Хёкджэ никогда не умел одновременно делать несколько дел. И из-за этого в последние пару лет все в его жизни шло наперекосяк. Когда он посвятил всего себя отношениям, то увлекся ими настолько, что умудрился потерять работу. А когда ему наконец-то удалось найти дело своей мечты, то он погрузился в него настолько сильно, что потерял парня. Того самого. Любимого и единственного, с которым планировал провести всю свою жизнь, но… не срослось. Вот и сейчас, одновременно пытаясь объяснить Хичолю, что в этом году он никак не сможет посетить его рождественскую вечеринку, удержать в руках телефон, стакан с уже остывшим кофе и сумку с вещами и пробраться во внезапно образовавшейся в аэропорту толпе поближе к нужному ему выходу, Хёкджэ разумеется, потерпел полное фиаско, сбив с ног какого-то парня, уронив многострадальный развалившийся на энное количество частей телефон на пол и окатив новенький белоснежный свитер из натурального кашемира (подарок мамы, между прочим, порчу которого она наверняка ему не простит!) собственным же кофе. Просто изумительно! Лучшего начала поездки можно было и не ждать! И, судя по нему, Хёкджэ ждало то еще приключеньице.
— Черт-черт-черт! Да что же это такое?! Простите меня, это моя вина, — то ли выругался, то ли постарался извиниться Хёкджэ даже не посмотрев на того несчастного, которому «повезло» встретиться с ним лоб в лоб, и, присев на корточки, попытался собрать развалившийся, слава богу, всего лишь на защитное стекло, чехол и сам телефон мобильный, однако это оказалось не так просто, и если бы не еще одна пара рук, в отличие от Хёкджэ ловко выловившая и телефон, и отвалившиеся от него части в нескончаемом количестве куда-то мчащихся и мчащихся человеческих ног, то и Хёкджэ и его телефон так и сгинули бы в этой круговерти спешащих куда-то чужих конечностей.
— Спасибо, — тяжело вздохнув, поблагодарил своего спасителя Хёкджэ, когда им наконец-то удалось подняться на ноги, а его многострадальный телефон и все его недостающие детали оказались в его руках.
— Не за что, — очаровательно улыбнулся незнакомец, оказавшийся слишком уж симпатичным и улыбчивым корейцем в исключительно дорогом костюме, на котором было прямо-таки огромными буквами написано, что он куплен в одном из тех дорогих бутиков на Каннаме, которыми владела семья Хичоля и которые всегда до жути пугали Хёкджэ. — Но лучше, если мы все же уйдем отсюда, иначе все ваши вещи вновь могут оказаться на полу, — парень в дорогом костюме, у которого к тому же оказались до невозможности красивые и выразительные глаза (и Хёкджэ оценил это исключительно как художник, а вовсе не потому, что у него уже два года не было даже намека на отношения и парня) подарил Хёкджэ еще одну очаровательную улыбку и, подхватив его под локоть, увлек куда-то в сторону от этой сбивающей с ног и с мыслей толпы и практически тащил как-то резко потерявшего всю волю и желание соображать Хёкджэ до тех пор, пока они не оказались на одном из свободных пятачков терминала, где никто никуда не бежал и не спешил и наконец-то можно было остановиться и сделать спокойный вдох. И даже выдох. И не бояться быть сбитым очередным спешащим на свой рейс многодетным семейством или тетушкой с ручной кладью, в пять раз превышающей по размеру ее собственные габариты.
— Спасибо, вы мой спаситель, — смущенно пробормотал Хёкджэ, стоило им только остановиться и обжигающе-горячим пальцам, которые Хёкджэ отчетливо ощущал даже сквозь толстую ткань навеки изувеченного свитера, этого слишком симпатичного парня соскользнуть с его локтя.
— Еще раз не за что, — вновь очаровательно улыбнулся его спаситель, заставив дыхание Хёкджэ и его пульс окончательно сбиться, а затем неожиданно нахмурился и не слишком довольно добавил: — В конце концов, это моя вина…
Впрочем, Хёкджэ, немного зависший в пространстве и времени и пытающийся понять, откуда в этом мире берутся люди, которые могут даже хмуриться красиво, пропустил мимо ушей все, что только можно и нельзя, и, удивленно моргнув глазами, переспросил:
— Что-что?
— Это моя вина, — вновь тяжело вздохнул незнакомец и, видя, что стоящий напротив него парень, на груди которого всеми оттенками коричневого переливался так и не выпитый латте, не совсем понимает, о чем идет речь, пояснил: — Это я сбил вас с ног. И это… — он кивнул на пятно на груди Хёкджэ и на развалившийся на части мобильный, все еще сжатый в тонких, длинных, явно принадлежащих человеку искусства пальцах — По моей вине . Я задумался и совсем не увидел вас…
— А я разговаривал по телефону и не увидел вас. Так что можно сказать, что мы квиты, — улыбнулся Хёкджэ, чувствуя, что еще чуть-чуть — и у него начнут дрожать от восторга колени. И что вообще за дела?
— Но пострадали только вы, — то ли спаситель, то ли все-таки обидчик Хёкджэ бросил на испачканный свитер столь выразительный взгляд, что Хёкджэ мгновенно бросило в жар то ли от смущения, то ли от еще какого-то, куда более приятного чувства. И когда он успел стать таким восприимчивым? Или это такая странная реакция на этого странного парня? — У вас есть запасная одежда?
— Что-что? — снова пропустив вопрос собеседника, переспросил Хёкджэ, мысленно проклиная себя за свою тупость и уже практически смирившись с тем, что этот парень наверняка считает его тормозом. А еще неудачником. Идеальное сочетание.
— Я спрашиваю, если ли у вас запасной свитер, чтобы вы могли переодеться. Вы же не полетите в таком виде? — с неизменно вежливой улыбкой поинтересовался незнакомец, смущая Хёкджэ настолько сильно, что, казалось, еще немного — и его щеки и уши просто загорятся.
— Да-да, где-то должны были быть. Обязательно, — смущенно пробормотал Хёкджэ и, не медля ни секунды, в доказательство своих слов присел на корточки и, поставив сумку на пол, попытался найти в ней то, чем можно было бы заменить безнадежно испорченный кашемир. Вот только Хёкджэ, как всегда, взял с собой в полет все, кроме того, что по-настоящему могло понадобиться ему. Папки с чертежами и планами, альбом с зарисовками, образцы тканей и блесток для украшений, даже две заготовки для шаров, которые еще нужно было доделать, кисти, краски, карандаши, растворитель, зачем-то две пары перчаток и один, судя по всему не слишком чистый, носок, но свитер... Кто мог знать, что ему в дороге может понадобится еще один?!
— Если у вас нет, то я могу одолжить вам свой, — глядя на Хёкджэ сверху вниз и явно заметив, что в его сумке есть все, что угодно, но только не запасная одежда, с улыбкой предложил пристально наблюдающий за ним парень, а Хёкджэ с удивлением наконец-то заметил, что у него тоже есть сумка с ручной кладью, которая так похожа на его, но вот ее наполнение, кажется, было куда более обдуманным и полезным. — Я, правда, не уверен, подойдет ли он вам по размеру...
— О, нет-нет, не стоит, — поднимаясь с ног, отрицательно покачал головой Хёкджэ, мысленно стараясь уверить себя в том, что провести больше 10 часов в воздухе с отвратительной кофейной кляксой на груди, а затем проехать с ней через весь Лондон не так уж и смертельно. В конце концов, всегда можно сделать вид, что все так и было задумано, или купить один из тех отвратительных свитшотов с кровавой надписью «Сеул» в сувенирной лавке, чтобы все знали о патриотизме, текущем в его жилах.
