я должен был предвидеть, как уровень воды поднимается, но я уже слишком глубоко тону.
Принц, мокрый, как выброшенная на сушу утопленница, ойкал и потирал места ударов и синяков, отскакивая по рыхлому песочному берегу от гневного русала с полностью человеческим телом. Он не сомневался, что этот красавец был не кто иной, как именно тот самый русал, негодующий на взбаламученную чужим телом воду и искренне непонимающий эстетику утопления в жемчужном заливе, где вода была окрашена в цвета вытекающего глаза раненого солнца на горизонте, поблёскивая слезами-отблесками морской пены и отполированными до идеальной гладкости камнями. Не сомневался Принц ещё и в том, что к пламенно-рыжему цвету воды, что под стать тонущему и захлёбывающемуся к вечеру светилу в пучинах моря, может добавиться цвет его крови, только не от звонкого удара черепом о прибрежные камни, скинувшись с берега, а от хруста позвоночника и выдернутых голыми руками ног, если разгневанный хозяин залива его догонит. А он бы догнал, если б не числился двуногим всего очень небольшое время: неуверенно разворачивался, будто деревянный, и даже путался в ногах, останавливаясь и иногда смотря на носки невысоких сапог, будто вспоминая, как делать шаги, но вот пинки отвешивал исправно. По выражению лица вышедшего из-под воды карателя было видно, что он вот-вот ругнётся, сетуя на отвратительно неправильные конечности, ведь с хвостом куда лучше и удобнее, ещё и побольнее отвесить можно по чужой наглой морде, но тут хотя бы две конечности — количество удваивает силу гнева. Дазай усмехался, пытаясь договориться, но «рыбка с характером» договариваться совсем не хотел. Хотел накостылять, но не поговорить. Ни одного слова не обронил! — Постой! — Принц в намокших бинтах потирал ушибленное бедро, прижатый к каменно-земляной стене обрыва, ведущего в залив. Отступать было некуда: слева — такая же стена, справа — вода, спереди — настигающий его «рыбка» с глазами, цвет которых из спокойного и безбрежного штиля превратился в громыхающий и бушующий шторм, ломающий корабли и сносящий в бездну морей маяки. Дазай зажмурился и отвернулся, морально подготовившись к пощёчине или удару в живот, но, видимо, его рыжеволосый спаситель был из благородных — убогих не бьёт больше положенной нормы. — Погоди, давай поговорим, — Осаму осторожно глянул на стражника своего спокойствия, опасаясь получить в глаз, вытянув одну руку перед собой, закрываясь, а второй прикрывая голову, но тот упорно молчит, нахмурившись и скрестив руки на груди. — Только не замахивайся снова. Дай мне сказать, хорошо? Юноша, целую минуту стоя неподвижно, в силах пробурить взглядом в Принце дыру, всё-таки отходит на шаг, фыркнув, даруя личное пространство и лишние пять секунд убежать от справедливого кулака по челюсти на всякий случай. Дазай даже расслабленно выдохнул, радуясь, что рыжий ангел из моря не раскрасил ему лицо в цвета радуги, а то не по-божески как-то. Не по-посейдонски. — Прости, — Дазай, криво улыбнувшись, неловко потирает затылок и протягивает руку для рукопожатия, но «рыбка с характером» вдруг отшатнулся ещё на несколько шагов, немного пригнувшись. Что ж, к диким зверям действительно не стоит совать руку в клетку. Хорошо, что не укусил. — Ох, понял, не горячись. Я не хочу делать тебе плохо, — русал смотрит недоверчиво, с прищуром, но выпрямляется, стоило Осаму медленно приподнять руки ладонями вверх в сдающемся жесте, мол, я даже не сопротивляюсь. — Видишь, я совсем безопасен. Может, представимся друг другу наконец? А то я знаком только с твоим кулаком… больно бьющим, между прочим! И подошвой обуви. Больно пинающей. Но юноша молчал. Ни разу не изменил своему грозному взгляду и не менее грозному намерению выбить из неудачливого утопца все его мысли об утоплении. Не понимает?.. Не может быть. Взгляд осознанный и вовсе не селёдочный. Он же, чёрт возьми, разговаривал с утопленником какое-то время назад, и тот всеми существующими словами костерил его, вытаскивая на поверхность, так почему же сейчас рот на