— Я не буду надевать это.
— Прошу тебя, это для твоего же блага. Так нужно. Всего лишь около часа!
— У тебя очень плохо со зрением, — Чуя злился, отходя к стене и отдаляясь от Принца. — Как думаешь, я больше напоминаю сиамского петушка или того, кто может ударить тебя в лицо?
— Да не напоминаешь ты в этом никакого сиамского петушка, хотя и являешься ещё той бойцовской рыбкой, — Осаму держит одежду в руках, поднимая над полом и подходя ближе, но юноша отходит от него по стене всё дальше. — Прошу тебя! Это очень важный человеческий обряд!
— Нет!
Принц вздыхает ещё горестнее, понимая, что заставить своего избранного партнёра надеть свадебное платье возможным не представляется. А как же иначе? Ничем не прикрытое мужеложство карается, хотя, казалось бы, единоличный монарх и властитель может устанавливать свой свод законов — Дазай не хотел переписывать общеустановленные правила и меры ради одного дня, прекрасно осознавая, что решение займёт очень много времени и неделю как минимум. Ждать? Нет, нельзя ждать. Нужно сегодня и сейчас.
На утро после возвращения во дворец Чуя не желал вставать с постели. Голова кружилась, поясницу ломило, ниже пояса болело, подташнивало, будто он оказался на корабле и словил морскую болезнь. Тошнить начинало сильнее, стоило подняться, и слабее, если лежать и не двигаться, и Принц, проснувшийся помятым, но всё же относительно бодрячком, был вынужден до полудня обхаживать болезного в полном молчании: от звуков вскипал мозг и гудело в висках. Осаму свою меру знал, а вот Чуя, кажется, «немножко» перепил, потому и был не в состоянии строить из себя живого человека. Ну, не человека… Но просто живое существо. Ужасно хотелось пить и пребывать в полнейшей тишине, и на момент, когда Чуя прикрыл глаза и провалился в беспокойную дремоту, Дазай в более-менее приличном виде выбежал из своих хором. Как оказалось, весь обеденный зал был убран и приведён в нормальный сверкающий вид — слуги подсуетились; но суть была не в любовании красотой и чистотой места празднества, а в том, что, пока юноша забылся сном и не смотрит по сторонам, нужно убраться в комнате. Служанка смела осколки разбитой бутылки очень быстро и тихо, за что была награждена искренней благодарностью от Его Величества и прекраснейшей улыбкой.
К трём часам дня, когда трижды пробили часы, начался дождь, и прохлада, холодным воздухом пролившаяся в хоромы, позволила Чуе прийти в себя. Осаму сбежал куда-то, когда часы били час, оставив юношу в заветном и столь желанном покое — он, весь преисполненный сил и
желания жить, отказался от нормального завтрака, перехватывая его по кускам, когда проходил мимо стола с подносом (регент Мори очень долго отучал юного и ещё будущего Принца кусочничать, но подростковые привычки давали порой о себе знать во время особой занятости), ведь всё носился с бумагами, решив не ожидать с документами слуг: тому отдай приказ, того попроси, того перехвати, тому стопку вручи, у того лист забери. «Да проще уж самому!» — здраво рассудил Осаму, умело сливаясь с подчинёнными. Все документы были запечатаны в конверты с литыми печатями королевства, никто из прислуги понятия не имел, чего это вдруг Его Величество после обширного праздника так забегало. Случилось что? Неужто нападение извне? Или какая-то важная новость? Но Его Мудрейшество не выглядело столь озадаченным и мрачным, он, скорее, наоборот, словно с нетерпением чего-то ждал, а с нетерпением потому, что нужна куча документов и подписей. Дворецкий ходил за Принцем по пятам, то держа в руках стопки бумаг и перо с чернилами, то с пустыми руками, но тем не менее в какой-то момент, когда Его Святейшество прибежал со двора, мокрый от начавшегося дождя, он отряхнулся, скинул плащ в руки прислуге, поправил корону на мокрой голове, устало рухнул на трон в зале и, будто специально дожидаясь, когда зал наполнят подчинённые, громко выдохнул и объявил: «Свадьбе быть. Разослать приглашения правителям всех тех земель, — Принц взмахнул рукой, — чьих дочерей мне так активно жаловали в жёны. Пусть придут и поглядят наконец на то, что в их снисхождениях я не нуждаюсь!»
Заморский принц, ничего не подозревающий и спокойно отдыхающий в тихих хоромах здешнего короля, осмелился выйти на балкон. Дождь и прохлада отрезвляли и облегчали тяжёлую голову, будто в неё морских валунов навалили, но перед этим Чуя прошёл мимо зеркального стекла в полный рост с резной рамкой, невольно останавливая взгляд на отражающейся в зеркале фигуре: растрёпанные рыжие волосы, больше напоминающие коралловый риф по своей беспорядочности, расстёгнутая и помятая рубашка, отсутствие белья, штанов и обуви, пятна на шее и плечах, больше похожие на укусы мурены или то, как крабы и раки прищемляют кожу клешнями. Юноше было физически больно изумляться своему ужасному виду, но штаны со скинутым на пол бельём нашлись в ворохе сползшего на пол одеяла, и пятна плеч можно легко скрыть застёгнутым верхом. Ну и ночка, верно, выдалась… Штормило так, словно Чуя каким-то образом попал в самое сердце океанической бури, и его швыряло волнами и порывистым ветром из стороны в сторону, от камней и на камни, на берег и с берега, а теперь, когда разбушевавшаяся стихия поутихла, его качает на лёгкой волнующейся поверхности, иначе нет объяснения тому, почему ноги плохо держат.
Воздух во время дождя был очень свеж, и юноше действительно стало лучше. Он стоял, опираясь руками на гладкие и мокрые перила и подставив лицо влажным каплям, чувствуя, как намокают волосы и одежда. Прекрасные алые розы в высоких вазах с золотым орнаментом поблёскивали серебром капель на лепестках, как чешуйками, и казалось, что вокруг царила идиллия: бескрайнее поле, расстилающееся до тёмной полосы леса, молчало, изредка ходя светлыми волнами из-за ветра и невероятно расслабляя напряжённые глаза своим тихим шумом бьющих по траве дождевых капель. Именно в этот момент на балконе сзади дважды стукнули каблуки, и Чуя, поморщившись, обернулся: Принц собственной персоной явился к своему заморскому гостю, улыбнулся и пожелал доброго утра. Он выглядел гораздо лучше Чуи, гораздо и в разы, но юноше как-то всё равно было — ещё бы, зачем волноваться, когда такой весь из себя Его Величество при всём параде целует тыльную сторону ладони и спрашивает, не желает ли его драгоценный гость хотя бы пообедать. Пообедать, потому что завтрак давно пропущен, но Чуя отрицательно покачал головой: он был не в состоянии ответить, лишь только после преподнесённого ему бокала холодной воды. Бокал был выпит залпом.