— Вы так и полетите с пятном на груди? — насмешливо поинтересовался незнакомец, кажется, прочитавший мысли Хёкджэ, хотя и Хичоль и Сонмин всегда говорили, что у него все мысли написаны на лбу. Господи, как же неловко-то. И почему такие ситуации вечно происходят именно с ним? И почему он, так долго мечтавший вот о таком внезапном знакомстве с милым парнем, вынужден познакомиться с ним вот так вот? В снующей и спешащей куда-то толпе, с побитым телефоном и в безнадежно испачканном свитере?
— Я не... Я не знаю... — смущенно пробормотал Хёкджэ, искренне жалея о том, что никто и никогда в жизни ни дома, ни в детском саду, ни в школе, ни в колледже не учил его поведению в подобных ситуациях. — Это же ваша одежда...
— О, поверьте, я вполне смогу выжить без одного свитера. И да, я заверяю вас, это далеко не последняя моя одежда, так что можете не переживать, — тихонько рассмеялся парень и, пресекая все возражения Хёкджэ, ловко увлек его в сторону туалета. И спустя десять минут Хёкджэ и сам не успел понять как, но он уже был одет в светло-бежевый неуловимо пахнущий чем-то теплым и хвойно-горьковатым свитер своего спасителя, и более того, этот приятно настойчивый незнакомец, вежливо уточнив, не опаздывает ли Хёкджэ на рейс, увлек его в сторону бизнес-залов, чтобы «компенсировать» ему в одном из предназначенных для счастливых обладателей билетов бизнес-класса кафе пролитый кофе. С молоком, корицей, маршмэллоу и тертым шоколадом. Истинный вкус Рождества. Именно тот, что так сильно нравился Хёкджэ. А еще шоколадное печенье с орехами и цукатами, к которому он был особенно неравнодушен, хотя... были ли в этом мире сладости, перед которыми он мог устоять? Кажется, нет.
— Может, нам стоит познакомиться? Раз уж на мне ваш свитер и вы угощаете меня кофе? — с улыбкой, немного нахально поинтересовался Хёкджэ, чье настроение улучшалось на глазах — пропорционально количеству внимания, что уделял ему сидящий напротив парень, греющий руки об огромную чашку с точно таким же жутко красивым, жутко горячим, жутко вкусно пахнущим и наверняка жутко сладким кофе.
— Думаю, да. Я же должен знать, как зовут человека, взявшего в заложники мой самый любимый свитер, — тихонько рассмеялся уже почти рассекреченный незнакомец, заставляя щеки Хёкджэ снова вспыхнуть и явно наслаждаясь смущением и растерянностью своего собеседника. — Донхэ. Меня зовут Ли Донхэ, — внезапно посерьезнев, все же представился он, еще сильнее выбивая Хёкджэ из колеи сменами своего настроения.
— Х-хёкджэ. Л-ли Хёкджэ, — запнувшись и с трудом вспомнив собственное имя, спустя пять или десять секунд крайне неловкой паузы все же выдавил из себя Хёкджэ, действительно начиная чувствовать себя умственно отсталым. И, судя по хмурому взгляду, который Ли Донхэ не сводил с него он, кажется, тоже окончательно разуверился в его, Хёкджэ, умственных способностях.
— Ли Хёкджэ? Стойте... — закусив губу и нахмурившись еще сильнее, пробормотал Донхэ. — Мне знакомо ваше имя. Мы не встречались раньше?
— Только если вы не сбивали меня с ног еще в каком-нибудь международном аэропорту, — внезапно попытался пошутить Хёкджэ, но тут же стушевался, вспомнив слова Хичоля о том, что у него совершенно нет чувства юмора. Как и чувства стиля. Хотя о втором Хёкджэ все же бы поспорил с парнем, фанатеющим от цветастых костюмов и широкополых фетровых шляп... Хотя нет, это же Хичоль. Любой спор с ним заранее обречен на провал. А шутить Хёкджэ и правда никогда не умел. По крайней мере уместно.
— О нет-нет-нет, это бы я запомнил, — с улыбкой покачал головой Донхэ, старательно делая вид, что он пытается вспомнить, где они могли бы увидеться, и... — Стойте-стойте-стойте! — внезапно просияв, вскинулся парень: — Рождественская вечеринка у Ким Хичоля. Три года назад. Вы были с Ли Сонмином и вы тот самый парень, который наряжает елки, да?!
— Что? — изумленно вскинув брови, глухо спросил Хёкджэ, чувствуя, как его сердце проваливается куда-то в пятки. То ли от прозвучавшего вслух имени «Сонмин» в сочетании с фразой «вы были с ним», то ли от того, что он совершенно не запомнил своего знакомства с этим парнем, хотя... В период «вы были с Сонмином» Хёкджэ не запоминал и не видел никого, кроме своего парня. Но Ли Донхэ... Как так? Почему он совершенно не помнит его?
— Нет, это точно вы. Я вас помню, — склонив голову набок и наградив Хёкджэ еще одним пристальным взглядом, констатировал парень. — А вот вы меня, судя по всему, нет, — широко улыбнулся он.
— Простите... — с виноватой улыбкой пробормотал Хёкджэ, думая, что помимо слабоумия у него еще, оказывается, и проблемы с памятью.
— Ничего страшного. На вечеринках Хичоля всегда шумно и слишком много незнакомых людей. Я запомнил вас лишь потому, что вы были с Сонмином, мы как-то работали с ним, ну и, конечно, из-за вашей необычной профессии. Вы еще занимаетесь этим? — видя, что сидящий напротив парень окончательно растерян и смущен, поспешил успокоить и немного отвлечь его Донхэ, и этот самый банальный в мире ход, о чудо, сработал.
— Да, занимаюсь, — кивнул Хёкджэ и тут же поспешил объяснить то, что он уже объяснял всем и вся сотню, а может, даже больше раз: — Только я не наряжаю елки. Я художник-декоратор. Специализируюсь на Рождестве. Как-то так...
— Но по сути вы наряжаете елки, да? — склонив голову набок, со смешком поинтересовался Донхэ, не сумевший отказать себе в желании подшутить над своим очаровательным собеседником, даже не представляющим, насколько ему идут эти растерянность, неловкость и смущение.
— Ну не только елки, — наигранно обиженно надулся Хёкджэ, уже давно привыкший к таким шуточкам о своей профессии. — Еще я декорирую дома, здания, торговые центры, магазины и...
— Елки, — со смешком закончил за парня Донхэ.
— И елки, — рассмеявшись, подтвердил Хёкджэ. — А ты чем... то есть вы чем занимаетесь?
— Может, сразу, не отходя от кассы, перейдем на «ты»? После всего, что между нами было, это вполне логичный второй шаг, — не сдержался от очередного смешка Донхэ. И, получив в ответ от улыбающегося своей невообразимо обаятельной и необычной улыбкой Хёкджэ утвердительный немного нервный кивок, чтобы не делать эту и без того неловкую ситуацию еще более смущающей, поспешил ответить на заданный вопрос: — Что касается моей работы, то она не такая веселая и рождественская, как у вас... У тебя то есть. Я работаю в компании отца, перенимаю его дело и опыт, так сказать.
— И чем занимается эта компания? Это же не одна из тех новомодных корпораций, где все постоянно бегают и делают вид, что они что-то делают, но на деле никто, даже владельцы не понимают, чем они заняты? — вдруг поинтересовался Хёкджэ и тут же мысленно выругался: а что если Донхэ работает именно в такой компании? И какое ему вообще дело до того, чем занимается милый незнакомец, просто имевший несчастье сбить его с ног и лишиться свитера во благо заляпанных страдальцев?