замок? — Ну, ладно, я не претендую оставаться в тени. Мне несложно представиться первым. Принц Осаму Дазай, наследник и будущий правитель города наверху, — он тихо смеётся от обозначения «города наверху» и уже снова хочет протянуть руку по привычке, но вовремя себя одёргивает. — А ты? К тебе ведь можно на «ты»? Пожалуйста, давай на «ты» только с тобой непосредственно, а не с твоей рукой с моим лицом. Когда «рыбка» всё же кивает, демонстративно закатив глаза, нехотя соглашаясь, Принц даже радуется. Понимает! Понимает! — О, я… Ла-адно, — Дазай отводит взгляд, не в силах выдержать пытливый взор синих глаз. Сверлит. Бурлит. Тычет словно тупым буром, пригвоздив к стене. Принц потирает ушибленное чужим пинком бедро. — Я, верно, не достоин твоего голоса сейчас. Может быть, я заглажу свою вину, пригласив тебя прогуляться со мной? Ты увидишь что-то более моря, — Принц миловидно улыбнулся, в неловкости немного оттянув пальцем воротник мокрой рубашки. — Как тебе такое предложение? Позволишь извиниться за тревогу твоего покоя? «Раньше я думал, что это я способен плавать на дне, но встретившись с ним… — Чуя нервно вздыхает незаметно для взора собеседника. — Снизу дна мне постучали». Юноша явно сомневается. Он опешил, подозрительно сощурившись и отступив на шаг, смерив выжившего утопленника презрительным взглядом с ног до головы ещё раз. «Я чувствую подвох, о мерзость, — проскальзывает мысль, когда Дазай снова, но на сей раз уже медленнее протягивает руку, чтобы закрепить знакомство и даже настаивая на таком закреплении, вынуждая насильно доверять. — Что за… Что ты ко мне прицепился?» Пауза весьма продолжительна, разбавляемая шумом моря и победными вскриками падающих в воду и взмывающих из воды чаек, но Принц настойчиво ждёт, когда спаситель пожмёт его руку или хотя бы коснётся её, взявшись. Не клешнёй же, не оторвёт? Он даже поклонился, заложив свободную руку за спину и неотрывно глядя на юношу снизу вверх, выжидая. «Вот упрямый камень, — Чуя фыркает, поморщив нос, и всё-таки неуверенно, но, маскируя под брезгливость, протягивает руку в ответ, пожав. Только тут же об этом жалеет, распахнув глаза и затаив дыхание. — К-какого… чёрта?..» Мысль обрывается, стоит чужим губам коснуться его влажного запястья, тыльной стороны ладони и бесшумно поцеловать костяшки пальцев. Руку пронзает несвойственная дрожь, и Чуя резко её выдергивает, задев Принца по губам, прижав запястье к себе и обхватив другой рукой, будто её у неё отрезать собираются. Смотрит удивлённо и ошарашенно, возмущённо выдохнув. В глазах — шторм, пожравший с рёвом огромную флотилию и улёгшийся, изредка вздымающий вспененные волны и рокочущий на далёком горизонте, уже не надрывно плачущий, но всхлипывающий, утирающий мокрый нос о небесный серый платок. В этот момент Дазай понимает, что даже хорошо, что юноша до возмутительного много молчит и не желает и слова проронить — если судить по взгляду, «рыбка» точно бы разразился гневной тирадой с пиратской бранью вперемешку с обыкновенной человеческой руганью и изредка предлогами. Он явно готов в любую минуту схватить Принца за воротник и, подбросив, начать топить в воде, как гадкого щенка, хромого, слепого, или просто от ненависти к собакам, но Осаму опережает. Решает взять неожиданностью и сбить с мысли, а то мучительно умирать не хочется, схватив за одно из запястий и потянув к подъёму с впалого в берег залива, этого райского закутка, начиная тут же говорить, перебивая: — Хорошо, ты ясно дал мне понять, что ты неразговорчив, поэтому я всё объясню тебе без твоего вопроса, — русал с телом человека и ногами человека настолько поражён наглостью и быстротой горе-утопленника-зачем-он-ему-вообще-помог, что спешно идёт за Принцем, ведомый, не вырывая руки из хватки вновь и сбитый с толку. Вернее, не сбитый с толку, а не успевший разозлиться — гнев разбился о стенку доброжелательности или очень хорошо скрытой хитрости. Очень непривычно идти непонятными человеческими конечностями по ещё более непривычно шуршащим растениям, сухим, а не как мягкие