Смерть мелкого гаденыша

Вы вызываете у меня странное чувство. Словно нас с Вами связывает тонкая нить. Она тянется у меня откуда-то из груди. Я очень боюсь, что если Вы уедете, то нить оборвется. Я начну изнутри истекать кровью, а Вы меня просто забудете. Шарлотта Бронте, «Джейн Эйр»

      Тоффи поднялась на второй этаж, прошла по коридору до спальни Арианы. Прислушалась: из-за двери не доносилось ни звука. Что ж, по крайней мере, Ариана не плакала.       На столике возле ее комнаты стояла еда на подносе. Тоффи заметила, что ужин не тронут, но конфеты — то, что полагалось на десерт — все же исчезли. Тоффи осторожно поскреблась в дверь, прильнула к ней ухом.       — Ариана…       — Убирайся! — Раздался глухой и далекий голос.       — Нам нужно поговорить.       — Нет. Не нужно. Мне — точно нет.       У Тоффи опускались руки. Она понимала, что Ариана винила ее в том, что стало с Бертом, и еще лучше Глава осознавала, что если расскажет в подробностях, как все случилось, она не добьется прощения. И все же…       — Ариана… Я ничего не сделала…       Послышались шаги, и голос зазвучал ближе:       — Вот именно! Ты! Не сделала! Ничего!       Тоффи отшатнулась так, словно почувствовала удар через толщу лакированного дерева. Но… она на самом деле никак уже не могла ни помочь, ни искупить свою вину.       — Завтра в большой комнате будет ужин в честь твоего возвращения. И мы надеемся, ты расскажешь, что с тобой произошло… если хочешь.       — Не хочу. — Голос снова отдалился. — Никакой ужин мне не нужен. И я тебя развлекать не нанималась.       Тоффи сделала вдох, чтобы ее голос не выдал раздражения.       — Это нужно не мне, и, видимо, не тебе. Но всем нашим людям. Лестеру, Эдите, Дейзи, Бруно, Кори, Майло, Наоми и Кеннету. Они ждали тебя.       Ариана не отвечала. Тоффи стояла у двери несколько минут, но из комнаты не доносилось ни звука. Она сама, проговаривая имена, понимала, в чем дело. Их было меньше, намного меньше, чем когда Ариана отправлалась из общины в экспедицию. А теперь…       Руки Тоффи сползли по дереву двери, враз обессилевшие.       Рик впервые спустился в подвал — туда, где располагалась импровизированная лаборатория, а также хранилище. В первую минуту его оглушил запах — за время жизни в общине он начал забывать, как может смердеть ходячий в замкнутом пространстве. И не потому, что мертвяки к ним не забредали — о нет, они околачивались около забора, да еще как. Но все же на свежем воздухе их вонь рассеивалась. В подвале же в первую минуту начинало щипать и нос, и глаза.       Но Главу это ничуть не смущало — вероятно, за столько времени она успела привыкнуть к этой затхлости.       Он и так знал, что найдет Тоффи там. Она стояла, вжавшись спиной в стену, и только одна нога, выставленная вперед для равновесия, белела голым коленом в неярком свете. Рик медленно подошел ближе, заранее чувствуя, что сейчас случится что-то неприятное. Он еще в нормальном, «прежнем» мире развил в себе это чутье — без него копу на работе делать нечего.       — Как думаешь, сколько времени мертв этот образец? — Спросила Тоффи. Ее не интересовало, как Рик ее нашел и зачем, она смотрела, наклонив голову, на отирающегося лицом о прутья ходячего.       — Не знаю. Месяц? Они выглядят не так, как обычные мертвые тела… я имею в виду, те, что уже окончательно умерли.       — Тридцать девять дней. — Тоффи отлепилась от стены и подошла к самым прутьям клетки. — Да, ты прав. Те, кто избавлен от мучений, разлагаются как и прежде, как было в прошлом, нормальном мире. Эти — нет.       Рик подошел ближе, прислонился боком к стене там, где только что была спина Тоффи — камень даже еще сохранил немного ее тепла.       — Если ходячие трупы оказались реальностью, может, и дьявол — тоже не выдумка?       — Не знаю. Я верующий человек, но… не знаю. Тебе лучше поговорить об этом с Габриэлем.       Тоффи покачала головой. Вот как раз у священника она ни за что не стала бы спрашивать. Что скажет он, Глава прекрасно понимала.       — Знаешь… Когда я вернулась в общину… Я имею в виду, в мое родное поселение. К тому моменту все они превратились в ходячих. Все, до единого.       — И ты сбежала?       — Я спаслась. Проспер нашел меня на полдороге. На джипе подъехал. И мы, — Тоффи понадобилась секунда, чтобы облизать губы и сглотнуть. — Мы сожгли там все. Закрыли ворота, смастерили на скорую руку что-то вроде простейшей имитации коктейля Молотова, закидали все бутылками… И сидели, ждали, пока догорит.       Тоффи принялась теребить край цепочки, пропущенной в шлевки шорт, как пояс. Рик ждал, размышляя про себя, сделали Глава с братом это из милосердия или из страха?       — Мы сутки там сидели. Ждали, пока не останется только пепел. Они… знаешь, даже не пытались спастись. Не бились в ворота. Не залезали на забор.       — После смерти — даже такой — они уже не чувствуют боли.       — Да. — Тоффи вынула нож из-за пояса. — Они — нет, а мы еще чувствуем.       Рик невольно напрягся. Но Тоффи даже не поворачивалась к нему. Она стояла у одной из клеток, лицом к лицу с мертвяком, и смотрела, как он, сипя из-за маски, вдавливает голову в прутья, пытаясь высунуть ее наружу.       — Там… были те, кого ты любила?       — И те, кого я ненавидела — тоже. Иногда, когда я убиваю ходячих, я представляю кого-то из них. Кого-то из тех, кто пытался превратить мою жизнь в ад. И мне становится легче на какое-то время.       Тоффи побренчала ключами на поясе, выбирая нужный.       — Но сейчас я вижу перед собой только Берта, и никакое другое лицо на его месте вообразить не смогу.       Она отперла дверь, и Рик молниеносно подобрался, рука сама собой легла на рукоять ножа — хотя Граймс и видел, что ходячий безвреден в своих путах.       Тоффи шагнула в клетку, занося оружие, но мертвяк оказался сильнее ее — довольно свежий, может, и подкормленный мясом из рук Проспера, он навалился на девушку, и она не выдержала его напора. Ходячий прижал ее к решетчатой стене, да так сильно, что Тоффи пискнула. Рик в секунду оказался рядом с ней… Он был готов ударить мертвяка ножом в висок, но не сделал этого, поймав взгляд Тоффи. Ходячий придавил ее к решетке, но укусить не мог, и она обхватила его за шею почти ласковым полуобъятием. И сама прикончила образец точным, выверенным движением. На лице ее в тот момент не отражалось ни грусти, ни удовлетворения.       Мертвяк свалился на пол, и Тоффи равнодушно через него перешагнула.       — Может быть, и не стоило этого говорить. Некоторые раны некрасивы. Неэстетичны. Им лучше оставаться спрятанными.       — Если перебинтовать рану неправильно, она загноится. Так что… не стесняйся, говори, если хочешь.       Тоффи села на корточки рядом с поверженным — или, стоило сказать, упокоенным окончательно — Бертом и принялась снимать с него ремни. Сперва с запястий, затем расстегнула маску.       — Не делай вид, что я сейчас при тебе сделала нечто хорошее. Я исправила ошибку, но сперва я ее совершила.       Она действовала деловито, буднично, и все же на душе у нее немного полегчало. Она не могла вернуть Берта Ариане, но, по крайней мере, она не продолжала ставить на нем эксперименты. Одним вопросом Тоффи не перестала задаваться: понял ли вполне Рик, что за сцену только что наблюдал? И если да, то могла ли она принять его бездействие за одобрение? Он не ударил ее, не обозвал и даже не попытался уйти.       — Мы все совершаем ошибки. Ты не ангел, но и не дьявол. Ты просто женщина.       — Да, но… Look at her, she’s wicked! **       В ее голове почти постоянно звучала прекрасная музыка — песни из бродвейских мюзиклов, старых фильмов о танцах… а вокруг вечно было мрачно, грязно, ветхо и омеризтельно. И когда Тоффи осознавала этот контраст, ей становилось почти невыносимо противно, но и в некотором роде стыдно, хотя она не могла сказать, отчего. То ли она стеснялась своих воздушных грез наяву, то ли считала, что недостаточно пристально всматривается в реальность, все витая в облаках, чтобы мудро править своей общиной.       — Я жила в Вудбери, когда Губернатор был еще не совсем тем, кем… стал, когда вы его встретили. Я видела, как он становился таким. И когда почувствовала, что у меня есть риск тоже… сбежала. Вот поэтому столько правил. Не пить и не драться.       