— О нет-нет-нет. У нас все более чем традиционно. Мы строим автострады и мосты...
— Настоящие? И ты прямо сам их строишь? — приоткрыв рот от удивления, задал очередной вопрос Хёкджэ, уже даже не стараясь бороться со внезапно накатившим на него приступом кретинизма.
— Ну, разумеется, не из «Лего», — рассмеялся Донхэ, искренне радуясь тому, что в бизнес-залах любого аэропорта мира, в том числе Гимпо, всегда мало людей, даже в такую горячую предрождественскую пору, и можно смеяться и говорить так, как нравится тебе, совершенно не боясь нарушить чье-то спокойствие. — Мы строим самые настоящие мосты и дороги, ты не поверишь, те самые из железа и бетона, реальнее не бывает. Правда-правда, — самым доверительным тоном поспешил заверить своего собеседника, в глазах которого тоже плясали смешинки, он. — Правда, увы, построить самый настоящий мост в одиночку я не в силах, поэтому этим обычно занимается целая команда людей, но... я учился на инженера-проектировщика. По-настоящему. Правда-правда. Честно-пречестно. И принимал участие уже в семи проектах, так что можно считать, что да, я почти строю их.
— Просто с ума сойти, — восхищенно пробормотал Хёкджэ, думая, что кому-то везет быть богатым, красивым, умным, да еще и иметь столь впечатляющую профессию, а кто-то... Кто-то расписывает елочные шары и наряжает елки и сбегает из родной страны на Рождество, чтобы не встретиться в доме своих родителей со своим бывшим. Интересно, это хоть когда-нибудь по-настоящему перестанет задевать его? Или ему придется притворяться всю жизнь, что его вполне устраивает тот факт, что его сестра отбила у него парня? И не просто парня, а любимого парня. Как-то так. Впрочем, сейчас речь шла совсем не об этом. И, пожалуй, Хёкджэ и правда стоило сосредоточиться на чем-то более позитивном. Например, на этом милом парне, от одного взгляда на которого сердце Хёкджэ сбивалось с ритма и начинало стучать чаще обычного как минимум в десяток раз. — Если честно, то у меня еще не было ни одного друга, который бы занимался чем-то подобным...
— Ну, значит, я буду первым, — довольно улыбнулся Донхэ, не привыкший, чтобы хоть кто-нибудь так восхищался или удивлялся его профессии. Хичоль считал, что все это безмерно занудно и скучно, в семье Донхэ было уже семь поколений инженеров, поэтому этим там уж точно никого нельзя было удивить, а всех его партнеров куда больше интересовал размер его банковского счета и некоторых других мест, а не диплом и чем эдаким он занимается на работе. Но Хёкджэ, парень с запоминающейся улыбкой, который наряжает елки, еще при первой встрече показался ему особенным, и сейчас по счастливой случайности или не менее счастливой воле судьбы у Донхэ был прекрасный шанс убедиться в этом.
— Было бы здорово, — широко улыбнулся Хёкджэ и, не зная, что ему бы еще такого спросить и сказать, наконец-то поднял со стола свою чашку с кофе и с наслаждением вдохнул сладко-пряный, чем-то похожий на запах свитера Донхэ аромат, а затем с наслаждением сделал первый глоток потрясающе вкусного напитка.
— Кстати, прости за нескромный вопрос, — позволив этой почти не неловкой паузе провисеть над столом почти целую минуту, а сидящему напротив парню проглотить свой кофе, чтобы тот, не дай бог, не подавился, все же решил нарушить тишину и продолжить разговор Донхэ: — Но куда ты летишь прямо накануне Рождества? Работа или?..
— Ну, по крайней мере, ты не спросил меня, во сколько я лишился девственности, — немного нервно хмыкнул Хёкджэ, вспомнив один из первых вопросов, который при знакомстве с совершенно невозмутимым видом задал ему Хичоль, и, глядя на вытянувшееся от изумления лицо Донхэ, понял, что он в который раз за сегодня сморозил глупость. Очень смущающую и совершенно бестактную, можно даже сказать, почти непристойную глупость. — Прости, кажется, я сказал что-то не то. В смысле, я имел в виду, что это нормальный вопрос. Не про девственность, конечно, а про то, куда я лечу, — окончательно запутавшись в собственных словах и смутившись еще сильнее, пробормотал Хёкджэ и решил, что, пожалуй, хватит усугублять ситуацию и лучше просто взять и ответить на заданный вопрос: — Лондон. Я лечу в Лондон.
— Правда? — тактично сделав вид, что он внезапно оглох и не слышал всей этой тирады насчет начала сексуальной жизни Хёкджэ, удивленно вскинул брови Донхэ, на пару мгновений не поверив своим ушам.
— Да. А что такое? Что-то не так с Лондоном? — обеспокоенно спросил Хёкджэ, отчаянно хватаясь за эту роскошную возможность увести разговор как можно дальше от своей девственности, да и от секса вообще. Кажется, это не то, о чем нормальные люди общаются в первый час знакомства, даже если на одном из них надет свитер другого.
— Все с ним так, не переживай так сильно, — широко улыбнулся Донхэ и, увидев фантастическое облегчение на лице сидящего напротив него парня, с трудом сдержал смешок. — Просто... Я тоже лечу в Лондон. Рейс 2294. Вылет через два часа, да?
— Да, — ошарашенно подтвердил Хёкджэ, не совсем веря в то, что такие совпадения имеют место быть в реальной жизни. Даже накануне Рождества. Хотя... Может, он просто спит? И все это ему снится? И ему не придется оправдываться перед мамой за испорченный свитер и перед Хичолем, которому Хёкджэ сейчас совершенно не хотелось перезванивать и извиняться за прерванный прямо посредине разговор и брошенную трубку. Было бы неплохо. Но Донхэ... Почему-то Хёкджэ хотелось, чтобы этот парень и то внимание, что он уделял ему, оказались реальностью.
— И бывают же такие совпадения... — чуть нахмурившись, пробормотал Донхэ и, решив проверить, в насколько сильной милости у госпожи Удачи он оказался в этот раз, спросил: — А какое у тебя место?
— Кажется, 5с. Это эконом-класс, — увидев вопросительно выгнутую бровь, поспешил пояснить Хёкджэ.
— Ааа... Я лечу первым, — немного разочарованно протянул Донхэ, но глупо было бы надеяться, что ему может повезти НАСТОЛЬКО сильно. Хотя даже то, что он встретил этого парня с невероятной улыбкой, знакомство с которым не давало покоя ему все эти годы , вот так вот в аэропорту, да еще и на пути в один город, уже было огромной удачей. Теперь ему оставалось прояснить лишь один момент, и... Честно говоря, Донхэ хотел и одновременно не хотел знать ответ на этот свой вопрос. Но тем не менее следовало как можно скорее задать его, чтобы прояснить все раз и навсегда, ну или хотя бы какой-нибудь наводящий вопрос, чтобы перевести разговор в нужное русло: — Ты летишь туда по работе — наряжать елки милым англичанам или просто на праздники? — стараясь как можно тщательнее скрыть свое волнение, с широкой улыбкой поинтересовался он, внезапно ловя себя на том, что улыбается в последние 30 минут слишком уж часто, словно решил исчерпать годовую норму улыбок всего лишь за одну встречу.
