Будто в страшном сне

      Она ненавидела метро. Флуоресцентные огни затмевали собой все цвета, освещая пассажиров, походящих на бледных привидений. Окна становились зеркалами из-за света, показывая её отражение, в то время как сплошной кавардак смешивался со всем происходящим за окном. Её рука уже онемела, постоянно держась за поручень, чтобы сохранить баланс. Время от времени поскрипывал поезд, будто протестуя выполнять свои обязанности и развозить пассажиров. Она дико хотела закурить, но уже обещала бросить. И бросила бы, если бы курение убило её.       Иногда казалось, что так оно и будет, когда возникала жажда, пожирающая грудную клетку, и она понимала, что её единственным спасением были сигарета и огонёк зажигалки. Руки Стефани сжались: одна, пытаясь удержать баланс, вторая - кошелёк. Она обещала. Тем более, она не могла курить в метро.       Вагон повело, но это было в порядке вещей. Она слегка пошатнулась на своих больных ногах, не замечая натиска тел спереди и сзади неё. Её куртка закрывала собой большую часть униформы официантки, но пара женщин все же взглянули с пониманием на её короткую, светло-голубую юбку и белые кроссовки. Вскоре голова против воли склонилась на предплечье, а её длинные, каштановые волосы спадали на лицо. Ноги болели, но она хотя бы могла распустить волосы из хвостика, который её требовали завязывать во время работы на обеде.       Она ненавидела метро. Даже несмотря на то, что это была её четвертая поездка по этому маршруту в одиночестве.       Что-то коснулось её ноги, из-за чего Стефани подпрыгнула и повернулась. Мужчина в пальто двигался так, будто у него отрывалась рука. Не было похоже на то, чтобы этот человек был в штанах. С лицом, полным отвращения, она протиснулась между двумя пассажирами, заслуживая этим ворчание себе вслед, но успела дотянуться до поручня. Она ненавидела Нью-Йорк тоже. Возможно, она просто прожила здесь слишком долго.       - Всю свою жизнь. – пробормотала она вслух. Но никто из пассажиров не обращал внимания на бормочащую девушку рядом с ними. Либо она была наименее странной из всех, кого они сегодня встретили, либо они не хотели привлекать к себе внимания. Лучше для нее – контактировать с ними она хотела так же, как и они с ней.       Поезд дёрнулся, заскрипел и зашипел, резко останавливаясь. Это была её остановка, и Стефани пыталась пробраться к выходу. К счастью, многие пассажиры тоже выходили на станции, и ей не пришлось их расталкивать, но были и те, кто пытался влезть в поезд. Она хотела поскорее выбраться из зелёного вагона, из темного, гнетущего туннеля, напоминающего ей, что она была под землей и в куче проблем. Ну, она хотя бы могла выбраться из первых двух.       Ощущение диссоциации вновь настигло её. Такое происходило с ней раз или два в день, каждый раз тревожа её подсознание. Здесь мне не место. Это не мой мир. Он тёмный. Он холодный. Это не мой дом. Она, как обычно, гнала прочь от себя эти мысли. Она знала правду: это её жизнь, это всегда было её жизнью. Она всё помнила, каждую сильную боль, каждую маленькую радость. Это была её жизнь, без сомнения.       Ночной воздух был холодным, что было нормально для Нью-Йорка ранней весной. Зловеще громыхнуло, и Стефани ускорила шаг. Промокнуть под дождём звучало как отличное завершение дня.       Тем не менее, она замедлилась, увидев стенд на тротуаре возле своего дома.       - Эй, красотка, - крикнула Мичи, махая, когда Стефани подошла к её газетной стойке, - Как дела?       - Не очень. - сказала с улыбкой Стефани, листая Times.       Улыбка Мичи растворялась, становясь нежной и грустной, когда она смотрела, как молодая девушка решала, покупать газету или нет.       - Если придешь завтра, я отдам тебе её бесплатно, если не продам, - предложила еврейка.       Стефани улыбнулась, ощущая тепло на душе после долгого рабочего дня.       - Спасибо, - сказала Стефани, - хотя, честно, я не знаю, почему я беспокоюсь, ища другую работу. Никто не хочет нанять официантку, ожидать других посетителей.       - Эй, эй! Не унывай, малышка, у тебя всё получится! – сказала Мичи. Это могло бы показаться более искренним, если бы Стефани не знала, что женщина страдает от перепадов настроения. Завтра она могла быть такой же мрачной, какой сегодня была Стефани.       - Спасибо за газету, Мичи, - тихо сказала Стефани, выдавливая из себя улыбку, несмотря на окутавшую её печаль, - Мы увидимся завтра?       - Ага-ага, - кивнула Мичи, махая, - Спокойной ночи!       - И тебе! – крикнула Стефани, направлясь в свою квартиру. У нее болели ноги, и все, что она хотела сделать, это забраться в своё удобное кресло, но она сомневалась, что все будет так просто. Однако она понятия не имела, насколько все будет плохо.       Посуда, которой было явно много после обеда, была уложена в раковину. Везде валялась белая бумага, которую она купила, чтобы не платить в библиотеке за печать, и большая часть которой была в пометках. Подойдя к бумагам, она попыталась взять листок, но обнаружила, что он был приклеен к другим страницам, и клей просочился с них на ковер.       Что-то щелкнуло, и Стефани сердито проворчала про себя. Ей хватило последних сил лишь на то, чтобы устроиться в кресле, вместо того, чтобы пойти в спальню. Закрывая глаза, она попыталась расслабиться –       -Освободись –       - но через мгновение она сдалась. Мрачные стены дешевой квартиры давили на нее, и Стефани тут же встала. Выхватив три доллара из кошелька, она выскользнула из квартиры. Я должна остаться. Я не могу оставить их одних.       Будет намного, намного хуже, если ты останешься.       - Я не причиню им вреда, - прошипела Стефани. С нарастающим ужасом, она осознала, что не совсем верит сама себе.       Она прожила месяцы, нет, годы в этом доме. Крохотная квартира, ощущение, будто она в ловушке – все подталкивало её к действиям. У неё не было шанса остановиться, и единственный выбор, который у нее был, - куда приведут её собственные ноги.       Когда она шла по тротуару, лил дождь. Она свернула резко направо, избегая Мичи, которая стояла слева. Она не хотела видеть осуждения в глазах женщины.       Майкл. Джулия. Её дети – то, что дал ей Ромеро перед тем, как его депортировали на родину, оставляя Стефани в одиночестве. Она определенно могла бы выйти замуж за него, что помогло бы ему остаться в Нью-Йорке, но она никогда бы не опустилась так низко, узнав, что он делал весь день. В какой-то мере депортация была облегчением, она помогла Стефани освободиться от его влияния. Конечно, его «друзья» пытались зайти и дать ей деньги, но она отказалась их брать. Стоит ей однажды принять их помощь, и она будет принадлежать им вечно, она, и её дети тоже. Таковы порядки Коза Ностры.       Её куртка промокла насквозь, но она не чувствовала холода. Она бежала изо всех сил от нарастающего до боли в животе чувства ужаса, который не желал ее отпускать. Я никогда не причиню вреда своим малышам. Нет. Она все еще этому не верила.       - Да что со мной не так?! – крикнула Стефани, спотыкаясь, и затем решив остановиться. Мне плохо, мне нужна помощь…       Кто-то ей улыбался, и Стефани повернулась, наконец, увидев его. Картонная вырезка из Супермена доброжелательно улыбалась ей, и девушка вздохнула. “Супергероев не существует, Стефани…” - сказала она себе.       Она знала, что ей нужно делать. Она это откладывала на потом. Она надеялась, что органы опеки помогут ей. Возможно, по крайней мере, она будет уверена, что Майк и Джулия там будут в безопасности. В безопасности от неё.       Переулок через улицу разразился звуками: насмешками и улюлюканьем. Было очень глупым решением любопытствовать в Нью-Йорке, но по какой-то причине –       -вспышка синего цвета, едва заметная-       - Стефани пересекла дорогу, подобралась к устью аллеи и стала вглядываться в темноту. Стояла группа людей, окружая и загоняя в угол человека. Желудок Стефани сжался, когда она увидела, как они начали приближаться к нему, - и затем он подпрыгнул над ними, крутясь и вертясь, как лист на ветру. “Боже мой”, - прошептала она, наблюдая, как он умело уклонился от них.       На мгновение она подумала, что с ним все будет в порядке, но она поняла, что он не сражается с ними, он уворачивается от них, лишь одна ошибка и…       Его рывком повалили на землю.