На плечи Тоффи опустились большие сильные руки, и она вздрогнула от неожиданности. Первой ее мыслью было: он спрятал нож.       — Я сделала это ради науки. Мы могли изучать Берта, зная, каким он был при жизни. Но я понимаю, что хороший человек на моем месте так не поступил бы.       Тоффи вся сжалась. Обычно они с Граймсом — и со всеми прочими мужчинами в общине, и многими девушками, — спорили или перебрасывались саркастическими шутками, и в этом звучало нечто… ненастоящее. А этот момент, одно это движение ударили по Тоффи резкой, болезненной реальностью момента. При том, она понимала, что в то же мгновение между нею и Риком встала непреодолимая стена. За две недели он стал к ней расположен: позволял касаться себя, даже шутил и делал комплименты. Как женщина она ему не нравилась, и в том Тоффи была уверена, иначе Рик давно дал бы ей понять это. Но он доверял ей, глядя, как она подкармливает незаметно тех, кто грустен или утомлен.       Он мог понять ее, но в ту минуту вдруг увидел перед собой прежнюю Главу, такую, какой она предстала перед ним в первую минуту их знакомства. Она хотела быть доброй… нет, она хотела быть лучшей женщиной. И у нее не получилось.       — Я как в тех сказках, где заколдованная дева предупреждает, что обернется диким волком, медведем или огромным тигром в полнолуние.* Иногда мне кажется, что отец был прав, во мне сидит дьявол. — Впервые, говоря это кому-то, Тоффи не хотелось плакать. Вдруг то, что составляло величайшую трагедию ее жизни, перестало казаться катастрофой. Слишком многое затмило ее.       — Для одержимой в тебе слишком много самообладания. На твоем месте я бы давно врезал этому Матье, и дело с концом.       Да, Рик явно был из тех, кто быстро и думает, и действует. Еще один надежный в бою и быту человек.       — В том и смысл, что этим не кончится. Если я позволю себе удар… снова наделаю ошибок. Я не с началом нового мира стала такой. Боюсь, я такая от рождения. Ну, проявилось, конечно, не сразу. — Тоффи дернула плечом. — Но довольно рано. Мне нравится только жрать, трахаться и гневаться. Прекрасный образчик первобытной женщины.       Тоффи потерла лицо запястьем — чтобы не трогать его ладонью, на которой осталась облезающая кожа и черная кровь из черепа Берта. Руки Рика отлепились от ее плеч.       — Кто здесь все уберет, ты или Проспер?       Тоффи медленно поднялась, вяло кивнула. Она исправила одну ошибку, но сколько их было в ее жизни? И все остальные она отменить не могла.       «Вот почему тебе нельзя влюбляться. Любовь порочна, она ослепляет.» — говорила Эльфаба***, но так ли это было важно теперь, и для нее, Тоффи? Она и без того натворила уже порядочно такого, в чем могла только каяться. Она и без любви оказалась безумна. Но вот… при том, было бы неплохо, если бы ее кто-нибудь обнял. Ей этого хотелось.       Она подумала о том, что говорила ей Тара о семи моментах поцелуя… Семи пока никак не набиралось, и Тоффи не могла сказать, надеется она успеть до того, как группа Рика уйдет, или нет. Она даже не сказала бы, вправду ли она хочет действительно любви или предпочитает сдержать себя и остаться Снежной королевой? Но что она внезапно поняла, так это то, что ей подойдет только тот мужчина, который смог бы, как в тех сказках, трижды (она не была уверена в точной цифре) увидеть ее истинную природу и не отшатнуться.       И Рик бы точно этого не смог. Тоффи не волновало, женат он или вдовец, в нем она чувствовала соблазн присоединиться к ее дикости. Она в минуту из примера хорошей женщины превратилась для него в то, чем для нее был Губернатор. То, чем ты не хочешь стать никогда.       Матье же… Кэрол оказалась права на его счет. Он не из тех, кто уживается или смиряется, он — из тех, кто подавляет.       Но, быть может, это ей и было нужно? Человек, который сделает ее… хорошей?       Она бросила курить, бросила пить, отчего бы ей не бросить быть злодейкой?       