водоросли, песку, который противно липнет к влажным сапогам и не кажется таким нежно-рассыпчатым, как под водой. Вообще непривычно передвигать двумя ногами, а не хвостом, с которым ты родился и жил до тех пор, пока этот проклятый живой камень не решил взбаламутить твою воду и жизнь заодно. — Мне показалось, ты не совсем понял, что я сделал, — продолжает тем временем трещать Дазай, выводя наверх и не давая времени осмотреться как следует: перед глазами расстилается город из белого камня в долине, стоит лишь спуститься с заросшего берега и прошагать по протоптанной дороге. Раньше Чуя видел это людское поселение только с другой стороны берега, и то лишь отдалённые белые башни. А вблизи он кажется очень недурным, нужно признать. — Руку целуют в знак уважения. Я правда не желаю тебе зла, позволь мне искупить вину перед тобой! Принц весьма ловко умолчал о том, что руку целуют при встречах только с противоположным полом. Он не надеялся на то, знает Чуя об этом или не знает, но во всяком случае он его заговорил, чтобы обитатель морей, перебравшийся на сушу во имя мести и точно не без помощи чего-то загадочно-мистического, уже пожалевший о внезапном мстительном порыве, не начал рваться обратно и не просидел всё отведённое себе время в своём заливе, в котором и так провёл всю жизнь. Утверждать, что Чуе отведено время, нельзя, можно только гадать, а как известно, нагадать и надумать можно всё, что пожелает душа — Дазай решил упорно верить, что его спаситель в таком облике надолго и не зависит от боя часов, как та самая пресловутая принцесса в тыкве-карете и с потерянной туфелькой. Принц просто не намеревался бежать ни за какой незнакомкой в полуночи, размахивая потерянной обувью, а потом страдать, что не узнал имени. Русал с изумлением оглядывается по сторонам, не стараясь слушать болтовню выжившего-а-очень-жаль-утопленника, ища, за что бы зацепиться взглядом, но тут же переключая внимание на что-то снова перед ним промелькнувшее: светло-зелёные и широкие листья цветов, разноцветные бутоны, как сверкающие в отблесках солнца под водой коралловые рифы, только мягкие и очаровательно пахнущие; протоптанная тропа, постепенно расширяющаяся десятками следов разных подошв, уводящих в противоположную от залива сторону, — видно, что люди действительно любят море, но ходят на берег пологий, тот, что с другой стороны, нагретый солнцем и шумный, как птичий сад у замка или веселье флибустьеров на разрезающих водную гладь фрегатах с гигантскими брезентами парусов и не менее гигантскими тенями от них; эти… как они… деревья? возвышаются деревья с густой зелёной листвой и шелестят под порывами ветра, теми самыми порывами, которые обычно встречают мокрую кожу со стекающими по ней каплями, стоит лишь вынырнуть из воды и глубоко вдохнуть, заглядывая в голубую высоту с мелькающими точками парящих гагарок и альбатросов. Писк пеликанов и шлепки рыбьего тела о воду с разлетающимися брызгами сменились отдалённой живой речью — не считая непрекращающийся говор Принца — и глухим стуком колёс о мощёные камнем дороги. Откуда Чуя знает об этом? Иногда, пытаясь разбавить досуг на сытый желудок, русал лежал на далёких камнях, наблюдал за мельтешащим цветными точками людным берегом и весьма много видел, слышал, слушал и запоминал. Пока Принц ведёт своего спасителя, он свободной рукой умудряется потирать болящие бока и не очень жестоко, но всё-таки испинанные ягодицы и ноги, почти физически ощущая вину и расплату за грехи. Вот же дёрнул чёрт — морской — пойти и утопиться именно в этом заливе и именно в нём натолкнуться на ворчливого охранника своей обители! Обычно такие повороты в судьбе венчаются или полной трагедией, или счастливым концом. — Я не знаю, встречался ли ты с людьми раньше, — после непродолжительной паузы начинает Принц снова, замедляя шаг и давая возможность передохнуть, когда город начал постепенно приближаться и вырастать. Дазай оборачивается через плечо на Чую, ловя его рассеянный взгляд — только заметил, отвлёкшись от рассматривания всего