— Мне кажется, вчера мы немного перебрали, — Накахара глубоко вдохнул и отдал бокал Принцу, но после кинутого на Дазая взгляда сам себя поправил: — Ладно, я перебрал.
— В первый раз так всегда бывает, — Осаму отставил бокал на пол с тихим звоном, а сам вынул из-за ремня на боку длинную, но маленькую в ширину шёлковую ленту. Юноша только бровь приподнял, думая, что кое-кто раз не утопиться, то повеситься собирается, но нет, Дазай зачем-то обхватил его бока и бёдра этой лентой. — Так, а теперь приподними, будь так добр, руки.
— Ты хочешь связать меня, окунуть в воду и продать с хвостом? — Чуя прищурился, но повиновался: на тяжёлую голову отказываться слишком сложно, проще сделать так, как сказано, а возмутиться уже после прояснения разума.
— Нет, что ты, просто делаю кое-какие замеры, — деловито заметил Осаму, примерившись также к плечам и спрятав смотанную ленту на место за ремнём своих штанов. — Всё, благодарю тебя. Если твоя жемчужная душа соизволит, можешь спускаться вниз, твой обед тебе принесут, а я буду рядом. Ох, и к слову сказать, твоя выходная одежда висит на дверце шкафа. Чиста, свежа и высушена.
Осаму сначала развернулся и уже хотел было уйти, выйдя за порог балкона в свою спальню, но вдруг что-то вспомнил и резко повернулся на каблуках обратно, вернувшись к Чуе. Принц снимает корону с головы, надевая её на голову Чуи, оглаживает пальцами по вискам и оставляет лёгкий поцелуй на приоткрытых в желании задать вопрос губах. Улыбается, уходя теперь насовсем. Он нагло пользуется никаким состоянием своего гостя, подлец. Русал, кажется, покраснел. Всё опьянение постепенно уходит.
Он целый день провёл во дворце, не желая выходить на свет. К Его Величеству в главный тронный зал приходило много людей, и юноша от скуки разглядывал каждого, сидя на втором троне в новой одежде, в короне Принца и будучи закутанным в алую мантию. Сегодня Чуя болеет, сегодня Чую немного морозит и целый день клонит в сон, потому Дазаю со временем даже стало не хватать его: старается не говорить, не реагирует на вопросы и предложения столь бурно, как реагировал раньше. Все эти люди так или иначе поглядывали на рыжего юношу снизу вверх, стоя у ступеней, ведущих к трону, и Принц вместе со своими слугами, то отделываясь от помощи прислуги, то отдавая им поручения, что-то негромко говорил каждому прихожанину. Чуя, прикрыв глаза и недвижимо замерев на троне, закинув ноги на один из подлокотников, слышал обращения Принца к этим людям, и Принц называл их никак иначе, как кутюрье. Кто это? Чуе даже спрашивать не хотелось, настолько не было сил. Он не притронулся к еде за сегодня, но не отказывался от воды или, как ни странно, вина, и после каждого глотка из бокала юношу постепенно отпускало от сегодняшнего недомогания. Завтра он точно будет здоров и вновь агрессивен, а сегодня дерзкой рыбке требуется покой и забота от того, на кого он ранее огрызался и нападал, о ком жалел, что не дал утонуть. Дазай, периодически поглядывая на дорогого своему сердцу гостя, улыбался уголком губ, вздыхал и трактовал вид Чуи для себя так: «Что ж, сегодня ты позволяешь мне быть рядом с тобой в абсолютном спокойствии и заботе к тебе, а завтра я позволю тебе любить меня так, как ты всегда это делаешь — кусаешь, ругаешь, не разрешаешь себя касаться».
Чуя иногда останавливался напротив зеркал, разглядывая себя. Нет, он, конечно же, знал, что ходят легенды о русалках, что своим пением или своей особенной магией, присущей всем мифическим существам, могут заставить очарованного человека сделать для них всё, что угодно, даже утопиться на радость остальным поджидающим хищницам, но юноша-то знал, что сам он ничем таким не обладает и в помине. Вроде как. Он ставил под сомнения свою бесполезность в убеждении людей всё то время, пока Принц был рядом с ним. «Да не может быть простой человек так очарован обыкновенной русалкой, — он щурился и глядел через зеркало на Дазая, оставшегося позади. — Или я, может, себя недооцениваю?.. Так уж я ничего не умею? Или в людях ничего не смыслю…»
Этим вечером, когда стоило зажечь свечи в подвесных лампах над залом, Дазай остался с Чуей наедине, видя, как с наступлением сумерек и по истечении времени юноша приободряется. Он походил по залу, разминая ноги и спину, скинул мантию, поправил корону возле стойки с зеркалами и стал отвечать на вопросы, поддерживать беседу с обращёнными к нему фразами Дазая. В тишине и нахождении наедине друг с другом Осаму вдруг встал со своего трона, повернулся к Чуе лицом и встал на колени перед ним, сложив руки на подлокотник и уложив на них свой подбородок.
— Тебя всё устраивает, когда ты рядом со мной? — спросил он, устало зевая. Накахара кивает в ответ, но вдруг снимает корону с себя, держа её двумя руками и надевая на голову Осаму обратно. Поправляет каштановые пряди, чтобы символ власти был надет ровно. — Тогда позволь мне скромно предложить тебе остаться здесь, в моих землях, до конца наших дней, разделив со мной правление?
— Завуалированно предлагаешь выйти за тебя и всё такое? — Чуя хмыкает, подпирая щёку кулаком и глядя на Дазая сверху вниз. — Так делают только представители женского пола, а со мной ты немного ошибся.
— Именно поэтому я не стал использовать эту фразу, — Осаму улыбается, поднимая голову и упираясь теперь локтями в подлокотник, подпирая лицо ладонями. — Согласен?
— Быть с тобой и в штиле, и в шторме, и на корабле, и при кораблекрушении? — Чуя ухмыляется, медленно моргая. — Ты же при первой возможности погибели собственными ногами побежишь к ней. Если копьё не летит на тебя, ты сам на него налетишь.
— Но ведь обещание обоюдно и действует и с моей стороны, — Дазай протянул руку, убирая спавшую на лицо Чуе рыжую прядь ему за ухо и слегка касаясь пальцем щеки. — Ты обещаешь быть со мной и в штиль, и в шторм, я обещаю не топиться в заливах и не раздражать обитающих там обаятельных русалов, — улыбке Принца может позавидовать любой, улыбку Принца жаждет каждый, но получает её тот, кому она не столь важна же.
— Кого это ты ещё раздражать в заливах собрался? — Чуя вдруг нахмурился, опираясь на подлокотники обеими руками, склоняясь и подозрительно смотря Принцу в его блестящие глаза. — Или я, или они, чёртов ты утопленник. Определись.