— Просто на праздники. Можно сказать, сбегаю от семейной неловкости, — вновь ляпнул совершенно не то, что следовало ответить на данный вопрос, Хёкджэ, искренне жалея о том, что в реальной жизни все же нет точек восстановления и возможности откатить случившееся назад, а затем заново переиграть всю историю событий , и даже не надеясь на то, что внимательно слушающий его и так и не притронувшийся к своему кофе Донхэ не расслышит это самое «не то». И он, разумеется, прекрасно расслышал его и задал Хёкджэ вопрос, отвечать на который ему не хотелось. От слова «совсем». Как и вываливать на милого и явно заинтересовавшегося им незнакомца свою запутанную семейную историю.
— Сбегаешь? Почему? — не услышав мысленной мольбы Хёкджэ, задал этот чертов вопрос Донхэ, заставляя сидящего напротив парня в его свитере раздраженно нахмуриться и поджать губы:
— Прости. Я снова сказал лишнего. У нас просто странная семейная история, и я не уверен, что мне стоит рассказывать ее человеку, которого я знаю меньше часа... — неожиданно холодно и резко отрезал Хёкджэ, удивив не только Донхэ, но и самого себя. И откуда в нем только взялась вся эта грубость и злость?
— Хэй, на тебе мой свитер, ты можешь рассказать мне о чем угодно, — пытаясь хоть как-то сгладить внезапно обострившуюся ситуацию, неловко попытался пошутить Донхэ, вот только, кажется, это нисколько не помогло разрядить обстановку, и тогда он сказал то, что посчитал единственно правильным в данной ситуации: — Я пошутил. Если ты не хочешь рассказывать, то... не рассказывай. Но вообще, если ты вдруг не знаешь, то… в психологии есть такая штука, кажется, она называется «эффект попутчика». Прости, я не очень силен в психологии, — Донхэ подарил все еще слишком напряженному Хёкджэ виноватую улыбку, — но вся суть этой штуки в том, что куда проще рассказать все, что тебя мучает, человеку, которого ты совершенно не знаешь, чем изливать душу близким друзьям и знакомым...
— Это касается моего парня, Сонмина. То есть моего бывшего парня. Того самого, с которым ты видел меня на вечеринке. И моей сестры, — перебив Донхэ, внезапно выпалил Хёкджэ, чувствуя, что он больше не может сдерживать все эти слова, всю эту горечь и обиду внутри себя. И если им суждено выплеснуться здесь и сейчас, на этого парня, то… пусть так и будет. Даже если он после сбежит. Значит, так и надо. Ведь рано или поздно он все равно узнает эту историю. И пусть это лучше случится в первый час их знакомства, чем спустя месяц или год, когда все будет... куда более болезненно. — Дело в том, что они поженились. Полтора года назад. И скоро у них будет ребенок. И теперь... все семейные праздники очень неловкие, поэтому я стараюсь уехать как можно дальше. И, на самом деле, Лондон — просто отличный вариант, — нарочито бодро улыбнулся Хёкджэ, зная, что он вряд ли обманет Донхэ этой своей насквозь фальшивой улыбкой, ну никак не сочетающейся с той болью, которая уже столько времени буквально раздирала его. В клочья.
— Это как-то не слишком справедливо... — начал было Донхэ, но Хёкджэ нервно перебил его:
— И не слишком приятно, но... мне нравится Лондон. Правда нравится.
— И ты проводишь там Рождество с кем-то? Или один? А Новый год? — решив, что подходящий момент вряд ли случится, все же решился задать свой вопрос Донхэ. Ведь... вряд ли хоть что-то может еще сильнее усугубить эту внезапно превратившуюся то ли в драму, то ли в сеанс психотерапии легкую приятную беседу за чашкой кофе. Хотя... он сам виноват в этом. Не нужно было заставлять Хёкджэ признаваться ему в чем-то подобном. Особенно в первый час знакомства. Почему-то Донхэ было не слишком приятно слышать эту историю, и еще более неприятным было то, что ему все так же остро хотелось знать, будет ли этот парень встречать Рождество в Лондоне в одиночестве или у него есть тот, с кем можно вместе вешать гирлянды на елку, жарить зефир и пить какао. И, кажется, это желание делало из него не слишком хорошего человека. Как и острое желание просто взять сейчас и обнять этого вдруг превратившегося из злого и надменного в расстроенного и потерянного парня, но... увы, в Донхэ никогда не было так много спонтанности и решительности. И даже то, что он дал этому парню свой свитер и пригласил его на кофе, очень далеко выходило за рамки его зоны комфорта.
— Да, я же уже говорил, что мне нравится Лондон? — усилием воли взяв себя в руки и попытавшись усмирить внезапно накатившую на него сокрушительную волну чувств, как можно беззаботнее постарался ответить Хёкджэ. И, кажется, в этот раз у него вышло куда лучше.
— А твоей второй половине? Нравится Лондон? — рвано выдохнул Донхэ, вопросительно глядя на Хёкджэ и отрезая этим вопросом все пути к отступлению. И себе. И Хёкджэ.
— Не знаю. Ее у меня нет, — с улыбкой пожал плечами Хёкджэ. — А ты...
— Я тоже одинок, — с трудом сдерживая полную ликования улыбку, облегченно выдохнул Донхэ, все больше убеждаясь в том, что госпожа Удача, Судьба или кто там еще есть наверху сегодня и правда к нему очень благосклонны.
— Вообще, я хотел спросить, зачем ты летишь в Лондон, — не сдержавшись, тихонько рассмеялся Хёкджэ, искренне радуясь тому, что они начали уходить от этой не слишком приятной для него темы, а может, и тому факту, что этот милый и явно заинтересованный в нем парень, во-первых, не испугался нелицеприятной истории, а во-вторых, что он так же одинок, как и сам Хёкджэ. И они оба летят в Лондон. Слишком уж много хороших совпадений, чтобы просто так взять и проигнорировать их. Да Хёкджэ, честно говоря, и не собирался их игнорировать. Ни за что на свете. Ведь только последний клинический идиот откажется от такого подарка, а Хёкджэ, хоть и страдал временными помутнениями рассудка и периодическими приступами слабоумия, но все же был способен понять, насколько драгоценный шанс ему внезапно выпал.. . Шанс, от которого не отказался бы никто в этом мире. И уж точно не откажется он сам.
— Да? Прости, я немного неправильно тебя понял. Ну.... Вообще-то, я тоже очень люблю Лондон. И Рождество в этом городе... Оно всегда какое-то особенное... — даже не подумав смутиться из-за ответа не на тот вопрос, мечтательно выдохнул парень. И правда уже много лет любящий Лондон. Всем сердцем.
— Рождество — это всегда особенный праздник. Даже если ты проводишь его в одиночестве. Мне кажется, что больше ни у одного праздника в этом мире нет такой чудесной, вдохновляющей и волшебной атмосферы, — широко улыбнулся Хёкджэ, с облегчением чувствуя, как сковавшее его напряжение постепенно начинает спадать и... все снова становится хорошо. Даже лучше, чем хорошо. Ведь сейчас напротив него сидит этот парень и... делает это Рождество еще чуточку волшебнее.
— Наверное. Я никогда не думал о Рождестве... таким образом, но определенно каждый раз чувствую нечто такое... волшебное. Совсем как в детстве, — не смог сдержаться от ответной улыбки Донхэ и вдруг совершенно неожиданно спросил: — Кстати, а ты уже видел главную лондонскую елку в этом году? Я вчера смотрел видео, как на ней зажигали огни, и это... было просто чудесно.
— Разумеется, видел, — немного лукаво улыбнулся Хёкджэ. — Как ты думаешь, кто ее наряжал?
