Но всё хорошее рано или поздно подходит к концу.
Чуя, уплыв на рассвете из своего залива на поиски съестного, даже и подумать не мог, что его будет ждать по возвращении. А ждало его вот что: когда русал неторопливо возвращался к месту своего обиталища, выныривая изредка из воды, как и подобает дельфинам, то издалека он увидел, как над поросшим зеленью обрывом в его залив стоит человек и смотрит вниз. Никогда ещё Чуя не видел, чтобы люди приходили в эти заросли — берег был низким с одной стороны и восходил до приличной высоты с другой, где и находился залив, — поэтому решил остановиться, наблюдая, что же незнакомец забыл в этом богом забытом месте. Закрадывались неприятные мысли о том, что кто-то мог прознать о местонахождении дельфина-афалины именно здесь, а кому, как говорится, не хочется посмотреть на морское чудо? Не каждый день увидишь настоящего русала в непосредственной близости от берега, который не хочет заманить своим пением в тёмные пучины и отомстить за своих собратьев смертью их убийц и похитителей — никто из русалок не знал, что делают с пойманными, и знать не хотели. Человек этот стоял очень долго, опустив голову, будто о чём-то раздумывая, а потом… шагнул в пропасть, камнем падая в воду и скрываясь в всплеске волн. Чуя только подозрительно прищурился, не приближаясь. Моряк? Рыболов со своими особенными методами? Просто скучающий чудак? Если и чудак, почему не выплывает? Ловит что-то на дне, наподобие ракушек или мелких рыбёшек? Издали было плохо видно, как незнакомец одет, и Чуя не мог судить, богат тот, беден или обыкновенный шут. Появились мысли даже о том, что человека заставили спрыгнуть, но выстрелов и криков не было слышно при общей тишине — море не грохотало, — а других людей Чуя не видел. Для заложника или пленника незнакомец слишком долго стоял в раздумьях и был слишком спокоен, а для чудака он так и не показался над водой. «Разбился о камни? Да нет. Они слишком далеко от его прыжка». В любом случае произошло что-то неладное, а Чуя — единственный, кто, похоже, видел этот отчаянный шаг. Съеденная на завтрак рыба поперёк горла встала от мысленных терзаний. «Да и чёрт с ним… морской, — Чуя обречённо вздыхает, взмахнув хвостом и снова уйдя с головой под воду. — Если не выплывает, значит, без сознания, а значит, не увидит. Как бы боком только не вышло». Под водой светло и тепло. Солнечные блики играют на поверхности лёгких волн, плавно колышутся водоросли на дне, песок причудливо переливается от далёкого солнца, как и блестящая и гладкая кожа дельфиньего хвоста. Чуя научился плавать бесшумно, словно разучился шлёпать плавником по воде, считая это безвкусицей, — это умение могло помочь избежать неприятных столкновений с людьми и своими собратьями. Но, к сожалению, оно не пригодится сейчас, когда Чуя видит на пологом дне, уходящем от залива вниз, человеческое тело, и ненадолго останавливается, всё ещё полагая, что может случиться что-то плохое. Последние пузырьки уходящего из лёгких воздуха медленно поднимаются с бледных и сжатых губ к поверхности, глаза закрыты, и лицо такое умиротворённо-спокойное, и в руках нет ни ножа, ни камня, ни ещё чего-нибудь режущего или острого. Этот несчастный человек, кажущийся таким красивым на первый взгляд, не заслужил такой участи! Чуя, подплыв ближе, так, чтобы можно было коснуться незнакомца рукой, понимает, что опасности для него ничего не представляет, и, изогнувшись, берёт неудавшегося утопленника за плечи, поднимая и вытягивая на поверхность. Пришлось приложить усилия — человек оказался тяжелее, чем русал думал. «Люди… Они ведь дышат только воздухом, не так ли? — Чуя изогнул бровь, выныривая из воды и вытаскивая незнакомца за собой, пристально на него смотря. — А этот, должно быть, наглотался воды по самое не балуй. И что мне делать?» Просторная белая рубашка прилипла к телу