— Уже давно определился, — Осаму растягивает губы в ещё более широкой улыбке и вдруг складывает ладони Чуе на колени, кладя на них и свою голову, заглядывая в глаза снизу вверх. — Но я не услышал твоего согласия, жемчужина моего возлюбленного моря.
— Тогда скажи мне, почему я должен соглашаться. Что мне твоя власть? Я создание моря, мне не до ваших царских дел, — Чуя смотрит снисходительно. — Что мне твоя земля? Через триста шестьдесят пять лун она мне опротивит и наскучит. Мне не резон делить с тобой то житие, которое будет мне в тягость.
— Я найду для нас самый лучший корабль, — Осаму берёт ладонь Чуи в свои руки. — Ты повидаешь множество земель, о которых мог даже и не слышать, побываешь в таких местах, очертания которых ты и представить себе не можешь. А главное моё предложение заключается в том, что ты не будешь ни в чём ограничен. В один момент ты можешь быть одет в самые лучшие меха и пробовать самые лучшие блюда, а в другой можешь тут же спрыгнуть за борт, в свою родную стихию, и присоединиться к своим собратьям. Устанешь — на лодке будешь поднят обратно, — Дазай рассказывал слишком заманчиво.
— Чересчур идеальны твои речи. И что же ты хочешь взамен? — юноша прищурился.
— Только твоего согласия и обещания, что отныне ты будешь принадлежать только мне.
— Тогда считай согласием то, что за всё время с тобой я не попытался утопить тебя сам.
Дазая действительно можно было бы сравнить со счастливым псом. Чуя бы сравнил, если бы знал, кто такие эти собаки. Он видел, конечно, несколько раз четвероногих мохнатых зверей, но не уверен, собаки это или какие-то другие существа. Юноша, конечно, со временем начнёт разбираться в животных суши и растениях, в быте людей и в жизни на земле, но сейчас собаку ему можно описать наподобие: «Тюлени и морские котики — это водные щеночки, а собаки — это земные щеночки». Ох, или: «Собаки — это как пушистые нерпы, только с четырьмя лапами и забавными ушками». Проще говоря, Чуе гораздо легче назвать Принца подлизывающейся нерпой, чем ластящимся псом.
Они в абсолютном спокойствии провели эти два солнечных дня. Осаму почему-то отказывался гулять по окрестностям и территории своей земли, аргументируя тем, что Чуе в эти дни лучше остаться незамеченным толпой городских жителей. В принципе, юноша был не очень против, ему весьма полюбилось подолгу стоять на балконе и вглядываться вдаль, особенно когда палящее солнце скрывается за пеленой облаков и не вынуждает живых существ плавиться от своих искромётных лучей. Парень уже и думать забыл о замерах своего тела лентой, которой его обвязывал Принц, но понял, что что-то всё-таки не так с этими человеческими традициями, когда Дазай, стоящий рядом на балконе и смотрящий в небо, вдруг заявил:
— Ты знаешь, что такое «фамилия»?
— Ну-у-у… — Чуя протянул это, подпирая щёку ладонью и закатывая глаза в раздумьях. — Ты ведь Осаму по имени, следовательно, Дазай — это… фамилия?
— Верно, — Принц улыбается. Корону он оставил на убранной и чистой постели своей спальни. — А у тебя нет фамилии. Как думаешь, что это значит?
— Что мне тоже нужна фамилия? — Чуя вопросительно вскинул бровь, глянув на Осаму. — Это всё потому, что я теперь человек и живу, как человек?
— Отчасти это так, — Дазай пожимает плечами, переступив с ноги на ногу и тихо стукнув каблуками сапог по полу. — Чтобы не смотрелось странно и не вызывало вопросов.
— Если уж ты сделал мне предложение и попросил разделить с тобой счастье, беды, твоё чертово самоубийство мне на счастье, то почему бы мне не взять твою? Мне как-то непринципиально, как ты меня в миллионах своих бумажек запишешь, — Чуя развернулся к ограждению балкона спиной, опираясь на него локтями и откидывая голову назад, смотря, как бескрайний луг и небо перевернулись, поменявшись местами. — Как у вас, людей, всё трудно… Даже твоё существование без бумажек ставится под сомнение.
— Просто нужно утвердить это событие на законодательном уровне, и тогда ко мне больше не будут подсылать гонцов соседствующих держав с предложением женитьбы на дочерях правителей. В общем, сложно всё, — Дазай вздыхает, прикладывая руку к шее и разминая её. — А ты стал моим спасением от свадьбы с нелюбимыми.
— Я, значит, стал твоим спасением, а на голову мне свалился именно ты? — Чуя хмыкает. — Как-то неправильно получается.
— Неправильно получается, когда прекрасных утопающих принцев спасают не прелестные девушки-русалки с ракушками на груди и великолепными длинными волосами, а дерзкие юноши-русалы, желающие утопить тебя за посягательство на их территорию, — Принц смеётся, но Чуя на это только недовольно фыркает и бьёт ладонью по его плечу.
— Сейчас через балкон вывалишься, если будешь недовольно мне что-то заявлять, а то я ведь действительно могу
молчать как рыба.
Дазай после этого ненадолго затих. Смотрел куда-то вдаль, раздумывая над чем-то, пока не вздохнул:
— Если честно, мне до сих пор не верится, что я могу слышать твой голос и нормально разговаривать с тобой, — он улыбается. — И я рад этому.
— Я сам рад, что могу наконец-то слышать свой голос и самостоятельно говорить тебе, какой ты идиот и как же ты раздражаешь.
— И по такому идиоту, как я, ты ужасно скучал, такого идиота ты целовал и такому идиоту ты пообещал, что будешь со мной и в жаркий зной и в крещенский мороз, и в бурю и в штиль, и в горе и в радости? — Осаму расплывается в хитрой улыбке и блестит своими карими глазами, глядя в глаза Чуе, на что тот только отвернулся и презрительно хмыкнул.
— Я не отрицаю того, что я сам чуть-чуть с рыбьими мозгами, раз я всё это делал.
— Ага, так и запишем, — Дазай радостно хлопнул в ладоши. — Чуя под фамилией Рыбий Мозг…
Принц, правда, получил за это подзатыльник и обзывательство себя дураком, но ни капли не обиделся. Путём долгого подбора сочетаний слогов, а после — сочетается ли подобранная фамилия с именем, решено было оставить фамилию Накахара. Дазай, если быть честным, просто перебирал по памяти фамилии всех авторов книг, что стояли в его огромной и пыльной библиотеке, но почём заморскому принцу знать, если он будет носить фамилию какого-нибудь алхимика? Чуе подумалось в первый раз, что эти четыре слога вполне себе хорошо звучат вместе, а в сочетании с именем так и вовсе прекрасно. «На самом деле, я не придумал эту фамилию, — Дазай усмехнулся, после того как его партнёр определился и заверил, что его всё устраивает. — Я не показывал тебе большого королевского книжного архива в левом крыле дворца, но есть там несколько книг, фамилия автора которых совпадает теперь с твоей».
