Смерть мелкого гаденыша

Девушка не сводила с него мрачного, глубокого, как ад, взгляда, который говорил о чем-то известном только ему и ей и в то же время молил о помощи. Этот человек был пределом ее мечтаний. Д. Г. Лоуренс, «Женщины в любви»

ИЮЛЬ       В подвале лаборатории холодно было почти всегда, но ближе к вечеру температура опускалась еще на пару градусов. Поэтому Тоффи натянула одеяло до самой шеи — голыми остались только руки, щедро покрывшиеся мурашками от влажной прохлады. Нужно было захватить толстовку, запоздало сообразила она, но выбираться из начинавшего согреваться кокона было лень. Дневная жара обманула обещанием теплой ночи. Хотелось юркнуть под одеяло целиком и свернуться калачиком на тощем матрасе, она могла бы читать и в подобной позе, но так сложнее было бы делать заметки. Впрочем, вот уже несколько десятков страниц Тоффи ничего и не подчеркивала — она вообще заколола волосы карандашом, как японской палочкой, чтобы не мешались. Все казалось неподходящим, невыполнимым, Тоффи пересиливала себя, всматриваясь в слова.       Через открытую дверь она могла бы видеть клетки с мертвецами. Если бы хотела. Но не хотела — ни смотреть, ни слышать, однако их хрипы, приглушенные масками, все равно доносились до нее, как и шарканье ослабевших разлагающихся ног. И запах — к счастью, вентиляция располагалась прямо над матрасом, чтобы дежурный мог спать на нем, если нужно, и не слишком страдать от вони. Тоффи и не страдала, притерпевшись за долгие дни на этом посту.       Она поймала себя на том, что третий раз начинает страницу с первой строки, так и не понимая ни единого слова. Тоффи выругалась шепотом — что случалось с ней редко, она не имела привычки говорить, зная, что находится в одиночестве. Хотя, казалось, в ту минуту она и не была одна. Образцы в смежной комнате двигались в одинаковом ритме, как заводные игрушки, и какой-то посторонний шум диссонансом вклинивался в этот звуковой фон. Тоффи подумала, что стоит заранее заложить страницу закладкой, мало ли что может случиться прямо сейчас, и вслед за этим попеняла себе за неуместные мысли. Еще через секунду, когда дверь из хранилища открылась, Тоффи уже стояла одним коленом на матрасе, смяв одеяло и уронив книгу, с пистолетом в руках, готовая стрелять.       Но перед нею оказался всего лишь Юджин. Вот уж кто был в курсе, как в лаборатории может быть зябко: джинсы, белая рубашка, накинутая поверх серой футболки. От влажности кончики его волос вились чуть больше, чем обычно, делая прическу непривычно небрежной.       — Пипец, ты меня напугал. — Тоффи спрятала оружие назад в кобуру, выпуталась из плена одеяла, сунула ноги в шлепки и встала. — Господи, не надо так от меня закрываться, как будто я действительно могла тебя застрелить.       Юджин прикрылся руками, словно они и впрямь могли бы спасти его от пули, и теперь несмело выглянул из-за них.       — Ты целилась.       — Потому что я не знала, кто там. Но я бы не стала убивать чувака, который может спасти мир, а? И я не настолько слепая, чтобы не понять, кто передо мной.       — Ты в черных очках. — И тут он понял, почему. — они с диоптриями.       Паззл складывался: Тоффи приходила почитать вечером в лабораторию, потому что при газовом свете в черных очках для нее было слишком темно, а при электрическом — вполне удобно.       — У тебя гиперметропия.       — Ценное наблюдение. — Трудно было понять, иронизирует Тоффи или говорит серьезно. — А ты что тут делаешь? Воруешь мои конфеты? «Honey, whatchu waitin’ for? Welcome to my candy store! *»       Юджин обернулся на темный дверной проем позади себя, точно ему нужно было посоветоваться с комнатой, из которой он только что вышел.       — Нет, и ты можешь в этом убедиться, пересчитав все запасы. И в качестве факта: я действительно мог бы открыть любой замок в хранилище. Это было осознанное решение, не делать подобного.       — О, работа по ночам, незаурядные таланты и поразительная честность. Впечатляет, Брайан Ральф Джонсон. — Тоффи присела в шутливом реверансе, расправляя подол воображаемой юбки.       — Предположительно, я вынужден ответить симметрично, и, чтобы ты перестала заменять моё имя на имя героя фильма, я должен буду звать тебя Умной Хизер?       Он сказал это с такой серьезной миной, словно действительно продумывал некую стратегию.       — «Никакой индивидуальности, но мать раскошелилась на силиконовую грудь». — Тоффи покрутила локон, выбившийся из пучка и вившийся у уха, но с такой улыбочкой, что становилось понятно — она не флиртует, а смеется над собеседником. — Не смотри так, у меня свои. И, если уж симметрично, то — Элисон Рейнолдс. Или я больше похожа на Клэр Стэндиш? *       Юджин ответил взглядом, как всегда, нераспознаваемым — черт его знает, каковы его мысли в этот момент, подумала Тоффи, поглядывая на собеседника, пока искала в барханах одеяла книгу.       — Ты читаешь… Ленина?       Тоффи поборола желание сунуть томик назад, подальше от внимания Юджина.       — Ну… да. Знаешь… этот русский лидер думал о том, как сделать общество без государственности. Планировал шаги, которые отучат народ… — Глава закусила губу, зажмурилась на секунду, словно глотала слова, а они застревали в горле. — Как оказалось, несложно стесать с себя налет цивилизации. Нам бы теперь, наоборот, научиться жить в государстве. Только их придется создавать самим. Я ищу в этой книге ответы. Хотя, кажется, порой от противного.       Она помахала книгой в воздухе.       — Это почти смешно. Я так хочу воссоздать капитализм, а кроме коммунизма ничего никак не получается.       — И ты действительно понимаешь, что читаешь?       Тоффи скривилась.       — Ты выросла в религиозном поселении, в дисфункциональной семье и с раннего детства подвергалась абьюзу, это не могло не повлиять на твои когнитивные способности.       — Ну, кажется, не сильно повлияло, — Тоффи сменила гримасу, но никак не успокоилась. — А что, по мне такое можно заметить сразу?       — Я сделал выводы на основе отрывочных сведений во время общения с Проспером.       — Ах вот оно как. Все куда проще.       Глава подошла к столу и положила на него книгу, бросила взгляд на стопку тетрадей с исследованиями: некоторые за месяцы работы заметно поистрепались.       — Подобные обстоятельства объясняют, отчего твой активный лексикон несколько уже, чем можно было предположить.       — Серьезно? — Тоффи сощурилась. — Если это был флирт, то он хреновый.       — Это не флирт.       — О Боже.       Она с улыбкой покачала головой и, наморщив лоб, сдвинула выше него очки. Как будто хотела дать собеседнику возможность смотреть ей в глаза, а не наталкиваться на преграду дымчатого стекла.       — В общем, коммунизм — слишком шаткая система. Каждому по потребностям — прекрасно, но как быть со способностями? Люди же не дураки, кто станет работать, если поймет, что его все равно накормят? — Тоффи погладила корешок книги. — Система, основанная на вере в человечество и честности людей. Прекрасная, утопичная, ведущая к смерти. Мы не можем позволить себе быть оптимистами, уже нет. Мы должны строить, процветать…       — Сейчас твоя система работает без сбоев, насколько я могу судить.       Она снова покачала головой, медленнее, чем до этого, и раскрыла наугад одну из тетрадей для записи экспериментов.       — Да, конечно, без малейших сбоев, не считая комнатных гениев, все-таки ворующих конфеты!       Тоффи подняла руку с зажатым между пальцев фантиком. Снисходительное умиление на лице Главы медленно сменилось неудовольствием, губы выпятились, под глазами залегли тени — то есть, еще большие, чем обычно.       — Это имеет иное объяснение. — Юджин шагнул к Тоффи, потянулся к ее руке движением, разбитым надвое. Точно передумал на полпути, но в итоге все же решил вынуть из пальцев Главы свою малоценную собственность. — Обертка от той конфеты, что ты дала мне в самый первый день.       