вокруг. Это совершенно новый и в некоторых моментах — в большинстве моментов — непонятный жителю морской воды мир, наполненный красивой и привлекательной странностью. — Но ты их опасаешься. Они, наверное, просто незнакомы тебе? — Чуя не успевает даже кивнуть, как Осаму не прекращает: — Тебе не стоит бояться. Мой народ мирный. Не нападает из-за куста морской капусты, как голодная акула, — смеётся. «Он наивно полагает, что это смешно, — спаситель утопленника презрительно прищурился, глядя ведущему в затылок, словно взглядом может метать мечи и бить булавой по голове, подкравшись сзади. — Смешно ему, как же. Видно, акула-молот за задницу никогда не кусала». — А ты ведь не боишься? — Дазай вновь оглядывается на попавшего под раздачу его благодарности юношу. — Если ты не хочешь со мной разговаривать, просто кивни. О, о, или нет, или лучше отрицательно покачай головой, пожалуйста, чтобы я знал, что не боишься. Иначе это усложнит мне задачу. «Хитрый какой, — Чуя фыркает, выдернув наконец руку из чужих пальцев, встряхнув ею и действительно махнув головой влево-вправо на радость странному Принцу. — Задачу ему усложнять не хочется. Топиться, значит, так руки чешутся, а как извилинами шевелить, так ноги нейдут. И как его подданные терпят? Если они у него есть, конечно, а он не нагло врёт мне прямо сейчас». Осаму продолжает вещать и трещать о людях и его народе, как неугомонный попугай, слушавший с самого вылупления из яйца речи высокопоставленных людей из дворцов и чиновничьих домов. Нет, не рыба-попугай, к сожалению, но хотелось бы. Та хотя бы немая. Слушая вполуха, что там такого очень интересного и невероятно важного ему рассказывает неудавшийся утопец, Чуя вдруг вспоминает кое-что действительно важное и дёргает Дазая за рукав, останавливая, не дожидаясь вопроса, что, собственно, ему понадобилось и не пересказать ли ещё разок, а то вдруг не расслышал или недопонял, и прикрывает одной рукой глаз, нахмурившись, пытливо глядя на Принца и в глубине души надеясь, что без слов объяснять не так уж сложно. Тот лишь удивлённо вскинул бровь. — У меня что-то с лицом? — озадаченно спрашивает Принц, но юноша отрицательно машет головой. — У тебя что-то с лицом? — снова «нет». — У кого-то что-то с лицом? — ещё более агрессивное качание головой влево-вправо и мимолётный оскал. Он бы рыкнул, если бы имел голос. — Я не понимаю. Мы играем в шарады? Ты хочешь что-то спросить? — Чуя бегло кивает, закатив глаза и, подумав, подогнув одну из ног, стоя только на правой. По взгляду синих глаз видно, что русал не очень осведомлён о смысле слова «шарады», а по взгляду карих — в голове выжившего потопленника даже рыба-конь не валялся. — Одноглазый и хромой? Кто это? — спустя целую минуту строгого и измученного чужой тупостью взора вторая рука юноши поднимается над его плечом, а большой палец касается сложенных остальных четырёх. В глазах Принца неожиданно мелькает искра. — Ох, я знаю! Ты показываешь… птицу! Это птица, да? Из твоей руки? На твоём плече? Когда я был маленьким, приставленный ко мне слуга часто оставлял в тёмной комнате свечу зажжённой, когда приходило время моего сна, и показывал тени зверей, а я… Он не успевает договорить, внезапно сражённый резким ударом под дых, упавший на спину, а задохнувшись и отдышавшись, видит перед глазами приставленную к горлу острую палку, которую, видимо, Чуя резво схватил с земли, пока тот снова ушёл в повествование интригующих фактов о его жизни, наступив вдобавок каблуком сапога прямо на грудь, прямо на белоснежную, мокрую рубашку, и понимание того, чего немой спаситель пытался добиться от его недогадливого величества, приходит вместе с ударом головы о тропу. — Я понял, я понял, — Дазай морщится, приподняв голову, чтобы острый конец импровизированного оружия не царапал кожу. — Ты загадывал пиратов, верно? Палка отлетает в сторону, а Чуя расслабленно сходит с прижатого к земле, вскинув руки к небесам в жесте «наконец-то он понял». Принц приподнимается на локтях, когда юноша благородно протягивает ему руку