пришельца, и Чуя не сразу замечает, как за спасённым, выброшенным им на берег возле камней, тянется лента повязки из рукава одежды, белая и шершавая, насквозь промокшая; длинные и стройные ноги скрыты чёрными… штанами? Так это у людей называется? Поблёскивает золотая бляшка кожаного ремня на поясе, как чешуя золотой рыбки. Отдышавшись, русал опирается на руки, заглядывая человеку прямо в лицо — а вот он-то как раз не дышит. Не остаётся никакого другого выбора, кроме как с силой несколько раз надавить на грудь обеими руками, которая, как спаситель мог заметить, также обмотана белоснежными повязками. «И зачем ему это? — русал не перестаёт разглядывать лицо утопца, не следя за своими движениями. — Зачем вообще заявился сюда? Только мне лишних проблем доставил». На самом деле, нет. В заливе мало что происходит, и жизнь русала-одиночки текла спокойно, безбрежно и одинаково, пускай тот и не гнался за разнообразием. Капли воды блестят на светлой коже, скатываются в мокрые каштановые волосы, прядями налипшими на лицо, как вдруг человек содрогается всем телом и, жмурясь и нахмурившись, выкашливает воду, накопившуюся в лёгких, обильными толчками — Чуя, не ожидав, резко отстранился, упав на локти и пачкая спину и плавник песком, едва не отпрыгнув, как выброшенная на сушу рыба, и скорей-скорей ринулся скрыться в воде за камнями, затаившись. Сердце забилось от испуга. А вдруг спасённый мог ударить дёрнувшейся рукой или схватить за шею? Чуя слышит, вжавшись в камень, как тот сильно кашляет и тяжело дышит, но всё-таки… интересно. Русал неслышно, как только может, подплывает к самому краю ряда камней, высовываясь и смотря одним глазком, следя, чтобы человек его не увидел, готовый в любой момент нырнуть под воду и скрыться, но утопленник, кажется, даже не пытается кого-то разглядеть в округе. Он лежит на боку, глубоко дыша, и смотрит бесцельно в песок какое-то время, а потом медленно садится, вытянув одну ногу, а вторую согнув в колене и положив на неё руку. Его волосы посвёркивают в лучах дневного солнца, повязки размотались и лежат, подобно длинным белым угрям или водорослям, вокруг — человек смотрит на них с сожалением, не пытаясь завязать обратно, — и, когда пришелец поднимает голову, закрывая глаза рукой от света и жмурясь, его глаза блестят красивым медово-бурым, как дерево судоходных и величественных парусных кораблей, а Чуя мгновенно ныряет под воду, смотря уже из-под неё, не идёт ли за ним человек. Вынырнуть снова приходится тогда, когда русал, не слыша абсолютно ничего довольно продолжительное время, вдруг вздрагивает от неожиданного всплеска, будто в воду рухнуло что-то тяжёлое. Каково же было его удивление, стоило Чуе, доблестному спасителю, благодаря которому и продолжает ходить слух об отважных русалках, вытаскивающих людей из воды, увидеть, как этот странный пришелец сошёл с берега в воду по колено и просто-напросто лёг лицом вниз, раскинув руки. — Что это за чертовщина? — Чуя не удерживается от возмущения, сощурившись и показавшись из воды по грудь, недоумевая, что сделал не так и что, собственно, не так с этим утопленником. — Он же… задохнётся. Забавно, но незнакомец и не думает вынимать из воды своего лица, не дёргаясь и спокойно принимая смерть. Ладно, ладно! Ладно, если бы этот чудак решил захлебнуться где-нибудь не здесь, но если его труп обнаружат именно в этом заливе, то Чуе и дня покоя не будет. Да и как-то некомфортно плавать в этих водах, зная, что где-то неподалёку преспокойно проплывает чей-то человеческий труп. Негодование накатывает новой волной, а страх как рукой сняло. — Эй, ты! — русал, окликнув, тотчас ныряет под воду, сиюминутно подплывая снизу утопленника, недовольно глядя в резко распахнувшиеся глаза, и сильным толчком выталкивает на поверхность, заставляя едва не осесть на близкое дно. — Совсем мозгов нет? Какого