Терять нечего

После этого, он решает наградить меня поцелуем, проводит языком по высохшим губам, и я чувствую вкус собственного тела и крови. Всё таки, хоть меня и насилуют, но бревном быть не нужно. В ответ я провожу чуть влажным языком по его верхней губе, которая на пару с нижней растягивается в победной улыбке. Двумя губами он обхватывает мой язык и проводит ими по нему, а его пальцы устремляются вверх и прячутся под резинкой трусов. Он обхватывает ладонью клитор и половые губы, чуть сжимая. И когда мой голос бесстыдно сдаётся, тот затягивает мой рот в новый и более страстный поцелуй, чтобы я не издала лишних звуков. Где рыжеволосый начинает полукругом водить языком по всей ротовой полости. Я, конечно, пытаюсь устремиться за ним и у меня даже получается, но он этого будто не замечает. Но всё-таки Кашин сплетает его со своим, и я замечаю, что на моих губах, зубах и языке нету и намёка на кровь. Руки поддавшись любвеобильному порыву с моей стороны, не замечая боли вырываются ввысь и обхватывают его шею локтями и прижимают к себе. Оковы пушистых наручников гладят его за ухом, от чего он «мурлычит» мне в губы и отрываясь от поцелуя гладит носом мои покрасневшие щеки. И когда два пальца входят в моё горячее тело, я не сдерживаясь произношу осипший выдох, сопровождающийся надрывами голосовых связок. Пальцы медленно скользят по стенкам, иногда отделяясь друг от друга на сантиметровое расстояние, но для моего узкого прохода этого было достаточно, чтобы кричать от удовольствия, но моя гордость не давала мне этого сделать. Моя шея слегка выгибается, и устремляется подбородком в его взъерошенные сальные волосы, но от этого подбородок легче скользит по его рыжим волосам. Тело накрывает волна трепета и животного тепла, которое плавным свинцом растекается под кожным покровом. Откуда же он знал, что под всей этой маской ненависти срывались всего четыре слова «Я просто тебя хочу»? Видимо, он тоже признаётся мне в этих словах и чувствах. И на душе становится тепло от того, что это взаимно. Кашин будто собака вылизывает мою шею, иногда прикасаясь губами к более ранним засосам и засасывая их снова и снова, превращая в синяки. Отрывая от высохших ранок засохшую корку и вылизывает, пока она снова не засохнет. Но чёрт возьми, это так приятно и больно одновременно. Я цепляюсь зубами за его волосы, заставляя подняться и посмотреть мне в глаза. Они жутко потемневшие и затуманенные, будто минуту назад он раскусывал не мою шею, а таблетки ЛСД, зрачки расширенные чуть ли не до границ синеватой радужки, к которой движутся кровеносные сосуды. И это соблазняет. Потому что из меня вытекает даже чёртов утренний кофе, который я выпила в маке до прихода в эту злосчастную комнату для свиданий. Но мы почему — то занимаемся его концом. Ну раз уж это мой последний секс, то почему бы не насладиться им? Я опускаюсь локтями ниже обхватывая плечи, он не понимая поддаётся вперёд, и возле моего лица находится не его блаженная морда, а его ключицы, которых я впоследствии касаюсь губами и неаккуратно засасываю. Я хочу, что бы ему тоже было больно. Поэтому слегка кусаю и скольжу зубами вверх, стараясь вцепиться брекетами в бледную кожу. Когда я делала это слишком больно, он нажимал большим пальцем на клитор, что бы унять мою месть. Но и когда он перебарщивал с нажатием, я царапала ему спину. Впиваясь ногтями в мягкую кожу, я обдирала ими небезупречно — белое тело. Там были множественные синяки, порезы, будто он дрался даже во время того, как чистил зубы. Я же, давала этому более насыщенный вид. Но вот когда я обхватила губами определённый участок кожи, обвела его языком и стараясь как можно ласковей поцеловать и поставить засос, мои уши уловили сдавленный стон с хрипом сдерживания. И я провела языком от начала груди до ключиц, обводя их контуры, на что он приподнял мою голову и сжал мои волосы. — Так, всё. — с прерывистым дыханием и сиплым голосом