damn, boy!

Чонгук за рулём — концентрация всего самого мужественного: часы на серебряном браслете, переплетения вен, порхающее движение пальцев, автоматическое переключение передач, плавное скольжение по магистрали. Тэхён нервничает. Банально, да. Весь его годами накопленный опыт, проведённый подле заказанных по интернету наборов, не идёт ни в какое сравнение с нормальным сексом. В смысле, с партнёром. Без сохранения анонимности и обмена номерами телефонов. С живым, мать его, человеком. Не то чтобы у него была возможность сделать это с мёртвым, как бы там ни было, сейчас это неважно. Максимум, на который он рассчитывал, примеряя перед зеркалом кельвины, это петтинг. Дальше его бурное воображение просто отказывается функционировать. Окей. Чонгук собирается что-то с этим сделать. — Тэхён? — ДА. Голос ожидаемо даёт петуха, и Чонгук хмыкает, силясь быть в большей степени обходительным и в меньшей степени придурком: — Если ты передумал, мы можем… — НЕ МОЖЕМ. Я ХОЧУ ЭТОГО. Я ГОТОВ. «Чёрт возьми, не помню, чтобы когда-нибудь был настолько готов это сделать», думает Тэхён и вспоминает последние минуты в клубе. Сцена — аквариум, повсюду раскрашенные мальчики-стриптизёры, соблазнительные, медленные и порочные, как поцелуй через витрину. Чонгук зажимает его у стены, нависнув сверху, каноничный, сродни изображению распятого Иисуса на иконах, статный, в сияющих доспехах; и потом — в туалете: стены из стекла, неоновые, яркие, разноцветные, как декорации из «Ромео и Джульетта» База Лурмана. Такой красивый, впечатляющий, как трансатлантический лайнер, роскошный, как матовый Порше, как сочный спелый виноград, промозглый ветер в ивах. В глазах Тэхёна снова чёрным по белому: «возьми меня, как берут мужчину, как ты хочешь взять, тебе всё можно — и когда я говорю «всё», это значит — всё». Один коктейль, а он уже готов продать душу дьяволу. Впрочем, в оправдание: Чонгук выглядит как чёртов дьявол — настигает и сбивает с ног. Тэхён думает: «Знаете, на что похож ад? А я знаю». Чонгук кивает с выражением всецелого понимания и одновременно непонимания ситуации. Тэхён ведёт себя настолько очаровательно, что невольно вызывает улыбку. Облокотившись на спинку сидения, он на всякий случай поднимает ручник, удерживая машину в недвижимом состоянии, и придвигается ближе, ещё ближе. Сейчас бы эффектно уронить пассажирское кресло, заблокировать двери и резко впиться в чужой рот. И, таким образом, напугать парня ещё сильнее. Тэхён сглатывает и чуть дёргается, когда чонгуковы пальцы скользят на его шею, идеально ложатся под линией роста волос, согревают и разминают натянутые мышцы, снимая напряжение и скованность. Он невольно подаётся руке, откидывает назад голову, льнёт и ластится, совершенно забыв о том, что они практически не знают друг друга. Несколько часов переписки не в счёт. Кофе и танцы тоже. Тэхён собирается дать этому парню, этому шикарному, без преувеличения, невероятно горячему парню. Милостивый господь, Чимин сожрёт его потроха, когда узнает. Чонгук говорит: — Не нервничай, я не собираюсь тебя насиловать. — Нет? — Тэхён разморено прикрывает веки, едва не растекаясь по сидению, облизывает губы и отзывается на ласковый голос котячным мурчанием. — Нет, — подтверждает Чонгук с улыбкой. — Я буду нежным. Наверное. — Как это — наверное? — Не знаю, как повезёт. — В смысле, блять? Не будь таким бессердечным. — А каким быть? — Ласковым. — Да? А ещё? — Грубым, но только немного. — Немного? — Точно. Если немного, это всегда хорошо. Чонгук усмехается. Немного грубым. Ладно, это он может. В некотором роде и не без чужой помощи справившись с волнением, Тэхён