- Согласны ли вы, Чон Хосок...? - Согласны ли вы, Мин Юнги...? - Согласен. - Согласен.
Церемония прошла как в тумане, и очнулся Хосок только тогда, когда Юнги ставил ему метку, больно впиваясь зубами в шею, заставляя Хосока судорожно вздохнуть. - Теперь ты официально мой, Мин Хосок, - прошептал Юнги на ухо своему супругу, ласково обнимая со спины. - Твой. Только твой. - солнечно улыбнулся Хосок, разворачиваясь в крепких объятиях и нежно целуя бледные губы.***
Хванми пребывала в депрессии и не могла выбраться из нее, утопая в ней всё глубже и глубже. Но к ней вернулся здравый рассудок, чему король Ким и подданные были несказанно рады, так как больно видеть лишь тень жизнерадостной когда-то королевы. Она снова стала принимать участие в решении сельскохозяйственных вопросов и торговых сделках, что всегда было её обязанностью. В политике она имела железную хватку, а чиновники прозвали её Львицей за гордость и своевольный нрав. В мире торговли никто не мог с ней сравниться, всё же была в ней коммерческая жилка. Хванми понимала, что Чимин умер неспроста, и что Лим замешан в этом, но доказательств всё ещё нет. Юнги доложил, что если всё пройдёт успешно, то слуги господина Пака прибудут сегодня вечером в столицу, являя собой неоспоримые доказательства, ведь под магической присягой соврать невозможно. Хванми виделась пару дней назад с господином Паком, отцом Чимина, он был совершенно опустошен, но не впал в депрессию, а пытался жить дальше. После смерти жены в жизни Пак Чаёля остался лишь Чимин, ставший целым миром для убитого горем отца. Чаёль души в Чимине не чаял, лелеял и заботился так, как не каждый муж заботится о жене. Рядом с сыном он словно светился изнутри и молодел на глазах, беззаботно улыбаясь как ребёнок. Но увы последние несколько лет они виделись очень редко, так как Чаёля часто отправляли в пограничные посёлки для порядка и приструнения зажравшихся мелких чиновников, которые собирали высоченные налоги и принимали взятки. Чаёль чуть не сошёл с ума от горя, не желая верить в смерть своего сына, своего Чиминни, своего светлого и солнечного мальчика. Пак славился тем, что не проявлял лишних эмоций на людях, ведь открыт он был лишь с сыном. Но в тот день, когда гонец на взмыленной лошади сообщил ему новости, он не сдержался и разрыдался прямо перед всеми своими подчинёнными, срываясь на истошные крики и зовя Чимина, который его уже не мог слышать. Его тогда еле успокоили, а Чаёль всю ночь не мог уснуть и думал о том, чем заслужил такое проклятие. Сначала ушла жена, затем Чимин... Ну почему? Но после бессонной ночи Чаёль понял, что его солнечный мальчик не хотел бы, чтобы он убивался горем. Собрав себя по кускам, Пак на следующий же день вернулся к исполнению своих обязанностей, пытаясь не обращать внимания на полные жалости и сочувствия взгляды. Хванми встретилась с ним пару дней назад, и увидев в его глазах такую же сияющую решимость, как и прежде, решила все же попытаться жить без Чимина, ведь он бы не хотел, чтобы она губила свою жизнь. - Возьмите себя в руки, моя королева. - говорил тогда Пак, скользя взглядом по осунувшемуся лицу Хванми. - Я уверен, что Чимин сейчас в лучшем мире и видит нас с небес. Так не расстраивайте его, не губите свою жизнь. Вашей улыбки уже так давно никто не видел. Слова Чаёля задели что-то у королевы внутри. И потихоньку она возвращается к прежней жизни. Но глубоко в душе она понимает, что жизнь больше не будет прежней. Ведь в ней не будет Чимина. Оставалась надежда лишь на то, что слуги прибудут в столицу в целости сохранности, и Чимин будет отмщен. К королеве стало медленно, но верно возвращаться хорошее настроение, она даже попыталась улыбнуться своему отражению в огромном зеркале в позолоченной раме. Но как только она более менее успокоилась, служанка сказала, что прибыл гонец от господина Мина. Внутри всё радостно сжалось, Хванми предчувствовала хорошие новости и велела впустить гонца. Но вид молодого парня наталкивал не на радостные мысли. Весь в пыли, грязи, уставший и поникший, он опустился на одно колено перед ней. - Ваше Высочество. Я прибыл, чтобы сообщить вам о