и дедушка предложил приготовить обед на всю семью, включая «мальца Бивера», который должен был подлететь с минуты на минуту. Мать согласилась и ушла разводить огонь, не догадываясь, что это была помимо прочего уловка со стороны деда, которому теперь никто не мешал рассказать мне запретную историю (отец мой не возражал – ему было всё равно).       – Знаешь ли ты, пострел, что наш родной остров, да и эти горы тоже, не всегда были под властью Эквестрии? – начал дед. Я смотрел на него во все глаза. Тогда меня не сильно волновало, кто под чьей властью был, но сейчас… – Да, еще сто лет назад мы были свободны. Но в ближнем кругу принцессы Селестии появился один пони. Звали его Оливер Крупвель. Слышал о нём?       Я помотал головой.       – Лорд Эквестрии, полководец, а после завоевания наших земель именовал себя еще и «протектором Изумрудного Острова и Северных Гор». Мы бились против эквестрийцев, которых он вёл, чтобы отобрать нашу свободу, но проиграли. Земли, принадлежащие нашим предкам, он раздал своим солдатам за службу. Нашим народам было позволено остаться – но не нашим правам. Эквестрийцы грабили и притесняли нас без зазрения совести – и продолжают делать это до сих пор. Задумывался ли ты, малец, почему вы с семьёй живёте так бедно? Только потому, что вы уроженцы Изумрудного Острова, а не пришлые эквестрийцы.       Молодая грифонья кровь забурлила в моих жилах от ярости, когда я услышал рассказ деда, на многое открывший мне глаза.       – Так надо было убить этого Задницвеля! – заклекотал я, распрямляя крылья – совсем как матушка.       – Что я и сделал, – кивнул дед. – Я пробрался в самое сердце Эквестрии, в Кантерлот, нашёл его особняк и вспорол ему брюхо вот этими самыми когтями… – дед сжал лапу, словно вспоминая, как с неё стекала кровь. – Но это мало что изменило. Эквестрия продолжала подавлять восстания, и в конце концов… мы… перестали бороться, – дед покачал головой, явно не очень одобряя сложившееся положение вещей.       Я его вполне понимал, и дал обещание, кроме прочего чтобы развеять его тоску:       – Но я буду бороться, дедушка! Вот только вырасту…       – Конечно, будешь, малец, – дед рассмеялся и потрепал меня за хохолок. – Ведь ты ценишь свобо…       – Ну всё, ХВАТИТ! – матушка, откуда ни возьмись, схватила меня за загривок, чуть порезав кожу когтями (я всхлипнул от боли), и оттащила в сторону от деда.       – Гуси, что ты творишь с мальцом? – воскликнул дед наполовину растерянным, наполовину негодующим тоном.       – Я же просила, пап, не рассказывать ему свои байки! – клекотала мать. – Хочешь, чтобы он вырос убийцей? Чтобы его казнили, и он отправился в ад?       Не помню в точности, что говорили тогда друг другу мать и дед, но суть была ясна. Матушка верила, что ключ к спасению души – в смирении, в покорности, в том, чтобы терпеть все тяготы судьбы. Ни тогда, ни сейчас я не мог согласиться. Хотя… едва ли сейчас у меня больше ума, чем было в пять лет. 10 лет назад       Мне было почти шесть. Как я уже отметил, тогда отец покинул нас. Отправился ли он туда же, куда сейчас плыву я? Найду ли я его? Признаться, не очень-то я хочу его искать. Рейчел сказала, что ей тоже всё равно.       В этот же год дядя Бивер переехал к нам и занялся моим воспитанием. Матушка заставила его дать клятвенное обещание, что он не будет воспитывать меня в духе дедушкиного мировоззрения. Однако она разрешила учить меня обращаться с оружием (хотя и с большим скрипом), а мне большего и не нужно было.       Мало что могу я вспомнить о том времени. Я познакомил дядю с Рейчел. Он посмотрел на неё с улыбкой, отметив, что мой отец был отличным оружейником, пусть и неважным отцом, и безошибочно угадав, что стрелять нам ещё не приходилось.       И мы взялись за обучение. Поначалу я совершал много ошибок, злился и оттого совершал ещё больше; тщетно дядя пытался научить меня терпению. Настолько тщетно, что даже сейчас единственное, что удерживает меня от того, чтобы носиться по палубе «Слуги Божией» кругами, выводя всех из себя – это работа над этими мемуарами. Но Рейчел очень хотела научиться всему, и старалась прилежно, и посему сейчас вы не найдёте ружья более меткого и ловкого, чем она. Я не хотел отставать от неё, поэтому начал осваивать искусство метания ножей. 