chloroform

Приглушённый свет и громкая музыка. В доме Эдди уютно и спокойно. Но атмосфера напряженности всё же витает в воздухе, и Биллу сложно осознавать, что она появилась в какой-то мере из-за него. Стэн, Эдди, даже Ричи — все смотрят на него, словно он сейчас достанет из кармана ручную гранату и снесёт всё чертям. Они смотрят так, словно он невменяемый, неконтролируемый, словно он здесь совсем не нужен и только напрягает всех своим присутствием. И это жуткое ощущение преследовало Билла на протяжении всего вечера, ровно до того момента, когда наступила его очередь пойти за новой пачкой чипсов и бутылкой колы. Ричи, приоткрывший окно на кухне, вышел минуты три назад, но его отсутствие не было столь заметным. Громкий и грубый. Только так можно было его описать. Пару месяцев назад. Теперь его неаккуратность и чрезмерная энергичность были перенаправлены в другую сторону. Он пропитался сигаретным дымом, его рубашки мятые, мысли — хаотичные. Раньше все его шуточки были почти что безобидными и не несли никакого оскорбительного характера, а теперь, возможно сам того не осознавая, он давил на больное, будто пытался задеть кого-то. Или обратить на себя чьё-то внимание. — Что за дела у тебя с Эдди? Пачка чипсов слишком громко хрустит у него в руках. Билл отдал бы всё что угодно за возможность вернутся на секунду назад, чтобы затолкнуть свой внезапный вопрос обратно, поглубже в глотку, и только надеется, что Тозиер не расслышал. Но он расслышал. Обернулся, посмотрел с немым удивлением и достал ещё одну сигарету. — Не понимаю о чём ты, Билли. — Зажигалка щёлкает слишком громко, комната наполняется запахом горького дыма. — Эта дрянь убьёт тебя. — Знаю. Будешь? — Да, давай. Он ненавидит сигареты, честно говоря. Они слишком горькие и никак не помогают расслабить мысли. В первый раз они вызвали только лёгкое чувство тошноты и отчаянное желание выпить немного содовой, чтобы очистить рот от горького привкуса. Но сейчас, возможно, стоит попробовать. — Так… Ты теперь в порядке? — Разве я не был? Кажется, ребята включили одну из кассет с каким-то боевиком, хранящимся на верхней полке одного из стеллажей, и собрали все бутылки в мусорный пакет, судя по шуршанию. Билл был уверен, что Беверли всё ещё их не зовёт только потому, что считает, что им стоит поговорить наедине. Сейчас наладить отношения с Тозиером лучше именно так. И, возможно, как всегда, Беверли права. — Нет, не был. Беверли вытрахала тебе весь мозг, да? И не только мозг, — руки у него дрожат, глаза опухшие, волосы, и так постоянно взлохмаченные, теперь спутаны ещё больше и напоминают воронье гнездо, одно из тех, что на рисунках в учебниках биологии. — Почему ты так себя ведешь? — Время перемен, мой дорогой дружище, — он меняет голос на немного картавый, скорее всего пародируя какого-то очередного яркого персонажа из новых вышедших фильмов. Ричи любит такие запоминающиеся лица с обложки, цитирует почти что с максимальной точностью. Некоторые вещи ведь никогда не меняются, — раньше великого мученика из себя делал ты, теперь моя очередь. Думаю, я обойдусь несколькими месяцами, просто делай вид, что всё нормально. Это помогает, мы на тебе уже проверили. — У меня брат умер, чёртов ты ублюдок. У тебя какая причина быть бесчувственной сволочью? — Не ты ли всё это время говорил, что он пропал? — Я теперь смотрю правде в глаза и не строю ложных иллюзий. Разве не этого вы все добивались? — Не ты центр нашей Вселенной, но мы всеми силами, даже того не заметив, вдруг сделали тебя главной проблемой. Сначала с прискорбным видом опускали глаза, поверь, твоего брата любили абсолютно все, потом же — решили притворяться, будто ничего