том, что люди господина Мина не справились с возложенной на них задачей и погибли. Увы, выживших не осталось. - А... А слуги? - дрожащим голосом спросила Хванми, всё ещё надеясь на чудо. - Никто не выжил, Ваше Высочество. Все убиты. В тот миг мир Хванми, с таким трудом построенный заново, чуть не рассыпался миллионном осколков, затрещал по швам, покрылся уродливыми глубокими трещинами, и лишь чудом не рухнул ей под ноги. Что же подумает о ней Чимин? Верно, что она не наказала виновных в его смерти. И от этой мысли Хванми стало так дурно и тошно, что она рухнула на пол, потеряв сознание, прямо к ногам испуганного гонца, который побежал звать на помощь королеве.***
Чонгук самозабвенно целовался с Чимином, попутно широкими шагами направляясь к берегу, ибо в воде действительно неудобно. Пару раз споткнувшись, он уходил под воду с головой, утаскивая за собой и Чимина, но на удивление, омега совсем не растерял своего пыла, приникая горячими губами то к шее, то к ключицам, то кусая за ухо. Чимин издавал невероятно пошлые стоны. Милый застенчивый омежка пропал, и Чонгук совсем не узнавал этого развратного парня, который стонет и не краснеет. Крепче прижимая Чимина за задницу к себе, Чон упивался громкими стонами и тихо рычал, сдерживаясь из последних сил. Вода доходила ему до щиколотки, до берега осталось совсем ничего, как вдруг он опять запнулся об огромный камень, который в темноте то и не видно, хотя вода в этом озере прозрачнее некуда. Падая, Чонгук в последний миг перевернулся, чтобы не покалечить миниатюрного Чимина, который бы не выдержал его веса. Лёжа в прохладной воде, Чонгук пытался отдышаться, пока Чимин исследовал шаловливыми руками его тело, прижимаясь грудью к груди Чона и целуя в шею, а затем больно кусая, заставляя Гука низко зарычать. Перевернув омегу на спину, Гук навалился сверху, сразу же впиваясь требовательным поцелуем в алые пухлые губы, раздвигая их и полностью проникая языком в обжигающе горячую полость рта Мина, переплетая их языки. Чимин сдавленно мычал и стонал в поцелуй, прижимая альфу за плечи к себе и оставляя глубокие борозды на его спине, нещадно проходясь ногтями по смуглой коже и трясь своим возбуждением об чонов каменный член. Оторвавшись от столь сладких губ, Чонгук стал целовать изящную шею, оставляя яркие засосы и заставляя Чимина запрокидывать голову и звонко стонать. Затем он спустился к ключицам, больно прикусывая в отместку, и тут же слизывая выступившую чёрную кровь, ощущая, как перед глазами плывут звёздочки. Кровь у Чимина сладкая. Почти приторная. Руки Чонгука шарили по телу омеги, не задерживаясь долго нигде, пока он игрался языком с набухшими сосками, поочерёдно прикусывая их и посасывая, а Чимин под ним словно бился в припадке, так ему было хорошо. Чимину было нереально прекрасно. Он как будто попал в рай, но в тоже время в ад. Чонгук настолько горячий, что Чимину кажется, что он горит, а вода вокруг кипит. Хотя он и лежал воде, которая приятно холодила тело, но этой прохлады было недостаточно, чтобы потушить пожар, который в нём разжёг Чонгук. Чимин горел и плавился в его руках, растекаясь также, как и вода под ним. Горячие ладони сводили его с ума, то сжимая набухшие соски, то несильно царапая впалый живот и бока, то нетерпеливо сжимая бёдра и ягодицы, разводя их в стороны, от чего было невероятно хорошо, ибо вода приятно холодила между ног, лаская его тело. Снова впившись страстным поцелуем в столь желанные губы, Чонгук требовательно, но в тоже время нежно сминал мягкие губы, раздвигая стройные ноги Чимина пошире и удобно между них устраиваясь. Пока Чимин не замечал ничего вокруг, кроме языка Чонгука у себя во рту, тот приставил к истекающему смазкой анусу головку налившего кровью члена, скользя вверх и вниз, но не проникая внутрь, дразня омегу, который издал судорожный всхлип, ведь от движений Чона вода колыхалась, лаская Чимина между ног, легко лаская. Гук сразу же проглотил чиминов всхлип, хозяйничая языком в горячем рту. - Чон-мннах-гук, - между поцелуями, тяжело дыша, произнёс умоляюще Чимин, смотря в глубокие обсидиановые глаза, зарываясь пальцами во влажные