chloroform

Беверли была напугана. — Не хочешь сходить в кино? Генри Бауэрс, тяжело дышащий, с распухшей нижней губой и разбитой бровью сейчас стоял прямо напротив её и обдавал кисловатым запахом немытого и грязного тела. От одного его только затравленного и гнусного вида уже блевать тянуло, а с такого близкого расстояния он вызывал поистине глобальное отвращение. Беверли поморщилась и невольно отступила на шаг назад, что не ускользнуло от глаз Бауэрса. Генри резко схватил её за локоть, так что Марш невольно вскрикнула, но это звук сразу же потонул в суматохе школьного коридора, и ей оставалось только стоять, сцепив зубы. — Беверли, прошу. Ты не понимаешь, насколько это важно! Он сжал пальцы посильнее, так, словно намеревался оставить на ней своё клеймо, немного царапнул грязными ногтями нежную кожу, и Марш дёрнулась в попытке вырваться. Но тщетно. — О чём ты, Генри? Господи, ты знаком с понятием «душ»? — Бауэрс! — только он попытался что-то ответить, как сразу отпрянул, словно кипятком ошпаренный, когда услышал, как его позвали. Не успела Марш и глазом моргнуть, как его след простыл, а перед ней, обнимая и бережно осматривая руку, появился Билл. Беверли облегчённо вздохнула, хотя и не понимала, с чего Бауэрс так испугался Денбро. — Ты в порядке, Бев? Он что-то хотел? Билл был обеспокоен, даже слегка напуган, и обнимал её чуть дольше положенного при встрече, Беверли невольно улыбнулась. У этого парня поистине магическая способность успокаивать людей. — Всё в порядке, Билли. Он, — Марше слегка запнулась, ведь не знала, стоит ли ему рассказывать об этой странной просьбе Бауэрса, но решила, что лучше никаких секретов, тем более таких ничтожных, не хранить, — хотел пригласить меня в кино. Странно, правда? Ни одна нормальная девушка не пройдёт с ним даже три метра вблизи по школьному коридору. Но с ним что-то не так, он… напуган? Не знаю, да и не моё это дело. Идём на урок? Но Денбро не реагировал. Он стоял, сжимая пальцы в кулак до побелевших костяшек и, кажется, не слушал Беверли уже после первой фразы. Она остановилась, схватив его за руку, и повела на спортивную площадку, где наконец можно было бы спокойно поговорить. От этой недосказанности и постоянного притворства ойвсёвпорядке её уже тошнило. Нужно как можно скорее прояснить ситуацию, пока не появился неугомонный Ричи, который непременно всё испортит, или проницательный Эдди, который сразу всё поймёт. Ужасное место Дерри. За всем надутым безразличием и невнимательным, почти что неаккуратным спокойствием скрывается эта призрачное, но оттого не менее всеобъемлющее чувство потерянности. Ты гниёшь среди этих безликих масок, не различающих чужие эмоции, среди этого пафосной незаинтересованности и глупых, фальшивых ощущений, но пытаешься делать вид, что всё прекрасно. Канализационное зловоние сдавливает тебе горло, глотка горит от пропитавшегося пылью воздуха, а глаза щиплет из-за дымовых отходов тканевой фабрики. Давайте, переносите проблемы на бессвязные вещи, будто от этого становится легче. Будто тебе совсем не нужна поддержка и ты можешь справиться сама. Ведь так, Бев? Тебе никогда не нужна помощь, ты куришь лёгкие сигареты, когда нервничаешь и тратишь половину карманных на ментоловые жвачки и тональный крем, чтобы скрыть синяки от людей, которым всё равно безразлично. Они перестали это замечать. Билл перестал это замечать. Ричи и Стэн не придают этому особого значения, ведь у неё есть парень, он поддержит. И только Эдди смотрит этим своим сочувствующим, настоящим взглядом, который хочет что-то сказать. Я понимаю, прости, но не знаю как тебе могу помочь. Только скажи, нужно ли это тебе. Ты ведь вся из себя сильная, независимая. Когда Кейли Брент ударила тебя прямо по лицу, вылила какую-то жутко пахнущую дрянь на твои волосы и назвала шлюхой при гогочущей толпе, ни один мускул на твоём лице не дрогнул. Ты пришла домой, искупалась. А на следующий день у Кейли голова была выбрита налысо, а к