чёрта ты здесь топишься? — на удивлённый взгляд человеческих глаз Чуя только скрещивает руки на груди, показавшись из воды ровно по пояс так, что хвоста не видно. — Проваливай. Я не нанимался тебе в спасатели. Незнакомец ошарашен настолько, что не говорит ни слова в ответ, разглядывая благородного дельфина, как какую-то морскую статую, причём ещё и внезапно ожившую. «Немой, что ли? — Чуя же не прерывает зрительного контакта, смотря довольно-таки укоризненно, будто отчитывая нерадивого ребёнка и ожидая если не движений, то хотя бы оправданий. — Или недоразвитый?» Русал только вздыхает, приложив руку к лицу. — О, прошу меня великодушно простить, но на неразговорчивых — интересно почему? — кораллов я насмотрелся сполна, но таких, как ты, на дне нет, поэтому тебе здесь не место. Убирайся, — Чуя презрительно фыркнул и мотнул головой в сторону, одновременно указывая направление пути утопленника-неудачника и смахивая налипшие на лицо пряди огненных волос. О реакции пришельца можно только гадать, но то, что после нескольких минут русалочьего монолога незнакомец вдруг улыбнётся уголком губ, усмехнувшись, не ожидал даже Чуя, потому невольно отплыл чуть-чуть назад. Незнакомец склоняет голову к плечу, медленно вставая на ноги и пытаясь не поскользнуться на рыхлом песке, чтобы снова не рухнуть в воду. — А мне казалось, что все рыбы немые, — голос человека приятен слуху, не высок и не низок, а взгляд у него такой, будто это не Чуя только что доблестно его спас, а он — Чую. Русал даже несколько стушевался, сдвинув брови. — Или золотые рыбки у нас нынче не неводами ловятся? Когда человек, снова оправив слезшую влажную одежду, перестал отводить взгляд от голубых глаз, он зачем-то потянул к русалу руку. Чуе ничего не стоило отшатнуться от конечности, как от гарпуна, скривив губы и широко распахнув глаза, с силой шлёпнув плавником хвоста по поверхности воды и тотчас уйдя под неё, даже спинного плавника видно не было. Незнакомец зажмурился, отряхиваясь от брызг, и в следующую же секунду больше никого не увидел. Безбрежный морской штиль, ни одной беспокойной волны. — А ты рыбка с характером! — крикнул он напоследок, надеясь, что чудесная русалка услышит, вот только на сей раз он ответа не дождался. Даже чайки, казалось, замолкли там, наверху. Чуя затаился за далёкими камнями, не теми, что были в заливе, и стал ждать. «Ещё чего, — думал он, сердясь, даже от внезапно накатившей злости стукнул кулаком по воде, пугая подплывшую к нему и окружившую его же стайку пёстрых и любопытных королевских грамм — рыбы не боялись русалок и считали их своими сородичами, пока те их не прогоняют, конечно. — Протянул ко мне свои жалкие ручонки в повязках. Пусть своих двуногих трогает, — Чуе никто не рисковал говорить, что тот весьма забавно сердится, когда смущён или напуган, но пытается прикрыть истинную эмоцию гневом. Чуя сам догадывался о своей собственной нелепости в эти моменты, но показывать её незнакомцу, оставшись там — верх глупости. — Надеюсь, он догадается уйти оттуда, и мне не придётся ночевать где-нибудь в другом месте. Чёрт, надо было его самому прогнать». Иногда русал выглядывал из-за своей каменной ограды, щурясь и пытаясь разглядеть маленькую чёрную точку — человека — в своей обители, так плохо отсюда видимой, но как бы не старался — всё без толку. Слишком далеко уплыл, а подплывать обратно… Только морской чёрт знает, чем это обернётся. Лучше не рисковать. — А вы как считаете? Стоит мне возвращаться? — кажется, что Чуя обращается в пустоту и разговаривает с самим собой, но на самом деле он спрашивает совета у приставучих королевских грамм. Рыбки всё равно кружат вокруг и посматривают на морское создание тупыми стеклянными глазками-бусинками. Или не посматривают, а русалу всего лишь чудится, но кто хоть раз в жизни не вёл беседы с окружающими предметами? — Вот и я так думаю, что не стоит. Поесть сплавать, может быть… Всё одно время потяну, а этот чудак, надеюсь, догадается задрать свою голову кверху и найти путь обратно. — Чуя опускает глаза вниз, на жёлто-фиолетовых рыбёшек, и вздыхает, подперев кулаком щёку, локтём опёршись на камень. — А вы как думаете?..Этот русал часто оказывается правым.