— Ах, книги. Я знаю эти вещи, — юноша отмахнулся. — Корабли порой терпели крушение в морской шторм, и кучу ящиков и мешков с провизией из пробитого трюма высыпало в океан. Я тогда понятия не имел, что это за рвущийся в руках мягкий материал, но, знаешь, тогда я просто не знал, что бумага портится от попадания на неё воды. Невозможно было прочитать, что там написано, но я жалею, что не попробовал.
— Все мы в этой жизни совершаем ошибки, — Дазай усмехнулся. — Я вот, например, совершил бы глобальную ошибку, если бы вместо утопления избрал повешение или отравление.
— И что же твою царскую тушу натолкнуло на мысль о том, что вместо удобного комнатного повешенья нужно тащиться в такую даль, чтобы элегантно спрыгнуть в воду топориком?
— Не поверишь. Рыбка из аквариума выпрыгнула прямо мне под ноги, когда шёл за верёвкой.
— Рыбку-то вернул на место? — Чуя нахмурился, ожидая, что Дазай сдурил и не поднял несчастное существо, чтоб вернуть обратно в воду, но Принц закивал, утверждая обратное, мол, вернул-вернул, не кипятись. — Ладно, спасся. В рыбке кроется причина, почему ты решил-таки утопиться,
прыгнув под ноги мне?
— Может быть, в ней, — Осаму пожимает плечами. — А может быть, в моей бесконечной любви к морским созданиям.
— К морск
ому создан
ию, — на окончаниях Накахара делает акцент.
Ближе к ночи, стоило луне и звёздам появиться на небе серебряными вкраплениями, подобными рыбьей чешуе, Принц взял за привычку вынимать по розе из своей вазы на балконе и приглашать своего заморского гостя на скромный вальс: «Танец под лунным светом кажется мне очень романтичным», — говорил он, улыбаясь, и Чуе всё казалось, что он таким темпом действительно танцевать научится. Но только казалось, юноша был тем ещё кривоногим танцором. Конечно, он всего несколько дней как снова ноги заполучил, а его уже танцевать заставляют! Благо что Принц никак не реагировал на то, что ему наступают на носки сапог и хватаются за его одежду, как за последнее спасение перед падением. В какой-то момент из-за резкого разворота Накахара не удержался на ногах, поскользнулся и рухнул на холодный пол, утягивая за собой Дазая, и тот, вовремя успев вытянуть руки вперёд и не упав всем весом на Чую, усмехнулся: «Ладно, убедил, свадебный бал организуем только для гостей».
В одну из таких спокойных ночей Накахара рискнул с прыжка усесться на перила ограждения, чудесно балансируя и чудом не падая вниз, хотя за спиной ни одной вещи, чтоб ухватиться в случае потери равновесия, только молчаливая трава далеко внизу. Дазай видел эту храбрость, зная, что рискованности и дерзновенности у Чуи не отнять, но всё же подошёл к нему, сложив одну руку на сведённые вместе колени, а другой обхватив за спиной и держа, смотря снизу вверх.
— Я, конечно, всё понимаю, — он улыбался, стоило Накахаре, глянув на него, многозначительно фыркнуть и сложить одну руку на его плечо, второй взъерошив волосы на макушке, — но рисковать жизнью и ходить по столь тонким ограждениям — это моя фишка. Будь так добр вернуть мне моё амплуа, иначе мне придётся тебя арестовать за кражу идеи.
— Давай не будем забывать о том, — Чуя дёрнул Дазая за прядь, держась теперь одной рукой за перила, — что ты не успеешь добежать до своей драгоценной стражи и пожаловаться им на то, что я тебя обокрал.
— И почему это я не успею?
— Поверь, слетишь ты с балкона не без моей помощи гораздо быстрее, чем успеешь сообразить, так что, — Накахара ухмыльнулся уголком губ, — не балуй. С хищниками шутки шутить не дело.
Чуя любил разлечься на постели, раскинув руки в стороны, когда балкон открыт, с балкона дует, а Дазай лежит на другом краю, стараясь не задеть юношу — он не любит, когда посягают на его место. Принц не уловил того момента, когда вдруг начал уступать свои законные места заморскому гостю, а не уловил потому, что не был особо-то и против: Накахара стал более походить на человека, более ознакомился с человеческой пищей, приобрёл больше человеческих привычек — Осаму поймал его однажды на том, что тот по старой привычке вгрызся в тушку запечённой рыбы зубами, держа её руками, и пришлось его переучивать на пользование столовыми приборами. Честно, Дазай угрохал на это целый день, зато за ужином ему с удовольствием довелось наблюдать, как юноша кривовато, но всё-таки пользуется ножом и вилкой. Даже о салфетке на коленях и за воротником не забыл. Сам Чуя относился к держанию столовых приборов в определённых руках крайне скептически, ночью перед сном задав Осаму провокационный вопрос: «А существует руководство, в какой руке член держать, или царьков вроде тебя этому не обучают?» Если бы Накахара только знал, что за этот вопрос ему придётся жестоко расплатиться завтрашним утром…
Этим утром люди, названные ранее Его Величеством некими кутюрье, принесли во дворец пышное белое платье. Платье, потому что Осаму его так назвал, а Чуя запомнил. Платье, потому что намечается свадьба. Платье, потому что для поддержания статуса Принца Дазаю нужно, чтобы все присутствующие запомнили юношу девушкой, и, наверное, это и есть причина, почему Осаму не горел желанием прогуляться вместе с Чуей по городу. Платье — слово, которое Накахара возненавидел сразу же, как только ему объявили, что ему, самцу дельфина и мужчине в одном лице, придётся в это влезть.
— Я не буду надевать это!
— Прошу тебя. Это для твоего же блага!
Юноше вдруг резко опротивела идея совместного жития и совместного деления власти. Все обещания Принца разбились на мелкие осколки, стоило платью замаячить в перспективах быть надетым на мужское тело, и Чуя захотел бежать. Бежать куда глаза глядят и желательно побыстрее, лишь бы избежать такой позорной участи! Платье? Платье?! Осаму вот это сейчас серьёзно? Дазай держит это платье в руках уже битый час и, кажется, уже слёзно умолять готов, но Накахара сопротивляется как может. «Прошу тебя, всего лишь на некоторое время! — устало говорил Осаму, строя грустные глаза. — Ты никогда больше не наденешь этого платья, никогда больше не увидишь его, но только на сегодня!» Ответом был категорический отказ, и даже зажать в углу балкона заморского принца не получилось — он помнил то, что с края ограждения балкона можно перемахнуть на соседний подоконник, и он сделал это. Дазай, если честно, измучился бегать туда-сюда с этим проклятым платьем, дважды чуть не наступив на полы и чуть не упав. Накахара, если честно, тоже подустал перелезать то в одну, то в другую сторону, прекрасно зная, что от любой осечки может упасть с довольно большой высоты. Осаму торопился, потому что обширное празднество всего королевства назначено на сегодняшний полдень, сейчас — десять утра, а «невеста» по-прежнему ни в какую. «Ну что мне, самому уже влезать в эту чёртову одежду, чтобы казаться для всех парой мужчины и женщины?» — в усталости думал Принц, пока решение не щёлкнуло в голове само.