шкафчику приклеена записка «Сладких снов, Келс. И берегись разъярённых шлюшек». Ты сможешь всё сделать сама, не вмешивайтесь, не делайте вид, что всё очень плохо. Ненавижу фальшь. Напишите это как эпитафию. Но, пожалуйста, хоть кто-то посмотрите, что я ещё здесь. И мне страшно. Билл всю дорогу молчит, виновато опустив взгляд. Ты ничего о нём не знаешь. Эта мысль огревает её по голове, и Беверли впервые за несколько месяцев начинает на него злится. Почему именно сейчас? Беспричинно это появиться не может. Она просто слишком много нервничает в последнее время. Ей снятся кошмары о свисающих на липкой паутине безликих трупах, которые будто вот-вот коснутся её, обвяжут тугими нитями и задушат. Белесым, блёклым и мёртвым веществом. Ещё немного… и она просыпается. Всё чаще грызёт ногти, круги под её глазами всё темнее, а количество пудры на коже всё больше. Давайте, не жалейте Беверли, она со всем справится. Смирится с безучастными друзьями, безразличным парнем, отцом-насильником и душащей пустотой. — Куда мы идём, Бев? — На площадку, я же говорила. Сейчас там свободно, часа нам должно хватить. — Нет, стой, — он хватает её за руку, непроизвольно нажимая на старый синяк, и Беверли кривит губы, — я имею в виду, куда мы идём? И зачем, нужно добавить. Но Билл этого не говорит, будто слово «зачем» будет означать не только саму суть вопроса, но и новое, давно поставленное перед ними решение проблемы, что они оба откладывают как запасной вариант. — Я хочу знать. Что происходит, откуда этот синяк, что ты пытаешься скрыть под рубашкой. Откуда этот затравленный, щенячий взгляд, если только позавчера всё было в порядке. Если это можно называть так. Это твоё вечное «ойпожалейтеменя» лицо, а сам ты не делаешь нихера, только смотришь почти что свысока или просто не замечаешь. Тебе насрать на проблемы всех твоих друзей Билл, потому что твой брат мёртв! Она закричала это слишком громко, и Билл остановился, опешив от такого напора. Это не Беверли. Марш спокойная, рассудительная, понимающая, она никогда не ударит по больному. Но её крик всё ещё эхом раздавался по открытой и пустой спортивной площадке, а лицо красное, взгляд — почти что устрашающий. Она никогда на него так не смотрела. — Неожиданно, правда? Но дерьмо случается. Мы все теряем кого-то из близких, и рано или поздно они все исчезнут. Но сейчас, вот прямо в эту минуту у тебя есть они, люди, готовые терпеть твоё бесконечное безразличие и незаинтересованность, только перестань делать из себя мученика и живи дальше, твою мать! Возможно, через лет десять мы и не вспомним друг о друге, но сейчас мы «Клуб Неудачников», Билл, если ты не забыл. И мы вместе. В горе и в радости и прочая хрень, понимаешь? Мы дороги друг другу, мы знаем всё друг о друге, мы любим друг друга. А ты этого не ценишь! Знаешь, отец Стэна недавно пригрозил ему переездом в другой город из-за того, что тот откровенно забил на все эти еврейские заморочки. Плохое окружение видите-ли! Зануда Каспбрак с сумасшедшей мамашей, извращенец и грубиян Тозиер и шлюха Марш. Ты всё это знаешь? Нет, ты даже не интересовался, а никто к тебе и не пикнет, ведь у тебя драма, мамочка с папочкой не замечают. А знаешь, кто замечает? Мы! Ричи, убегающий по вечерам из дома, Эдди, прогуливающий уроки и я, курящая сигареты в школьных туалетах. Давай, не смотри. Ни у кого из нас нет проблем. Закрой глаза, Билли, мы все вытрем слёзы и прикроем шрамы, а когда ты проснёшься, все будут улыбаться. Идеально ведь, правда? Билл Денбро не знает что сказать. Стыд жгучим пламенем съедает его изнутри, он не может посмотреть на Беверли ещё раз, опускает глаза вниз, будто грязная шнуровка кроссовок интересует его больше всего на свете. Идиот, придурок, бесчувственная сволочь, как он всё это мог упускать? — Знаешь, я думаю, что Эдди гей. Одна девочка из параллельного класса передала ему любовную записку, а тот даже глазом не моргнул. Хорошая девочка. Вполне милая, я бы даже сказала, что