— Ты? — глаза Донхэ вновь округлились от удивления, а Хёкджэ внезапно подумал, что тот слишком уж похож на забавную и милую сову из его любимого детского мультика. Очень милую. Можно даже сказать, чересчур. До дрожи. — Да ладно... — потрясенно выдохнул он, не веря в услышанное, и... как оказалось, не зря.
— А то, — не сдержавшись, хохотнул Хёкджэ. — А королева с премьер-министром держали стремянку и подавали мне мишуру и шары, — видя, как брови сидящего напротив парня взлетают все выше и выше, не сдержавшись, рассмеялся Хёкджэ, заставляя своего знакомого незнакомца недовольно надуть губы и фыркнуть:
— Ну, в таком случае я строил Лондонский мост.
— Ну, в таком случае ты очень хорошо сохранился, — не в силах сдерживать смех, с трудом выдавил из себя Хёкджэ. — Если мне не изменяет память, то его строили в... 19 веке? Или в 18?
— Хорошо знаешь историю? — с неприкрытым ехидством в голосе поинтересовался Донхэ, все еще возмущенный этой шуткой, в которую он и правда почти поверил, и собственной доверчивостью.
— Я же говорил, что люблю Лондон? Разве нет?
— Кажется, нет. Повтори еще раз, пожалуйста. Или два, — резко выдохнул Донхэ, с изумлением слыша, как вдруг охрип его голос. То ли от того, что он забыл сегодня дома свой шарф, то ли потому, что сегодня он непривычно много болтал и смеялся с этим парнем, который снился и не давал ему покоя уже много месяцев , то ли потому, что в глазах Хёкджэ сейчас играл столь неприкрытый детский восторг, что у Донхэ от него перехватывало дух.
У Донхэ вообще очень часто перехватывало дух рядом с этим парнем, даже если он ничего такого и не делал, а просто улыбался или смущался, пил свой уже остывший кофе и рассказывал о своей работе. Хёкджэ оказался одним из тех людей, с кем Донхэ было по-настоящему интересно болтать, задавать ему вопросы, узнавать о его жизни и рассказывать ему о своей, он с легкостью мог поделиться с ним тем, о чем не решался говорить никому и никогда. Например, о своей любви к Лондону и рождественских побегах в этот город. О том, что он ненавидит свой день рождения, скучает по оставившему их пять лет назад отцу, недолюбливает нового мужа матери и супругу брата и просто обожает мосты. Настолько сильно, что готов продать душу дьяволу за некоторые из них.
Эти вроде бы ничего не значащие, но такие важные разговоры настолько увлекли их с Хёкджэ, что они не заметили, как пролетели целых полтора часа. Они забыли и про кофе, и про печенье, будучи просто не в силах прерваться даже на них, и раздраженно шикали на пытающуюся подойти к ним пару раз, чтобы обновить заказ, официантку. И если бы не объявление о том, что посадка на их рейс начнется ровно через тридцать минут, то, наверное, они смогли бы проболтать вот так вот целую вечность, позабыв про весь мир, но чертов громкоговоритель... Донхэ, практически всегда привыкший сохранять душевное равновесие и благопристойно вести себя, в этот раз с трудом сдержался, чтобы не выругаться на ни в чем не повинный информатор. И почему так быстро?! Если бы только они летели не разными классами... А почему бы?.. Глядя на увлеченно рассказывающего ему о своем последнем неудачном перелете, когда ему пришлось сидеть между жаждущей знать все подробности его личной жизни пожилой дамой и постоянно дергающим его мальчишкой лет пяти, и всех дальнейших своих злоключениях Хёкджэ, Донхэ внезапно подумал о том, что, возможно, ему удастся немного схитрить. И пусть Донхэ совершенно не умел врать, но Хёкджэ еще не слишком хорошо знал его, а может, просто был чересчур доверчивой и наивной натурой, но он с легкостью поверил в сказку Донхэ о том, что у него накоплена целая куча бонусных миль, которые сгорят в конце года, поэтому после всех этих рассказов о самолетных муках Хёкджэ он просто обязан спасти его и улучшить его билет до бизнес-класса. В сугубо корыстных целях, разумеется. Во-первых, чтобы не сгорели эти дурацкие мили, во-вторых, потому что Донхэ жутко боится летать и ему нужен человек, который будет отвлекать его и держать за руку, в-третьих, потому что переживать 12-часовой перелет до Лондона в одиночестве невыносимо скучно, и... Больше у Донхэ не нашлось никаких внятных аргументов, по крайней мере тех, что он смог бы озвучить вслух, но, чтобы получить согласие Хёкджэ, оказалось достаточно и этих трех. И поэтому спустя тридцать минут и триста долларов, которые Донхэ украдкой доплатил за улучшение билета Хёкджэ, пока тот ходил в туалет, они вместе сидели на борту самолета в салоне бизнес-класса и готовились к, пожалуй, самому приятному и самому волнующему полету для них обоих.
***
В отличие от сидящего рядом с ним парня, Хёкджэ любил, нет, он просто обожал летать, настолько сильно, что Хичоль, зная о его страсти к небесам и полетам, частенько шутил, что Хёкджэ нужно было родиться облаком. Или птицей. Или хотя бы стать пилотом. Но на самом деле Хёкджэ устраивало быть самим собой и наслаждаться полетом в салоне вместе со всеми остальными пассажирами. Особенно сейчас, когда рядом с ним сидел один из самых очаровательных парней в его жизни и... отчаянно цеплялся за его руку, потому что просто-напросто боялся летать. И это ощущение чужих обжигающе-горячих пальцев на его запястье, пожалуй, было самым лучшим, что случалось с Хёкджэ за весь прошедший год. А быть может, даже два. Или три. Хотя... возможно, с ним еще могло поспорить весьма приятно нервирующие ощущение от осознания того, что на нем все еще надет свитер этого самого парня, пропахший его запахом и запахом его туалетной воды настолько сильно, что Хёкджэ словно чувствовал себя в его объятиях. Ну или... просто слишком ярко представлял тот момент, когда этот парень наконец-то обнимет его. И если даже сейчас, когда он лишь просто ненароком думал об этом, его уши пылали, как угли в хорошо разожженном камине, а сердце было готово выскочить из груди, то что будет, когда это случится... А в том, что это произойдет, Хёкджэ был уверен на все сто, ведь этот парень всеми силами демонстрировал ему свой интерес, вот только насколько быстро... Интересно, а каким мог бы быть их первый поцелуй? Может быть, здесь, прямо в самолете? Обычно он не торопился в своих отношениях, но сейчас чувствовал, что готов нырнуть в омут сразу. С головой. То ли из-за того, что он слишком долго не был влюблен, то ли... Нет, определенно из-за этого человека, сначала сбившего его с ног, затем одевшего его в свой свитер и лишь после этого очаровавшего Хёкджэ целиком и полностью. Проклятье! Нет-нет-нет! Ему не стоило сейчас думать об этом! Ему нужно было отвлекать слегка побледневшего, взъерошенного и правда выглядящего немного испуганным Донхэ от всех ненужных мыслей. А заодно и себя. И именно поэтому Хёкджэ болтал практически без умолку, выкладывая Донхэ всю нехитрую историю своей жизни и все свои мысли — те, что стоило рассказывать, и те, что, наверное, не стоило. Но Хёкджэ, от волнения внезапно поймавший приступ острой болтливости, просто не мог остановиться. И Донхэ не останавливал его, с интересом слушая все его словоизлияния и даже умудряясь умело вплетать в этот поток свои реплики. И Хёкджэ внезапно было настолько хорошо, легко и интересно рядом с ним, что он уже практически не ощущал того дискомфорта и той неловкости, присущих первому, совершенно случайному знакомству, и просто наслаждался этим. И Донхэ. Его вопросами, его рассказами, его вниманием, его взглядом и его заботой. Хёкджэ давно не чувствовал себя таким счастливым и... таким нужным. В его крови сейчас бурлило слишком много эндорфинов в гремучей смеси с бокалом дорогого шампанского, которое им подали к ужину. Креветки и омары. Пять нежнейших десертов на выбор (а для не стесняющихся исключительно из-за подзуживания Донхэ сладкоежек вроде Хёкджэ — все и сразу). Вкуснейшие свежесваренный кофе и свежевыжатый сок, которые в этот раз были просто налиты в стаканы, а не красовались у него на груди. И не сводящий с него своих сияющих глаз парень рядом. Да уж, это точно тебе не эконом-класс. Место 5с.