выкарабкивается на тротуар, соскальзывает и словно невидимым шпателем соскребает себя в вертикальное положение. Приглушённые передние фары и задний свет позволяют не на ощупь пробраться к входной двери. В голове шумит от всего: выпитого, выученного, пережитого, и Тэхён прижимается раскалённым лбом к холодному косяку, чтобы выровнять дыхание и поймать себя в этом мгновении. «Я здесь, я существую и собираюсь заняться любовью». Он может отправить Чонгука домой, отказать и ничего не пообещать взамен, он всё ещё может повернуть маховик вспять, если только захочет. Одного взгляда вполуоборот достаточно, чтобы принять окончательное решение. Чонгук ждёт, когда он повернёт в двери ключ. Когда оставит дверь приоткрытой. И это не то, что называется «быть обязанным», Тэхён просто по-идиотски чувствует себя желанным, его трясёт от предвкушения и болезненного ожидания, от обещания и страсти, которую они разделяют, как жертвенный костёр, как сигнальный свет маяка, как миры Тёмной башни. Словами не описать, насколько это пьянит, потрясает и будоражит. Чонгук оставляет в прихожей кожанку, разувается из своих тимбов, при этом от него не ускользает, что Тэхён продолжает держать дистанцию, кидается к морозильнику, чтобы достать и разогреть сырную пиццу с базиликом и помидорами, продемонстрировав остатки пищи в готовых контейнерах, залежи полуфабрикатов, консервированные овощи и фрукты, полудохлый сморщенный авокадо и поразительную коллекцию вкусов кока-колы. — Посмотрим фильм или комнату? — Тэхён запинается, бросает смущённый пытливый взгляд через плечо, выставляя время на таймере. Тонкий красивый мальчик — проницательный и жадный, робкий и резкий, как подросток, умеющий разгадывать убийства и виртуозно играть на фортепиано. Чонгук пожимает плечами — без разницы. Правда. Если Тэхён скажет ему остановиться, он остановится, обнимет его и просидит так всю ночь, а если скажет уйти — уйдёт. И появится завтра. Во всём свеженьком, выхоленном, ну просто «белый воротничок». Будет раздражать своим присутствием, пока однажды не услышит «да» или «вот, господин офицер, это он». Тэхён говорит: — Знаешь, эм, это тупо. Я повёл себя слишком самоуверенно и всё такое. Может, я мало выпил, а может — выветрилось, но сейчас я чувствую себя в тысячу раз неувереннее, чем перед зачётом. — Мы можем ничего не делать. Сегодня. Тэхён вдруг улыбается, глаза блестят, как начищенное золото, и Чонгук не может не усмехнуться в ответ. В доме уютно, будто тут живёт большая семья, собака, по воскресеньям все пекут кексики, а наверху — в однотипных спальнях, полным-полно всего: шкатулка с секретом, глубокое, как колодец, кресло у стола, стопки учебников и книг, сваленных просто так, массовки ради, или по задумке художника. В комнате Тэхёна нет розового мохнатого покрывала, полога и кисточек, зато есть высокое зеркало, распотрошенная косметичка, гербарий в тонкой геометричной вазочке и вполне себе мальчишечья обстановка: огромный экран компьютера, в углу — за дверью — сваленная стопка грязного белья, которую он сразу же подхватывает с громким: «не обращай внимание, большую часть времени я затворник». Чонгук елозит по коврику мышкой, экран загорается, и пока Тэхён суетится, чтобы создать хотя бы видимость порядка, он создаёт плейлист. Клёвый, как ему нравится. Располагающий. Тэхён замирает на полпути со сваленной кучей поношенных тряпок, застывает и под давлением размыкает руки. Куль с шорохом падает на пол. Он нервно и гулко сглатывает, когда чужие губы накрывают пульсирующую вену на его шее. Вау. А так можно было? — Покажешь, что тут ещё интересного? — Под кроватью. Обувная коробка. — И что