Сделай шаг навстречу

      Как это странно, когда ты, на протяжении шести лет вспоминаешь о событиях, которые, казалось бы, так глубоко похоронил в себе, что они должны были умереть, задохнуться, не выжить в этих условиях.       То, что случилось шесть лет назад, до сих пор в моей израненной памяти живо и так же ярко, как будто это случилось вчера.       Что-то проходит, что-то забывается, а что-то невозможно вычеркнуть из своего сознания, как бы ни пытался ты это сделать.       Я старался, как же я старался, но сердце каждый раз болезненно ёкает, когда я думаю, хоть на секунду представляю себе образ человека, которого я с таким усердием выжигал из своей души на протяжении каждого дня, месяца, года.       Я помню, будто это случилось вчера, как Ила, мой прекрасный и самовлюблённый Гамлет, входит в нашу аудиторию в первый раз, как все замирают под его снисходительным взглядом. Я помню, каким он тогда был красивым, каким недосягаемым. Я помню до мельчайших подробностей наше сближение, стычки, попытки примириться с действительностью, которая так была против нас, помню его взбалмошные поступки, которые в итоге привели нас к расставанию.       А потом… эта терапия с Ренатом. Подобное подобным, так, кажется? Да, я пытался. Я честно пытался, у меня даже получалось.       И Ренат, такой мягкий, такой доверчивый, так сразу и безоговорочно отдавший всю свою жизнь в мои руки. Так мне тогда казалось.       Тот глупый каминг-аут, когда мне было невыносимо больно после отъезда Илая, и я, в желании хоть немного притупить боль, как в пропасть ринулся в эти отношения на глазах у половины универа.       Сейчас я сам удивляюсь, как мне тогда хватило решимости подойти к Ренату и поцеловать его на глазах у всех. Но мне было настолько всё равно, что я не думал ни минуты. А Ренат… он был так счастлив, как будто только этого и ждал за всё время нашей разлуки. Это было шоу сродни тем, что в своё время устраивал Илай для потехи публики, но для меня это была единственная возможность спастись.       И мы действительно были одни с Ренатом в тот момент, одни среди шумной толпы, я и в самом деле верил тогда, что вот оно, я отправился к началу, что весь тот отрезок пути, что я прошёл с Илой, был перевалочным пунктом, чтобы я вернулся в своё прошлое.       Мы целовались с ним, как будто больше никого не было в этой вселенной. Потом, когда мы наконец оторвались друг от друга, мы увидели изумлённые взгляды моих однокурсников, просто ошарашенных студентов с других потоков, вдалеке осиротевшая свита Фролова взирала на нас с не меньшим удивлением. А позади, за нашими спинами — взъерошенный Паха, с таким вызовом глядящий на всех проходящих мимо, что, казалось, скажи кто хоть слово, и он кинется с кулаками.       И он кинулся, только уже на меня, когда мы были на пути к дому. Он пыхтел полдороги, бурчал что-то невнятно себе под нос, а потом вдруг остановился и стал орать на меня, как будто я старушку топором — не меньше.       Он кричал, что думать надо хоть иногда и желательно головой, он кричал, что я совсем свихнулся, он кричал, что мне слава Фролова покоя не даёт, что ли, раз я тут же его место вдруг занять решил. Ренатик в это время только пугливо хлопал ресничками и тактично молчал. Потом он мне признался, что ещё пару лет до оторопи боялся Мальцева, хотя подобных вспышек с его стороны больше не повторялось.       Ренат упирался и не хотел ехать ко мне, аргументируя это тем, что у него есть деньги, и он уже нашёл себе квартиру через интернет. Но я всё же потащил его знакомиться со своими родителями. До сих пор восхищаюсь этой своей дурной смелостью или безрассудностью, как это лучше назвать, даже и не знаю.       Мне хотелось тогда, так хотелось обрубить всё и сразу, расставить все точки в нужных местах, чтобы уже всё и всем стало, наконец, понятным.       И вот та самая картина маслом.       Я, он и мои родители.       — Мама, папа, познакомьтесь, это Ренат. Он приехал из Томска и поживёт с нами.       И ти-ши-на.       И Ренатик, испуганно прячущийся за моей спиной. А потом мама, густо краснея от лица до шеи, спрашивает:       — Это твой друг?       И мой великолепный в своей наглости ответ:       — Это мой парень. Ещё есть вопросы?       