Эти десять часов полета промелькнули настолько быстро и неуловимо, просочившись множеством счастливых мгновений, ощущений, сказанных и так и не сказанных слов сквозь пальцы, что когда к ним подошла стюардесса, узнать, не желают ли много смеющиеся, счастливые господа еще напитков, а заодно предупредить о том, что уже через час их самолет приземлится в Хитроу, то они оба удивились так искренне, что даже стюардесса не сдержала улыбки и подтвердила, что да, они провели в воздухе уже больше десяти часов. Десяти часов, за которые ни Хёкджэ, ни Донхэ ни разу так и не сомкнули глаз и не закрыли ртов, с жадностью наслаждаясь обществом друг друга, словно пытаясь за одну встречу наверстать все те годы, что они не были знакомы. И... кажется, у них получалось. К концу полета Донхэ знал об этом парне с вечеринки, наряжающем елки, все — от имени его мамы и печальной истории его отношений и отношений его сестры, влюбившейся в парня своего брата, и до того, что Хёкджэ боится пауков, темноты и Ким Хичоля. А еще, что у него аллергия на яблоки и запах роз. Донхэ не знал, на что у него самого аллергия, а про Хёкджэ ему хотелось знать все. Даже это. А еще ему хотелось рассказывать Хёкджэ о себе. О своих любимых местах и фильмах, о том, как он любит отца и скучает по нему, о своей совершенно ненормальной любви к мультикам, мостам, аквариумам, Лондону и Рождеству. А еще, кажется, о том, что теперь он знает, что такое любовь с первого взгляда. Но почему-то о последнем он пока так и не решился сказать вслух. Возможно, потому что было слишком рано. Возможно, потому что он просто боялся взять и спугнуть этого какого-то совершенно невероятного парня своим напором и настойчивостью. Но одно Донхэ знал точно: он ни за что не собирался отпускать Хёкджэ. Не сейчас. Ведь у них было так мало времени. И вообще... расставание и тот факт, что ему предстоит поездка в отель в одиночестве, где он точно в таком же одиночестве вынужден будет провести все выходные и все Рождество , размышляя и вспоминая каждую секунду этого полета и этой встречи и будучи в силах думать лишь о Хёкджэ и только о нем, казались Донхэ сейчас настолько глобальной и невыносимой катастрофой вселенского масштаба, что стоило только улыбающейся стюардессе оставить их тет-а-тет, как он совершенно неуместно, крайне бесцеремонно и бестактно, впрочем, ничуть не смутившись по этому поводу, резко обернулся к Хёкджэ и поинтересовался:
— Кстати, а где ты собираешься остановиться в Лондоне? — хотя никакого «кстати» здесь не было и быть не могло. Но, кажется, сидящего рядом парня ничуть не удивил и не смутил его вопрос:
— У меня своя квартира, — широко и немного самодовольно улыбнулся Хёкджэ, который действительно гордился тем, что ему удалось купить свою квартиру. В городе своей мечты. И он сделал это сам. Без чьей-либо помощи. Разве не повод для гордости?
— У меня тоже, — не мог не улыбнуться ему в ответ Донхэ.
— Наверняка что-нибудь пафосное, — насмешливо фыркнул Хёкджэ, не устающий подтрунивать над Донхэ по этому поводу. А Донхэ и не был особенно против, ведь, кажется, Хёкджэ был одним из тех немногих людей, чьи шутки не раздражали, а по-настоящему смешили его.
— С чего ты взял? — удивленно вскинув брови, поинтересовался Донхэ, подхватывая их очередную незамысловатую игру и делая вид, что он совершенно не понимает, о чем идет речь.
— Хм... Дай-ка подумать, — наигранно нахмурился Хёкджэ, старательно делая вид, что его и правда озадачил этот вопрос. — Ты — парень, который летает бизнес-классом и который отдал случайному знакомому в аэропорту свой свитер, который стоит как минимум пять сотен долларов. Ах да, еще у тебя своя компания, и часы на твоем запястье так блестят бриллиантами, что меня начинает слепить, когда я смотрю на них, — Хёкджэ бросил выразительный взгляд на и правда слишком дорогие часы на запястье Донхэ и, будучи больше не в силах держать серьезную мину, захихикал.
— Я вижу, ты хорошо разбираешься в этом... — немного то ли раздраженно, то ли напряженно начал Донхэ, недовольно глядя на чертовы часы, которые и правда выглядели слишком дорого, но что поделать, это был подарок матери на прошлое Рождество, и Донхэ просто не мог обидеть ее отказом, вот и старался носить их почаще, чтобы не огорчать маму. А одежда и полеты бизнес-классом... Все это было настолько естественно и привычно, что Донхэ уже даже перестал задумываться об этом. Но почему-то сейчас слова Хёкджэ немного задели его. По-настоящему задели. Оказывается, ему не слишком нравилось, когда кто-то вот так вот прямолинейно и совершенно бесцеремонно тыкал его носом в его же состоятельность.
— Я дружу с Хичолем больше двадцати лет, — со смехом перебил Донхэ Хёкджэ и, отсмеявшись, поинтересовался: — Так твой пентхаус в Челси или Белгравии? — с хитрым прищуром глядя на даже потерявшегося на пару мгновений Донхэ.
— Вообще, в Найтсбридже, — поджав губы, недовольно цокнул парень, не став уточнять про то, что он не стал размениваться на пентхаус, а просто выкупил сразу три этажа, один из которых должен был быть жилым, а еще в двух предполагались рабочая студия и офис.
— Ну... я почти угадал.
— А ты наверняка в Шордиче? — решив, что пришло его время угадывать, склонил голову набок Донхэ. — Хотя нет-нет-нет, стой, — увидев неприкрытый скептицизм на лице Хёкджэ, который уже собирался открыть рот, чтобы сообщить ему, что он ошибся, отрицательно замотал головой Донхэ. — Сити, да?
— Да. И мне нравится. Хотя это, конечно, не Найтсбридж, — не сдержавшись от очередного подкола, хмыкнул Хёкджэ, заставляя Донхэ внезапно понять, что он не может даже раздражаться и дуться на этого парня за его порою излишнюю прямоту и бесцеремонность больше тридцати секунд. Что уж говорить про злиться. К тому же в его шуточках не было ни капли злости или зависти, а лишь любопытство и, кажется, желание немного смутить Донхэ.
— На самом деле сегодня я поеду не в Найтсбридж... — решив, что пора возвращать разговор в нужное русло, тяжело вздохнул Донхэ, зная, что Хёкджэ, разумеется, спросит его:
— А куда? — и что ему, конечно же, с самым несчастным видом, с которым мог соперничать лишь брошенный на улице в мороз щенок, придется ответить:
— К сожалению, в этот раз я должен буду остановиться в отеле...