простонал Кашин, когда я не на шутку разойдясь принялась покрывать поцелуями зону, которая была мне доступна. И ему это несомненно нравилось, потому что он почти неподвижно облокотившись на одну руку, стоял — лежал и наслаждался моментом. — Это, безусловно, приятно, но я думаю, что ты, что я хотим большего. Правильно? — в ответ я провела нижними зубами возле красноватого соска, и слегка коснулась языком ореола. — Боже, Лиза. Ха, видимо, теперь я владею игрой, в которой он начинает сдавать позиции. Не выдержав столь мучительно — сладостных приёмов, он скользит чуть дальше, а его глаза встречаются взглядом с моими, и теперь я смотрю в них не с испугом или с подчинением, а с дерзостью и азартом. Его уголки губ расплываются в пошлой улыбке, когда я облизываю губы и закусываю нижнюю. — А вы оказывается похотливая сучка, Елизавета. — и он просовывает пальцы до самого основания, на что я выгибаюсь и, совершенно, забыв про такие слова как: «Стеснение, неловкость, и стыд» откидываю голову назад и издаю прерывистый стон, а рана на животе начинает рвать запекшуюся кровяную корочку, и его это, несомненно, возбуждает. — Когда хотите. Данила вылезает из моего плена, состоящего из рук, скрепляемых наручниками. И высовывает из меня влажные пальцы, и довольно улыбается, показывая мне мол:«Смотри, как ты течешь по мне».А затем берёт мои руки и тянет их к ремню, кивая головой, параллельно закусывая губу. Пытаешься выглядеть соблазнительным? У тебя получается. Но расстёгивать тебе ширинку я не буду. И ловко вырывая руки, упираюсь в пупок пушистой частью наручников. — Сами расстегнёте, Данила Владимирович. — специально игривым голосом говорю я, слегка закусывая губу. Но ему, видимо, лень доводить меня до полного подчинения и он пожав плечами расстёгивает ремень. Я уже прикрываю глаза и облегченно выдыхаю, чувствуя осуществление долгожданной разрядки. Но его руки приподнимают мою спину и кладут под неё ремень, неожиданно обхвативший мою талию. Ему наручников мало? Он затягивает его в чуть ли не самых последний разъем. Кожу больно сжимает, заставляя агрессивно выдохнуть. — Сама виновата, крошка. — смеётся рыжеволосый похлопывая ладошкой по животу. Блять, у меня отобрали конфетку, а именно — доминирование над ситуацией. Как говорится, не привыкай к ласке. Но это еще не конец. Его руки обхватывают джинсовые разъемы для ремня, и выворачивая их наизнанку, стаскивает с меня предпоследний атрибут одежды. Оставляя в одних трусах, которые доходят до середины пупка. На этот раз ноги приятно морозит, легкий холодок скользит по обнаженному разгоряченному телу. Данила плавно приподнимается и осматривает результат своей работы. Согласна, красиво. А еще извращённо и… Мне хочется добавить «мерзко», но мне так не кажется. — Не зря я так сильно этого хотел. — словно в забытьи шепчет он, всё еще осматривая мою грудь, живот, ключицы, а так же многочисленные порезы и засосы, расстегивает пуговицу и ширинку, опуская их до колен. Всё таки во мне остаются крошечные понятия стыда и стеснения, и я поднимаю глаза на потолок. На что получаю смущенный смешок, а кто — то у нас тут смущается, что я не смотрю на его стояк лёжа в трусах? А то, что мы с тобой собираемся потрахаться в тюрьме тебя не смущает? — Нет, наоборот. Я что это вслух сказала? Блять. К моему лицу приближается рыжеволосая грива, и я снова ловко обхватываю локтями его шею. Готовясь к чему — то грандиозному. Он быстро чмокает меня в губы и проводит ладонью по моему сокровенному месту, чувствуя влагу через нижнее белье. Щеки еще сильнее пропитываются краской, но я поддаюсь ему на встречу. Его нетерпеливые пальцы, как можно нежнее проводят по тазовым косточкам и резко стягивают с меня последнюю часть одежды. И отбрасывают за спину, где они, собственно, приземляются. Я тихо смеюсь его оплошности, но в меня грубо входят, заставляя неосознанно простонать, срывая при этом голосовые связки, напрочь. Стенки