Он вдруг рухнул на колени, продолжая держать платье в руках, и горестно вздохнул.
— О горе мне! — воскликнул он, всеми силами обращая на себя внимание юноши, и Чуя действительно выглянул в окно с той стороны, стоя на краю подоконника. — Голову мне на отсечение, когда узнают, что сам властитель этих земель заключает брак с мужчиной…
Юноша слушал всё это с большим подозрением. Минувшие трагичные события в его жизни вмиг научили русала не доверять всему, что слышишь и что чувствуешь, как бы это не манило, поэтому здесь ситуация оказалась спорной. Дазай, что ты творишь? Для чего тебе это? К чему печалится твоя душа, когда всегда ты жив и весел? Чуя подозрительно щурится, относясь к происходящему с большим скептицизмом, но совесть подсказывает, что пора бы и ему пойти на уступки, каковы бы они кошмарны ни были.
— Тебе… действительно это важно? — Чуе стало как-то неудобно, и он ступил с подоконника одной ногой на пол, держась за угол каменной стены. Принц всё для него делает, а он притворяться невестой на некоторое время не хочет. Что ему стоит? Это ведь всего лишь на один день, в конце концов. — Намекаешь на то, что тебя могут отправить на казнь?
— А как же? — Дазай глянул на юношу, подчёркнуто всхлипнув и даже не скрывая демонстративности. — Мужеложство наказуемо, а я… а я! Неправильный, жалкий, ничтожный человек, насильно посаженный на трон без права выбора и в свои двадцать два года отправленный на плаху!
— Жалость к самому себе тебе не свойственна, — Чуя спустился на пол окончательно, шагнув к Принцу ближе. Он сильно сомневается в искренности, но Принц себя раньше так не вёл. —Ты ведь мог не устраивать свадьбы, если не хочешь лишиться головы из-за этого. Да и почему ты сожалеешь о том, что можешь умереть? Ты же так хотел этого.
— О, если бы казнили одного меня, — Осаму отворачивается. — Голову отсекут и тебе, если поймают, и тогда путь на сушу тебе навеки будет закрыт. Но что ж… Видимо, такова моя горькая судьба…
— Ладно тебе, ладно, — Чуя морщится и говорит это сквозь зубы, подходя ещё ближе и кладя руку Дазаю на плечо. — Хорошо, будет по-твоему, но всего один де-
Он не успевает договорить, как вдруг его хватают за колени и валят на пол, прижимая за запястья руками. Юноша больно стукнулся затылком и шипит, зато теперь точно не может сбежать или подняться. Вот зачем он ему доверился, заче-ем?! Дазай сверху хитро улыбается, и ни капли тени той печали на его лице, что он испытывал секунды назад. Прохвост, вот прохвост!
— Спасибо, что согласился надеть это чудесное платье, сшитое специально для «королевы», — Осаму ухмыляется, пока Чуя понимает, что только зря повёлся.
— Что-то ты уже не так грустишь от того, что тебе могут голову отсечь, — Накахара нахмурился. — Твои слуги много раз видели меня, как и стража, их не обмануть перевоплощением, умник.
— А мы введём их в заблуждение твоим костюмом, — Принц склонил голову к плечу, и его корона со звоном падает на пол, откатившись в сторону.
— Ты ведь рискуешь быть раскрытым в обмане собственных подданных, — Чуя дёрнул рукой, попытавшись высвободить, но попытка была чисто символической — Дазай не отпустил. — Совсем не боишься? Ты ведь так убивался мгновение назад!
— На меня, единоличного правителя, никто не посягнёт, — Осаму встаёт над Чуей на колени, отряхивая платье и глядя на него, как на наконец-то отысканное сокровище, Накахара же потирает запястья.
— Откуда такая уверенность?
— Ну, знаешь, — в карих глазах вдруг проскользнуло что-то… мрачное и не совсем честное, но ясно Принцем осознаваемое. — Есть один человек, который всему королевству не даст взбунтоваться против меня, и я ему, как то странно ни звучит, доверяю в этом моменте. Тебе нечего беспокоиться. Один вечер — и платье отправится на съедение моли и на тряпки слугам.
Чуя не стал отвечать. Интересно, что за жуткого такого покровителя Осаму имел в виду. Он ведь Накахаре ничего такого не рассказывал. Не рассказывал же? Да нет. На минуту показалось, что этот человек может быть везде… И это немного пугающе. В любом случае Накахара, стиснув зубы, терпел, когда его сначала раздели почти догола, а затем нарядили в платье. Приплыли, чёрт возьми. Хищного и бойкого русала-афалину разодели в платье и представляют всем как самку. Восхитительно. Надо было с того ужасного обрыва в холодных землях Крысиного короля прыгать немного левее, и тогда, может, над мёртвым телом бы уже не потешались…
На месте груди было плоско и пусто. Ну, неудивительно. Принц долго думал, чем бы прикрыть обман, и в конце концов додумался выпотрошить собственную подушку: провёл запрятанным под постель кинжалом по тонкой ткани, выпуская на свободу мягкий белый пух, извинился перед «невестой» около десяти раз за то, что он сейчас будет делать, и вынудил запрятать эти мягкие пёрышки на место груди под платьем. Присмотрелся, приценился, махнул рукой и сказал, что для первого и последнего раза сойдёт, на что Чуя ответил, что этот день в принципе для Принца после такого теперь последний. Какое позорище! Срам-то какой! Юноше кажется, что его бы даже чайки в заливе засмеяли своими противными скрипучими голосами. Накахара не узнавал себя в зеркале, себя, статного молодого парня. Ну что это за одеяние такое? Он — и в женском платье… Ужас. Этот проклятый пух из подушки щекотал кожу на груди и норовил разлететься во все стороны при любом неверном движении, как у попавшего под удар молнии альбатроса, но Дазай клятвенно заверил, смеясь: «Это будет тебе очередной причиной держать осанку и вести себя скромно». Заверил, смеясь, и получил локтем по рёбрам. Принц после этого вмиг убежал из своих хором, громко хлопнув дверью и оставляя «невесту» наедине с самим собой и своим позором (и только исключительно из-за чересчур длинного и пышного подола Чуе не пришлось мучиться с женской обувью, потому он так и остался под платьем в одном нижнем белье и в сапогах). Накахара чувствовал себя отвратительно. Не узнавал себя в зеркале. «Да если б я знал, что после моего чудесного выживания меня вырядят в такое, я бы в жизни к берегу не подплыл ближе чем на ярд!» — негодовал он мысленно, хмурясь и понимая, что его лохматая причёска и его мужские черты лица ну совсем не сочетаются с тем видом, под которым его хотят представить миру. Но хлопает двери, слышны шаги.