9 лет назад       Один из ножей, с которыми я тренировался, угодил дяде Биверу в глаз.       Это вышло абсолютно случайно, конечно, но у дяди стало на один глаз меньше и на один шрам больше. Я испугался, не сколько за здоровье дяди, сколько за то, что он перестанет меня тренировать, объявив, что я абсолютно безнадёжен. Но уже на следующий день упражнения возобновились, и следующие несколько лет составляли большую часть моей жизни. Видимо, дяде совсем-совсем нечем было больше заниматься, но даже такая бестолочь, как я, начала делать успехи. 6 лет назад       Три года спустя пришло известие о смерти дедушки, и дядя Бивер улетел в горы на похороны. Я вновь остался почти без попечения, и большую часть времени шатался по окрестностям, стараясь быть подальше от матушки, которая, случись ей быть рядом, неизменно начинала донимать меня проповедями.       Я бродил по лесам, носился по полям, летал по каменным крепостям, воображая, как сражаюсь с армиями эквестрийцев. Чем же еще заниматься десятилетнему грифону, которому повезло завести лишь одного друга, и то – мушкет? Да и то, к слову, Рейчел чаще всего оставалась дома: матушка не разрешала таскать её с собой повсюду.       Когда мне всё же удавалось вытащить Рейчел на прогулку тайком от матери, мы играли вместе, а вымотавшись, валялись на траве и болтали, размышляя, какова будет жизнь после того, как мы убьём всех эквестрийцев и освободим наш остров и наш народ.       До тех самых пор, пока я не обнаружил, что трава может содержать в себе нечто ужасное.       Улитки. Как-то раз, улегшись на изумрудную поляну (после недавнего дождя), я повернул клюв набок и совсем рядом с ним обнаружил существо из самых худших кошмаров. Оно медленно ползло по направлению ко мне, не имело ни лап, ни глаз, а лишь аморфное тело с совершенно неестественными, потусторонними, дьявольскими чертами. Нет, я, конечно, не испугался одной маленькой улиточки, хотя её ужасная неестественность и навевала на меня жуть. Но когда я, пошевелив головой, обнаружил, что меня окружают несколько десятков таких тварей, то немедленно схватил Рейчел и с визгом взмыл ввысь.       – Трусишка, – хихикнула сестра.       – Да ты посмотри на них, Рейчел! – я почти пищал, полный чистейшего, неисповедимого ужаса перед неведомым. – Они же явно прямиком из ада по наши души! Права была матушка, ох права…       – Ну, в такие крайности я бы не стала бросаться, – рассудительно отозвалась сестра.       – Да, с последним утверждением я погорячился, – согласился я, подумав. – Но в траву к этим ужасам я снова не полезу. Подумать только, стоило мне заметить их чуть позже – и они бы пожирали уже не траву, а меня! – я передёрнулся, пытаясь прогнать из воображения страшную картину улиток, заползающих прямо на меня, но без особого толку: несколько дней после того случая меня мучили кошмары. Что делало вещи хуже, так это то, что матушка, пусть и верно догадалась, что демоны хотят завладеть моей душой, но не делала больше, чем читала бесконечные, занудные молитвы. Хотя это делало вещи скорее лучше. Под монотонный поток унылого набожного бреда лучше засыпалось.       И сейчас я, уже известный своей безрассудной храбростью и смехом перед лицом опасности, всеми правдами и неправдами стараюсь избегать улиток. Рейчел говорит, что это не очень-то разумно с моей стороны, но разве я хоть чуточку похож на разумного? И потом, должен же грифон бояться хоть чего-то. 5 лет назад       Прежде чем дядя Бивер вернулся, чтобы снова взяться за моё воспитание, я успел найти ещё кое-что интересное на свою голову. Как-то раз я решил залететь на верхнюю лопасть заброшенной мельницы. Мне было уже почти одиннадцать, крылья мои крепли с каждым днём, и с каждым днём я летал всё дальше и выше, поэтому решил устроить себе тест. С которым успешно справился. Я уселся всеми четырьмя лапами на верхнюю лопасть застывшей мельницы, гордо выпрямился и осмотрелся. С такой высоты отдельные травинки, составляющие зелёные поля, сливались в одно большое изумрудное море до самого горизонта. Это было настолько потрясающе, что я даже не сразу сообразил, что земля вообще-то приближается. Лопасти мельницы решили перевернуться под моим весом, и я, крепко вцепившись в ту, на которой сидел, полетел вниз вместе с ней. Не имея опыта, я не успел расправить крылья и отлететь в сторону, и потому скоро оказался висящим вниз головой (которой недоставало всего пары дюймов, чтобы касаться земли), словно летучая мышь.       