влагалища начинают приятно сжимать его половой орган, доставляя нам обоим невообразимое удовольствие, от которого у него сносит крышу и разум. Он промычал что — то нечленораздельное и высунув наполовину, снова вошел. Тело отдалось дрожащей пульсацией и сжатием мышц, при этом содрогаясь так, что глаза закатывались. Сквозь нетерпеливый шепот можно было разобрать мой грубый мат, который был единственным способом хоть как-то выразиться вслух. И уже сама начала находить тембр в этом рваном ритме, с которым начал двигаться Данила, с нарастающей скоростью он вдалбливался в моё едва не обмякшее тело. Но честно признаться, с наручниками и ремнём ощущения были намного ярче и насыщеннее, живот сводило дурманящими судорогами, а руками я с силой царапала ему спину так, что мои пальцы скрылись под покровом алой жидкости. Он отвечал мне животным рычанием и ускорением, на которое мы оба бурно реагировали. Бёдра поддавались на встречу друг — другу, моя спина выгибалась так, как будто я лет семь занималась художественной гимнастикой, но он наоборот горбился и кряхтел, по его глазам было видно, что он на пике своего удовлетворения. И через несколько секунд, я тоже почувствовала это. Когда он в последний раз вошел, наверное, во всю длину, мышцы в теле начали преимущественно сужаться, а узел завязанный в животе с яростью лопнул, на что я громко простонала, оставляя последнюю, саму красивую и длинную царапину на его спине, пока он держал в руках моё обмякшее тело. Мне кажется, что в тот момент он мстил мне за всё, за заявление, за постоянные ссоры из — за Мидлер, за все унижения, которые я так бесстыдно высказывала ему в лицо, за то, что пришла, чтобы отдать Лере её чёртову толстовку, за то, что несколько раз вызывала полицию, когда находила блондинку в плачевном состоянии. И походу он мстил даже за то, что он сейчас делает. Кашин же сжал мои рёбра, и простонав моё имя во всю глотку, ненароком сломал одно, почувствовала я это не сразу, только через пару десятков секунд, когда мышцы около рёбер обречённо заныли и заставили меня вскрикнуть еще раз. — Сука, Кашин, моё ребро. — я вцепилась в оставленную мной царапину, и продлила её почти на половину, он опять же глухо прокряхтел и вдохнул. Мы сейчас оба были не в силах, что-либо сказать, потому что с нас сняли оковы возбуждения и желания, которые накопились за несколько месяцев, и сейчас упали с грохотом, заставляя тело ломаться в судорогах оргазма. Так чудесно я себя никогда не чувствовала, пелена тепла и спокойствия накрыла с головой все остатки моего здравого рассудка. — Не думала, что когда — нибудь это вообще скажу… — договорить мне не дали, потому что наглые высохшие губы вцепились в мои, и обвели мой язык полукруг, которым я впоследствии провела по его дёснам. Затем же он смачно оторвался, и так долго, как мне казалось, просто всматривался в мои глаза. Ну, мои последние секунды жизни проходят неплохо, я хорошенько поебалась, расслабилась, и сейчас смотрю одному психу в глаза. — Ну давай, доставай свой миниатюрный китайский ножик и перерезай мне глотку, как и хотел. — я специально выгибаю шею так, что бы черты моих ключиц красиво выперлись прямо ему в глаза, свои же я закрываю, чувствуя скорейшую собственную кончину. Всё таки, моя жизнь дерьмо и я сама часто думала приложить нож к венам, или сунуть голову в петлю, но каждый раз останавливалась в заблуждении, что я нужна Лере, вот теперь можно спокойно умереть. — Знаешь, в жизни я сделал много гадостей. Некоторым конкретно поднасрал, настолько, что они это будут помнить даже когда будут мёртвыми и гнилыми лежать под сырой землёй. Например: когда мне было около двадцати, я встречался с одной красивой девушкой, Машей. Ей было девятнадцать, но она была до тех пор невинна и чиста. Я даже не хотел делать ей больно, но она пришла ко мне домой, что бы порвать наши отношения, сказав «Меня муж у ЗАГСа ждёт, прости, пожалуйста». И знаешь, что