Шаги явно не одного человека.
Чуя вздрогнул, инстинктивно пытаясь прикрыться, будто он голый (хотя, конечно, лучше бы был голым, чем в таком виде), как вдруг видит, как развесёлый и в хорошем расположении духа Дазай привёл своего новенького дворецкого, Ацуши.
— Погляди, — улыбается Принц, положив руку своему недоумевающему слуге на плечо. Ему, Накаджиме, можно доверять, вот Дазай и издевается над Чуей. — Как тебе? Сойдёт ли наш общий друг за женщину?
Чуя зол. Нет, Чуя очень зол. Он злобно прожигает Осаму взглядом, но тот и глазом не моргает, будто это и не он вовсе в опасности сейчас. Берегись, царёк, тебе воздастся за твои глупые идеи!
— Мне не хотелось бы Вас расстраивать, Ваше Величество, — Ацуши неловко откашлялся в кулак, — но мне кажется, что это Вы сойдёте за подобие отбивной, если срочно не покинете Вашу комнату.
— Но похож же ведь на будущую королеву? — Дазай ловко отскочил в сторону, когда Чуя, придерживая этот проклятый белый подол рукой, весьма быстро приблизился к нему и замахнулся. — А какая разгорячённая! Чудесная женщина!
— Я покажу тебе женщину! — Накахара злился на это ребячество, и Ацуши стоял как вкопанный, пока Его Величество и, верно, будущее Второе Его Величество кружат вокруг него, причём один — в попытке сбежать, а другой — в попытке убить. И эти люди будут стоять во главе всего королевства?.. Накаджима только вздохнул, прикладывая руку к лицу и стоя на месте.
— Ацуши, будь добр, позови служанок, будущему королеве нужна прекрасная причёска! — Принц скакнул своему дворецкому за спину и положил руки на его плечи, шагая из стороны в сторону и порой опуская голову, чтобы Чуя ничем не попал по прекрасному лицу и не оставил шикарный фингал под глазом накануне торжества. Дазаю было весело, потому что Накахара в таком одеянии не может нормально двигаться, а каждый раз, когда он вспоминает, что под платьем он одет в одни трусы и сапоги, ему вообще не до смеха становится. Лишь бы не увидел никто, лишь бы никто не прознал…
Причёска — вещь ужасная. Чуе пришлось вести себя подобающе, чтобы несчастные служанки, видевшие в нём ранее молодого человека, а теперь — чудесную девушку в свадебном платье, совсем потерялись в догадках и не подумали на такого хорошего Принца ничего дурного. Солнце ярко светило в раскрытые двери балкона, Накахара молча сидел перед трюмо — так называлась штука, похожая на объединение стола и нескольких зеркал — и терпел, закусывая губы и сжимая пальцы рук на подоле этого ужасного платья, жмуря глаза, когда его волосы расчёсывали, случайно дёргали и, словом, приводили в порядок. Пытка, просто пытка. Больших усилий стоило не вскрикнуть своим мужским басом, не вскочить и не послать всё к чертям, но, можно сказать, Принцу он пообещал. Он ведь достаточно долго был без голоса? Пускай уж думают, что «принцесса» безголосая. Безголосый. По итогу юноша увидел в зеркале достаточно, конечно, неплохую причёску… Но она женская, пропади она пропадом! В недлинную, но чистую и пышную косу — это произведение искусства в виде сплетённых прядей отросшего хвоста называлось косой — умудрились вплести цветы, и, в принципе, смотрелось не так уж и дурно. Даже красиво. Настолько красиво, что хотелось сначала спросить у Его Идиотского Величества, нравится ли ему, а потом со всей силы отвесить пинка. Ладно, нужно перетерпеть.
Чуя чихнул раза три, пока одна из очаровательных служанок что-то делала с его лицом, он так и не понял. Нечто, названное пудрой и румянами, ложилось на лицо и дико щекотало в носу, и Чуя постоянно прикрывал рот обеими ладонями, чихая и сгибаясь в три погибели, шмыгая и снова выпрямляясь, видя, как приставленный помогать ему в случае чего светловолосый дворецкий усмехался и прикрывал рот рукой от такой забавной картины. Ужас какой. Чтоб он ещё раз согласился… «Надо было оставаться в своём море и не рыпаться, — измученно подумал юноша, наблюдая в зеркале уже не озлобленное мужское лицо, а вполне себе… ну, такое. Лицо, которое очень отдалённо сойдёт за женское, если глядеть издалека, и не сойдёт за мужское только из-за наличия всей этой приблуды на щеках, губах, глазах, скулах. — Он поплатится за это. Смерть от медленно действующего яда покажется ему цветочками!» Конечно, Чуя злился. Очень злился, но виду не подавал, непринуждённо улыбаясь обхаживающей его прислуге и всеми силами пытаясь строить из себя хотя бы подобие представителя женского пола. Всего лишь перетерпеть некоторое время, а затем можно снять и в одном белье улечься на постель заново. Мыслями, если честно, юноша был уже на прекрасном корабле с перебинтованным капитаном, на корабле в открытом море и чистым рассветным небом, когда морской ветер дует в лицо и чайки кричат высоко над головами. Ради этого можно и промолчать, когда хочется раскидать всё в этих царских палатах по разным углам и гордой походкой удалиться в воду. Выданные ему белые перчатки не усугубили положения, но и не скрасили. Ладно. Ладно, он потерпит.
Принц заявился в половине двенадцатого. Служанки тотчас повставали со своих мест, делая книксен (Принц обмолвился как-то про это слово, и исключительно из-за своего необычного звучания юноша запомнил его), и «невеста» обернулся тоже, незаметно для прислуги прищурившись, глядя на Его Идиотское Величество, и взглядом говоря, что задушит его подушкой, как только появится возможность. Дазай был при параде: белый костюм с бутоном розы в петлице на груди, причёсанные волосы и убранная за ухо прядь с левой стороны, блестящая на солнце корона, белые перчатки, чёрная обувь. Вырядился, ага. Как будто собрался женитьс- а, ну да. Ацуши кивнул, приветствуя Его Величество и мельком поглядывая на «невесту», по виду напоминающую разъярённого хищника, готового впиться мучителю в глотку зубами, но хищник воспитан — терпит. Прислуга отпущена для переодевания ради торжества, Принц буквально светится от своего хорошего настроения, а вот Чуе совсем не радостно, он без нескольких минут опозорен, если кто-нибудь раскусит эту королевскую уловку. Он уже хотел было, встав, подойти к Его Идиотскому Величеству и отвесить пощёчину,
как и подобает дамам, но вдруг замечает, как к спальне Принца движутся ещё две фигуры. Видимо, Дазай их и пригласил, раз обернулся к ним вполоборота и указал рукой на свои хоромы, мол, пожалуйте. Оба достаточно высокие, с чёрными волосами, только один одет в чёрный фрак и белую рубашку под ней, как и Ацуши, а второй практически полностью одет в чёрное и в мантии. Чуя, присмотревшись, думает, что где-то видел лица приглашённых.