Тоффи с трудом вспомнила, что действительно это сделала.       — И на кой-хрен ты его хранишь?       — Я… использую его как закладку.       Тоффи сощурилась с подозрением. Юджин едва заметно отпрянул.       — И что же ты закладываешь? Свою работу, поняла… как это грустно. Почти как мальчик, делающий вид, что его плюшевая игрушка — настоящий щенок.       Она протянула ему руку.       — Пойдем, Эдди, горячая крошка благословит тебя этой ночью.***       Если бы Юджин не провел в подвал электричество, в ту минуту не было бы заметно, как он мгновенно вспыхнул. Тоффи рассмеялась.       — Я всего лишь хочу дать тебе какую-нибудь хорошую книгу. Ты ведь их любишь, я правильно поняла?       Она завернулась в одеяло на манер тоги — только оно постоянно сползало с ее плеча, слишком толстое, теплое. Тоффи беспрестанно его поправляла и в итоге оказалась закутана в шерстяной кокон, из которого только и торчали, что ее голова, ноги и одна рука с книжкой в ней.       — Пойдем, пойдем.       Они выбрались из подвала (Тоффи потеряла шлепанец в мокрой от ночной росы траве, кое-как нашарила его снова, надела на ногу не с первой попытки и продолжила путь), вернулись в особняк и поднялись на второй этаж.       — Это вот мой кабинет. — Тоффи отступила в сторону, давая Юджину пройти. — О Боже, у тебя горящие глаза и радость на лице, как у Белль в библиотеке Чудовища. Тут книг гораздо меньше, не раскатывай губу.       Юджин впервые ступил в кабинет Тоффи: прежде все отчеты приносил ей брат. Хотя она не оберегала свою комнату как узилище Данаи и не возражала против гостей. На тот момент в общине не было никого, кому она бы не доверяла.       Пока Юджин рассматривал томики, поставленные так плотно друг к другу, что меж ними не прошел бы и лист бумаги, Тоффи, отвернувшись, скинула одеяло. В кабинете, по счастью, было не так холодно, как на улице и, тем более, в лаборатории ночью. Вынула карандаш из волос, встряхнула ими, чувствуя, как уходит ощущение стянутости из висков и затылка. Затем обернулась к Юджину, вдыхая, чтобы в очередной раз пошутить, и застыла, точно пораженная молнией — действительно, некая сила пронзила ее от макушки до пят. На несколько секунд она замерла, боясь вспугнуть его, как стрекозу на качающемся над водой стебле камыша. Сдвинутые брови, сложившиеся в упрямую, пытливую линию губы, общая сосредоточенность необычайно красили Юджина. Если бы Тоффи не рассматривала его и раньше, именно тогда она бы оказалась вдруг непоправимо поражена его обликом. Но она уже отмечала у него тот же вид, когда забегала проведать исследователей в подвале. Лоуренс сказал бы, что мужчину красит работа, подумала Тоффи, но она не предполагала, что для всех мужчин на свете можно вывести некий общий знаменатель, создать правило… Юджин был тем, кем был — совершенно отличным, например, от Дэрила или Рика. Во всех отношениях отличным.       Палец Юджина скользил по корешкам книг с такой чуткостью, что Тоффи тихо ахнула, ошарашенная: он по-настоящему любил книги, а она, дурында такая, не удосужилась предложить ему что-нибудь раньше.       — Какую из этих книг ты согласна одолжить мне?       Юджин повернулся — сделав шаг, точно хотел разом обращаться и к Тоффи, и к книгам на полках. Глава поджала губы, торопясь убрать с лица позорно размягченное выражение.       — Может быть, тебе понравится это?       Она протянула ему томик в обложке с золотым напылением.       — Овидий, «Искусство любви». — Прочитал вслух Юджин. — Если это была попытка оскорбить…       — Это рекомендация, как ты и просил. Надумаешь брать, смотри, не потеряй мою закладку, я сама пока не дочитала.       Она встала у стола со стороны шкафа, так, чтобы было удобно упираться в столешницу бедром. Как будто боялась, что ноги ее не удержат.       — Еще, конечно, могла бы посоветовать Уильяма Берроуза: слова, будто созданные, чтобы танцевать под них. Он пишет оскорблениями, и они звучат, как песня.       Юджин все еще держал в руках Овидия. Он наклонил голову и теперь медленно поднял на Тоффи взгляд, слегка наморщив лоб. А ведь он понимает, о чем я говорю, догадалась Глава.       — Берроуз — не тот автор, которого мне хотелось бы перечитывать.       Она вынула «Искусство любви» из его рук и бросила на стол, чтобы сделать хоть что-то.       Кого-нибудь другого, Рика или Дэрила, Тоффи давно бы истискала, принялась трепать воротник или плечи, но сейчас стояла, покусывая губы — и только. Если он правда способен вернуть все к норме, то я обязана с ним замутить, иначе и не может быть, подумала она. И тотчас испытала такое острое желание взять его руку и засунуть себе под футболку, что пришлось поморгать, чтобы прогнать это видение.       — Знаешь, о чем я иногда думаю? В книгах персонажи словно бы могут себе позволить говорить то, что на самом деле они хотели бы сказать, а в мюзиклах они вынуждены говорить или петь то, что может заинтересовать зрителя, но не больше.       — И что тебе импонирует в большей степени?       — Обстоятельная правда или красивая ложь, хочешь сказать? Не знаю. Не могу выбрать. Хотя много об этом думаю, конечно. А еще о Веронике. Она убивала людей, попав под влияние Джей-Ди, потом убила его самого, чтобы спасти школу Вестербург. Это делает ее хорошим человеком? После всего.       Она не дала ему ответить.       — Подумать только, рассуждаю о философии на примере подросткового фильма из восьмидесятых.       Тоффи снова зажмурилась, чтобы прийти в себя: Юджин продолжил пересчитывать книги на полке, очерчивая золотые тиснения на переплетах. Какие-то издания остались от прежнего Главы: Библия, «Цветочки Франциска Ассизского»… Несколько таких книг, которые шокировали Тоффи, когда она нашла их здесь. Классика. История. Что-то «пожертвовали» из личных запасов жители общины. Большинство выживших после начала нового мира потеряло интерес к литературе. Хоть и не все.       — Грегори Магвайр, — зачитал с корешка Юджин. — «Злая. Жизнь и времена Западной колдуньи из страны Оз»****.       Он потянулся, готовый снять книгу с полки, но Тоффи хлопнула его по руке — и его пальцы оказались больно прижаты к твердому углу переплета. Юджин недоуменно посмотрел на Главу, а она… взволнованно дышала и смущенно отводила глаза.       — Ну да, да, эту книжку я тоже читаю. Да, там моя закладка внутри.       — Наслаждение литературой — не преступление. Напротив, это свидетельствует о том, что твоя личность достаточно развита, чтобы оценить красоту художественного произведения.       Тоффи перестала расплющивать пальцы Юджина о корешок томика.       — Но это детская книжка.       — Спорное утверждение. Во всяком случае, там не раз заходит речь на такие темы, которые будут непонятны школьникам, как минимум, лет до двенадцати.       Он тоже читал, догадалась Тоффи. Это немного успокоило ее.       — Ты о сексе или о вопросах неоднозначности добра или зла? — Она убрала руки за спину. — Знаешь, я удивлена. Думала, ты, ну, предпочитаешь только все такое… умное. Учебники. Публицистику.       — Я умею наслаждаться изящным языком, если он по-настоящему хорош, а также умело закрученным сюжетом.       О, знала бы тогда Глава, что всего через пять дней в ленивый кисель будней общины ворвется настоящий писатель! И могла ли она представить, в какой жестокий бой они вступят? Он, она, и снова он — новичок, его жертва и Юджин.       — Ты прав. — Тоффи улыбнулась. — Слова, что может быть на этом свете прекрасней, чем красивые слова?       Она — словно бы невольно — стрельнула глазами на стол, где еще лежал Овидий.       — У меня есть ответ, конечно, но… давай уже, бери книгу и проваливай. Что-то мне спать захотелось.       Он выбрал «Алую букву» Готорна.