***
Плисецкий закрывается в своей новой комнате и душит судорожные всхлипы, глотая злые слезы. Виктор был человеком вполне тактичным, но недостаточно, видимо умным: каждый раз, когда мужчина заговаривал о походе к психологу, Плисецкий истерил и по полночи рыдал в подушку, чтобы на следующий день быть не в силах даже что-то съесть и к вечеру попросту вырубиться от нервного и физического истощения. Любой нормальный человек бы перестал нарываться или хотя бы вернул таблетки, но плоские кругляши мощного седативного лежат в закрытом на ключ ящике стола, и Никифоров не планирует их оттуда доставать без крайней необходимости. - Это убьет твою психику. Юра только этого и хочет, если честно: нет психики – нет и связанных с ней проблем, нет кошмаров и полусумасшедшего бреда, нет желания вскрыть себе вены или выпрыгнуть из окна. - Потом ты об этом пожалеешь. Да блондин, собственно, не против – он всю жизнь о чем-то жалеет. Об упущенных ли крутых кроссовках с хорошей скидкой, о серебре ли на прошлогодних отборочных, о том ли, что не погиб вместе с дедом – не важно, ему не привыкать, но таблетки означали относительно спокойную жизнь, а значит, по определению не были чем-то плохим. - С ними ты на лед не вернешься. Да и в задницу этот лед, от него одни проблемы. Виктор не осмеливается приоткрыть дверь, а потому извиняется громко и четко, чтобы сидящий за преградой из толстого дерева Плисецкий его услышал. Юра не отзывается, продолжая тихо подвывать от безысходности в прижатые к лицу ладони, а утром выходит из комнаты с зареванными красными глазами и соглашается сходить к психологу при Арене.***
- Твой отец сказал, что ты пытался покончить с собой, - вместо приветствия произносит смуглый темноволосый парень лет двадцати, отрываясь от рассортировки документов, лежащих перед ним на столе. У него непривычные, но не отталкивающие резкие черты лица, глубокие темные глаза, живо блестящие под густыми бровями, а губы едва заметно изгибаются в мягкой поддерживающей улыбке. - Виктор мне не отец, - дерзко отвечает Юра, без разрешения садясь на жесткий стул для посетителей. Сам психолог сидит в наверняка удобном кожаном кресле, задумчиво постукивая пальцами по лакированному дереву столешницы, и на почти откровенное хамство лишь иронично усмехается. - Приемный отец. Давай сразу проясним: Виктор попросил меня о помощи, поэтому насколько бы ужасно ты себя не вел, тебе придется ходить ко мне, пока мы с ним не увидим положительного результата, - жестко произносит мужчина тоном, не терпящим возражений. В России Юре ни один мозгоправ приказывать не смел, а этот вон безжалостно ставит свои условия, не думая посоветоваться с пациентом. Неплохо, думает Плисецкий. Лучше неловких утешений и обещаний скорого выздоровления, которыми его пичкали на родине. Перспектива задушевных бесед с местным «специалистом по трудным подросткам», как шутливо назвал доктора Виктор, уже не кажется такой мерзкой. Что он вообще об этом психологе знает? Немного, да и то только со слов Никифорова: Отабек Алтын, судя по имени, явно не американец – может, казах? – сейчас стажируется в Литтл Сизарс, человек неплохой и уже многим помог. Фактически вытащил молоденькую девочку, Юрину ровесницу, из петли, отговорив от суицида. Видимо, это для Виктора и было решающим фактором для того, чтобы запихнуть Плисецкого на, хм, терапию. Этого Отабека и врачом-то полноценным не назовешь, но подобная неопределенность внезапно радует Плисецкого. Мнимая непрофессиональность подхода означает отсутствие серьезных проблем, а самообман всегда был Юриным любимым занятием. - Мне помощь не нужна, - упрямо отвечает блондин. – Виктор снова делает из мухи слона. Юра не думает, что психолог поймет расхожую русскую фразочку, но мужчина позабавленно усмехается и предлагает согласовать расписание. Плисецкому остается только подчиниться: из серьезного тона Алтына следует, что блондин будет частым гостем в Литтл Сизарс.***