В своей спальне Тоффи замерла у зеркала. Обычно она раздевалась торопливо, до предела вымотанная трудами прошедшего дня, но тут вдруг что-то в ней предложило замедлиться. Некстати память подкинула обрывок разговора — Матье говорил, что ей стоило бы носить платье, чтобы казаться стройнее в бедрах… Тоффи изогнулась, глядя на себя в зеркало.       «Конни — леди Чаттерлей — рассматривала свое отражение и думала о том, как изнывает ее тело без мужского внимания.»       Ну или как там было?       Тоффи вздохнула. Бедра как бедра. Как у всех. И вообще — рассматривать себя так придирчиво не след, это ведет к гордыне. Так ее учили с детства. Ох, знала бы благочестивая матушка…       Прерывая мысли Тоффи, в тишину вечера ворвался робкий стук. Кто-то скребся прямо в дверь ее спальни. Глава снова натянула шорты и повернула ключ в замке.       — Что ты делаешь в моей комнате?       — Технически, я на территории твоего кабинета.       Юджин.       Тоффи вздохнула, закрыв глаза.       — Кабинет — тоже комната.       Она была готова захлопнуть дверь тотчас же — желательно так, чтобы сделать Юджину больно, например, прищемить ногу или ударить по носу, но успела сказать себе: стоп. И за эту секунду, пока она укрощала внутреннего демона, Юджин успел сунуть ей прямо в руки — точнее, пихнул куда-то в район груди, Тоффи просто успела перехватить его дар — что-то красное, мягкое и мятое.       О, нет. Не мятое.       Тоффи сжала в кулаке пружинящую, пышную ярко-алую резинку для волос. Она не хотела улыбаться, но не могла сдержаться. Тряхнула головой, снова борясь с чувствами. Да, злиться и бить ей не стоило — ни Юджина, ни кого другого, но и прощать этого гаденыша так сразу было бы крайне опрометчиво. Он ее обманул! И обманывал две, две гребаные недели! А теперь пытался задобрить подарком.       — Что ж, — Глава подняла резинку на уровень глаз. — Хочешь сказать, что признаешь во мне Демонскую королеву старшей школы? Я — Хизер для тебя? ****       — Рискнул предположить, что ты не предпочитаешь Веронику.       Вместо ответа Тоффи отошла от двери и мотнула головой, намекая: проходи.       — Пока не знаю. Джей-Ди у меня, кажется, появился.       Юджин зашел с таким видом, словно ожидал в любой момент, что его что-нибудь укусит. Или ударит сверху. Снизу. Сбоку. Что из-под кровати выползет ручной мертвяк Тоффи, и она с хохотом снимет с него маску. Крикнет: фас!       В общем, взгляд он опускал еще ниже, чем обычно, на самые носки своих ботинок, а плечи поднял еще выше, скованный смущением до предела.       Заранее утомленная предстоящим разговором, Тоффи прислонилась бедром к подоконнику, потерла лицо. Указала на единственный стул в комнате, поздно сообразив, что стоило поговорить в кабинете. Там она могла бы занять кресло.       Юджин несмело присел на краешек стула, а потом как-то весь вжался в него, словно хотел врасти в обивку.       — Вообще, я в бешенстве. Сейчас уже немного поуспокоилась, но внутри я, сука, в ярости. И при том — прекрасно могу тебя понять. Вот такая странность.       Ты не можешь его ударить, напоминала она себе. И ногтями впиться в лицо — тоже. Потому что-то, что ты говорила о нем Матье — правда. Он слабее. Он жалкий и трогательный. Он не может себя защить — и в этом суть. Мог бы — не врал бы.       — Я просто не люблю, когда мной пытаются манипулировать.       Ей не хотелось говорить, как ее подкупила идея спасения мира. На словах она утверждала одно, но в сердце хранила глупую надежду на совсем другое. Ей хотелось крикнуть: да все мое хорошее отношение к тебе было оттого, что я очаровалась этой мечтой!       Но Тоффи одернула себя — она же на самом деле и не верила. Нет. Она знала, что все это чушь. Не отмотать им время на ночь, когда погасли огни в Джорджии.       — Абрахам тоже злился в свое время. — Юджин поднял руку к лицу, явно вспоминая удар. И можно было предположить, что серьезный. — Для него эта выдуманная миссия стала на какое-то время смыслом жизни. В своем роде.       — Да дело не в этом! — Тоффи взмахнула руками. Пальцы свело от злости так, что они стали походить на когти. — Я не думаю, что Абрахам… А, проехали.       Зверь ярости медленно, но верно засыпал. Вот так, вот так, говорила часть сознания Тоффи, не высовывайся наружу, усни, успокойся, оставь меня сегодня нормальной.       — Тебе хотя бы стыдно, я надеюсь?       Тоффи не хотела кричать, но все равно ее голос невольно звучал так громко, что когда она замолкла, в гробовой тишине послышалось дребезжащее эхо от оконного стекла. И сразу после, как по команде, Юджин зарыдал. Зажал глаза ладонями, как малыш, и принялся плакать навзрыд.       Тоффи даже дернулась от неожиданности. Уж такой реакции она не ожидала.       — А, черт.       Она вспомнила о Матье, о том, как он просил у нее прощения, щекоча ухом ее живот, а она застыла с протянутой рукой, не в силах опустить ее на голову француза. Теперь же она даже не потянулась.       — По крайней мере, ты извиняешься.       Тоффи не придумала ничего лучше, кроме как качнуть ногой — и ткнуть Юджина в бедро коленом каким-то лошадиным ободряющим движением.       — Мы все совершаем ошибки.       Глава скрестила руки на груди, отвела взгляд и с чувством сказала:       — Блин!       Должно быть, ей на ум невольно пришло нечто, о чем она предпочитала не помнить.       — Я буду работать… я все сделаю, я такое сделаю, я все налажу, — бормотал Юджин сквозь рыдания. Его срывающийся булькающий голос едва можно было понять. — Я буду… любую работу… что угодно… все равно… найду лекарство…       — О, Господи. Хватит уже сырость разводить, не выкину я тебя. — Тоффи отклеилась от подоконника, порылась в нижнем ящике трюмо и вернулась к Юджину с платком в руке. — На вот, утрись.       Тот машинально взял протянутую тряпочку, не сразу сообразив, что именно он держит.       — Я… как можно? Это музейный экспонат.       — Еще один любитель старины на мою голову. Сморкайся уже, смотреть противно.       Она хотела присовокупить «спаситель мира хренов», но разумно предположила, что так может спровоцировать еще одну жалкую истерику. «Уж если бог его создал, так пусть прозывается мужчиной.»***** Глава невольно закатила глаза, искренне надеясь, что Юджин сморкался именно в этот момент.       На прощание он робко подал ей руку, таким движением, словно изображал плывущую рыбу, но Тоффи отпрянула с брезгливой гримасой.       — Ну нет, ты только что нос ладошками вытирал, а теперь ко мне клешни тянешь? Проваливай. Сказала, что не выгоню — значит, так и будет. Иди, иди.       Когда он ушел, Тоффи вернулась к себе и, наконец стянула с себя пропотевшую одежду. Села на кровать и закрыла глаза руками. Она не плакала, но когда отняла ладони от лица, они оказались мокрыми. _________________ * Отсылка к распространенному сюжету в сказках, в некоторых вариациях проклятие лежит на девушке, в других — на юноше, я конкретно цитирую примеры из песни на балладу «Там Лин»: «But first I’ll change all in your arms Into a wild wolf But hold me tight and fear me not I am your own true love» «And then I’ll change all in your arms Into a wild bear But hold me tight and fear me not I am your husband dear» «And then I’ll change all in your arms Into a lion bold But hold me tight and fear me not And you will love your child» ** «Глядите, она — злая!» — буквальный перевод, цитата из песни Defying gravity из мюзикла Wicked (который вообще часто цитируется тут, а также упоминается не раз книга-оригинал, например, в сноске ниже, да и вообще Тоффи считает себя Злой Ведьмой Запада, очевидно, не без дополнительного смысла — она сама не может решить, добрая она или злая). *** Цитата из книги «Злая», Эльфаба — главная героиня. **** Отсылка на мюзикл Хизерс, в русской локализации Смертельное влечение (также есть одноименный фильм, но без песен), одна из героинь как раз носила красную резинку, и когда ее место заняла другая, к ней «перешла» и резинка. Вторая героиня также носила фамилию Дюк (Heather Duke), еще одна причина, почему я сменила название «должности» моей Сьи на dux. Песня, в которой упоминаются эти слова, начинается со строк «Демоническая королева старшей школы постановила — в понедельник, в восемь утра, я буду уничтожена» (The demon queen of high school has decreed it: She says Monday, 8AM, I will be deleted). ***** Слова Порции из «Венецианского купца» Шекспира.