я там найду? Смазку и пару журналов с голыми мужиками? — За кого ты меня принимаешь? Я не какой-нибудь там обыватель. — Да ну? Чонгук посмеивается в плечо, согревая кожу дыханием. Тэхён даже не замечает, как его осторожно, методично избавляют от толстовки, притягивают за ремень на талии. Залипает на ощущении крепкого, мускулистого тела за спиной, ненавязчивом соприкосновении бёдрами. Томно выдыхает и прогибается до ноющего зуда между лопатками, когда тёплая ладонь опускается на живот, мягко поглаживая сквозь плотную ткань футболки. Боже. Лишь бы Чонгук оказался таким же классным в постели, каким себя позиционирует. Тэхён так задолбался разочаровываться: и в себе, и в других. Такое ощущение, что он хочет чего-то, чего в мире уже давно не существует. Или на грани вымирания. Красная книга или типа того. Всего-то и надо, чтобы трахал со вкусом и было о чём поговорить в перерывах. Ну, и внешность, само собой. Тэхён часто-часто моргает, неохотно сбрасывая морок, как раз вовремя — Чонгук снова прижимается сзади, по шву, интимно и тесно, вплотную, давая понять, что всё, пиздец. Мажет приоткрытым влажным ртом вдоль шеи, отмечает на стыке с плечом, заставляя подавиться стоном. Извернувшись, Тэхён заглядывает в шальные глаза и стремительно опускает взгляд на эрекцию, облизнув губы. — Могу я взять его в рот? — Можешь попробовать. — Фу, как самонадеянно. Вместе они сдёргивают одеяло и подушки с матраса, пружинистого и весьма гостеприимного, Чонгук стягивает через спину футболку, расстёгивает наполовину джинсы и удостаивается шумного восторженного выдоха. Господь милосердный. Идеальное тело, идеальные пропорции. Тэхён порывается скатиться с постели, подтянуть к себе телефон и запечатлеть для истории свой воистину счастливый билет. Великолепное новое впечатление. — Хватит глазеть, — повторяет Чонгук второй раз за эту ночь, и Тэхён недовольно морщится, мол, пошёл ты, сам решу, когда хватит. — Прикоснись, если хочешь. О, Тэхён хочет. И часто-часто кивает в подтверждение. Вселенная за что-то любит его, раз преподносит такой щедрый подарок. Загорелая кожа, пирсинг в левом соске, рельефы мышц и замысловатые узоры тёмных вен — Тэхён чувствует, как тьма, густая и пугающая, ударяет в грудь, в самое сердце, разрывает пополам, и всё кружится в огромной разноцветной воронке. Хорошо, что лежит, потому что ноги внезапно подкашиваются. Пересыхает в горле. От всего этого становится слишком. Просто слишком. Чонгук вытягивается в непосредственной близости, кренится на него, как трёхмачтовик под огромным облачным парусом, под соблазнительного цвета кожей происходит какой-то неистовый танец, от которого Тэхён не может оторваться, словно загипнотизированный, пока его лицо не сгребают сухие горячие ладони, заставляя посмотреть в глаза — огромные, круглые, прекрасные, без зрачка и радужки, неземные и очень страшные, как приступ клаустрофобии и тёмно-синие махровые розы. Чонгук, наконец-то, целует его, и в голове не остаётся ни одной мысли. Смывает всё, сносит цунами. Тэхён цепляется за него, оглаживает руками с трепетом, будто китайскую вазу — тринадцатый век, каждый день потом вспоминать и доказывать себе, что достоин, чтобы не сказали: не ценишь, не бережёшь… чтобы не разрушить себя, заносчиво думая, что всё есть. Вокруг рта становится влажно, когда Чонгук скользит губами на щёку и возвращается тем же путём: обводит кончиком языка овал по-лягушачьи распахнутого рта, дразнит и отстраняется, стоит Тэхёну неосознанно потянуться следом. И это нечестно. Это по-настоящему нечестно с его стороны. Тэхён так и говорит, зло, почти капризно: — Пидор. И Чонгук скалится с