я сделал? Я её трахнул, прямо на столе, на кухне. Как последнюю шлюху, какие только есть и будут. Она кричала и плакала, потому что мать и бабушка ей строго на строго сказали, чтобы до свадьбы она даже не целовалась. А после этого, я её полуголую выставил на улицу, сказав мол «Ну иди, большого счастья вам.» И при этом, гадко усмехнулся. Она ненавидела меня. Ненавидела настолько, что через несколько часов после этого сбросилась с моста. А знаешь, что? Я был рад, что она сбросилась. Я даже хотел, что бы она сбросилась. Или же, как я поступил с Кристиной? Кристина — моя третья девушка, могла бы закончить Оксфорд или МГУ, с легкостью. Но один раз, когда ей всё-таки удалось поступить в МГУ, я заметил, что она спит с преподом по философии, меня тогда аж затрясло от ярости. И знаешь, что? У неё в тот же день был самый важный зачет для неё, зачет по иностранному, потому что учитель был последней сукой и занижал оценки до глубины Марианской впадины. Я надрочил ей прямо в реферат, во все 15 страниц, по несколько раз, а когда она приехала забрать его, я ей отбил им всю морду. И гордо ушёл из её дома. На следующий день, наши общие знакомые сообщили мне, что она сбросилась с девятиэтажки. И я тоже был этому, немыслимо, рад. — он говорил это всё с безумными глазами, выделяя каждое слово свойственного ему интонацией, говорил с нарастающей скоростью и расстановкой, при этом вглядываясь мне в глаза и в душу. — Они все ненавидят меня, Лера тоже ненавидит меня, пускай она недавно это поняла, но она всё равно ненавидит. Тогда, почему ты блять, с начала нашего знакомства хотела убить меня нахуй, просто из — за того, что я издеваюсь над другими?! Почему я из — за тебя блять сижу здесь? Почему меня хотят посадить? Почему мы сейчас с тобой потрахались так жестко, что у меня в глазах темно? И почему я всё тебе это рассказываю? И почему я не хочу тебя убивать, хотя мечтал об этом с момента нашей встречи? — с каждой секундой Кашин разражался всё сильнее и мощнее, переходя на крик, который вжимал меня в холодный бетонный пол. — А может быть, я влюблён? Нет, а может быть и да? Ты наверняка тоже, потому что, мы оба психи, каждый по - своему, но психи. — он обхватил ладонями моё побледневшее лицо, и стал неугомонно всматриваться в сузившиеся зрачки. — А знаешь еще что? Я думал, что отвяжусь от тебя когда отымею, настолько больно и жестко, что ты будешь рыдать и кричать. А ты отдалась, и теперь рыдать и кричать хочется мне, просто от того, что всё так получилось. Ты даже сама понимаешь, насколько мы похожи. Я мерзок, а ты отвратительна! — последние три слова, он чуть ли не плюнул мне в лицо, сжимая щеки до посинения. — Как можно за несколько минут забыть и наплевать на все принципы и понятия, которые были главными ориентирами в жизни? Послать нахуй все свои переживания и чувства просто так? Полностью отдаться какому-то гнилому изнутри человеку, который подарит тебе мучительную смерть. Отдать свою жизнь и главный её признак. За что? Зачем? Почему одно твоё действе пробуждает во мне желание сделать что-то наиболее... - голос практически срывается, но он продолжает. Мне отвратительно это чувствовать. Мне отвратительна ты. Отвратительна настолько, что я в тебя влюбился, и какого — то хуя понимаю это только сейчас, не знаешь почему? От этих слов, по мне прошелся разряд электрического тока, который выбил меня из колеи, жуткая и противная дрожь, которая раздирала меня изнутри, и радость, которую я не могла осознать... я даже не могла поверить в то, что сейчас происходит. Неужели, тот человек которого я ненавижу всей душой, телом и жизнью, влюблён в меня, а я в него? Словно отвечая собственным мыслям я покачала головой, а затем кивнула. На его лице скользнула заинтересованная улыбка, а его руки прижали меня, как можно ближе к его лицу. — Потому, что я люблю тебя и ненавижу одновременно. И ты тоже. — замысловато отвечаю я, целуя его в конопатый нос.