Последствия вторичны

Акааши просыпается с вязким вкусом чужой спермы на языке, россыпью засосов на шее и ключицах и адски ноющей задницей. Куроо сопит рядом лицом вниз, обнимая подушку; одеяло на нём сползает и подминается, открывая кусок спины, ногу и ягодицы — они так и не удосужились отыскать на полу свою одежду. Судя по бьющему сквозь открытое окно свету, время переваливает за десять утра, а это значит… Акааши взглядом выделяет из общего хаоса свой пиджак и, осторожно перегибаясь на кровати, выуживает из внутреннего кармана телефон. На экране блокировки одиннадцать утра, восемнадцать пропущенных от Конохи и тридцать одно сообщение, последнее из которых коротко гласит: «Я убью тебя». И всё это в совокупности значит, что у Акааши проблемы. С которыми он разберётся потом. Он откладывает телефон на тумбочку, цепляя взглядом ворох упаковок из-под презервативов рядом, и снова откидывается на подушку. Сон не идёт, так что Акааши просто вслушивается в монотонное дыхание Куроо (тот не храпит, но издаёт звуки, похожие на кошачье сопение) и пялится в потолок. Объясняться с Конохой по поводу своего произвола и выслушивать лекции о том, как опасно принимать предложение клиента переспать у него дома, Акааши будет позже. Эта ночь полностью на его совести. И череда долгих поцелуев, и обжигающее дыхание, и сухое горло, которое сводит от стонов, и одно удовольствие на двоих. Акааши находит в себе силы повернуть голову — и неожиданно сталкивается с кошачьим взглядом, направленным прямо на него. — Доброе утро, — мычит Куроо в подушку. С видимым усилием переворачивается к нему, путаясь в одеяле, и почти машинально тянется к Акааши за поцелуем, но замирает в воздухе и падает обратно на кровать. — Прости. Твоя ночь давно закончилась, я забыл. Акааши целует его сам — просто потому что хочется. Куроо удивлённо замирает всего на секунду, но затем отвечает, с видимым удовольствием мурча что-то ему в губы. Они снова сминают одеяло, Акааши льнёт к Куроо всем телом и чувствует, как чужое колено протискивается ему между бёдер. Акааши собирается возразить, толком даже не находя причину, но Куроо останавливается сам. На его лице мелькает замешательство, а в следующую секунду утреннюю идиллию нарушает голодный спазм. — Ох, — Куроо кусает губу. — Как насчёт завтрака? Акааши знает, что у него будут проблемы. Телефон на тумбочке, кажется, вибрирует очередным сообщением, и Акааши, не веря, что делает это, впервые посылает Коноху куда-то подальше. Куроо, очевидно, ждёт, что он скажет что-то вроде «Мне нужно идти». И он и правда уйдёт, а в следующий раз они встретятся, когда Куроо снова потребуется компаньон на «светское мероприятие» — или секс. Вместо этого Акааши сонно улыбается: — Не откажусь. Когда они понимают, что искать свою одежду так же бесполезно, Куроо вручает ему один из своих шёлковых халатов, который накидывает на плечи, прижимаясь грудью со спины. Сам он в халате и с растрёпанными больше, чем обычно волосами обретает какой-то домашний вид — и Акааши ловит себя на том, что снова улыбается. Такой Куроо ему нравится так же сильно, как Куроо в костюме, пьяный Куроо, пристающий к нему на парковке… нет, такой всё же сильнее. С совершенно хозяйским видом Куроо вертится возле плиты, вываливая на сковороду ломтики мяса с расчётом на классические яйца с беконом, предлагает кофе, но Акааши просит чай. — С молоком, если можно, — скромно говорит он, когда Куроо лезет за чайными пакетиками. И слышит, как ощутимо давятся воздухом. — Ты пьёшь чай с молоком? — Куроо поворачивается к нему с коробкой чая в руках. — О боже, какой ужас. Вылитый англичанин. Ночью мертвецки пьяный, сейчас Куроо явно чувствует себя не в пример лучше, и Акааши