Чуя из соображений практичности решил не возвращаться до вечера, пускай день и был душным даже под водой, а эти проклятые королевские граммы его облепили со всех сторон, непонятно почему привязавшись. Маленьких глупых рыбок не смущало даже то, что морские создания питаются их же сородичами, только теми, что побольше, вроде той же пресловутой камбалы или корюшки. Иногда удаётся поймать крабов, только их панцирь — это просто тихий ужас: юному русалу в первые разы приходилось весьма продолжительное время стучать крабами о камни, пытаясь их расколоть, и Чуя признаёт, что порой ему это настолько надоедало, что он плевал на всё и бросал их, несчастных, с полурасколотыми или покрытыми трещинами панцирям, уплывая искать что-нибудь полегче, что-нибудь, что было бы по зубам в прямом смысле. Русал не был против сопровождения, но от этих грамм уже пестрило в глазах, потому Чуя решил схитрить, сворачивая к коралловому рифу — красочному, разноцветному, сияющему чешуйками мириад таких же цветастых рыб, радующему глаз любому проплывающему, только если у того нет проблем со зрением или раздражимости на излишнюю аляпистость. Риф был большой, длинный, просто удивительный, и даже угрюмый русал невольно успокаивается, глядя на него, приближаясь к нему, распугивая быстрыми движениями хвоста пугливых его обитателей. И — о чудо! — королевские граммы очень быстро от создания отцепились, затерявшись в красных, жёлтых, сиреневых кораллах, кораллах в синюю крапинку или белую полоску. Чуя заметил только тогда, когда начать уплывать назад, что за ним спокойно следует стайка рыбок-клоунов. «Ладно уж, — русал тяжко вздыхает, не обращая на спутников внимания. — Когда-нибудь и эти отцепятся. Не будут же они со мной на берегу лежать. Ох, точно, — Чуя устремляет взгляд вперёд, раздосадованно щёлкнув пальцами. — Если этот чудак увидит меня с таким сопровождением — засмеёт. Он ведь ушёл, не так ли?» Приближаясь к заливу — русал наизусть знал прибрежные объекты, камни, водоросли и кораллы, знал расположение их же вокруг, потому мог не выглядывать из воды, чтобы определить своё местонахождение, — Чуя осторожно, замирая и прекращая двигать хвостом, показался лишь на половину своей головы, всматриваясь в берег. До него совсем недалеко, а отсутствие недавнего гостя совсем радует. Но всё может быть, верно? — Где ты спрятался? — Чуя шёпотом спрашивает сам у себя, аккуратно подплывая ближе и постоянно оглядываясь по сторонам, заглянув за гряду камней, заглянув под них, а затем задирая голову кверху на предмет наличия незнакомца. — Неужели вернул мне моё личное пространство? Чуе казалось, что утопленник более принципиален и язвителен, но, как, собственно, и вышло, человек действительно ушёл по скрытой зарослями крутой тропе вверх и нигде не затаился. Оно и к лучшему, слава, как говорится, Посейдону. Ушёл, чтобы не портить прекрасный закат, так чудно отсюда видный, играющий всеми оттенками спокойного оранжевого, напоминающего чешую огненного центропига. Солнце — огромное, чистое сокровище из сундуков затонувших кораблей, пиратская монета, — так она называется? — слиток золота, скрывшийся в воздушном песке, выпавший из древесного ящика. Охотниками за такими сверкающими безделушками были донные хищники, клыкастые рыбы из глубинных вод, они могли растерзать за один такой красный или синий прозрачный камень, могли вдеть ржавый крюк в плавник покусившегося и дёрнув, разрывая, могли натравить своих безмозглых барракуд, прогоняя с места наживы, поэтому