Ох, это тот самый русал лисья акула, спасённая из заточения и выпущенная королевской гвардией в море, только теперь он выглядит, как настоящий человек, и имеет ноги, и ему очень рад удивлённый Ацуши — сначала по его лицу видно, как он изумлён, а затем он очень мило улыбается, подходя ближе к приглашённому. Чуе кажется, что он открыл своему морскому народу путь на сушу, раз уже второй представитель объявляется в этом же дворце и в таком же человеческом обличье. Это радует.
А второй…
Юношу от взгляда на него в дрожь бросает. Оцепенение.
— Я рад, что хотя бы на сегодня Вы, Огай, не исчезли в очередной раз, как любите делать, — высокий мужчина в чёрном подходит к Принцу, заложив руки за спину, и на его бледном лице — тень ухмылки. Две тонкие чёрные пряди волос свисают по обе стороны от лица. Дазай знает его? Чуя не может отвести взгляда. Этого… не может быть. Как?.. Мужчина, названный Огаем, смотрит своими красно-карими глазами на «невесту», и в его взгляде читается то, что он
знает абсолютно всё.
— Я не мог пропустить такое событие в жизни своего
единственного наследника, — голос мужчины спокоен, чуть с хрипотцой, и последняя хрупкая надежда на то, что Чуя мог спутать, рушится. О боже.
О боже.
О чёрт. Это в голове не укладывается. — В конце концов, от меня требуется благословение, ведь в основном его необходимость повлияла на то, что я остался.
Накахара понимает, какого человека и жуткого покровителя в одном лице Дазай имел в виду, говоря про то, что покровитель не даст народу своего воспитанника взбунтоваться против него; понимает, кого Осаму имел в виду, когда по возвращении Чуи во дворец сетовал, что «он опять пропал». Накахара понимает, почему ему даровали голос в тот последний раз. Он знает,
где пропадает этот человек.
Этот человек — человек ли? — именно тот, кто даровал ему возможность выбраться на сушу.
Огай прекрасно видит, в каком рыжий юноша глубоком замешательстве. Снисходительно смотрит на лисью акулу, получившую человеческие конечности и молчаливо стоящую сейчас рядом с другим светловолосым дворецким, и невзначай добавляет:
— Твой брак с этим человеком, Дазай, — Принц поглядел на своего регента, — будет счастливым до конца ваших дней. Будь уверен в моих словах.
Накахара чувствует себя на мгновение жалкой рыбкой, оказавшейся в логове акулы. Акула доброжелательна, но внушает такой страх, что перед ней остаётся только благоговеть и смиренно молчать. Чуя немного не ожидал, что в его окружении появятся
такие люди, — люди ли? — но если уж так сложилось, то лучше на случившееся не роптать. Это… к лучшему. Это обязательно к лучшему. Принц чувствует себя гораздо лучше, он расслаблен, берёт Чую за руку, правда, не понимает, почему его избранник с таким ужасом глядит на его наставника. На вопрос о том, всё ли с ним в порядке, Чуя спешно кивает и встряхивает головой. Вся злость куда-то мигом исчезла, и Накахара не понимает, быть ему спокойным от того, какой покровитель теперь будет и у него, или при любой возможности бежать в воду и скрываться в далёких океанических пучинах. С чёрной магией лучше не шутить, он это очень быстро понял. Дазай спокойно берёт юношу под руку, советуя ему перестать волноваться и отдаться всеобщему торжеству до самой поздней ночи. «Сначала — церемония. Знаю, муторная часть, но против традиций я идти не могу, — Принц говорил несколько громче, потому что за стенами дворца уже слышался людской гул и шум. Ох и много будет народу, ох и много. — Это недолго. Верноподданные должны увидеть новую королевскую чету подле алтаря на главной площади». Чуя только кивал. Не отвечал. За ними шли Ацуши и Рюноскэ в качестве самых главных приближённых, за ними, тихо стуча каблуками высокой обуви, шёл тёмный регент. Накахара не думал о том, что сейчас, когда двери дворца распахнутся, он предстанет в таком виде перед тысячами жителей города, он думал о том, что
это существо, являющееся регентом Принца, очень неплохо в жизни устроилось.
Солнце на мгновение ослепило глаза, и в воздух с тысячи рук поднялись подброшенные венки и букеты цветов. Торжественно гудели трубы, алая дорожка с самых ступеней расстилалась вдаль к городскому алтарю, по обе стороны от неё стояла конная гвардия в красных мундирах и на белоснежных лошадях, приветствующие восклицания наполнили всё вокруг. Дазай успел сообщить, что в толпе на церемонии будут присутствовать даже заключённые под строжайшим конвоем, а на резонный вопрос о причине и об адекватности принятого решения Принц заверил, что это для того, чтобы кое-кто увидел, как рухнувший с обрыва пленник не только выжил, но и теперь является законным представителем власти и вторым монархом в королевстве. Чуя готов был признать, что был даже оглушён таким количеством людей и такой громкостью шума, он не привык, что столь много внимания обращено только к нему, и ему жутко хотелось развернуться и вернуться обратно, в тишину и покой опустевшего дворца. «Невеста» от испуга крепко вцепилась в руку Принца, словно толпа может сорваться с цепи, растолкать конную гвардию и растащить королевскую пару по разные стороны, а затем растерзать, но этот инстинкт сработал чисто из-за совсем незнакомой обстановки. Накахара так нервничал, что даже слов кричащих людей разобрать не мог сквозь звонкое гудение золотых труб, и уже мечтал, чтоб поскорее всё закончилось. Ну пожалуйста. Здесь ужасно жарко в этом платье!
Разбрасывать лепестки цветов — традиция. Ацуши и Рюноскэ было всё равно, что делать, это казалось забавным, а вот Чуе это несколько не нравилось: эти проклятые розовые лепестки застревали в причёске и попадали на лицо, благо что тотчас спадали. Принца всё устраивало, он лучезарно улыбался и махал свободной рукой, приветствуя влюблённый в свою персону народ, а вот Чуя вёл себя запуганно. Не мог никак расслабиться под пристальными взглядами тысячи наблюдающих. Он даже не знал, что такое алтарь и что там делают, хотя и был в курсе, что свадебная процессия движется именно туда. Кажется, юноша уже забыл даже, что откровенно ненавидел свой наряд, ведь все его видели сейчас именно девушкой. Забыл про то, что перья, набитые на место груди, щекочут кожу. Может, это даже и хорошо. Главное, чтобы никто не увидел коричневых сапог под платьем вместо элегантных туфель.