Что делало ситуацию интересной, так это то, что, провисев так несколько секунд и переведя дух, я понял, что слышу голоса внутри мельницы.       Кому потребовалось пролезть в заброшенную мельницу? Таким же непоседливым лоботрясам, как я? Может, наконец настало время завести друзей?       Решив присоединиться к загадочному сборищу, я отцепился от лопасти мельницы, намереваясь перевернуться в воздухе и приземлиться на лапы. Но я не то чтобы был очень ловким, поэтому просто шмякнулся на землю и хорошо, что не сломал крылья там или шею, или хуже, не угодил в место, облюбованное улитками.       Входная дверь была закрыта; когда я подергал когтями за ручку, голоса внутри на пару секунд притихли, но потом возобновились: видимо, собравшиеся решили, что им показалось. Но выше было неплотно закрытое окно; подлетев к нему, я заглянул внутрь и увидел фигуры пяти пони и двоих грифонов, закутанных в накидки из простой ткани. Они держали в когтях, копытах и волшебных облачках куски пергамента и что-то зачитывали.       Я понял, что это секта, и несказанно обрадовался. Матушка всегда учила меня в категоричных высказываниях, что есть только одна истинная вера, так что я не мог не интересоваться, а какие же ещё бывают верования.       Я хотел плавно спланировать вниз к сектантам, но зацепился задней лапой за раму окна, закувыркался в воздухе и шмякнулся второй раз за день: о земляной пол мельницы. Собравшиеся повернулись ко мне.       – Dea-lá, – поздоровался я с доброжелательной улыбкой. – Я бы сказал, что не хотел врываться без приглашения и прерывать вас, но это была бы ложь, а матушка учила меня не врать. Хотяяя… Она учила меня не общаться с сектантами, так что прошу меня простить: я не хотел врываться без приглашения и прерывать вас. Могу я полюбопытствовать, что у вас за сборище такое и чем занимаетесь?       – Конечно, – сказал молодой бурый пегас с чёрной гривой и белыми маховыми перьями. – Мы – Культ…       – Тихо ты! – зашипел на него один из грифонов, Галахад, если я правильно помню (вторую грифину, которая ничего не говорила, звали Гиневра, и она была его то ли сестрой, то ли кузиной). – Какое же это тайное общество, если мы будем распространяться о нём всяким птенцам?       – У нас нет никакого устава, где бы говорилось, что наше общество – тайное, – отрезал пегас. – И нас всего семеро, а этот парень искренне интересуется. Пойдём, дружок, – обратился он ко мне. – Ты заблудился? Я проведу тебя домой, а по дороге расскажу про наш культ Спящего.       – Нет, спасибо, я знаю дорогу, – я сделал жест когтями, приглашая доброго пегаса следовать за мной, и вылетел в окно, не преминув снова зацепиться за раму лапой. Я шмякнулся бы в третий раз, не последуй пегас за мной и не выровняй меня в полёте.       – Язык у тебя подвешен, а вот ловкости недостаёт, – сказал он с улыбкой. – Я Эд, Эдвард Тайррелл.       – Mo slí, – вежливо ответил я. – Ну, так что у вас за «культ Спящего» такой?       Эд рассказал мне: культисты Спящего верили в то, что далеко-далеко на дне океана спит древнее существо. Они верили, что однажды Спящий проснётся и пожрёт весь мир, и хотя это будет ещё очень и очень нескоро, ведь он заснул в начале времён, что по меркам вечного существа, считай, совсем недавно, они всё равно собираются вместе и зачитывают колыбельные на древнем языке для острастки.       – И что, это всё? – уточнил я. – Никакой морали, никаких заповедей?       – А зачем они нужны? – отозвался Эд. – Для нас не важно, был ты праведным или грешным, патриотом или предателем – Спящий поглотит всех!       – Вот это по мне, – сказал я одобряюще, приятно удивлённый. – Я с вами!       Но оказалось, что к культу Спящего нельзя присоединиться, не умея читать и писать. Так что я попрощался с Эдом и полетел к матушке, просить, чтобы она нашла кого-нибудь, кто обучит меня грамоте. Когда она спросила, зачем мне это, я радостно ответил, что хочу присоединиться к обществу, поющему колыбельные для древнего чудовища, спящего на дне океана.       Это было ошибкой.       