русалы и русалки, зная о местах затонувших кораблей, старались не заплывать на эту территорию особенно далеко. Противостоять могли только самые храбрые и бесстрашные — их акулы не трогали. Если они видели, что противник стоит на своём и даже не дрожит, они спускали это ему с рук, словно всегда реагировали лишь на страх. Чуя вполне себе мог затесаться в круги таких бесстрашных, но не видел никакой ценности в них: красивые, блестящие, сверкающие, но абсолютно бесполезные. Возле его залива были когда-то залежи жемчуга, но давным-давно его растаскали люди, а всё, что не растаскали, было погребено слоями песка — от скуки Чуя отыскал эти пропавшие жемчужины, их мелкие белоснежные россыпи и крупные шарики, и, полюбовавшись когда-то на находки от силы несколько минут, спрятал их в укромном месте между камней и больше не доставал. Эти жемчужины он называл «жемчугом на чёрный день» — такая драгоценность, пусть и не была редкой под водой, всё равно ценилась. В таком количестве жемчуг можно было обменять на что-нибудь нужное не только у своих, но и у людей, и у злостных расхитителей сокровищ. И… не то чтобы Чуе было жалко, если бы человек это всё обнаружил и утащил с собой на поверхность, но было бы чуть-чуть обидно. Однако не обнаружил, и Чуя со спокойно душой, сытый и согретый, лежал на своём тёплом берегу спинным плавником вверх, положив голову на руки и отдыхая. Было ещё рано, небо полыхало огнём, таким, каким горят тонущие корабли, но русал справедливо решил, что, мол, чем раньше заснёт, тем быстрее забудется происшествие со странным утопленником.Но не тут-то было.
Пробуждая успокоившихся чаек на отвесных камнях, пугая рыб и заставляя Чую едва не полностью запрыгнуть на берег, полностью избавляя ото сна, с ужасно громким всплеском в воду недалеко от залива упало что-то огромное и тяжёлое, волнами поднимая хвостовой дельфиний плавник и вынуждая сердце оглушительно забиться. На первый раз русалу показалось, что это выстрелило ядро пушки, и он впопыхах, даже не стараясь выглядеть элегантным, упав на живот, только и сверкнул блестящей дельфиньей кожей, как змея, уходя под воду и стремительно уплывая вниз, чтобы если не спастись, то понять, что произошло. Чуя готов был уплыть к самому дну и притаиться у песка в водорослях, пока перед его глазами на это самое дно плавно не опустился в половину, верно, человека камень, поросший поверхностной растительностью, мхом и какими-то мелкими цветами, а вслед за ним на верёвке, привязанной к камню, уходил вниз тот самый забинтованный чудак, держащийся за петлю на своей шее и спокойно улыбающийся с закрытыми глазами. Русал чуть не задохнулся от возмущения, забыв на секунду, как плавать. Он что, издевается? — Да что ты, в конце концов, мать твоя водоросль, творишь?! — да, русалки умеют говорить и под водой, но русал-афалина делал это редко — не с кем было, а тут повод появился. Человек его не услышал — слух людей не может распознать другого голоса на глубине, поэтому он бы не среагировал, крой его Чуя отборной пиратской бранью. Он же окончательно утопится! — Мне не нужен твой чёртов труп здесь! Камень со дна русал, каким бы сильным не был, не поднимет, руками утопца не оторвёт, а значит, у Чуи только один выход — грызть. Грызть, а затем, выбросив глупца не берег, выбить из него кулаками всю дурь и заставить есть прибрежные камни. Утопленник открывает глаза тогда, когда чувствует, что верёвка, которой он привязал себя к камню, неистово дёргается, будто ожила и хочет уплыть на свободу. Сознание постепенно угасает, из лёгких уходит воздух, а человек с прекрасными огненными волосами кажется ангелом-хранителем, спустившимся с небес на спасение своего несчастного подопечного. Его образ постепенно расплывается, становится еле-еле видимым пятном, перед тем как незнакомец теряет сознание, но он ещё в силах протянуть