Спустя пару недель Юра знакомится с Юри. Ну, как знакомится. Слух о том, что хрупкий миловидный блондинчик, регулярно посещающий психолога – сын нового тренера, пусть и приемный, разносится довольно быстро, и реакция других фигуристов повергает Плисецкого, выросшего в стране, где каждый десятый похож на зэка, в состояние глубокого шока. Блондин всхлипывает, стоя напротив зеркала в туалете и осматривая щеку с кровоточащей ссадиной – местному заводиле, Жан-Жаку Леруа, показалось забавным ударить Юру по лицу, чтобы он «перестал быть похож на депрессивную девчонку». Юри оказывается рядом совершенно случайно, и, увидев кровь, помогает обработать рану, а затем уходит, не дожидаясь благодарности. На следующий день Плисецкий замечает на скуле Леруа точно такую же отметину, а сам канадец бросает на него свирепые взгляды, но снова подойти так и не решается. Все потому, что Джей-Джей - трусливый пидор, решает русский, а потом вылавливает в коридоре Юри и требует объяснений. Темноволосый парень в массивных очках оказывается японцем по фамилии Кацуки, он почти на три года старше Плисецкого, вполне дружелюбно улыбается и даже не думает отпираться: да, это он врезал Жану, и нет, ему ни капли не стыдно. - Да он просто отбитый. Давно пора было это сделать, - как-то смущенно, что ли, объясняет брюнет. - На всю голову отбитый, - соглашается Юра. Вот оно как. В тихом омуте с виду добродушного Кацуки водятся охренеть какие черти. Они идут в ближайший парк, и после пары часов беспрерывного трепа им уже кажется, что они знакомы целую вечность. Юра рассказывает о своей жизни в России, избегая, впрочем, темы Виктора и своих походов к психологу, а Юри в ответ делится забавными случаями из обучения в Детройте. - Я грезил фигурным катанием с детства, - со смущением признается Кацуки. – Но в Хасецу, откуда я родом, этот вид спорта не особо развит, поэтому я плюнул на все и свалил в Америку. - Круто. А я тут из-за отца. Приемного, - уточняет Плисецкий, хотя подсознательно понимает, что Юри не станет совать нос в чужую семью. – Ему приспичило сюда сорваться, и я за ним, куда ж я денусь. - Жалеешь? – проницательно спрашивает японец, мягко улыбаясь, и Юра думает, что с Кацуки ему офигительно повезло. - Не особо. Тут круто, - серьезно отвечает он, а потом впервые за долгое время улыбается и тыкает брюнета в плечо. – Японцы вон какие забавные водятся, в России таких разве найдешь? - Придурок, - фыркает Юри и в ответ толкает блондина в бок, заставляя его ойкнуть. Плисецкий бы обиделся, но только не на Кацуки, а потому он лишь неуверенно хихикает, чтобы рассмеяться полноценно уже на два голоса с Кацуки через каких-то несколько секунд.***
- Ты выглядишь довольным, - замечает Никифоров, отвлекаясь от нарезки овощей для салата. – Хороший день? Юра неопределенно хмыкает, пожимая плечами и продолжая расставлять посуду на столе. - Познакомился кое с кем, - Плисецкий не был уверен, стоит ли рассказывать Виктору о Юри, но, если опустить то, как они познакомились, появившийся друг – показатель нехилого прогресса. Мужчина заинтересованно приподнимает бровь, поворачиваясь к парню лицом, и жестом предлагает продолжить. - Его зовут Юри, и он из Японии. Прикольный чувак, у нас много общего нашлось. Отабек говорит, что поиск друзей – первый шаг на пути к выздоровлению, - Юра на мгновение сбивается с мысли, вспоминая одобряющую улыбку Алтына. Ну вот как, как может простой человек так светло улыбаться? Блондин морщится и переводит взгляд на почти накрытый стол. – Извини, я был неправ. Он отличный психолог и действительно мне помогает. Сияющие глаза Виктора, пожалуй, стоят этой несчастной терапии. Юра готов потерпеть.