задаётся вопросом, помнит ли он о том, что они делали до того, как уснуть прямо друг на друге после очередного оргазма. Потому что Акааши помнит. В деталях. Он добирается до телефона и честно читает — проглядывает — написанные Конохой сообщения, в которых он проходит все стадии принятия неизбежного, начиная с отрицания («Нет, господи, я не верю, что ты сейчас занимаешься чем-то явно не тем») и заканчивая принятием («Если ты молчишь, то ты всё-таки сделал это, я убью тебя, клянусь, Акааши, убью»). Хмыкая себе под нос, Акааши отделывается коротким «Я в порядке, успокойся» и откладывает телефон на стол. — Нужна помощь? — спрашивает он у Куроо, который умудряется одновременно ворочать ломтики бекона и размешивать молоко в чае, всё ещё фыркая о том, какой Акааши изверг. — А ты не потребуешь с меня денег за то, что я попрошу тебя разобраться с яичницей? Куроо вроде смеётся, но Акааши предупреждающе хмурит брови: тему… финансовой стороны их вопроса сейчас обсуждать не хочется. Он молча одёргивает длиннющие полы халата, которые всё время путаются в лодыжках, и забирает вручённую Куроо лопаточку. — Я готов расплатиться хоть сейчас, — говорит тот, занятый своей чашкой кофе. Акааши подумывает сказать ему, что кофе наутро после пьянки — не лучшая идея, но почему-то отмалчивается. — Хорошо, — говорит он, сосредотачивая всё своё внимание на яичнице. — И ещё я должен извиниться за то, что приставал к тебе на парковке. — Хорошо. — И я хочу заняться с тобой грязным сексом прямо сейчас, на кухонном столе. — Хо… — Акааши корит себя за то, что так легко попадается, но поздно: Куроо подходит к нему со спины, обнимает за талию и кладёт подбородок на шею. — Я знаю, что твоё время давно закончилось, — бормочет он, обдавая горячим дыханием ухо. — Но я не могу удержаться. Прости. Акааши заставляет себя держаться за лопаточку так, словно она последний островок спасения в океане его желания повернуться к Куроо и действительно позволить оттрахать себя на кухонном столе. «Яичница подгорит», — думает он, мысленно умоляя Куроо заткнуться. — Сначала я думал, что плачу тебе за красивое личико, — не затыкается Куроо. — Потом — что за возможность переспать с тобой. Теперь я готов заплатить тебе сколько угодно, чтобы ты остался здесь. Акааши чувствует губы Куроо на своей шее и понимает, что такими темпами подгорит не только яичница, но и он сам. — Мы знакомы всего пару дней, — шепчет та часть его мозга, которая ещё способна отвечать за рациональные действия. Куроо мягко смеётся: — А я уже чувствую себя так, словно влюбился по уши. Глупо, да? Я не хочу тебя возвращать. — Меня нельзя купить навсегда, — максимально вежливо отзывается Акааши, пока внутри что-то рвётся. — Это называется рабство. В его случае добровольное. — Знаю, — Куроо, кажется, кивает. Акааши не видит его лица, но подозревает, что на нём грустная улыбка, и радуется, что может не показывать свою прикушенную до крови нижнюю губу. — Я наверняка буду не первым, кто скажет это. Но я не хочу покупать тебя. Как насчёт попробовать… без твоих заморочек с деньгами? Акааши сухо посмеивается: — Ты хочешь спать со мной и не платить за это? Я думал, ты умнее. — Я умнее, — соглашается Куроо. Он ненавязчиво разворачивает Акааши к себе, притягивает за талию и усмехается. Его глаза хитро щурятся. — И поэтому я приглашаю тебя на свидание. За спиной Акааши слышится запах подгоревшей яичницы. Он смотрит прямо на Куроо, не осмеливаясь отрывать взгляд, будто тот снова приказывает ему не отворачиваться. В горле пересыхает, и Акааши облизывает губы — медленно, стремясь вырвать себе хоть секунду на раздумья. — У нас полностью нарушен порядок, — говорит он. — Обычно сначала добиваются расположения, потом