и, сжав протянутую ему ладонь, помогает подняться на ноги, скрестив теперь руки на груди. — Ты остерегался меня, потому что привык видеть всех людей корабельными крысами и рыболовами на китобойных суднах? — Дазай, несмотря на то, что сейчас с ним обошлись совсем не как с его величеством и наследником престола, даже не подумал о том, что дерзнувшего на такой поступок нужно вздёрнуть на виселице. — Это не только проблема тех, кто живёт под водой, — его голос с весёлого и звонкого перешёл в более серьёзный тон, стоило ему развернуться и пойти дальше, глядя на юношу, чтобы тот тоже следовал за ним и не отставал. — Мой народ промышляет только мирной ловлей мелкой рыбы у берегов и не ходит в далёкие плавания. Мясо китов и дельфинов привозят на чужестранных кораблях, и ладно, если бы просто мясо. Миллион контрабанд в люках и подполах с редкой рыбой и живым материалом для запрещённых людских забав и всего такого. Ну, ты понимаешь, наверное. Ох, точно, ты, наверное, не понимаешь, о каких забавах я говорю, верно? — Осаму как спохватился, дёрнув уголком губ в слабой улыбке. — Такая развлекательная… вещь. Огромный шатёр или здание, где людям за деньги ради хлеба и зрелищ показывают трюки с животными и не только. Невинно звучит, правда? И, знаешь, если до людей, выступающих там, доходит моментально, что делать, то тебе лучше не вникать в подробности, что делают со зверьми и им подобными, — Чуя, ни разу не скорчившись и не нахмурившись, что удивительно, слушает внимательно, поравнявшись с рассказывающим и не сводя с него взора. — Если пираты и остальная бороздящая океана челядь волновали тебя только из-за того, что твои собратья бесследно пропадают после ловли их сетями, то, пожалуй, я раскрыл тебе глаза. Судя по выражению лица юноши, он поражён до глубины души. Ему, стоит догадаться, не рассказывали о том, что вытворяют люди. Не возвращались те, кто был пойман рыболовными сетями, потому и не рассказывали. — Люди — звери, — Дазай пожимает плечами и запускает руки в карманы, глядя по сторонам. Город совсем близко, люди шумнее, они смотрят на Принца и машут руками ещё издали, что-то громко говоря. — Но я не зверь. Ты можешь мне доверять! Теперь уже очередь Чуи вскинуть удивлённо бровь, даже несколько скептически, отойдя от раздумий и будучи под весьма негативным впечатлением от раскрытия всех карт. «Да, ты определённо не зверь. Ты камушек». — Я люблю животных. Правда, — Осаму улыбается, снова протягивая Чуе руку, чтобы тот не затерялся в толпе. — Они милые и красивые. А вот людей не очень. Десятки разных и непонятных запахов ударили в нос, приятных, странных и не очень, а представшая перед глазами картинка людской толпы, говорящей и никак не замолкающей, ошеломила. В голове всё смешалось. В воде так спокойно и тихо, а тут всё такое… необычное. Яркие полосатые полотна, подвешенные над хиленькими столами с корзинами на них, вокруг которых стоят люди, что-то рассматривающие, держащие в руках тоже что-то непонятное — круглые большие и маленькие, разных цветов мягкие и твёрдые штуки. Они сладкие на вкус. Несколько лет назад в водах, ближних к заливу, потонул торговый корабль, и всё, что он вёз, расплылось по морской глади и ушло под воду, и на поверхности плавали десятки этих съедобных, как оказалось, вещиц. Круглые красные, зелёные, жёлтые, как рыба-шар, оранжевые и очень горькие, немного овальные тёмно-фиолетовые, и Чуя чуть зуб не сломал, когда внутри оказалась твёрдая косточка. Были и не только эти сладкие штучки, но все они выглядели так непривычно, что русал только рукой махнул на разбор всего плавающего, а теперь он видит то же самое на этой огромной и длинной дороге, окружённой деревянными и кирпичными домами с глазами-окнами. Бесчисленное количество людей, оборачивающихся на Принца, удивляющихся мокроте его одежды и приветствующих своего правителя. Чуе неловко ловить на себе взгляды, но Дазай не отпускает его руки. С виду, конечно, русал с человеческими ногами выглядит обыкновенно: белая рубашка, закатанная до локтей, тёмный жилет