Такого скандала в нашем доме ещё не было. Матушка то кричала на меня, говоря, что не растила еретика и сектанта и что я совсем от когтей отбился; то падала на колени и плачущим голосом шептала молитвы о прощении наших грешных душ; то сквозь стиснутый клюв поносила моего отца, говоря, что зря послушалась его и не ушла в монахини – вот тебе и мирская жизнь, поглядите, кто в родном гнезде вырос! С большим трудом удалось успокоить её и убедить, что я бросил свою нелепую затею. Но как раз через несколько дней вернулся дядя Бивер, и я попросил устроить как-нибудь моё обучение. Дядя, к счастью, лишних вопросов не задавал, понимая, что грамотность в любом случае будет мне полезна. 4 года назад       Год, когда я начал учиться грамоте, был также годом, когда я начал ближе знакомиться с семейством Найтшейдов, в особенности с их средним отпрыском, Расти, который учился вместе со мной. Дядя Бивер и Вуди Найтшейд, отец Расти, вместе отыскали нам отличного учителя. Им стал добродушный пони средних лет, родом из Эквестрии, но живущий на нашем Изумрудном Острове. Работал он настоятелем собора в соседнем городе, что стало основанием для матушки позволить мне обучение – служитель божий уж наверняка научит эту бестолочь хоть чему-то толковому. В свободное время наш учитель занимался писательством, а иногда предпринимал поездки в Кантерлот, в попытках продвинуть законы, защищающие права уроженцев Изумрудного, за что заслужил искреннее уважение нашего народа. Звали его Джонатан Снифт; вы, вероятно, слышали о нём.       Утром дня, когда нам предстояло знакомство с нашим учителем и самый первый урок, мы с Расти встретились на окраине деревни, попрощались с родными и отправились в путь.       – Привет, Фиалка, – сказал я ему добродушно. – Как настроение?       – Только попробуй испортить, – фыркнул жеребёнок. – К слову, – его морда приобрела ехидное выражение, – а где твоя сестра?       – Матушка и дядя не разрешают таскать её с собой постоянно, – простодушно ответил я. – А ты думаешь, что стоит взять её с собой на… Ох, Расти, я болван. Как же я не понял? Конечно же, Рейчел тоже хочет научиться грамоте, вот почему она меня провожала так холодно! Я… я должен вернуться… Ой… Думаешь, отец Джонатан согласиться учить мушкет?       Расти тяжело вздохнул, продолжая идти вперёд по тропинке.       – Эй… Погоди! – попросил я, всё ещё топчась на месте и не зная, чего предпринять.       – Нет, – отрезал Расти, не сбавляя шаг. – Двигай куда считаешь нужным, но я тебя ждать не буду.       Мучительно сжав клюв, я развернул крылья, чтобы нагнать его, приземлился и зашагал рядом (правда, лапы мои спутались, и я чуть не упал).       – Ладно, – вздохнул я обеспокоенно, – Сначала познакомимся с отцом Джонатаном, и я спрошу его, не против ли он учить мою сестру. Кстати, а ты почему не хочешь взять с собой Келли?       Расти остановился и оглянулся на меня, слегка озадаченный.       – Я вообще-то планировал, как буду учиться сам, и не думал о… Ком бы то ни было ещё…       – Ладно, Фиалка, не переживай, завтра спросишь Келли, что она об этом думает, – я сделал жест клювом, приглашая земного пони следовать дальше, и затрусил вперёд.       – Да не переживаю я, – буркнул Расти. – Её дело, не моё. _____________________________________________________________________________       Когда мы добрели до собора отца Джонатана, я поднял лапу, чтобы постучаться в ворота, но затем опустил её и сделал приглашающий жест, обращённый к Расти.       – Копытом, думаю, лучше получится стук… О… О! А давай сравним! Ой, нет, стой – Рейчел тоже захочет поучаствовать, интересно, какой звук получится при ударе прикла… ложем… Ой, dea-lá, отец Джонатан!       Отец Джонатан подошёл к нам сзади, вытащил из сумки ключ и отпер ворота.       – Здравствуйте, мистер Снифт, – Расти сдержанно поприветствовал нашего учителя, зыркнув на меня раздражённо.       – Отец Джони, давайте так, – предложил отец Джонатан. – А вы, стало быть, мои ученики? Как мне звать вас?       – Расти, Расти Найтшейд.       – А мне хорошо и без имени, – сказал я с улыбкой. – Отец Джони, могу я вас спро…       – Его зовут Креван, – Расти подло выболтал мой секрет.       – Да я тебя сейчас заклюю, Фиалка! – заклекотал я на него, распушившись.       – Тише, ребята! – одернул нас отец Джонатан. – Не волнуйся, птенчик, у тебя отличное имя на изумрудном языке. Ты действительно похож на лису.       – Фокс! – воскликнул я, зацепившись за последнее слово отца Джонатана. – Давайте так и будем… Нет, стойте, это тоже звучит не особо… Что же мне делать!? – возопил я.       – Не знал, что у грифонов кризис само… самоинде… самоидетифи… – (нет, отец Джонатан не запинался, я просто забыл слово, которое он произнёс) – бывает в таком раннем возрасте, – добродушно пошутил отец Джонатан. – Давайте пройдём в мой кабинет, ребята?       – Давно пора, – проворчал Расти, порядком утомлённый моими выкрутасами.       – Погодите, отец Джони, – сказал я смиренно, мгновенно забыв про все мои проблемы с самоидне… с тем, как себя называть и успокоившись, – А вы не против, если я завтра приведу свою сестру Рейчел, чтобы она училась с нами?       – О нет, ты это не серьёзно, – пробубнил Расти, закатив глаза.       – Расти, что-то не так? – удивился отец Джонатан.       – Понимаете, есть небольшая проблема, – признался я. – Рейчел… она… Она… Ну… Очень-очень стесняется чужих, и разговаривает только со мной.       Расти скривил мученическую морду и с размаха ударил себя копытом по лбу.       – Не беда, – сказал отец Джонатан после минутного раздумья. – Ты можешь передавать мне то, что Рейчел скажет, в случае необходимости. Расти, в чём дело? Вы с ней не ладите?       – Не лажу я вот с этим чудом природы, а с ней всё куда сложнее, – процедил жеребёнок. – Похоже, что прояснить ситуацию придётся мне. Видите ли, отец Джони, Креван называет своей сестрой мушкет.       – Правда? – отец Джонатан удивлённо повернулся ко мне, а я, снова вспылив, заорал на Расти:       – Я же сказал тебе, не называть меня так! – и тут же успокоился, вспомнив, что вообще-то не говорил ему ничего подобного. _____________________________________________________________________________       И ещё кое-что памятное о том дне: когда мы прошли в кабинет отца Джонатана, он поинтересовался, почему мы хотим изучать грамоту. Я тут же, без задней мысли (честно: очень редко я делаю что-то с задней мыслью), с самой невинной детской улыбкой, на которую только способен грифон с Изумрудного Острова, воскликнул: Чтобы читать колыбельные древнему чудовищу, спящему на дне океана! Расти развёл копытами, когда отец Джонатан обернулся к нему с застывшей на морде вежливой улыбкой недоумения. Вообще это выражение он натягивал на себя почти каждый раз, когда я говорил (например, когда я передавал ему ответы Рейчел, которые она шептала мне). Что до Расти, его ответ был таким:       – Просто пользуюсь возможностью стать лучше, отец Джони. Мой старший брат Рейд, он недавно отправился служить на Эквестрийском флоте, и когда мы его провожали, он сказал, мол, я смогу последовать за ним, когда подрасту. Но я решил, что военная карьера не по мне, и я буду должен найти другой способ заработать на жизнь. А грамотность в таком случае будет как раз кстати.       Ответ Расти заинтересовал меня, и после занятий я спросил его:       – А ты не врал? Твой брат правда решил служить в Эквестрийской армии?       – Ох, грифон, а я уж было начал радоваться, что ты наконец-то научился идти молча, – процедил Расти саркастично. – Нет, не врал. А что?       – А разве… Разве Эквестрия с Изумрудным Островом не враги? – искренне недоумевая, я продолжил расспрашивать друга.       – Кто-то считает, что эквестрийцам здесь не место, да, – кивнул Расти. – Но папа с мамой говорят, что мы должны быть умнее и приспосабливаться. Эквестрия – могучая империя, чьи границы простираются до горизонта, и маленькому острову разумнее будет стать её союзником, чем огрызаться, словно скумбрия на акулу.       – Ты… правда так думаешь? – к горлу подступил комок, но я его проглотил.       – Так говорят родители, и это повторяет за ними Рейд, – отозвался Расти прежним спокойным тоном. – Но я предпочёл бы остаться независимым.       – Хоть в чём-то мы согласны! – я просиял, снова полный хорошего настроения. – Отсюда видна наша деревня, я должен поторопиться, чтобы рассказать дяде Биверу всё, что мы сегодня выучили! Пока, дружище! – хлопнув Расти по плечу (он застыл в недоумении), я развернул крылья и улетел вперёд. Два года назад       После того, как мне исполнилось четырнадцать, обнаружилось кое-что ещё, что прочно внедрилось в мою жизнь на Изумрудном Острове, помимо уроков владения оружием с дядей Бивером, уроков чтения и письма с отцом Джонатаном Снифтом, постоянной опасности быть сожранным заживо улитками, проклёвывающей во мне плешь своими проповедями матушки, и проблем с Эквестрией: грифины. В определённый момент Молли, Холли, Эмили и другие соседские девчонки совершенно внезапно вспомнили о моём существовании и стали набиваться в компанию чуть ли не всякий раз, когда я высовывал клюв из дома. Это было приятно… в смысле, находиться в центре внимания (отмечу, что и сейчас, на корабле, я вполне комфортно чувствую себя, собирая на себе взгляды матросов по всякому поводу). Но… с грифинами была небольшая проблема. Начну с того, как я однажды спросил дядю Бивера, почему девчонки вдруг стали так много времени крутиться вокруг меня. Дядя сказал так:       – Ха, я ожидал тебя видеть очень гордым по этому поводу. Тебе вообще-то крупно повезло, nia – ты вырос самым красивым юношей в деревне!       – То есть… они… любят меня… как самца? – я слегка подрастерялся. Это было что-то… новенькое.       – Ну, может, ещё не любят, но уж точно заинтересованы, – хмыкнул дядя. – Эй, в чём дело, nia? Ты выглядишь так, словно тебя это не радует.       – Я сам… не заинтересован, – признался я. – С ними что-то… не правильно…       – По мне, так отличные молодки, – дядя пожал плечами. – Будь я в твоём возрасте, сам бы за ними приударил… хотя… в твоём возрасте я мало чем, кроме грифин, интересовался. Например, драками. Как насчёт практического занятия, nia?       Очередной урок у дядюшки развеял мои тяжёлые раздумья, но сейчас, возвращаясь к ним, я понимаю, что всё ещё ничего не понимаю. Почему мне не нравились наши соседки? Тогда, общаясь с Молли, Холли, Эмили и остальными, я только пришёл к мысли, что они были очень худыми, почти шкура да кости, и решил: если когда-нибудь случится чудо, и я отыщу жену по сердцу, нужно будет приложить все усилия, чтобы не довести её до подобного состояния. А значит, мне нужно научиться стряпать пищу как следует.       Так, на одном из занятий по чтению я спросил у отца Джонатана совета. Он предложил мне поднабраться опыта, работая помощником у кухарок при соборной кухне. И в первый же день я перебил им почти всю посуду. Монашки хотели выгнать меня, но отец Джонатан криво усмехнулся и сказал: По крайней мере, он не приносит свою сестру на занятия заряженной. Так что мне позволили оставаться на кухне, но поначалу только в качестве наблюдателя. Правда, у меня обнаружился настоящий талант: я схватывал на лету, моя роль на кухне становилась с каждым месяцем всё более и более существенной (а гора битой посуды всё росла и росла), и… Скажем так, через полгода я уже полностью выгнал матушку из нашей домашней кухни и взял всю готовку на себя. Никто в семье никогда не жалел об этом; дядя Бивер даже шутил, мол, будь я пони, у меня наверняка появилась бы кьютимарка, сигнализирующая о моём поварском таланте. И это, пожалуй, одна из двух вещей (наряду с моей меткостью) обо мне, которыми я действительно горжусь. Год назад       Закончилось наше с Рейчел обучение грамоте. Отец Джонатан, искренне радуясь моим успехам, подарил нам с Расти печатные издания одной из своих собственных книг. Открыв обложку своего, Расти прочёл первые строчки вслух без единой запинки: Написано ради общего совершенствования народа пони. Отец Джонатан гордо кивнул, довольный работой, которую он с нами проделал. Настала пора прощаться; я не преминул воспользоваться возможностью в последний раз натянуть на его лицо ту самую вежливую улыбку недоумения, неловко приобняв его и воскликнув:       – Вы совершили чудо, отец Джони! Теперь со мной разговаривает не только Рейчел, но и книги!       – Это просто ты у нас чудо-грифон, парень, – добродушно сказал отец Джонатан.       – Деревенские грифины то же самое говорят, – отозвался я, – но вашим словам я могу доверять.       – Вы оказали нам большую услугу, – Расти склонился перед священником.       – О, не стоит, – сказал отец Джонатан. – Что ж, до свидания, Фокс, до свидания, Расти! – (Расти развернулся и зашагал прочь) – Что-то еще, мой друг? – спросил отец Джонатан меня. – Ах да… До свидания, Рейчел!       Я улыбнулся во весь клюв и полетел вслед за Расти. Три месяца назад       А затем, незадолго до моего шестнадцатилетия, всё пошло через задницу.       