Тут уже отец, с проявляющимися лихорадочными пятнами на щеках, машет рукой и говорит, обращаясь к маме:       — А я ведь тебе говорил, что тогда это не девка была, — и скрывается в своём кабинете.       Мама мнётся в нерешительности, но всё же с ещё не до конца погасшей надеждой спрашивает:       — А как же Вика? Вы же так хорошо дружили.       — Мама, — я начинаю нервничать: вот ещё одно слово, и я с сумкой у порога, и прощай отчий дом — я сирота. — Ты же всё прекрасно понимаешь, да? И тогда, всё верно, это был парень с нашего курса. И да, я с ним встречался, и да, ради него я бросил Вику. Хочешь, я могу собрать свои вещи и исчезнуть из вашей жизни?       Мама хватает ртом воздух — я слишком жесток сейчас, но лучше так — ампутация, чтобы ещё хоть что-то спасти, пусть болезненная, зато правда.       — Нет, что ты, — она опускает глаза. — Я же не это имела в виду.       — Ясно, — я подталкиваю Рената к двери в свою комнату. — Мы пойдём?       Мама снова краснеет, но всё же говорит:       — Скоро ужин будет готов, я вас позову.       А потом только стук захлопнувшейся за нашими спинами двери, я срываю с его плеча сумку, толкаю его к кровати, я с такой жадностью вгрызаюсь в его губы, что он глухо стонет от боли и моего напора, но всё равно льнёт ко мне, цепляясь руками за мои плечи. Прости, мой мальчик, но мне только так сейчас, я не могу быть ласковым, у меня не получится. Привкус железа во рту, а меня уже не остановить — «ад пуст, все демоны сюда слетелись».       Пуговицы с его рубашки рассыпаются по полу, и в памяти сразу же другие пуговицы с другой рубашки, хрустальными слезами скатывающиеся сквозь мои пальцы. Я не знаю, не уверен, да и он никогда не говорил мне, как он представлял наш первый раз с ним, но, скорее всего, хоть что, но вот не это всё.       А я стягиваю, сдираю с него одежду, тут же раздеваясь сам, цепляю зубами кожу, оставляя красные отметины, не целую — кусаю. Какая-то звериная страсть овладевает мной, неуправляемая, неистовая, и Ренатик не виноват сейчас, и я не знаю, что со мной — обида, несправедливость, что произошла со мной, такая невыносимая горечь потери, что только ещё дополнительная боль может заглушить это — раздели со мной мою боль, мальчик мой.       И он делит, он не сопротивляется, он выгибается в моих руках, сам подставляясь под укусы, он хрипло стонет сквозь прикушенные губы. Да, я должен был быть ласков с ним, первый раз — это так важно, но я не ласков, слишком много накопилось во мне, и я не с ним занимаюсь сейчас сексом, я трахаю своего Илу в последний раз, пока ещё помню, пока ещё могу помнить.       И я закрываю глаза, я пытаюсь представить его, это так же просто. Как дышать, ведь вчера, ещё вчера он ходил совсем рядом, одними улицами и коридорами со мной, я мог взять его за руку, мог никуда не отпускать его, и мы всегда были бы вместе. Представляю и тут же рычу от бессилия: нет, мы не могли бы быть вместе, но здесь и сейчас — да, Ила мой, только мой, неважно, что ты по-другому пахнешь, что это не лимоны, это что-то вновь сладкое с мятными нотами, но я так хорошо визуализировал твой образ, что это и неважно.       Неважно, что ты ниже ростом, неважно, что волосы твои на порядок короче и не обвиваются вокруг меня ласковыми змеями, это ты, мой Ила, только мой сейчас.       Он задыхается подо мной, он тяжело дышит мне в шею, а я перегибаю его через край кровати, коленями на полу, и только на самом краю, мне хватает секунды здравого смысла задержаться, бессмысленно шаря глазами вокруг… пока не натыкаюсь на какой-то крем, то ли для рук, то ли для ещё чего… как я вообще вспомнил… невозможно просто… отвинчиваю колпачок зубами, сразу в ладонь, по члену, ему между ног… быстро, не думая, у меня нет времени ждать, готовить его ли, себя… да придёт боль очищающая… он выгибается ещё пронзительнее, подставляется с таким удовольствием, что я не могу более медлить — головку к пульсирующему входу, а дальше туман… его всхлипы, моё срывающееся на хрипы дыхание… Ила мой, Ила… со стоном падаю на его мокрую спину, чувствуя, как сокращаются его мышцы вокруг моего члена, такое тягучее удовольствие охватывает меня, сродни второму оргазму.       