на ней цвета древесного корпуса корабля, светлые… эм, штаны? так они называются? и такого же цвета, как и жилет, сапоги. Да тысячи людей в этом ходят! Ему просто повезло, что он получил уже одетое по всем человеческим нормам тело, и тем не менее Чуя чувствует себя так, будто в ущелье мурен заплыл: все смотрят, глядят маленькими глазками, шипят и булькают, шевеля жабрами, вот-вот рванут вперёд, распахнув пасти. — Что, удивлён? — спрашивает вдруг Осаму у Чуи, продолжая спокойно и расслабленно улыбаться чествующему его народу. — Это называется рынком. Ры-нок. Ну или торговая площадь, как тебе удобно. Здесь всегда полным-полно людей, шума и много интересного! Взамен денег ты получаешь у торговцев то, что тебе нужно. Обменная валюта, знаешь. Монеты, бумажки. И так везде. «Спасибо за разъяснение, а я-то не вижу, что тут целые косяки людей. Толпы, вернее, — юноша не то чтобы боится, но потеряться в незнакомом месте нового мира совсем не хочется. — Денег? Деньги?.. Это аналог сокровищ? Вот зачем столько монет обычно в сундуках затонувших бригантин». После откровения Принца про людей-зверей Чуе начинало казаться, что все смотрят на него не потому, что он, рыжеволосый незнакомец, держит руку их короля, а потому, что все видят в нём жертву их развлечений. Юноша был готов схватиться за предплечье Принца обеими руками, как вдруг в его ладонь приземляется что-то твёрдое и круглое. Красное. Имеет сладковатый запах и прохладное на ощупь. — Яблоко! — весело объясняет Дазай, пожимая плечами. Очевидно, если оглядеться, можно заметить, что правитель взял это самое яб-ло-ко из близстоящей корзины, мимо которой они прошли. Приветливо машет Принц человеку, торговцу, у которого позаимствовал яб-ло-ко. А как же обменная валюта? — Фрукт. Тебе стоит попробовать. Тебе понравится! И Чуя, недоверчиво осмотрев яб-ло-ко, кусает. Да, действительно, это та самая красная штука, которая бороздила океаны в ящиках, когда корабли тонули или их сильно качало волнами. Вкусные, но не такие уж заманчивые. Свежие, сочные, хрустящие, как рыбий череп, только не ранят дёсна костями и не застревают в зубах. Русал даже отвлёкся от созерцания его толпой — мнимого созерцания, — как вдруг, подняв голову и оторвав взгляд от яблока, увидел, что Дазая перед ним нет. Первая мысль неприлична, вторая — Чуя подавился, вытирая запястьем рот и оглядываясь. Люди вокруг ходят, смотрят на него, идут мимо, вперёд, влево, вправо, о чём-то говорят, задевают поклажей или чем-то ещё, а Чуя встал как вкопанный, ища Принца глазами. «Мать твоя водоросль, что за…» — Эй, рыжик! — русал вздрагивает и оборачивается через плечо на голос, увидев наконец над толпой поднимающуюся и машущую ему руку. На голос реагирует не только он, ещё и люди, расступаясь, оглядываясь по сторонам и останавливая взгляд на юноше, чьи волосы — мягкое вьющееся пламя, улёгшееся на плечи и обрамляющее лицо несколькими прядями. Чуя тут единственный «рыжик». У Чуи в голубых глазах снова сходятся тучи и вот-вот ударят молнии, очернив береговую синеву. «Он только что назвал меня?!..» — Эй, иди сюда, я покажу тебе кое-что! Юношу от удара Принца по лицу останавливает только его народ, не сводящий с правителя взгляда. Они не так поймут, если незнакомый приближённый их короля, доселе в этом городе невиданный, вдруг отвесит ему пощёчину или ударит кулаком по рёбрам. И пусть Чуя не разбирается в людских порядках, но может легко догадаться, что его тут же самого оглушат или скрутят. Всадят гарпун в печень… Он сдерживается, сжав руки в кулаки и подходя к Дазаю, стоящему у очередного прилавка с торговцем у него и мило беседующему с красивенькой и смазливой на лицо молоденькой прохожей. Юноша слышит, как девушка заискивающе интересуется, почему на его величестве одежда до нитки промокла, на что тот, усмехнувшись, указывает рукой куда-то позади себя, очевидно, на рыжего спутника, радостно говоря, что Принца постигло несчастье упасть в воду, а этот благородный прохожий спас его! И только вскипевшийЧасть 2
20 января 2018 г. в 16:17