Земля, на которой стояла наша деревня и несколько других, оказалась в собственности эквестрийского вельможи. Лорд Вульфрик Уилан вместе со своей семьёй переехал в недавно выстроенный особняк. Жизнь наша, надо быть честным, особо не изменилась, но отношение Эквестрийской Империи к Изумрудному Острову было очевидным; несвобода была словно что осязаема. Самое ужасное, что никто из местных не хотел обращать на это внимания. В моей памяти ещё свеж разговор, который я завёл как-то раз с дядей Бивером.       – Дядя, – обратился я к нему. – Когда мы прогоним эквестрийцев с нашей земли?       Дядя поперхнулся, но удивление на его лице быстро сменилось смирением перед неизбежным. Он знал, что другого от меня ожидать и не стоило.       – Видишь ли… – он замялся, – пока ещё рановато планировать подобное.       – Но почему? – не понимал я (и всё ещё не понимаю). – Дядя, я готов драться, ты же знаешь, что я теперь всё умею!       – Кроме мышления, – хмыкнул дядя. – Видишь ли, лорд Уилан достаточно добр, чтобы не мешать нам жить. Если нападём, сделаем себе же хуже – спровоцируем Эквестрию на карательные меры, только и всего.       – Не мешать нам жить? Но… его землепашцы работают на участках совсем рядом с нашими! Он наживается на нашей…       – Он не облагает налогами наш собственный урожай, не ущемляет наши права, не… – дядя Бивер вздохнул утомлённо.       – Дядя, я не могу поверить, что мы вообще это обсуждаем, – признался я. – Эквестрийцы – наши враги! Им не место на нашей земле! Мы должны пойти к Уилану и сказать…       – Мы никуда не пойдём, – отрезал дядя. – Не вмешивайся в то, чего не понимаешь, nia.       – Значит, ты запрещаешь мне выступить против лорда Уилана? – уточнил я, чувствуя нечто странное в груди. Вряд ли обиду, просто… Я пришёл к дяде Биверу за разрешением, а получил прямо противоположное. Это было странно.       – Именно так, – дядя кивнул. Видя, как меняется моё лицо, он несколько смягчился и добавил, – Послушай, я понимаю, как тебе неприятно, но ты должен понять, как опасны опрометчивые поступки. Нельзя просто бросаться в бой, подчиняясь зову сердца или даже хуже, по наитию. Ты должен всегда стараться думать головой.       – Я думал, что когда ты закончишь меня учить, мы вместе пойдём биться с эквестрийцами, чтобы отвоевать независимость, как завещал нам дед…       – Нет, – дядя покачал головой. – Жаль, если ты неправильно понял, но уроки владения оружием были лишь частью традиционного воспитания грифона. Кстати, об этом… Я знаю, раньше ты имел обыкновение брать Рейчел с собой, но сейчас, пожалуйста, держи её дома. Ни к чему лишний раз дразнить пони лорда оружием. И вообще не привлекай к себе внимания лишний раз, знаю я твой характер…       Моё лицо перекосилось; я не смог выдавить ни звука.       – Ничего не поделаешь, – сказал дядя твёрдо. – Пока эквестрийцы не зарываются, можно к ним привыкнуть. Главное – не зарваться первым.       – Привыкнуть! Не зарваться! Тише воды, ниже травы! Так!? – выкрикнул я несколько слов, против которых было всё моё нутро.       Затем я пошёл к Рейчел и обсудил наставления дяди с ней.       – …А ещё он запретил брать тебя с собой из дома, – закончил я.       – А раньше он разрешал? – отметила Рейчел.       – Теперь всё не так… Рейчел… что мне делать? Я не могу ослушаться дядю, но это тоже неправильно!       – Нужен совет? Сходи в поле, подыши воздухом, приведи мысли в порядок. За меня не волнуйся, я и так большую часть времени провожу здесь.       – Ну прости, что не всегда получалось тебя вытаскивать. Если бы я знал, что дядя на самом деле не запрещал…       – Ни к чему думать о прошлом, – сказала Рейчел. – Сожаления нам не нужны.       – Звучит гораздо лучше, чем то, что говорил дядя Бивер, – отметил я. И этим словам суждено было стать нашим девизом. _____________________________________________________________________________       Несколько дней подряд я бродил неприкаянный по полям, как тогда, в детстве. Тогда я не знал, когда же наступит пора исполнить мне предназначенное, а теперь у меня отобрали право его исполнить. Местные грифины продолжали виться вокруг меня; раньше я начал к этому привыкать, но теперь это тяготило ещё больше. Несколько раз я подходил к дяде Биверу с немым вопросом в глазах, надеясь, что он передумает, но он оставался непреклонным. Один раз я спросил его, мол, может быть, его просто заболтала моя набожная матушка, но в ответ на это получил затрещину и остался без ужина. (Это меня не обидело: наказания от дяди и истерики от матери за подобное я получал регулярно)       Ну а затем я сделал то, о чём, согласно нашему с Рейчел кредо, не сожалею: отрезал себе путь назад, к нормальной жизни.       