прищуром: — Ага, ты тоже. Совпадение? Не думаю. Они целуются так долго, что под конец прелюдии Тэхён уже практически не чувствует свои губы. И язык. Но он всё ещё намеревается вознести Чонгука на вершину блаженства своим ртом и, если очень повезёт, не только. Но тот почему-то меняет его планы в последнюю секунду. Спрашивает: — Где оно? То, о чём я постоянно думаю. Тэхён бормочет: — Если мы оба думаем об одном, то там, — и указывает под кровать. Разумеется, под кроватью — чтобы при необходимости всё нужное под рукой. И это не какие-нибудь там журналы с полуобнажёнными мужчинами и мальчиками, и не пиратские записи с порнушкой, и даже не флэшлайт с изображением губ, вагины или ануса. В их случае — и не безосновательно — конечно, ануса. И вообще, нормально, что каждый раз упоминание этого предмета ассоциируется у него с песней Джесси? «You my flashlight» и всё такое. Так вот. Коробка. С однозначно не самым подходящим наполнением. Тэхён мучительно долго пытается привести в порядок дыхание, пока Чонгук выуживает и помещает на постель сундук с его сокровищами. Чего там только нет: смазка на любой вкус, запах, цвет и эффект — увлажнение и разогрев его любимые, естественно. Вибраторы и пульки для дорожных развлечений. Но Чонгук быстро отметает все энергичные девайсы в сторону и вытягивает на уровне глаз плаг — прозрачный и приятный на ощупь, конусной формы, узкий вначале и плавно расширяющийся к основанию. Оба смотрят на него с неуместным благоговением. — Повернись. — Чонгук, я… — Я сказал: повернись. Тэхён замирает, стопорит Чонгука руками, надавливая в грудь. Не помогает. Чёртов гладиатор. И вряд ли что-то поможет. Тэхён ведь уже представлял это, верно? Как сходит с ума, плавясь и распадаясь на атомы, пока Чонгук пытает его игрушкой, не позволяя кончить. — Может, в первый раз обойдёмся привычной схемой? Я буду лежать на боку, стонать и хныкать в особенно удачные моменты, а ты пальцами, знаешь, на счёт три, медленно и нежно меня растянешь, а потом войдёшь членом. Честное слово, я боюсь твоего взгляда, мне страшно, мы мало знакомы, и я не люблю такое, типа, блять, серьёзно. — На водной основе или силиконовую? — На водной, господи, прошу, пощади меня… На самом деле Тэхён почти готов расплакаться. От счастья или почти. Он сам стаскивает джинсы, носочки, поддевает резинку белья большими пальцами, стоя на коленях, когда Чонгук вдруг перехватывает его бёдра и притягивает к себе: кончик пробки проскальзывает между ягодиц, не явно, без нажима, ничего такого, но очко всё равно сжимается в предвкушении. Губы обхватывают головку его члена, марают слюной ткань в том месте, куда уже впитался предэякулят. Тэхён стонет: — О, боже. Кажется, он в жизни не видел и не чувствовал ничего горячее. А потом Чонгук его нюхает. В прямом смысле. Вжимается носом ему в пах, куда-то под яички, и шумно втягивает воздух. И всё ещё водит кончиком плага между его ягодиц. Тэхён думает, что это пиздец. Эротика зашкаливает. Особенно когда Чонгук проводит носом вдоль его эрегированного члена, совмещая с ленивым беспорядочным движением языка, и просовывает ладонь в его боксёры, со стороны бедра, сжимая и резко дёргая кулаком. Отодвинув тёмно-серую ткань, он повторяет жест, медленно вниз и ещё медленнее вверх, буквально вынуждая Тэхёна течь, а после отпускает резинку, так что та возвращается на место со звонким шлепком. Очередное расплывчатое пятно не заставляет себя ждать, и он снова приникает к нему губами. Тэхён даже успевает увидеть растянувшую их ухмылку, прежде чем несдержанно застонать в экстазе. Ещё никогда он с таким расточительством не использовал смазку. Из всего