— Но почему? — Хёкджэ удивленно смотрел на Донхэ, не понимая, зачем останавливаться в отеле, когда у тебя есть своя квартира. В Лондоне. В Найтсбридже.
— Немного затянувшийся ремонт, — улыбнулся Донхэ, и эта улыбка, такая усталая, грустная и одинокая, ножом резанула по сердцу уже поддавшегося на эту совершенно простую провокацию Хёкджэ. Хотя... Донхэ ни словом не обманул его: ремонт в его лондонском жилище еще не был закончен и он правда собирался в этот раз остановиться в отеле, но главное в любой информации — ее умелая подача, а Донхэ с детства умел получать все то, что он хочет, лишь за одни свои щенячьи, полные грусти и мольбы глаза, перед которыми не мог устоять никто в этом мире. Даже папа и мама. Что уж говорить про Хёкджэ. И нет, Донхэ было ничуть не стыдно сейчас за свою маленькую хитрость, ведь все это делалось лишь во благо.
— Но Рождество в отеле... Это же как-то совсем не по-праздничному...— то ли растерянно, то ли расстроено протянул Хёкджэ, теребя в пальцах край свитера и даже не зная, что ему стоит сказать сейчас и стоит ли говорить вообще, но его опередил вдруг хитро прищурившийся Донхэ, который с улыбкой поинтересовался:
— Ты таким крайне завуалированным образом пытаешься пригласить меня в гости? — поражаясь собственной наглости и напористости и, кажется, поражая этим изумленно распахнувшего рот Хёкджэ, у которого от этого вопроса очевидно что-то замкнуло в голове, заставляя парня зависнуть, и развиснуть тот смог лишь спустя целую минуту:
— Я? — охрипшим от изумления голосом спросил он, потрясенно глядя на Донхэ, словно тот предложил ему раздеться и сплясать танго голышом прямо посреди самолета, как то сделал однажды Хичоль с одной из его девиц, а не... напрашивался к нему в гости. — А ты согласишься? Если я позову тебя?
— Возможно, — широко улыбнулся Донхэ, с любопытством наблюдая за тем, как что-то старательно пытающийся то ли придумать, то ли осмыслить Хёкджэ постепенно приходит в себя.
— Даже если узнаешь, что я последний раз был дома в августе, и да-да, с тех пор там никто не убирался, — сделав страшные глаза, предупредил Донхэ уже окончательно вернувшийся в эту реальность Хёкджэ и со смешком добавил: — И да, еды и елки там тоже нет.
— Ты думаешь, меня испугает это? До Рождества еще целые сутки, и я уверен, что мы сможем что-нибудь сделать со всем этим...
— Уверен?
— Более чем. Елку и еду мы купим, с пылью отлично справятся тряпки. Ты даже не представляешь, как я отлично умею вытирать пыль. И мыть полы. А еще пылесосить. И я даже, так уж и быть, испеку тебе кекс... — стараясь не расхохотаться, с самым серьезным видом начал перечислять Донхэ, кажется, решив довести Хёкджэ до обморока от изумления.
— Кекс? — совсем по-глупому спросил пораженный в самое сердце этой тирадой Хёкджэ, не веря то ли своим ушам, то ли своему счастью, то ли тому, что этот парень и правда... хочет провести с ним Рождество? Ведь они познакомились меньше суток назад и... Они и правда могут просто взять и сделать это?
— Да, кекс. По семейному рецепту. А еще торт. Но там у меня вечно что-то не выходит с глазурью: она-то липнет и мажется, то засыхает в каменную корку... — тяжело вздохнул Донхэ и, видя, что его спутник и правда вот-вот свалится в обморок, не выдержал и рассмеялся, решив не уточнять, что он не только и правда умеет убираться и готовить, но даже сам стирает и гладит себе костюмы и рубашки. При необходимости. И даже может забить гвоздь и умеет пользоваться и мультиваркой, и рисоваркой, и шуруповертом, но, кажется, пока с Хёкджэ хватило и этой информации. Пусть все остальное станет для него приятным сюрпризом.
***
Лондон встретил их снегом и холодом, а еще тысячами огней и спешащих в праздничной суете людей. Не только англичан, в эту пору в Лондоне всегда много туристов, но кого мог смущать этот факт? Разве что отсутствие такси, но... как оказалось, Донхэ на парковке в Хитроу ждала его машина — старенькая потрепанная «ауди» белого цвета, в которой пахло кожей, Донхэ и... почему-то снегом. Хотя снег был сегодня везде и повсюду, засыпая каждый сантиметр обозримого пространства, и Хёкджэ был даже рад, что у них есть машина, ведь сам он всегда забывал заботиться о подобных мелочах, потому что Донхэ и правда решил выполнить свою угрозу и купить все, чего не было в квартире у Хёкджэ. А у него.. кажется, у него были только стены.
Первым пунктом их поездки, прямо из аэропорта, стал огромный елочный базар в самом центре Лондона, где Хёкджэ придирчиво, почти целый час выбирал идеальную елку, щупая замершими пальцами ветки и иголки, наклоняясь, чтобы понюхать деревья, так близко к ним, что иголки частенько кололи его нос, заставляя парня смешно чихать и щуриться. Донхэ, пока Хёкджэ этого не видел, украдкой снимал его, думая, что в этом мире слишком мало людей, которые, напоминая маленький сугроб на ножках, с красным носом и ощупывающие дерево за деревом могут выглядеть настолько мило. А еще в этом мире слишком мало таких моментов.
Они промерзли насквозь, но все же нашли ЕГО, идеальное дерево, настолько большое и пушистое, что им с трудом при помощи двух английских эльфов в украшенных остролистом шапочках удалось привязать его к машине, а потом они сидели внутри, пили купленный тут же на елочном базаре горячий шоколад и с наслаждением грели замершие пальцы.
— Зря мы все-таки не взяли игрушки, это же все-таки благотворительность... — сделав глоток сладкого напитка, устало и довольно зажмурился Донхэ, вспомнив, как Хёкджэ на весьма сносном английском (но Донхэ все равно говорил на нем лучше!) препирался с продавцом в костюме Санта-Клауса, категорически не желая покупать вместе с елкой комплект каких-нибудь жутких, по его словам, игрушек, потому что «у него дома было все, что нужно».
— Не переживай, я засунул им 50 евро в ящик для пожертвований. Не понимаю, зачем ради благотворительности нужно обязательно покупать какой-нибудь хлам, — шмыгнув носом, недовольно пробурчал насупившийся и все еще не оттаявший до конца Хёкджэ.
— Люди обычно любят получать какую-нибудь благодарность за свои добрые поступки, — пожал плечами Донхэ.
— Тогда это уже какая-то и не благотворительность... — все так же недовольно пробурчал Хёкджэ, однако по мере согревания и по мере того, как горячего шоколада в его стакане становилось все меньше, вновь поднималось к отметке «Отлично». А уж когда он вдруг запел в такт играющей по включенному на минимальной громкости радио Jingle Bells, хрипло и совсем не попадая в ноты, Донхэ понял, что все и правда отлично. И они готовы ко второму пункту их плана.