приглашают на свидания, а потом занимаются сексом. Куроо изгибает бровь: — Я уже добился твоего расположения. Иначе бы ты не стоял сейчас здесь в моём халате… и не позволил бы поцеловать себя. И в доказательство своих слов он наклоняется к Акааши, смело прижимаясь к его губам своими. Акааши даже не берётся прикидывать, какой по счёту этот поцелуй за последние шестнадцать часов, но отвечает так же привычно и бездумно, как на самый первый. Вот только на этот раз не потому, что должен, а потому что в одном Куроо прав: ему хочется. И он позволяет. — Я ведь могу накинуть пару процентов и за это, — шепчет Акааши, чтобы реабилитироваться хотя бы в собственных глазах. С его совестью не прокатывает, с Куроо — тем более. — Ты этого не сделаешь, — уверенно заявляет он. — Что прикажешь думать? Это согласие или отказ? Или тебя выгонят за то, что ты встречаешься с клиентом? Акааши прикусывает кончик языка. От Конохи ему попадёт, и неплохо, но если уж и проваливаться в бездну, то грациозным прыжком с десятиметровой вышки. И Акааши говорит: — Среда, пять часов вечера. И на этот раз — никакой корректировки планов в виде незапланированного секса. Куроо смотрит на него удивлённо-обрадованно. Затем наклоняется за новым поцелуем. — Идёт, — хмыкает он в губы Акааши. В нос бьёт запах гари: кажется, завтрак спасать уже поздно.

***

В понедельник Коноха дорывается и четверть часа рассказывает Акааши о том, какую глупость он совершил, что на него это вообще не похоже, что он безответственный сорвиголова, подрывает работу всего агентства и ему нельзя доверять. Акааши выслушивает всё молча, под конец спокойно кивает и протягивает Конохе конверт. — Надеюсь, там список причин, по которым я не должен уволить тебя прямо сейчас, — ворчит тот, вскрывая бумагу, хотя оба знают, что увольнениями занимается не он. — Первая и единственная — ты мой друг, — индифферентно сообщает Акааши. — Там тридцать процентов с тех денег, которые я получил от Куроо Тетсуро, по договорённости. А теперь у меня есть куча бумаг, нуждающихся в том, чтобы я рассовал их по папкам. Хорошего дня. Акааши удаляется в свой офис, оставляя Коноху наедине с тридцатью процентами от той внушительной суммы, которую Куроо вручил Акааши ещё вчера, прямо перед его уходом. Он награждает Акааши прощальным поцелуем, порывается отвезти сам, но тот берёт такси, заявляя, что не пустит Куроо за руль даже под свою ответственность. Целый день Акааши честно пытается работать, но в голову ему лезет только Куроо. Его нарушающая все законы гравитации причёска, его бесящие до ужаса ухмылочки, его глубокий баритон, хриплый смех и кошачий взгляд. Куроо Тетсуро — человек, который за один вечер, одну ночь и кусочек утра оставляет от профессиональных принципов Акааши одни руины. Хоть в чём-то у него явный талант. Акааши не знает, почему соглашается «начать всё заново», но Куроо легко перешагивает границу и вторгается в личные отношения Акааши с такой непринуждённостью, что все его попытки к сопротивлению уже обречены на провал. Если бы он понял это раньше — может, и не подпустил бы Куроо к себе, но теперь уже поздно. Вечером понедельника у Акааши назначена перенесённая встреча с явно разгневанной этим фактом Юкиэ, однако Акааши прекрасно знает, что её колкая на язык натура утихомирится после первого же часа терпеливых ухаживаний. Ему странно претит мысль по-прежнему заниматься подобными вещами, пока где-то там существует Куроо, но Акааши перебарывает себя: запихивает документы в дипломат, застёгивает пиджак на все пуговицы и выходит из офиса под взглядом сверхъестественно спокойного взгляда лисьих глаз Конохи. Тот явно хочет ему что-то сказать, но передумывает; и Акааши, выходя на