многообразия Чонгук выбирает лубрикант с витамином В5, бережный и нежный, щедро выдавливает на ладонь и размашисто проводит между тэхёновых ягодиц, равномерно распределяя влагу. Подушечки его пальцев кружат вокруг входа, чуть надавливая по краям, и Тэхён нетерпеливо разводит колени, приглашая и поощряя к действию. Он хочет показать, как приятно то, что Чонгук делает с ним, поэтому рассеяно тычется губами в чужое запястье, предплечье и ключицу. А потом приходят пальцы. Чонгук дышит вместе с ним, прямо как на этих идиотских групповых занятиях: сцеживает воздух сквозь зубы, удобнее обхватывает чужое бёдро, оставляя на коже краснеющие отпечатки, проскальзывает внутрь на середину фаланги и осторожно, медленно прокручивает, чтобы ощутить, насколько Тэхён внутри податливый и мягкий, без единой трещинки, раскрывается легко, плотно и горячо обхватывая, и так чертовски неохотно его выпускает, вытягиваясь вслед за его пальцами. Чонгук прикусывает изнутри щёку, чтобы только не. Всё — не. Его всегда это поражало — насколько человеческое тело может быть откровенным. А складное мальчишеское тело Тэхёна как нельзя лучше отвечает на каждое его прикосновение. Отзывчивое, чувственное, оно открыто демонстрирует удовольствие: член покачивается и дёргается, стоит слегка надавить, наполнить сильнее, вогнать до костяшек. Наслаждение от анальной стимуляции кажется сомнительным ровно до того момента, пока не попадёшь в опытные руки. А руки у Чонгука что надо. Тэхёну грех жаловаться. — И часто ты разминаешь свою задницу? Хриплый от возбуждения голос вклинивается в рассудок, разгоняя тонкие переливы света. Тэхён моргает. — Ч-что? Не мог бы ты повторить, а то я слегка потерялся в ощущениях. — Так хорошо? — едва коснувшись губами внутренней стороны бедра, спрашивает Чонгук и любовно трёт тремя пальцами влажно блестящий сфинктер, чтобы через мгновение пикой протолкнуть их внутрь. Тэхён со свистом втягивает воздух и прогибается с острым «ах»: — Н-невероятно. Плейлист включается заново, и в комнате снова слышатся до боли знакомые клубные биты. «Как и не уходили», думает Тэхён и перед глазами сразу всплывает автомат с презервативами. В этот момент их мысли с Чонгуком поразительно схожи, тот тоже возвращается к воспоминаниям их первой встречи: мальчишка перед ним сияет, как капля росы, хрустальный шар с хлопьями снега и тысячей миров, городов и мельниц, красивый, перламутровый, махровый, дерзит и даже не пытается этого скрыть. Чонгук хочет его себе, неистово, невыносимо, как вещь — забрать и спрятать. И получает. Только желание обладать не проходит, наоборот — накатывает с новой силой. Он хмурится и порывисто переворачивает Тэхёна на живот, из-за чего тот в последний момент успевает выставить для опоры ладони. «Чёрт, он же не собирается… или всё-таки собирается?», а потом вместо привычных тёплых пальцев приходит чужеродный холод, и он судорожно поджимает ягодицы. — Пока не поздно, предлагаю обговорить некоторые правила. — Я слушаю. — Если я скажу «стоп», ты остановишься. — Предположим. — Хэй, — Тэхён бросает колкий взгляд через плечо, но колени некстати разъезжаются вслед за подогнувшимися запястьями. Чонгук лижет его копчик, придерживая поясницу липкими от подсыхающей смазки пальцами, и проталкивает в него игрушку. Открытый лоб, пара прядей спадает. Сосредоточенный, внимательный и всё ещё охренительно горячий, он следит за тем, как стенки поддаются и раскрываются под давлением, охватывая и жадно проглатывая с его подачи какую-то прозрачную хрень. Чёлка щекочет предплечья и лезет в глаза, но Тэхён решительно ничего не может с этим поделать. У него трясутся колени и