руку и коснуться прекрасного существа, коснуться мягких рыжих волос… «Что? — Чуя невольно косится на человеческую конечность, завивающую прядь на его тонком пальце, но отодвинуться не может — вот-вот перегрызёт верёвку и вытолкнет этого дурака из воды, отправив восвояси. — Что тебе нужно? Отстань, недотёпа, бесишь». Русал только и отмахнулся, когда камень опустился на дно, а спасённый во второй раз с силой вновь выброшен на берег — действительно выброшен, Чуя его подбросил, и от удара о землю тот снова кашляет водой, лишь на шее его болтается обрубок привязи. У Чуи руки трясутся от злости, пока тот приходит в себя. — У тебя совсем ума нет? Какого чёрта?! — Чуя бьёт по воде уже двумя руками, пока тот очухивается. — Заняться нечем, что ли, я понять не могу? — А я гляжу, — хрипит человек в ответ, — у тебя много дел, раз меня уже дважды за день спас, чудом оказавшись здесь. Это судьба! — Это не судьба, это у тебя мозгов, как у вот этих камней, — Чуя размахивает хвостом под водой, как разъярённая кошка, и оттого по ней до берега ползут волны. Утопленник-дважды-неудачник сгибает ноги в коленях и кладёт на них руки, вскидывая голову и избавляясь от налипших на лицо тёмно-каштановых прядей. — Судьба, не иначе, рыбка, — на последнем обращении человек улыбается, глянув на русала, а тот глазами молнии мечет. — Иначе почему ты так верно бросаешься спасать меня? — Я спасаю не тебя, а себя от всех тех, кто будет тебя здесь искать, плавающий труп в иле и песке. Топись в другом месте, пока не случилась первая смерть от морского создания на суше. — А ты можешь подарить мне смерть? — голос незнакомца внезапно стал очень воодушевлённым, будто он — художник или поэт, а Чуя вдруг объявился его Музой. — Ты правда это можешь сделать? Русал, слыша это, подозрительно щурится, оглядываясь по сторонам. — У тебя с головой… всё в порядке? По-моему, желать самому себе смерти — это ну совсем чуть-чуть ненормально. — Эх, рыбка, — человек вздыхает, но не прекращает улыбаться, откинувшись на руки и прикрыв глаза. — Ты не знаешь меня, а уже судишь. А вот знал бы… — Не знал, не знаю и знать не хочу, — резко обрывает его Чуя, взмахнув рукой. — Проваливай отсюда, пока я не вылез из воды. — А то что? — незнакомец вдруг коварно сверкает глазами, ложась на живот и подпирая руками лицо, нещадно пачкая одежду песком, глядя русалу в глаза. — Золотая рыбка укусит за палец? Очень взбесило. Чуя, как пиранья, резко, в одно мгновенье оказался возле наглого человека на берегу, просто как стрела, замирая и оказываясь прямо лицом к лицу, смотря, как карие глаза в удивлении распахиваются, а улыбка сползает. Русал нахмурен, а утопленник явно не ожидал такой скорости — дельфин говорит низко, чётко и так, чтобы человек услышал, ещё и схватив его за воротник рубашки: — По плечо откушу. Воцарилось недолгое молчание. Чуя, смерив презрительным взглядом борзого утопца, фыркнув и, взмахнув хвостом и шлёпнув им по воде, снова окатывая волной брызг человека с ног до головы, уплывает, но, немного поразмыслив, решает не отдаляться от этого места и ловко забирается на камень, ложась на него спиной вверх. Голубые глаза сверкают в опускающихся сумерках, а русалок встретить в ночное время суток — примета очень плохая. Морское создание не отводило взгляда с пришельца, пока тот, помявшись, снова не ушёл наверх. Чуя так и не слез с камня, задремав на нём, и снилось ему, как он лежит на берегу и отдыхает, как вдруг сверху, стоит задрать голову вверх, на него стремительно падает утопленник, больно приземляется на несчастную рыбку и тянет за собой на дно — от одного и того же сна русал просыпался не меньше трёх раз, единожды даже скатившись с камня и плюхнувшись в воду. «Чёртов кретин! — Чуя психовал в ночи, снова ударив рукой по поверхности воды и зашипев. — Утоплю собственноручно и вышвырну где-нибудь