улицу, тут же понимает, «что». Проклятая Мазерати припаркована у тротуара, и Куроо опирается на неё спиной, как в первый вечер их встречи. Акааши тормозит посреди дороги, в его спину кто-то врезается, Акааши бормочет торопливые извинения — а Куроо уже идёт к нему. — Сегодня понедельник, — сходу говорит ему Акааши: вид у Куроо такой решительный, словно он собирается поцеловать его посреди улицы. Хорошо освещённой улицы. Прямо там, куда выходят окна офиса Конохи. — Знаю, — Куроо расплывается в знакомой ухмылке. — Понедельник — это не среда. — Знаю. Они поднимают брови почти синхронно, и Куроо смеётся. — Где Юкиэ? — тем временем спрашивает Акааши. Куроо подмигивает ему, вдруг хватает за локоть и тащит к своей Мазерати. Учитывая, что он здесь, а Юкиэ — нет, Акааши приходит к единственно верному выводу: Куроо её похитил, связал и, возможно, убил, бросив на дно Токийского залива. — Она воспользуется услугами другого… человека, — Куроо усмехается и останавливается возле машины. Акааши сердито трёт локоть, одёргивая рукав пиджака, и смотрит на Куроо с негодованием. — Я выкупаю тебя на сегодняшний вечер. И на все остальные тоже. Акааши хмурится, даже не трудясь вуалировать раздражение: — Как это понимать? — Очень просто, — Куроо приближает к нему своё лицо, и, глядя на то, как двигаются его губы, Акааши борется с желанием самому поцеловать его — пусть Коноха подавится, — я готов оплатить тебе каждого клиента, если ты будешь проводить время только со мной. Акааши не удерживается — поднимает бровь: — Ты настолько богатый? — Я настолько ревнивый, — Куроо понижает голос до того самого соблазнительного шёпота, в котором слышится не дешёвый подкат, а разъедающее внутренности возбуждение. — Откажись от этой работы, Акааши. Я знаю, что она тебе не нравится. — Так дело в этом? — Акааши поднимает на него оценивающий взгляд. — Ты заботишься обо мне или просто не хочешь встречаться с парнем, который каждый вечер раздвигает ноги для нового клиента? Куроо смотрит на него поражённо, вид у него — оскорблённый до глубины души, и Акааши тут же прикусывает язык. Откуда берётся эта язвительность — из ощущения, что Куроо решает за него? Акааши плотно жмурится и быстро считает до трёх. — Прости, — давит он. Горло жжёт, щёки близки к тому, чтобы покраснеть. Куроо, к его удивлению и облегчению, находит в себе силы усмехнуться: — Я думал, это я среди нас двоих несу ответственность за подобный бред. И за способность не воспринять обидную для самого Акааши колкость всерьёз тот чувствует мимолётное облегчение. Мало того — Акааши действительно задумывается. Отказаться от эскорта. Сказать Конохе, что он больше не хочет получать деньги за красивое лицо и богатый «внутренний мир». Позволить Куроо быть единственным, кто будет целовать его, прикасаться к нему и снимать с него одежду. — Я не приму такое решение за минуту, — наконец говорит Акааши, сочтя это вполне нейтральным ответом. Куроо давит улыбку: — У тебя будет целый вечер, чтобы подумать. На этот раз — никаких деловых встреч в ночных клубах, — обещает он под выразительно сомневающийся взгляд и приглашающим жестом распахивает переднюю дверцу машины. — Я просто переношу наше свидание. И не настаиваю на продолжении… разве что ты сам захочешь. Он кротко усмехается и кивает на темноту салона. Акааши смотрит ему в глаза не больше секунды — а затем, удивляясь собственной импульсивности, подаётся вперёд и целует. Куроо будто ждёт этого — тут же отвечает, знакомым жестом проталкивает в рот язык и обнимает Акааши за талию, коротко хмыкая ему в губы. Акааши кажется, что на них смотрит вся улица, и почти слышит, как Коноха в своём офисе давится воздухом. Удивительное дело — ему совершенно плевать.