Он поворачивает голову вбок, говорит чуть слышно:       — Ты сделал мне больно…       И всё, морок уходит. Нет, не Илай, всего лишь Ренат… игры разума, всего лишь воображение. Глубокое удовлетворение заменяется ощущением неудачной подмены, но ведь я сам так решил, что же я теперь жалуюсь.       — Прости, — целую его в плечо. — Я так соскучился, не смог удержаться.       Ответ его удовлетворяет, ему даже льстит моя такая безудержная страсть.       — Куда ты дел того скромного и смущающегося Егора, который сбежал от меня, натягивая на бегу штаны? — тихо смеётся он, осторожно высвобождаясь из-под моего тела.       — Егор повзрослел? — улыбаюсь в ответ я.       — Егор повзрослел, — кивает Ренат и обнимает меня за шею.       А потом весь вечер и всю ночь я, он, изучение друг друга, растворение в мыслях, чувствах, эмоциях — и я почти излечился. А утром мы переезжаем с ним на ту квартиру, которую он нашёл через интернет, потому что вот очень неловко смотреть в глаза родителям, которые наверняка слышали все эти стоны и всхлипы через тонкие стены нашего дома.       И всё лето мы вместе, не разлучаясь ни на минуту, рука об руку, и мне так хорошо с ним, что я и представить не мог. Ренат, доверчиво льнущий ко мне, преданно глядящий мне в глаза, не говорящий против ни одного слова — чего ещё желать для счастья? И ни одной ссоры за всё лето, потому что нет ни поводов, ни причин — всё так идеально, что выть хочется. Даже в сексе, только так, как хочу я, он подстраивается, он ловит каждое моё движение, он откликается на любую прихоть — слишком послушный, слишком податливый, слишком мягкий для меня.       Я пытаюсь убедить себя, что я должен быть благодарен судьбе, что именно Ренат, такой идеально мне подходящий, не забыл меня, отыскал, сделал всё, чтобы быть со мной. Я почти верю во всё это. Это было бы так замечательно, если бы не было так скучно.       Потом осень, Ренат улетает в Томск, я остаюсь тут, в родном городе. Жизнь налаживается, входит в рабочий ритм, загруженность учёбой не даёт депрессии ни малейшего шанса проснуться. И Ренат прилетает при любой возможности. На мои вопросы, откуда у него столько денег на все эти перелёты, он краснеет и машет рукой, и мы оставляем эту тему. Он хочет перевестись в мой вуз, но пока нет свободных мест на бюджете, и приходится довольствоваться короткими свиданиями на выходных или каникулах.       Время идёт, а потом весь мир, как сговорившись, как одновременно сойдя с ума, начинает возносить к небесным вершинам кинематографа новую звезду. Я никогда не сомневался в способностях Фролова, но не думал, что он так быстро заявит о себе. Я заставлял себя не пытаться искать в интернете информацию о его успехах, я не узнавал, как он там устроился, но теперь игнорировать его успех стало невозможно.       Его фотографии во всех журналах, в социальных сетях, его имя склоняют в новостях, интервью, и просто где это только возможно.       Илу заметили, Илу оценили — Ила достоин славы. Его рвут сразу и во все стороны. Кто бы мог подумать, что вроде бы актёр, чьё амплуа было написано у него на лице, максимум герой-любовник, вдруг так многогранно раскроется. Он меняется перед камерой, он такой разный от фильма к фильму, у него столько лиц и образов, что теряешься в них и забываешь, что знал когда-то настоящего Илу, хотя был ли он настоящим со мной, теперь и не узнаешь.       Я не хочу смотреть его фильмы, но я смотрю их все. Я не хочу видеть его фото, но всё, что есть в сети, скопировано и надёжно спрятано в моём ноутбуке. Он нереально правдоподобен во всём, он искренен в каждом своём образе — он кумир миллионов, красавец, приобретший ещё больший лоск там, на Западе. Вокруг него толпы поклонников, но вместе с этим полнейшая тишина о его личной жизни. Да, я сорвался, да, я не выдержал, я искал везде, где только догадался… и что? И ничего! Ничего нет — ни слова, ни фотографии — ни-че-го.       А время идёт, и я постепенно заставляю себя не вспоминать, но память время от времени возвращает меня в то время, когда казалось, что возможно быть с человеком, которого выбрало твоё сердце.       Вот уже последний курс, а впереди полный мрак из неясных перспектив. С Ренатом видеться часто уже не получается, надо готовить дипломный проект, только этим голова и занята, от этого зависит многое: случалось так, что хорошим дипломным фильмом выпускники пробивали себе дорогу к вершинам кинематографического Олимпа.       — Я хочу после выпуска переехать совсем в твой город, — сообщает мне как-то Ренат в одну из наших коротких встреч. — Хочу быть с тобой всё время, а не урывками, как будто краду что-то.       Я задумываюсь, на самом деле идея хорошая, Ренат идеальный спутник для жизни, если уж на то пошло. Но хочу ли я видеть его каждый день, создать именно пару, я не знаю. До такой степени всё идеально у меня с ним, но так скучно, что зубы ломит от внутреннего сопротивления. Так скучно, как это было с Викой, а она ведь тоже была идеальной парой для меня.       — Думаешь, тут легко будет найти работу по специальности? — скептически спрашиваю я.       Ренат снисходительно улыбается:       — Я найду работу в любом городе.       Меня восхищает его такая стопроцентная уверенность в своём таланте, мне бы хоть половину этой уверенности.       — Ты уже думал, что будешь снимать на диплом? — спрашиваю я, потому что в голове ещё полная каша.       — Да, у меня с отснятым материалом порядок. А ты что, ещё не начал? — обеспокоенно спрашивает Ренат, а я только пожимаю плечами.       Хочется снять что-то такое, чтобы это не пропало в архивах, а об этом говорили, чтобы это заметили, и тогда, может…       Нужен такой сценарий, чтобы все обалдели, нужна такая команда, чтобы работать на отрыв. Со мной по-прежнему Сафар и Генка, мы так крепко сработались с самого начала, что по-другому и не представляем. А потом, как-то вечером, я уже и не помню, в каком клубе мы тогда пытались расслабиться, нам пришла в голову такая идея, что если мы её реализуем, то нас либо к премии, либо в три шеи с последнего курса.       И мы рискуем. Когда мы начинаем искать безумцев, которые хотели бы поучаствовать в нашем проекте, многие сразу крутят пальцем у виска, но — надо отдать должное людям, которые готовы положить всё, что у них есть на алтарь искусства — такие всё же находятся.       В итоге, мы устраиваем такой бум на предварительном показе, что универ трясёт до самого выпуска. Это шедевр, это такой жёсткий психодел, арт-хаус и сон наркомана вместе взятые, что остаться равнодушным к этому совершенно невозможно.       И пока наши именитые профессора спорят о возможности допустить работу к защите, мы отправляем её на Берлинский кинофестиваль, понимая, что и за это нам может влететь по первое число.       В итоге мы берём там гран-при, что само по себе нонсенс, учитывая то, что это первые шаги среди профессионалов. Мальцев тогда радовался больше всех, он бегал по универу и кричал, что он всегда подозревал, что меня в детстве всё-таки уронили головой об пол.       Сейчас, оглядываясь назад, я понимаю, как всё-таки повезло мне с другом. Именно Мальцев всегда был рядом, готовый в любую минуту кинуться на мою защиту. Его совсем не смущало то, что никто на меня нападать не собирался, никому и в голову прийти не могло, что меня можно попытаться нагнуть так, как когда-то пытались нагнуть Илью, введённые в заблуждение его нежным видом. Я же был далеко не нежного вида, и тут была совсем другая линейка отношений. Случилось пару раз несколько стычек, на этом всё и закончилось, потому что из меня жертва получилась тоже неподходящая, слишком я тогда был зол и несчастен.       Потом был выпуск, хаотичные мысли о трудоустройстве, а в итоге, уже после вручения дипломов, звонок с одной из киностудий Москвы с приглашением на работу. Как я потом узнал, мой арт-хаус на фестивале произвёл тогда очень сильное впечатление на кого-то из продюсеров.       Рената эта новость обрадовала тогда больше всех, он тут же, не раздумывая ни минуты, сообщил, что едет со мной, потому что у него там есть наработанные связи, и он без проблем устроится.       Мальцев дулся на меня целую неделю, но потом всё-таки признался, что дико рад, но вот предстоящая разлука портит эту радость. Он приехал меня проводить вместе с Викой, долго обнимался со мной посреди аэропорта. Мимо проходящие люди косились на нас с большим подозрением, Пашка же фыркал на мои слабые попытки прекратить это бурное проявление чувств, а Ренатик только вздыхал поодаль, нетерпеливо поглядывая на часы.