ему подходит. Но как только Ричи увидел эту записку в его кармане от школьного рюкзака… Они почти две недели не разговаривали. Тозиер додумался повесить записку на доску объявлений, а когда на следующий день её увидела буквально вся школа, то даже не попросил прощения. Он был так зол, и сначала я даже не поняла почему. А потом, когда на следующей день он пришёл с разбитой губой, а Эдди с разодранными костяшками — кусочки мозаики вдруг сложились воедино. Каспбрак так ему и не простил этого, дело было даже не в том, что тот попросту не смог сказать, что ревнует, или в Эдди вызвало это отвращение… Его разочаровал сам поступок Тозиера — бедная девочка плакала после этого почти неделю. Они сейчас встречаются. Эта девочка и Эдди. А Ричи скрипит зубами от бессилия и собственной глупости. Оба идиоты, но я не хочу лезть не в своё дело. А ты мог бы. Мог бы сказать им, что всё в порядке. Что это нормально, что они смотрят на ситуацию не с того угла, что Эдди на самом деле плевать на ту милую девочку, ему важен грубый и несуразный Тозиер. Но ты молчишь. И не замечаешь. Или ты знал об этом, а, Билли? Переживал это точно так же? Выслушивал громкие выкрики Хокстеттера о том, что они все педики. Переживал о том, как тебя могут воспринять, встречался с кем-то только ради прикрытия? И ни слова в ответ. — Можешь считать меня сукой, Денбро. Но мне попросту надоело. Я хочу знать, что не всё ещё потеряно, что ты с нами, со мной. Билл, — она мягко хватает его за ладонь, и от этого контраста он вздрогнул, — ответь мне. Теперь ты здесь? Беверли Марш чувствовала себя свободной. Почти все те чувства, что она хранила в себе долгое время, наконец-то были выпущены наружу, пусть и не одобрены внутренним подсознанием. Её собственные кошмары всё ещё мучительно сдавливали глотку, не желая довериться человеку, стоящему перед ней. — Я не заслужил тебя, Бев, — Марш удивлённо замирает, а сердце внезапно ускоряет свой ритм, — знаешь, не знаю ни одного человека, кто по-настоящему бы тебя заслуживал. Ты не представляешь, насколько великолепна, насколько прекрасна, насколько… настоящая. И единственное, чего я хотел всё это время, что-то исправить. Но главная ошибка в том, что я пытался пройти через это сам, упрямо не замечая, что помощь — вот она, прямо здесь. И я прошу прощения, слышишь? Он мягко сдавливает подбородок Беверли, приподнимая её лицо. И встречает взгляд — прямой, пронзающий, немного виноватый. Глупая, не нужно себя винить. Ты первая, кому хватило смелости сказать мне всё прямо в лицо. Пусть это было жестоко, пусть грубо, но зато отрезвляюще. Так, что теперь вместо напряжённой тишины набатом стучали новые вопросы, идеи, как можно попытаться это исправить. — Слышишь, мне так стыдно. Я мудак, сволочь, ублюдок… Можешь звать меня как угодно. Просто, прошу… Хотя-бы подумай о том, чтобы меня простить. И знай, что я люблю тебя. Люблю тебя. Марш окаменела в его руках. Внезапно все звуки на школьной площадке стали в разы громче, а к лицу прилила краска, обдавая жаром нежную веснушчатую кожу. Она опустила глаза, не желая видеть его лицо, не желая так просто прощать ему это ужасное поведение из-за нескольких простых слов, как маленькая влюблённая дурочка. Совершенно точно не собиралась! Но осенняя жара вдруг показалась такой незначительной, а слишком яркое солнце — внимательно-тёплым. Лямка от красного, исписанного маркером портфеля слишком сильно вдавилась в плечо, когда Беверли медленно приподнялась на цыпочки и прикоснулась своими влажными губами к щеке Билла Денбро, сразу же отстраняясь. Она не почувствовала. Этот привкус вины. Но не той вины, которую хотят отпустить, а той, которую хотят спрятать как можно поглубже, чтобы никто не догадался. Этот маленький вселенский секрет, который есть у каждого. У Билла Денбро он был с привкусом крови и пропитанный грубыми прикосновениями и жестокими укусами. И Беверли Марш заметила бы это. Не будь она маленькой влюблённой дурочкой.