не случилось. Опускайте занавес, снимайте маски, как говорится. Но вот Билли не созрел к этому, ему было сложно, а нам, разумеется, нет. — Не говори так, будто сейчас меня здесь нет! — Вот именно, блять, ты здесь есть! Теперь, когда ты вдруг понял, что всё разрушил, появилось чувство вины, неполноценности или чего там, я без малейшего понятия, что там в твоей голове творится. И ты вернулся. Цветы, овации Биллу Денбро! Шум винтовок из гостиной становится на пару тонов тише. — Да почему вы все вините только меня? Что я такого сделал, Ричи? Признаю, я не уделял вам должного внимания, вёл себя как последняя сволочь, но не я виноват в том, что вы перестали доверять друг другу так, как раньше. — Сомнительно. Клуб Неудачников распался не тогда, когда Стэн отказался прийти на очередную встречу, мотивируясь запретом отца, не тогда, когда Беверли никому не рассказала об очередных синяках, не тогда, когда… — Ты влюбился в Эдди. Да, замечательный пример, Ричи, продолжай. Когда же тогда? — Когда мы потеряли лидера, чёрт возьми! Мы потеряли единственного человека, который делал нашу жизнь лучше в этом пропитанном грязью и дерьмом городе. Мы были вместе, а теперь только притворяемся. Порознь мы великолепно ладим, но вот в такие моменты, как сейчас, мы просто превозмогаем собственное отвращение. Да-да, именно отвращение. Тебе этого никто не скажет, даже Беверли, но мы настолько приелись друг другу, что теперь дышать нормально не можем! А теперь ваша излюбленная тема для перешёптывания за спиной — Эдди, мать его, Каспбрак, — Билл хочет уже возразить и попытаться успокоить разбушевавшегося друга, но Ричи отступает на несколько шагов назад, не позволяя, — я прикрепил ту чёртову записку на доску объявлений не потому что ревновал, а просто чтобы его позлить, ладно? А вы сделали из этого проблему вселенского масштаба. Я сожалею о том, что сделал, совсем не подумал о чувствах той девчонки, но ради всего святого, не делайте из меня пидора! Я получил по заслугам, ладно, хватить на меня смотреть как на умалишённого, я осознал свою ошибку. Слышишь, Эдди, я знаю, что ты слышишь! Билл Денбро опять добился своего, он всем своим видом пытается показать, что ему очень жаль и он хочет что-то исправить. Как насчёт нас, м? Выйдем, поболтаем? Тозиер, потушив о деревянную столешницу очередную сигарету, демонстративно выходит на улицу, громко хлопнув при этом дверью. Билл немного вздрагивает, ощущая отчего-то тревогу. — О, а вот и чипсы! Пошли, ты уже минут пятнадцать «Лучшего стрелка» пропустил. Господи, почему мы не выбрали чёртову «Пятницу 13»? — Очень смешно, Бев. Что мне с Ричи теперь делать? — А что с ним делать? Не маленький уже. И не воспринимай его слова так близко к сердцу. Он просто королева драмы. Возможно, насчёт своих предположений с Эдди я и поспешила, но только благодаря тебе он перестал вести себя как сомнамбула. Это просто ярость, скоро пройдёт, ему нужна была встряска. И, пусть ты этого пока и не понимаешь, он больше всех дорожил именно тобой, поэтому так и обозлился. Всё приходит в норму, поверь. — А Эдди… — Они оба на крыльце. Билл, не делай из всего проблему, не повторяй своих же ошибок. — Ты предлагаешь всё оставить так как есть? — М-м, да, пожалуй. Тебя ведь его слова не задели? — Нет, — честно ответил Билл, с удивлением замечая облегчение, — совсем нет. Я даже рад. Думаю, ему стало от этого легче. — Вот видишь. Ему легче, соответственно и тебе. Скоро вернёмся к старым-добрым временам. Будем ходить на вечерние сеансы в кино, покупать поцарапанные пластинки с ужасной музыкой у Барта (кстати, у него недавно родилась племянница, такая милая, я иногда захожу к нему в