далеко в море!» Он был вспыльчив и не умел себя контролировать во время злости, стремясь что-нибудь сломать, но сейчас ему всё же хотелось спать. Дельфины, конечно, и ночью ведут активный образ жизни, но и под водой во мраке скрывается всякая зубастая челядь. И дремал бы себе русал спокойно до следующего полудня, снова забравшись на камень, пока внезапно не проснулся рано на рассвете… от всплеска воды и веера брызг. — Я сейчас проломлю тебе голову! — русал не ожидал, что тот же самый чудак — а кто же ещё? — засмеётся и будет от него уплывать, но дельфина не перегонишь: Чуя, схватил его за ноги, просто поднял над собой, как тонущего щенка, и с размаху бросил в сторону берега. — Чтоб я тебя не видел здесь больше! Но, конечно, все угрозы прошли мимо. Как ожидаемо. Весь последующий день Чуя не отплывал от залива, дежуря и не останавливаясь на месте, как стражник, беспрестанно смотря вверх. Русал не мог упустить, чтобы этот — других слов нет! — придурок в бинтах и даже не до конца просушившейся одежде скинулся в воду в четвёртый раз, но тот всё-таки смог: когда «ангел-хранитель», которому надоела своя должность, увидел, как человек подошёл к краю обрыва и приветливо помахал ему сверху, улыбаясь, он едва не разбил своё лицо, стоило приложить к ней руку от недовольства и закипания, ведь утопленник сбросился только что не радостный, в лежачей позе на боку, подперев голову рукой и войдя в воду именно так. Разгневанный русал, подплывший, когда человек высунул голову на поверхность, со всего размаху стукнул кулаком прямо по макушке, а затем оттащил утопленника, бессознательно, на берег, швыряя, как мешающий мусор. Очень хотелось умудриться догнать того на суше и накостылять сразу четырьмя конечности, но, увы, у русалок вместо человеческих ног — рыбьи хвосты. Ими, плавниками, можно отвесить хорошую пощёчину в воде, но на земле русалки явно людям проигрывают. У Чуи от досады скрипят зубы, а от голода урчит в животе — он так ничего и не поел, зато за этим утопленником гоняется, как за сокровищем. Когда Чуя увидел забинтованного незнакомца, — такого ли уж незнакомого теперь? — он не стал ждать, пока тот сделает прекрасное сальто и прыгнет. Человек уже явно действует вспыльчивому дельфину на нервы, тайно желая и утонуть заодно, но побесить — первым делом. Пока утопленник прицеливался, Чуя резво отыскал маленький камень на берегу и, замахнувшись и прищурившись, швырнул своё орудие справедливости прямо надоевшему гостю в лоб, а тот, не ожидав такого предательства, рухнул на спину назад. Русал победоносно отряхнул руки, вздыхая и сетуя на свою нелёгкую судьбу. «Я не выдержу, если он до вечера будет приходить и топиться. Это просто невозможно! — он сглатывает слюну и понимает, что хочет есть. — Я трачу на него слишком много времени. Нужно срочно уплывать до того, как он снова сюда явится. Пусть топится себе на здоровье! Пусть топится. Но только после того, как… — Чуя бросил многозначительный взгляд в сторону камней с залежами жемчуга. — Как он познает мою месть». Русал чувствовал, что совершает огромную ошибку и повинуется необдуманному решению, но желание выместить гнев с лихвой перекрывало всё разумное. «Один раз живём, чёрт с ним, — настойчиво продолжал думать Чуя, захватив с собой целую охапку жемчуга и стараясь не рассыпать по дороге. — Даже если просто так отберут, я ничего не потеряю». А направился дельфин прямо в морские глубины к их глубинным императорам. Жалкий афалина не может внушить человеку о его плохом поведении? Акулы смогут! За просто так никто из разумных существ работать не будет, не безмозглая же существо рыба, а вот за что-то драгоценное — всегда пожалуйста. Правда, Чуя не любил донных глубин. Они внушали страх и ничтожность перед своими размерами и перед теми, кто может скрываться там, в темноте. Некоторые кораллы по пути на глубину