ноет поясница, он буквально на грани и уговаривает себя остаться там подольше. А Чонгук — безжалостный ублюдок — пропихивает в него пробку, выдавливает смазку, хвалит его этим своим потрясающим тембром, что-то вроде «ты такой молодец» и «могу вечно смотреть, как она исчезает внутри тебя», и прижимается губами к основанию. Прозрачному, как стекло, в подтёках с витамином В5. И смотрит порочно, с обещанием. И это просто звездец, что такое. Тэхён всхлипывает, но не просит вытащить. И остановиться тоже не просит. Только это метрономное «пожалуйста» и «Чонгук». Помогает. Не сразу, конечно, а по мере возможностей. Чонгук говорит: — Расслабься, детка. Дыши. Выдыхай. Тэхён старается, правда. Дебильные групповые занятия. Он дышит, вдох-выдох, чуть не теряет сознание, и Чонгук медленно-медленно, по миллиметру, вытягивает плаг назад. Кажется, у них обоих такое впервые. — Я что, кончил? — Ага. — Прямо так, без ничего? — Ага. — Вот ты мудак. — И это я был только немного грубым. — Ненавижу тебя. — Неправда, ты меня обожаешь. И хочешь ещё. Как насчет того, чтобы теперь ты постарался для меня? — У меня нет ни малейшего желания двигаться в ближайшую вечность. — Славно. Тогда просто расслабься и попробуй не кричать слишком громко. «Ну, спасибо, блять», думает Тэхён и пропускает вдох, когда Чонгук мажет головкой по влажному раскрытому входу. На «громко» у него уже нет сил. Никаких. Совсем. Даже капельки мотивации не осталось. Чонгук толкается бёдрами, пару раз качнув тазом, оказывается внутри легко, со свистящим стоном, так что Тэхён только подкатывает глаза от ощущения плавного заполняющего скольжения — бляшка ремня на джинсах звенит в такт каждому движению. Чужие уверенные пальцы сжимают его член, растирают под головкой, проводят по всей длине, выжимают остатки, как Чонгук и хотел — досуха. Возбуждают снова. Внутренне Тэхён трижды прощается с жизнью, просит прощения и молится, чтобы только пережить этот день, как можно скорее очнуться кончившим и свободным, освобождённым, а не вот это вот всё. А потом хнычет плаксиво и жалостливо, срываясь в неконтролируемую дрожь, так что Чонгук вынужденно останавливается, аккуратно поворачивает к себе, трёт большими пальцами по остро-высеченным скулам, обводит податливо распахнутые губы и нежно-пренежно целует под подбородком. — Хэй. — Немогунемогуяпростонемогу. Чонгук мысленно стонет. Чёрт. Это выше него. Такой очаровательный, притягательный, неискушенный. Просто вау. Чонгук склоняется для поцелуя, который Тэхён встречает с тихим вздохом и благоговением, его губы цвета ягод, полнотелого розового вина, рождают в сердце что-то, с чем ему ещё не доводилось иметь дело. Севший голос прибивает: — Просто отпусти себя. И Тэхён отпускает. Ещё чуть-чуть и переродился бы. Он вздыхает и кривится при попытке подтянуть колени к груди. Глаза можно не открывать, он и так знает, что Чонгук всё ещё здесь — не привиделся, перебирает на затылке его мягкие влажные от испарины волосы и едва заметно улыбается. Расслабленный и удовлетворенный. Тэхён даже подумать боится, надолго ли. — Подать тебе кофе в постель? — 2/3 молока, чувак, и… — Шесть ложек сахара, я помню. А потом наклоняется и целует — долго, мокро и невероятно, как только он умеет. Когда Чонгук встаёт с постели — обнажённый, с опавшим ещё блестящим от смазки членом, напряжёнными бёдрами и вздувшимися венами, расцарапанными предплечьями, лопатками и поясницей, с засосами по всей шее и вокруг побагровевшего левого соска, не парень — предел мечтаний, Тэхён падает глубоко и надолго, залипает безбожно и матерится, закрывая лицо руками. Damn, boy. Какой же он всё-таки горячий.