магазин просто чтобы посидеть с ней), брать из подвала несколько бутылок Реми Марта и гулять по ночам по пустоши. Как думаешь, мы справимся? Сейчас, под бликами из флуоресцентных оранжевых ламп на крохотной кухоньке дома Каспбраков, Беверли помогла Биллу осознать, что на самом деле справиться гораздо проще, чем казалось изначально. — Я думаю ты не ошиблась. — М? — По поводу Ричи и Эдди. — Нет, нет. Ричи вполне ясно только что объяснил свою позицию. Он не лгал, я его знаю. В приступе гнева он всегда говорит только то, что у него на языке. — А ещё когда он говорит, что осознаёт свои ошибки… — …то это просто попытка отвлечь нас от основной темы, потому что Ричи никогда и ни за что не извиняется. Вот чёрт! И что теперь? — Сама же сказала, что нужно оставить всё как есть. — А сейчас оказалось, что два моих лучших друга влюблены и сами они до этого никак не дойдут. — А вдруг мы ошиблись. Это же просто абсурдное предположение. Вернуться к таким несущественным проблемам было чем-то сродни глотка свежего воздуха. Билл с удивлением заметил, что его голова опять забита мелочами вроде несделанного проекта по истории, который, к слову, всё-таки существовал, или списком покупок, о котором он обязательно забудет. Беверли, мягкая и слегка дрожащая из-за вечернего холода, стояла прямо перед ним, упершись макушкой куда-то в область плеча. Сегодня от её волос пахло апельсиновым шампунем, на шее висела новая золотистая побрякушка из дешёвого магазинчика, губы больше не были накрашены той приторной помадой и теперь алели от лёгкого покусывания. — Милая вещица. Билл перебирает в руках кулон, и Марш удивлённо поднимает глаза. — Что? — коротко хмыкает Билл. — Будто я никогда не замечаю подобного. — Не замечаешь, Билл. Но знаешь, это довольно мило. Беверли немного приподнимается, зарываясь холодными пальцами в мягкие волосы на затылке и осторожно, будто боясь спугнуть, целует Денбро. Она такая тёплая, сладкая, прижимается к нему всем телом, обнимает его трепетно, а её сердце стучит быстро. Пока его собственное не меняет ритм. Денбро приоткрывает глаза, не понимая что не так. Вот она, Беверли, такая же как и всегда, неизменно нужная и настоящая. Но её пальцы, слегка касающиеся холодной кожи, не вызывают мурашек, её губы, сладкие от колы и мятных конфет в стеклянных мисочках, просто мягко скользят, настойчиво пытаясь пробиться сквозь скованность и несмелость. Он прикрывает веки и почти что яростно нажимает на мягкий подбородок, будто вынуждая её открыть рот пошире. И Марш с удивлением ахает, слегка прикусывая его губу. Льнет к нему всем телом, жмётся и целует сильнее. Сладкая, красивая. Он оттягивает рыжие пряди и слегка прикусывает кожу посреди шеи. Мягкую, нежную. Она слегка шипит и сжимает волосы на затылке. Вот оно, что-то более яркое, чувственное. Он опять возвращается к её губам, целует так, будто продумал наперёд каждое гладкое скольжение своих губ, каждый несмелый росчерк языка по кромке зубов и нёбу. Мягкие всхлипы и тяжелое дыхание в перерывах между поцелуями разносит тепло по каждой клеточке его тела. — Где вы все делись, сволочи? Этот фильм ужасен, что бы мне о нём не говор… О-оу — Стэн… Господи, ты не можешь сходить к Эдди и Ричи, они на крыльце. По моим расчётам, они уже должны были помириться. Мы тут слегка заняты. Билл прижимается к плечу Беверли, беззвучно смеясь, а Стэн, стремительно покрасневший и смущённый, выходит мигом из комнаты и направляется к выходу. Чёрт, они не могли найти место поукромней? — Ну что, продолжим? Марш заливисто смеётся, когда Денбро подхватывает её и усаживает на столешницу, скользя руками по внешней стороне бедра, и удивлённо ахает, а потом