светились и сияли жёлтым, освещая путь, но сопутствовали далеко не постоянно — там, внизу, где навек захоронены от людских глаз скелеты гигантских подводных тварей, их зубастые черепа с пустыми глазницами размером с целый прибрежный валун, можно ориентироваться только по далёкому верхнему свету и бликам от солнца на воде там же, ну или по огонькам жутких удильщиков, косящихся из холодного мрака на странного гостя. Кто посмел потревожить покой клыкастых чудовищ? Неужели кто-то настолько дерзкий? Акулы любили внушать страх, потому часто жили возле пещер и старых скелетов умерших гигантов, озлобленные и не имеющие никакой морали, но Чуя не был бы Чуей, не в силах он ответить словом или кулаком в лицо, за ним не постоит, а таких призрачные акулы и угри считают себе равными. Здесь темно и не видно песка, здесь много бесконечных впадин и разломов, но русал не задерживается, стараясь не рассматривать окружающий мир глубин. Он знал, что, если встретить среди русалов-акул и других глубоководных русалок совершенно другой вид, вроде того же дельфина, косатки, да даже, как бы смешно ни звучало, русала с хвостом рыбы-попугая, их нужно опасаться больше всех — они прижились здесь со своим характером и, скорее всего, ещё ужаснее и жёстче, чем обычные хищники. Главное — не показывать страх… И Чуя не показывал. Как хорошо, что акулы падки на драгоценности. Как плохо, что они же дельфинов едят. Стая русалов с хвостами тигровых акул неодобрительно смотрели на внезапно явившегося дельфина, но в ответ на просьбу лишь переглянулись. «Ты не сюда заплыл, — пробасил один из них. — Но мы знаем, кто может тебе помочь». Жемчуга больше не было, ни единой крупицы. Зато план пришёл в исполнение. В ещё более тёмной черноте, на обрыве в бездонную пропасть, лежал древний череп кита, и в нём жил, если верить акулам, он — непонятное существо с прекрасным лицом, но с телом, похожим на осьминога, светящимся и с очень длинными щупальцами. К нему Чуе и нужно было, только тот пока не понимал, почему именно к нему. Тёмно-карие глаза, чёрные волосы, убранные в короткий хвост, и очень странное требование взамен на желание. «Я могу подарить тебе возможность ходить по земле, — говорил он спокойно и льстиво, только Чуе всё казалось, что этими щупальцами его задушат. — Взамен на твой голос. Вернёшься в воду — вернётся и он. А получая что-то, — существо улыбается, — нужно что-то и отдавать». «Чёрт, — в этот момент Чуя пожалел, что не развернулся на полпути. — С одной стороны, не смогу наорать… С другой — смогу набить лицо. Чёрт…»***
Принц очень огорчился, когда, спрыгнув в воду уже в пятый раз, его ангел-хранитель не пришёл. В этот раз он почему-то всплыл и дрейфовал по волне, прибившись головой к берегу и положив руки на живот, думая. — Ну, что ж, это отличное время для удачного самоубийства, — решил человек для себя, продолжая лежать. — Нужно встать и прыгать головой вниз. Желательно на камни, — он садится на песок, бесцельно глядя вперёд себя. — Ну или не заморачиваться… Принц, даже уже не пытающийся со вчерашнего дня высушить одежду, снова падает лицом в воду, не задерживая дыхание. Всего несколько минут, и всё изменится!.. Всё могло бы измениться, если бы вдруг кто-то не схватил утопленника за волосы сверху и резко не дёрнул на себя. Резкий удар по мокрому лицу — «спасённый» лежит на спине, ошарашенный, ногами в воде и головой в песке, чувствуя, как по щеке расползается жуткий синяк, а перед глазами кружат звёзды. Одна, вернее, звезда. — Что я вижу, — шепчет Принц, когда видит склонившегося над ним прекрасного юношу с рыжими волосами и глазами цвета моря, одетого в прекрасные одежды с пышными рукавами, жилет, тёмные брюки. — Мой ангел! Ты пришёл вновь! Где же ты был всё то время?.. Принц ещё не пришёл в себя, но уже зажмурился и ойкнул от сильного пинка по ягодицам.«Сдохни».