Супермаркет. Хёкджэ ненавидел ходить по магазинам, а вот Донхэ всегда обожал покупки и радовался как маленький ребенок каждой милой чуши, поэтому их поход по магазину... напоминал катастрофу. Очаровательную катастрофу имени Ли Донхэ, которая готова была скупать все подряд от формочек для печенья и туалетной бумаги, зачем-то разрисованной Санта-Клаусами. И это взрослый успешный мужчина? Хёкджэ с трудом сдерживал смех, наблюдая за тем, как Донхэ мучительно выбирает между двумя видами конфет, а затем кидает оба кулька в уже и без того переполненную тележку и, подумав, добавляет еще два. Так, на всякий случай. Вдруг им не хватит тех пяти коробок, что лежат на самом дне. И кому вообще нужно столько продуктов? И кто будет все это есть? Уже на кассе, когда Хёкджэ, упаковывающий покупки в девятый по счету огромный пакет, задал Донхэ этот вопрос, тот лишь рассмеялся в ответ и сказал, что они, разумеется. Однако это был далеко не весь тот продовольственный заказ, который запланировал Донхэ.
Следующим списком плана у них была кондитерская, и против этого пункта Хёкджэ вообще не имел ничего против, тут же успев продегустировать четыре вида печенья, два торта и пять пирожных и еще пару карамельных палочек, пока Донхэ только присматривался, что же им стоит купить. И на вопрос: «А не слипнется?» — лишь показал Донхэ покрасившийся в красный цвет язык и, как-то излишне сексуально облизав перепачканные кремом губы, торжественно слопал еще два имбирных печенья. А Донхэ вдруг подумал, что он хочет поцеловать его. Этого парня. Прямо здесь, посреди кондитерской, а затем затащить его в свою постель и не выпускать его оттуда до Нового года. Желательно до следующего, но... все, что он мог, — лишь влепить себе подзатыльник за столь неподобающие желания и попытаться выбрать торт или печенье, которые им стоило купить. А может, все и сразу? И еще те кексы? Нет, он же обещал, что сам спечет Хёкджэ рождественский кекс!
После кондитерской они с Хёкджэ заехали в любимый винный магазинчик Донхэ, больше похожий на странную смесь бара и погреба, а затем в любимый ресторан Донхэ, чтобы взять с собой ужин на вынос, и тогда Хёкджэ уже совсем перестал понимать, зачем они накупили столько еды в супермаркете, зато он прекрасно понял одну вещь: во всем, что касается еды, с Донхэ лучше не спорить. К тому же они всегда могут угостить дедушку Чхве, который проживал по соседству с Хёкджэ и всегда радовался его приезду так, словно тот был его родным внуком. Да и вообще, куда сильнее Хёкджэ волновал тот факт, что вот-вот, еще чуть-чуть и... Донхэ увидит его квартиру. Совсем не огромную и не фешенебельную, в самом обычном доме без с консьержа и с вечно сломанным лифтом, слишком просто обставленную и очень заросшую пылью и грязью. И уж точно не похожую на пентхаус в Найтсбридже. Однако Донхэ, даже если ему и не понравилась квартирка Хёкджэ, ничем не подал виду, сразу освоившись и начиная вести себя как у себя дома. Может, дело было в елке, их багаже и куче пакетов, которые им пришлось на руках и ногах тащить на пятый этаж в четыре захода, потому что лифт, конечно же, был сломан, а может, в том, что они оба были на ногах уже вторые сутки, и... может, потому что ему и правда просто понравилась квартира Хёкджэ. Милая и уютная, как и ее хозяин, вручивший Донхэ огромные безразмерные тапки и попросивший его чувствовать себя здесь как дома. И Донхэ... и чувствовал себя в этой квартире так. Пока они в маленькой гостиной, пыхтя и матерясь, ставили так и норовившую завалиться вместе с подставкой и придавить их елку. Пока они под рождественские гимны мыли полы и вытирали пыль в прихожей, на кухне, в гостиной и спальне Хёкджэ — такой же светлой, милой, уютной и просто обставленной, как и вся квартира парня. Кажется, ему нравились лаконичность, а также белый, серый и бежевый цвета. И Донхэ, в общем-то, тоже. А еще ему нравилось, как узкие черные джинсы безупречно облепляют ноги Хёкджэ и то, что выше них, когда тот наклоняется, и что у него узкая полутороспальная кровать, на которой вдвоем можно уместиться лишь в обнимку. Донхэ чувствовал себя как дома и пока они по очереди принимали душ в небольшой ванной, и он наконец-то понял, чем так сладко пахнет от Хёкджэ — гелем для душа с ароматом корицы и шоколада. И он чувствовал себя дома, когда они наконец-то вспомнили про брошенные в прихожей пакеты, варили кофе и разбирали их, распределяя обязанности: с Хёкджэ — украшение елки, ужин и кексы — с Донхэ. Все по справедливости.
Донхэ готовил практически так же хорошо, как Хёкджэ украшал квартиру, и Донхэ просто не мог отказать себе в том, чтобы украдкой не наблюдать за тем, как переодевшийся в свободные черные брюки и белую футболку парень развешивает гирлянды и шары. Белые и синие. В которых так красиво отражались огоньки. И правда не чета тем игрушкам с рынка, хотя тот, кто так сосредоточенно выковыривал их из своего чемодана (в котором, как и предполагал Донхэ, была куча игрушек и не было ни одного запасного свитера) и развешивал их на елку, был куда лучше их. И Донхэ готов был любоваться им целую вечность. Так пристально, восхищенно и долго, что едва не спалил лазанью и кексы, но, слава богу, все же не спалил. И даже успел еще немного помочь уже измотанному Хёкджэ с последними гирляндами, которые тот хотел повесить на окна.
А затем, выключив свет во всей так вкусно напитавшейся запахами свежеприготовленной еды, кофе, сладостей и начавшей потихоньку оттаивать хвои квартире и оставив лишь мерцающие огоньки гирлянд, они, уставшие, но по-настоящему довольные и счастливые, уплетали вкусный горячий ужин, устроившись прямо на полу в гостиной на толстом пушистом белом ковре и любуясь елкой, украшать которые... кажется, у Хёкджэ и правда был свой, совершенно особенный и неповторимый талант.
— Ты знаешь, когда я проснулся вчера утром, то совсем не думал, что этот день закончится так... — завороженно наблюдая за тем, как на гирлянде тухнут ярко-красные огоньки, сменяясь зелеными, пробормотал Донхэ, переводя взгляд на задумавшегося о чем-то своем Хёкджэ, в глазах и волосах которого так же загорались и меркли цветные отблески, и внезапно почувствовал, что если он прямо здесь и сейчас просто не возьмет и не поцелует его, то... этот момент, самый важный и главный, будет упущен. И поэтому Донхэ, отставив в сторону бокал с вином, просто взял и обнял Хёкджэ, притягивая его к себе, осторожно, словно величайшую в мире драгоценность, и когда тот, чуть подавшись вперед, смущенно и немного неловко посмотрел в глаза Донхэ, чувствуя, что еще немного — и он просто захлебнется в этих внезапной волной обрушившихся на него тепле, счастье и нежности, накрыл его губы своими, целуя его в самый первый и самый важный, такой сладкий и восхитительный раз, открывая дорогу еще тысячам таких поцелуев и объятий и началу их новой, но такой важной традиции: каждый год встречать Рождество в этой квартире, под наряженной ими рождественской елкой , обнимая друг друга и чувствуя себя самыми счастливыми в этом мире. Несмотря ни на что. И больше никогда не проводить этот день в одиночестве, ведь Рождество — это праздник, который создан для того, что проводить его с семьей, с друзьями, с родными, близкими и любимыми. Он создан для того, чтобы любить и быть любимыми. Он создан для надежд и для чудес. И для того, чтобы быть счастливыми. Навсегда. Ведь главное — верить и искренне желать быть счастливым, и тогда... все будет так.
It's not over...