слегка сжимается, когда пальцы начинают пробираться дальше. А тем времен Стэн, укутавшийся в первую попавшуюся не вешалке куртку, пахнущую детским порошком и цветочными духами, выходит на улицу. И чего сегодня так холодно? А, вот и они! Урис на секунду замешкался, прослеживая немного сконфуженный и яростный взгляд Эдди. Они с Ричи о чём-то слишком громко спорили, сильно жестикулируя и перебивая друг друга. Великолепно просто! И что теперь? Вмешиваться не хотелось, но и возвращаться на кухню собственно тоже. Идти смотреть кино в одиночестве, пока одни чуть ли не трахаются, а другие спорят? За что? Урис уже вернулся в дом и не смотрел на них, увеличил громкость на телевизоре дабы не слышать тихих стонов Беверли и возмущённо смотрел просто ужасный фильм, доедая мятные конфеты. — Как там её зовут?.. Лори, Линдси… — Лиззи. И ты извинишься перед ней, а не проорёшь своё бессмысленное «мне жаль» перед всеми. — Бессмысленное? Ты хоть понимаешь, как мне тяжело извиняться перед кем-то? — О да, — саркастически тянет Каспбрак, — тебе тяжело быть человеком. Тебе сложно чувствовать что-то вроде раздражения, гнева, ревности, влюблённости или чего-то в этом роде, да? Ты всегда так делаешь, Ричи. Сначала у тебя всё в порядке, а потом ты срываешься на ком-то вроде Билла, которого, кстати, на самом деле можно понять. — А меня значит понять нельзя? — Нет. Ты человек — из плоти и крови, но вместе с тем ты бесчувственная машина, неспособная принять чужие эмоции и распознать свои. Эти твои вечные бессмысленные шутки про мою маму, постоянное вранье, три пачки сигарет в день. Это норма? И почему же, позволь узнать? — Зачем же тебе знать что-то о «бесчувственной машине»? — немного горько отвечает Ричи, зажимая фильтр очередной сигареты между губами. — Вот! Опять этот блок. Да в чём проблема? Где тот Ричи, который носит цветастые рубашки, каждый день гоняет на велосипеде, вечно влипает в неприятности и роется в порно-журналах отца, м? — Надо же, ты выговорил слово «порно», при этом не заикнувшись и не умерев от смущения, Эдс. Твоя мамаша бы… — Да не называй ты меня Эдсом! — Почему? Лиззи же называет. Тозиер приближается на шаг ближе и выдыхает тёплый, мутный дым прямо напротив напряжённого и покрасневшего от злости лица Каспбрака, с удовольствием замечая его гнев. Зажигалка ложится обратно в карман и Ричи выжидающе смотрит, до конца не понимая, зачем он это сказал. Он напряженно и долго дышит, сигарета слишком сильно горчит, в горле сухо. Эдди смотрит испытующе, сильно, будто пытаясь добраться до подкорки его мозга, пытаясь что-то там прочесть, понять. Зря, Эдс, зря. Ты даже не представляешь что там прямо сейчас творится. Какой бардак там ежедневно устраивают твои небрежно брошенные солнечные улыбки и каждая маленькая веснушка на переносице. Какой мучительный и непонятный омут из чувств и раскалённых, странных мыслей там творится, бурлит, закипает каждый раз, когда холодные пальцы несмело тянут за край рубашки, когда острые коленки, все в ссадинах, случайно касаются его собственных под школьной партой и внизу живота отчего-то начинает тянуть, а к щекам приливает краска, когда во время фильма ты засыпаешь прямо на его плече, прижимаясь ласковым котёнком, а волосы пахнут детским шампунем, и тебе невыносимо, до одури хочется их погладить. Зря, не пытайся. Принять тот факт, что все отцовские журналы теперь просто мгновенные вспышки удовольствия, быстро угасающие и неправильные. Тебе не нужно знать, что однажды вместо той, очередной невероятно красивой девушки, Ричи дрочил на слегка покрасневшие губы, яркие веснушки и до одури невинные шоколадные глаза. Их цвет, топлёного ириса и миндального