Погода явно располагала к сегодняшнему торжеству. Солнце играло бликами в разноцветных витражных окнах большого белого здания, внутри которого прохладно, пахнет какими-то травами и маслами, повсюду — деревянные скамьи, и всё помещение сплошь и рядом под завязку набито людьми, не заходящими разве что на ступени к аналою. Это называется церковью, и Дазай как-то не особо хорошо отозвался об этом месте, скривился на мгновение, стоило приблизиться, но… традиция, традиция, традиция. Перетерпеть церемонию бракосочетания и — вон отсюда вместе с «невестой», праздновать во дворец. Тёмный регент, стоя рядом с воспитанником и его «избранницей», держал в руках алую подушечку с чем-то маленьким и блестящим на ней, и Чуя всё никак не мог понять — слишком маленькое, чтобы разглядеть. Рюноскэ, лисья акула в облике человека, стоял со стороны Накахары, Ацуши на правах дворецкого отошёл на сторону Принца, регент же говорил. Говорил точно, ясно и по делу, не растягивая речи, хотя Чуя думал сначала из-за обстановки, что он тут надолго.
— Я даю слово его величеству, — степенно произнёс регент, и Дазай вдруг развернулся к Чуе лицом, взяв его за руки. Накахаре этот день точно в кошмарах сниться будет.
— Не будем же долго тянуть, господа, — Осаму говорит достаточно громко, обращаясь ко всем присутствующим, но смотря в глаза Чуе. Юноша изо всех сил старается вести себя естественно, но ему хочется нервно засмеяться и выбежать отсюда. Как он до такой жизни докатился? — Я клянусь, что мы будем вместе и в счастье, и в горе, и в любую непогоду, в том обет.
«По правде, до тебя мне дела нет, — эта мысль пронеслась в голове Чуи как-то внезапно. — Ладно, вру, хватит шутить, будь серьёзным». Дазай говорит искренно, и Накахаре тоже как-то на эту волну нужно подстроиться. Он сглатывает и ломает свой голос до более-менее тонкого, понимая, что это какой-то ужас:
— И я жениха люблю, — юноша честно пытается искренне улыбнуться, но получается криво, и Дазай видит это. Он старается сдержать смех, и его лицевые нервы немного дёргаются, но он держится. Чёрт, только бы не рассмеяться.
«И к сердцу не подпустишь, — проносится в мыслях Принца. — Но будешь ты моим, я так хочу. Ладно, всё, шучу, мы уже выяснили это и доказали обратное, будь серьёзным, хватит».
Регент протягивает алую подушечку ближе, и Чуя наконец различает в сверкающих штучках два кольца. Это тоже традиция? Принц снимает перчатки, откладывая их на подушку, и надевает одно из колец на свой безымянный палец левой руки, деловито громко произнося: «Жених согласен», а затем стягивает с руки Чуи и его левую перчатку, надевая на его безымянный палец кольцо и произнося следом: «И Невеста тоже согласна». Ага. Понятно. Странная традиция. Столько затопленных сокровищ юноша видел на дне моря, почему ему не сказали, что нужны кольца? Он бы сплавал на место затопления корабля и принёс бы несколько мешков самых разных колец — с камнями, с вкраплениями камушков, простые, серебряные, резные, да каких только нет. Но ладно, ладно, человеческие традиции странны, он уже смирился. По наполненному людьми залу прошёлся шум.
— А теперь, — регент отдал бархатную подушку, освобождённую от колец, темноволосому дворецкому, и поднял руки вверх, — поцелуй новобрачных для скрепления нового королевского союза.
Что.
В смысле?
Чуя нервно сглатывает. Поцелуй?! Его не предупреждали об этом! Какого чёрта?! Он беспомощно глянул на спокойного регента, оглянулся на Рюноскэ и мельком глянул на Ацуши, чувствуя, как одну из его ладоней сжимает рука Принца, и… чёрт возьми, Дазай наклоняется к нему, а он отклоняется назад. Ни черта себе поворот, почему Накахаре не рассказали об этом? Целоваться с его идиотским величеством на публику? Может, ему ещё и русалкой сделаться обратно? Что за кошмарный день.
— Почему мне не сказали об этом? — возмущённо прошипел Чуя сквозь зубы, когда лицо Дазая склонилось уж слишком близко, чтобы окружающие не увидели. — Дазай!
— Это традиция. Поцелуй меня, и всё закончится, — также негромко отвечает Осаму, глядя в глаза. — Так нужно. Ты сейчас упадёшь, если отклонишься ещё больше.
В зале воцарилась тишина. Неловкая пауза. Невеста явно озадачена поцелуем жениха. Очень озадачена. Со стороны выглядит так, будто они просто в молчании замерли друг над другом и пялятся глаза в глаза, ожидая чего-то. Интересная картина. Не каждый день такое увидишь.
— Ты поплатишься за утаивание этой вещи от меня, — прошипел Чуя в ответ, вдруг хватая Принца второй рукой за плечо.
Накахаре в силе не занимать. Он резко, сжав руки на обоих плечах Осаму, делает лёгкую подсечку ногой — Принц теряет равновесие, падая, но Чуя ловит. Корона с одиноким звоном спадает с головы и скатывается по ступеням к ногам всех присутствующих. Невеста держит на руке жениха, сцепив пальцы второй руки с его пальцами. Юноша победоносно смотрит в удивлённые карие глаза и только тогда целует. Нет, ну, а как они по-другому хотели? И так сойдёт.
Зал молчит. Неожиданно как-то получилось. Но начинает хлопать в ладоши Ацуши-дворецкий, за ним повторяет Рюноскэ, и вскоре молчаливая церковь наполняется свистом и шумом. Брак закреплён, брачующиеся довольны, ведь по-другому не объяснить довольной улыбки на лице Чуи, когда он отодвинулся и позволил жениху выпрямиться. Миллион розовых лепестков взметнулось в воздух, тёмный регент улыбнулся, глядя на воспитанника и его «избранницу». Пользуясь моментом шумной толпы, Огай кладёт одну свою руку в белой перчатке на плечо Накахары, обращая на себя его внимание, а другую — на плечо Принцу, и говорит, смотря на Чую:
— Я дал своё благословение, потому что рядом с тобой,
создание моря, его юное величество не пытается покончить с собой. Вы будете счастливы друг с другом, только моё вам условие, — красно-карие глаза посмотрели сначала на Принца, а потом на Его Второе Величество, — не переубивайте друг друга в момент очередной ссоры.
— Не переубиваем, — Дазай усмехается, подхватывая Чую на руки, но чувствуя, что Чуе будет гораздо проще его самого, Осаму, поднять, чем Осаму — его. — Не переубиваем ведь, жемчужина?
Накахара больно потянул Принца за ухо, нахмурившись, но всё-таки выдохнув и усмехнувшись уголком губ:
— Не переубиваем, горе-утопленник.