волосы и прижимая ближе к себе. - Прошу... - Чего? - игриво спросил Чон, продолжая играться. - Я хочу тебя в себе, - очень тихо, но вполне уверенно сказал Мин, а затем приблизился к губам Гука и, щекоча тёплым дыханием узкие губы, прошептал прямо Чону в рот: - Возьми меня, прошу, - и нежно поцеловал, неумело, но так чувственно, сплетая свой язык с чужим, что Гук просто растаял, утонул в нежности к этому омеге, который за три недели стал самым дорогим в жизни маленьким комочком счастья, разбавляя его жизнь яркими красками. Не разрывая нежный и трепетный поцелуй, Чонгук стал медленно входить, оперевшись руками в мокрые камни по бокам от головы омеги, боясь сделать Чимину больно, но обилие смазки свело неприятные чувства на нет, сделав проникновение почти безболезненным. Чон ловил губами тихие всхлипы и стоны, наслаждаясь узостью Чимина и краем уха слыша, как хлюпает вокруг них вода. Войдя до упора, Гук замер, давая Чиму время привыкнуть к непривычным ощущениям, ласково целуя в висок, скулу, несильно прикусывая подбородок. - Всё в порядке? - почему-то прошептал Чонгук, убирая влажные светлые пряди со лба омеги, вопросительно смотря в серые искрящиеся глаза. Чимин лишь улыбнулся и двинул бёдрами навстречу, давая молчаливое разрешение продолжать, сразу же протяжно от этого застонав и выгнувшись дугой. Чон, больше не в силах терпеть, сделал первый толчок, внимательно наблюдая за реакцией омеги, а услышав лишь протяжный стон, стал двигаться дальше, растягивая узкие девственные стенки и постоянно меняя угол, пытаясь найти ту заветную точку, о которой слышал когда-то давно от Тэхёна, его ведь пошлые шутки не на выдумках основаны. Когда Чимин громко вскрикнул, прогибаясь до хруста в спине и больно дёргая за волосы, Чонгук понял, что всё делает правильно. Страсть застилала глаза красной пеленой, а Чимин, обвивший ногами его талию и так доверчиво льнущий ближе, только раззадорил Гука. Толчки были глубокими, медленными и чувственными. Чимин видел перед глазами белые пятнышки, ведь это чувство наполненности не сравнить ни с чем. Он чувствовал каждую венку на члене Чонгука, остро ощущал каждый толчок, лишь то и делая, что издавая судорожные всхлипы и пошлые стоны. Чонгук ускорил темп, окончательно лишая Чимина здравого рассудка. Он громко стонал и не слышал ничего, кроме тяжёлого дыхания и животного рыка Чонгука. Вокруг них плескалась вода, брызги летели в разные стороны, а с деревьев неподалеку улетали птицы, перепуганные криками. Но они ничего не замечали вокруг, поглощённые друг другом. Они находились в своем собственном маленьком мирке, где есть место лишь для них двоих. И ни для кого более. Протяжно застонав и откинув голову, Чимин бурно кончил, марая живот и грудь спермой, а несколько капель белесой жидкости даже на лицо попали. От того, как сжались упругие стенки вокруг, Чонгук улетел куда-то далеко и надолго, и через пару толчков вышел из Чимина, тоже изливаясь ему на живот и низко рыча, после опускаясь на него и прижимаясь всем телом, ибо не уверен, что руки удержат. Чимин тяжело дышит, как и Гук, воздух со свистом вылетает из ноздрей, разбавляя ночную тишину вокруг. - Чонгук, - говорит Чимин, нежно перебирая прядки чёрных волос уткнувшегося ему в плечо Гука, - Теперь ты - мой, - и целует ласково в макушку. - Ммххм, - мычит что-то протяжно и хрипло Чонгук, и Чимин чувствует, как невольно возбуждение возвращается к нему, накрывая с головой, ведь это первая течка, которую он проводит с альфой, со своим альфой, и природа берёт своё. - Чонгууук? - томно спрашивает Чим, потираясь стоящим членом об чоново бедро. - Ещё раз? - ухмыляется развязно Гук, приподнимаясь на локтях и пристально вглядываясь в глаза омеги. - Ещё раз. - Чимин даже головой кивает в подтверждение своих слов, смотря не менее развязно и открыто. Низко зарычав, Чонгук накрывает пухлые опухшие губы своими, сминая в требовательном и мокром поцелуе, чувствуя дорожки слюны, стекающей по подбородку. Ночную тишину разбавляли звонкие стоны и низкие рыки, отлично сочитающиеся друг с другом, распугивая всех животных в округе. И свидетелями тому были звёзды и луна.