шоколада, каждый раз заставлял его теряться в собственных ощущениях, забывать то, что он, по факту, парень. Что ему нравилась Кити, Дебра, даже Беверли. Только не Эдди. Нет. Как о таком можно было подумать? Разве он не был за него рад? Конечно был. У этого зануды-девственника наконец-то появился шанс расстаться со своей невинностью. Слышите, он рад. Билл рад, Стэн рад, весь мир, блять, рад. Они идеальная пара. Лиззи, Лиззи, Лиззи. До чего ужасное имя. Слишком жужжащее, терпкое, откровенно отталкивающее. — Хочешь знать, о чём я думаю каждый раз, Эдс? И в чём моя проблема. Каспбрак несмело кивает и сам, непонятно зачем, приближается ещё ближе. Ты мне не нравишься, совсем нет. Мне не хочется прямо сейчас тебя поцеловать, встретив удивлённый и смущённый взгляд. Мне не хочется обнять тебя, прижаться сильнее, сжать пальцами мягкие волосы на затылке и словить губами мягкий выдох, слегка прикусывая и оттягивая нижнюю губу. Не хочется забраться тебе под футболку, сжимая, царапая ногтями кожу. Не хочется. Пожалуйста, сделай так, чтобы мне не хотелось. Прошу, потому что это невыносимо, слышишь. — В том, что ты тоже в это поверил. В этот несусветный бред, — почти что с истерическими нотками в голосе тянет Ричи. — Что? — удивлённо замирает Эдди. — Ты ведь тоже так думаешь, правда, Эдс? Что я пидор, как неустанно напоминает нам всем Бауэрс или Хокстеттер. Что я втайне дрочу на твою маленькую задницу и мечтаю засадить тебе поглубже, м? Оу, прости. Или может это ты у нас по мальчикам, просто не хочешь это признать? Лиззи ведь никогда тебе даже не нравилась, а ту записку ты просто хотел выкинуть после школы, а теперь, когда встречаться с ней стало наилучшим прикрытием, ты решил, почему бы и нет? — Прекрати, — опустив взгляд и сжавшись отвечает Эдди. Кажется, у него голос немного осипший, и от этого у Ричи сжимаются в тугой ком все внутренности. — Чёрт возьми, это что правда? — насмешливо сказать подобное было очень просто, правда. Только горло саднило, а сердце норовило пробить рёбра. — Ну ты же не серьёзно… А у самого поджилки затряслись от волнения. — Да пошёл ты, Тозиер. Даже не смей приближаться ко мне, понял. — Эй, принцесса, куда собралась? Тозиер хватает тонкое запястье и тянет Эдди на себя, сжимая его в железных тисках, не выпуская, хотя Каспбрак всеми силами пытается вырваться. Ричи молчит, хотя его голова гудит от напряжения, а на языке уже готовится очередная порция не то оскорблений, не то извинений. Никогда в жизни ему ещё не было так плохо, пока мягкое тело прижимается к нему, а футболка немного пропитывается слезами из глаз Каспбрака. Паршиво. — Я ненавижу тебя, слышишь? Да, конечно, на здоровье. Ричи не знает, зачем это делает, почему всё ещё мягко прижимает к себе холодное, дрожащее тело. И тем более не знает, почему приподнимает возмущённое и заплаканное лицо и целует щёку. Слизывает терпкую соль с покрасневших щёк, будто извиняясь за каждое гадкое сказанное им слово. Слёзы на языке, перемешиваясь с сигаретным привкусом горчат, но Ричи абсолютно всё равно. Он отстраняется, чтобы провести лёгким росчерком языка полоску по другой щеке, прикусывая нежную кожу, и, не удержавшись, ещё раз мягко целует, и только потом отстраняется. Эдди перед ним, смущённый и удивлённый смотрит этим своим преданным, глубоким взглядом, от которого поджилки трясутся и сердце стучит набатом где-то в голове. - Я... Внезапно всё затихает. Лампочка на крыльце со скрежетом лопается, погружая всё в темноту, телевизор затихает, а тихий шелест, от которого мурашки бегут по коже, пугает Эдди. И он замирает, доверчиво обмякнув в тёплых руках Ричи, отчего-то чувствуя странное беспокойство.