Повод к этому дал мне один эквестрийский единорог. Я гулял по полю, безуспешно пытаясь отвязаться от назойливой грифины, ищущей любви. А затем я заметил ещё одну грифину, барахтающуюся в траве. Её прижимал к земле, шепча что-то, тот самый единорог.       – Перси, отвяжись! – молила лежащая. – Я не стану, будь ты хоть самим…       – Ну же, – бубнил единорог, – Целование Изумрудных приносит удачу. Тебе жалко удачи для меня?       Моя спутница застыла в растерянности, а я стремительно рванул к ним и отдёрнул единорога от грифины, схватив когтями за шкирку.       – И тебе не стыдно!? – поинтересовался я с отвращением. – Она даже не твоего вида! Оставь грифину в покое!       – Отпусти меня немедленно, варвар! – потребовал единорог. – Ты не имеешь права указывать мне, что делать! Я эквестриец! Это моя земля! И здесь всё моё! – вывернувшись из моей лапы, он снова рванулся к лежащей грифине. Она попыталась отпихнуть его, но он ударил её по клюву, отчего она громко всхлипнула. – Убирайся! – огрызнулся он на меня. – А ты можешь остаться, – сказал он моей спутнице, всё ещё застывшей с раскрытым клювом, с глумливой ухмылкой.       Я схватил его снова, на этот раз за рог, и отдёрнул. Судя по тому, как он заорал, это должно было быть довольно-таки больно. Что было хорошо.       – Как ты смеешь!? – взвыл он. – Я даю тебе последний шанс убраться поздорову! Ты не знаешь, с кем имеешь дело!       – С мерзким, мелким негодяем, – ответил я, пылая гневом. – Если бы мне позволили решать твою судьбу, я бы выдернул твои рёбра. Червяку рёбра не положены… Хотя постой. Кто же мне запрещает? – я рванулся к нему, левой лапой стремительно схватил за горло и поднял на задние копыта, а правую воткнул ему в грудь. Нашарив ребро, я схватился за него и потянул, но оно не поддавалось. Силы, увы, мне не хватало. Отпустив его горло, я положил его спиной на землю и упёрся ему в брюхо задними лапами, пытаясь совершить задуманное, но безуспешно. Он в это время беспорядочно дёргал копытами и пытался вдохнуть, панически бегая глазами. Когда я бросил попытки вырвать ему ребро, он ещё дышал, и смог выдавить следующее:       – Ты… посмел… Отец тебя… – после чего его лёгкие перестали судорожно сокращаться.       Я отвернулся от него и протянул лапу лежащей грифине. Она посмотрела на неё со странным выражением лица, а затем и я сам заметил, что на когтях была кровь и кусочки понячьего лёгкого.       – Виноват, прошу простить, – я улыбнулся и протянул ей другую лапу. Она схватилась за неё, вскочила и бросилась мне на шею, обнимая лапами и крыльями.       – Ты мой герой, Креван! Я знала, ты меня не дашь в обиду! Ты любишь меня! Ха! Ты в пролёте, Холли! – бросила она той грифине, что пришла со мной.       – Я лучше… пойду, – выдавила Холли, не сводя взгляда с мёртвого тела единорога, и улетела.       – Нам тоже надо уйти, – сказала приклеившаяся ко мне грифина, волнуясь. – Не бойся, я никому не скажу, что ты сделал, моя любовь…       – Да отцепись, – урчал я, безуспешно пытаясь выпутаться из её объятий. Так мы и дошли до деревни, где меня встретил обеспокоенный дядя Бивер.       – Что там случилось, nia? – спросил он. – Холли Лонг, говорят, вернулась сама не своя.       – Дядя, помоги, – взмолился я.       – Неужели ты что-то натворил? Я же велел тебе…       – Она от меня не отцепляется! – приклеившаяся ко мне грифина старательно вела себя так, словно у нас было простое свидание.       – Хватит, Молли, – сказал ей дядя строго.       – Ещё увидимся, любимый! – пропела она, улетая.       – Я не твой лю… – закричал я вслед и осёкся. На самом-то деле я был…       …О, кажется, вот и моё первое приключение. Матросы всполошились: говорят, к «Слуге Божьей» приближается военный корабль. Не ко мне ли гости? Я-то думал, что замёл следы вместе с телом Генри Пайна. Ну ладно, видно, придётся продолжить попозже.