***

Пеннивайзу не понравился этот запах. Искристое, медовое счастье, исходящее от Денбро было совсем не таким, как после встреч с Робертом Греем. Билл испытывал облегчение, словно груз вины, опустившийся на его плечи, наконец-то с грохотом упал, разбиваясь, без малейшего шанса на восстановление. Даже через тонкую деревянную перегородку можно было учуять этот привкус ментоловой жвачки и приторного дыма сигарет. Ужасное, гадкое сочетание, которое не только не перекрывает запах никотина, но и улучшает его в разы, обостряя все рецепторы. Пеннивайз уж было подумал отругать мальчишку за плохое поведение, и немного при этом развлечься, как вдруг… Один из запахов показался ему странным. Клубничная, дешёвая помада, которая продаётся в маленьких пластиковых тюбиках и покрывает губы неровным и невкусным слоем липкой субстанции. — Ты сегодня рано. Небрежно брошенный рюкзак, почти безучастная реакция на приветствие Роберта Грея откровенно начинали бесить. — Да, уроков меньше. Слушай, — он на минуту запнулся, дабы создать видимость неловкости, но жест этот был очень небрежным, — у меня есть к тебе одна просьба. — Слушаю. — Не мог бы ты прикрыть меня сегодня вечером. Хочу прогуляться с друзьями. Вечеринка, алкоголь, слишком позднее время и громкая музыка, понимаешь? Родители, возможно, даже не заметят. Но к ужину точно позовут. Не мог бы ты сказать, что я опять делаю какой-то проект с тобой, м? Всю эту тираду он произнёс, будто выучил её наизусть и пересказал до этого раз десять. что, честно говоря, так и было. — А взамен я получу?.. — Всё, что угодно. Надо же, Денбро даже не понимает всеобъемлющего значения только что сказанной фразы. И с чего вдруг именно сейчас такой внезапный порыв к восстановлению дружеских отношений? Безразличие Денбро к делам житейским, вроде вот таких, было ключевым фактором к проникновению к его подсознанию. Эта рассеянность и доверчивость делали из него потрясающего качества марионетку. И его эмоции становились совсем другими, слишком приторными. Невкусными. Но сейчас, если хоть какая-то часть Билла осознает, что его просто используют для своих целей, или манипулируют его подсознанием, вся выстроенная стена из доверия и взаимовыгодных отношений тут же рухнет. Но это важно для него. Может… — Договорились, Билл. Но когда я попрошу тебя о чём-то взамен на эту услугу, дай слово, что выполнишь мою просьбу. Каким бы диким, безумным или неправильным тебе это не казалось. Он делает два шага вперёд, останавливаясь прямо перед Робертом, приподнимаясь на цыпочках, обдавая ухо Грея горячим дыханием. — Обещаю, — и отстраняется, наверное, слишком резко, когда Роберт тянется к его губам. Так вот зачем был этот жест, Билли. А ты кое-чему научился, но мастерство нужно совершенствовать… Наверное, пора переодеться в клоунский костюм. Что может быть лучше толпы напуганных подростков, находящихся в полном одиночестве? Они все боятся темноты, они все бояться оказаться со своими страхами наедине, закрывая глаза. Охота на Клуб Неудачников началась.